меня тетя толстая много ела конфеты
— Тётя, тётенька я очень-очень хочу кушать, — сказала ей девочка…
Тамара молодая, скромная женщина уже давно махнула на себя рукой. Жила она одна и не имела ни мужа, ни детей, ни даже постоянного возлюбленного. Жила в маленькой, скромной доставшийся от матери квартирке в спальном районе. По профессии Тамара была бухгалтером, работала в небольшой фирме на должности старшего бухгалтера. В тесном кабинете их сидело пять женщин разного возраста, семейного положения и совершенно разными мечтами и стремлениями.
Слева от Тамары сидела полная такая Юлия Семёновна и тихонько ожидала заслуженного отдыха, у неё был муж, двое сыновей и даже уже двое маленьких внучки. Она постоянно думала о домашних делах, об ужине, который надо готовить и о гастрите, который разыгрался у её престарелого супруга.
Позади Тамары сидела эффектная Светлана. Молодая и очень амбициозная. У неё был молодой человек на красивой машине, которой каждый день приезжал за ней с цветами. Но что-то подсказывало Тамаре, что не всё так гладко в жизни у этой холёной женщины. Наверное холодные, тоскующее глаза невольно говорили о желании тепла и семейного счастья.
А Тамара честно говоря в семейное счастье и любовь не верила. Это у неё осталось от матери, Надежды Борисовны. Отец Тамары оставил её мать, когда Томочке не было и трёх лет. И с тех пор они никогда больше о нём не слышали и денег конечно никаких не получали. Мать Тамары рано родив дочь не получила никакого образования и работала лаборанткой, мыло подъезды, а порой помогала по хозяйству более обеспеченным соседкам. Она очень старалась хорошо одевать и хоть немного побаловать свою дочь. Любила повторять, что девочку необходимо баловать хотя бы в детстве, ведь неизвестно какая доля им выпадет. Женщине ведь всегда труднее жить, чем мужчине. Ещё совсем юной Томочке мама говорила, что не стоит верить мужчинам. Они от женщины хотят только одного, а получат и сразу в кусты. Дети же им вообще не нужны. Дети нужны только матерям, а для мужиков они обуза.
В любовь Надежда Борисовна не верила. Над романтическими фильмами смеялась, говорила что их снимают, чтобы серая изнанка жизни не было столь унылой. А когда за Томой стали заходить мальчики приглашать в кино и на танцы, то запретила дочери с ними общаться. Она строго ей говорила:
— Пойдёшь на танцы натанцуешься, а там и в подоле принесёшь. А он женится ли, нет ли, а ты останешься с ребёнком и всё, жизнь испорчена.
— Но мама… — пыталась ей возражать дочь. — Не все же такие. Вова очень хороший парень. Он такой вежливый, внимательный… Никогда не скажет плохого слова.
— Ой дочка… Ты о жизни вообще не знаешь. Твой папаша тоже был вежливым и внимательным, и между прочим тоже мне плохих слов вообще не говорил, а потом раз и исчез. И ни денег от него, ни помощи… Живи, как знаешь. Он же знает, что у него есть дочь… Да, у него возможно ещё и десяток дочерей есть так-то. Ты ещё молодая и у тебя в голове этот романтический туман. А любви никакой нет, есть инстинкт и всё.
Постепенно Тома прониклась идеями Надежды Борисовны. Поверила, что нет никакой любви. Да и парней у неё никогда много не было. У девушки была совершенно обыкновенная внешность. Она была высокая, бледная, темноволосая. Глаза её смотрели серьёзно и требовательно, и не располагали к легкомысленному флирту.
Пять лет назад мамы Томочкт не стало от рака. Она долго мучилась перед уходом. Девушке приходилось за ней ухаживать, наблюдать её мучения. Это было самое страшное время в её жизни. Теперь же матери не было и Тома осталась совершенно одна. Она уже не мечтала создать семью. Какая семья, любви же нет…
А порядочные мужики все живут со своими женами и воспитывают своих детей…
Рассказы её коллег о семейной жизни, их порой резкие высказывания в адрес своих сожителей, жалобы на безденежья, непонимание и эгоизм мужчин, также не прибавляли Тамаре желание непременно создать семью…
Однажды серым скучным вечером молодая женщина неторопливо возвращалась домой с работы. Дома её никто не ждал. Впереди был скучный, одинокий вечер и Тамара шла не торопясь вся погруженная в свои мысли. Она вдруг подумала, что если заболеет и даже её не станет, то никто и не заметит её отсутствие в течение нескольких дней. От этих горьких мыслей слёзы невольно навернулись у неё на глаза…
Но вдруг она услышала тоненький, слабый голосок.
— Тётя, я очень хочу кушать. Тётя помогите мне. Я очень-очень хочу кушать…
Тамара резко остановилась и посмотрела по сторонам. У обочины сидела маленькая, лет четырёх девочка с грязным личиком и огромными чёрными глазами.
— Это ты хочешь кушать? — спросила девочку Тамара.
— Да тётя. Я сегодня ничего не ела, у меня болит животик. Я хочу кушать, — и по замурзанным щекам девочки потекли огромные слёзы.
— А где твои родители, где папа и мама? Почему ты сидишь тут одна?
— Моя мама ангел, она на небе, а папа дома, он спит и не просыпается. Я его будила, он не просыпается, не отвечает. Я кушать хочу, я боюсь…
У Тамары невольно сжалось сердце. Этот заброшенный, несчастный ребёнок пробудил в её душе ранее неизведанные чувство. Ей так захотелось помочь девочке, пожалеть, согреть эту малышку. Словно она была её родное и любимое дитя.
— Не плачь маленькая. Я помогу тебе, а как тебя зовут?
— Меня зовут Настя, а мама всегда называла меня Настюша.
Девочка смотрела на Тамару с надеждой и верой. Ещё никто и никогда так не смотрел на эту одинокую женщину.
Тамара уверенно взяла девочку за руку и пошла по направлению кафе в котором часто завтракала. Там она умыла её, немного почистила грязную одежду девочки, а потом с жалостью смотрела с какой жадностью Настя уплетала сырники и с наслаждением запивала их горячим какао. Когда девочка наелась Тамара спросила её:
— А где ты живёшь? Ты знаешь, где ты живёшь?
— Да, я знаю свой адрес. Меня мама научила. Я живу на улице Мира, дом у нас один, а квартира 23. Моя фамилия Слепышёва Настя.
— Какая ты умница! Всё знаешь. Ну, пойдём посмотрим, где ты живёшь и папу твоего разбудим.
Конечно Тамаре было очень странно и непривычно идти в чужой дом, где спит какой-то посторонний мужчина, даже забывший о своей дочке и не накормивший её. Но она не могла поступить по-другому. Конечно она могла отвезти девочку в опеку, но в этом случае Настенька оказалась бы в приюте, а этого Тамара не хотела. Этот ребёнок, неожиданно встреченный на улице занял большое место в её сердце ранее пустом.
Неуверенными шагами девушка крепко держа за руку девочку поднималась по тихой лестнице.
— Вот тут мы живём, — Настя ткнула пальцем в обшарпанную дверь. — Тут мой папа спит и не просыпается.
Тамара осторожно приоткрыла незапертую дверь и тихонько спросила:
— Есть кто-нибудь? Хозяева, что это у вас дверь не заперта?
Но в ответ была только тишина. Тогда девушка решилась войти.
Квартира создавало впечатление нежилой. Везде была пыль. Совершенно не пахло жилым домом, вкусной едой и другими запахами, которые ощущаются в помещении, где живут люди. Настя вырвала руку и побежала в комнату.
— Папа, папа, — раздался оттуда её голос. — Папочка проснись. Меня накормила эта тётя, я уже не хочу кушать. Папа проснись. Смотри какая хорошая тётя пришла со мной.
Тамара заторопилась за девочкой. Она боялась, что может увидеть в комнате и что может подумать о ней совершенно незнакомый мужчина, ведь и неизвестно в каком он состоянии.
На кушетке в не убранной комнате лежал молодой мужчина лет тридцати. Не бритый, в заношенной рубашке. Хриплое дыхание шумом вырвалось у него из горла, на щеках играл яркий бордово-красной румянец, по высокому лбу тёк пот.
«Он уже болен, — мелькнула мысль у Тамары. — Ему совсем плохо.»
Она скользнула глазами по комнате. На стене висел семейный портрет: этот мужчина и молодая симпатичная женщина смеясь смотрели в объектив, крепко прижимая к себе маленькую Настю. В углу портрета была чёрная лента. Тамара вспомнила, что девочка сказала:
— Моя мама ангел. Она на небе.
Девушка почему-то мысленно обратилась к этой умершей, такой счастливой на снимке женщине:
«Видишь ты ушла, оставила их. Им стало так плохо. В каком жалком состоянии девочка и мужчина.»
Теперь Тамара была полна решимости помочь этим людям. Поскольку она несколько лет ухаживала за больной матерью, у неё были кое-какие навыки. Она обратилась к девочке:
— Настенька, ты не побоишься если я ненадолго уйду? Твой папа заболел, я куплю лекарства и кое-какую еду, чтобы его вылечить. Я приду очень быстро, а ты посидишь тихонько рядом с папой и не будешь его будить. Ладно?
— А ты придёшь? Ты точно придешь? Ты не бросишь меня, как мама?
— Что ты девочка, — сердце Тамары сильно и тревожно сжалось. — Я приду очень быстро и папа твой сразу поправиться. Не бойся. Я пойду очень быстро, ты не успеешь ни соскучиться, ни испугаться.
Томочка быстро отправилась в аптеку, купила всё необходимое на первый взгляд и затем забежала в небольшой продуктовый магазинчик. Купила курицу, молоко и немного фруктов. Она подумала, что вполне возможно этот мужчина тоже давно ничего не ел.
Когда Тамара осторожно приоткрыла уже знакомую дверь, то она сразу же увидела вопросительные глаза Насти, которая стояла у двери на том самом месте, где её оставили. Девочка сразу же бросилась к Тамаре и крепко обняла её.
— Ты вернулась… — со счастливым вздохом проговорила Настя.
— Конечно я вернулась.
Тамара поняла в каком напряжении всё это время находилась девочка, одна с больным отцом, надеясь на помощь и переживая, что помощь не придёт.
Тут раздался мужской слабый голос:
— Пить дайте мне пожалуйста, пить…
Мужчина лежащий на диване смотрел прямо на Тамару блестящими от жара глазами и вдруг сказал словно в бреду:
— Ангел ты вернулась? Ты пришла к нам… Я знал, я знал, что ты не сможешь нас оставить. Как хорошо, что ты пришла…
Тома быстро поднесла ему к запекшимся губам стакан с водой и подала таблетки от температуры.
— Примите пожалуйста. У вас высокая температура.
Мужчина схватил её за запястье. Его рука была очень сухая и горячая.
— Ангел, как я рад ты вернулась. Теперь всё будет хорошо…
Он послушно выпил таблетки и закрыл глаза…
Спустя несколько минут его дыхание стало ровнее. Тамара оглядела комнату. Настя сидела в уголке тёрла глаза.
— Настенька, ты спать хочешь? Бедная моя девочка, ты так намучилась сегодня. Давай я тебя уложу.
— А ты не уйдёшь пока я буду спать? — слабым голосом спросила малышка.
— Нет, нет. Я не уйду. Я буду тебя караулить, — пообещала ей Тамара.
Когда девочка заснула, девушка решила сварить куриный бульон, чтобы напоить им мужчину. Невольно она подумала:
«Как хорошо, что завтра суббота и не нужно идти на работу. Можно ухаживать за моими новыми знакомыми.»
И при этом сама поразилась этим мыслям. Для вчерашней Тамары эти поступки были бы неприемлемыми.
Скоро посуда на кухне была вымыта, бульон сварен. Тамара приготовила кипяченое молоко с маслом и ожидала, когда проснётся мужчина. И действительно достаточно скоро он проснулся и взгляд его уже был осмысленным.
— Кто вы? — спросил он. — Это вы дали мне воду и лекарство?
Потом он попытался вскочить.
— Лежите, лежите. Настя спит. Лекарство действительно дала вам я. Настю я покормила и вас сейчас накормлю. Вы наверное очень сильно простыли, у вас был сильный жар. Девочка испугалась, что не может вас разбудить и побежала на улицу. Там она сидела до вечера, потом обратилась ко мне за помощью.
— Вы святая женщина. Далеко не каждый броситься на помощь чужому ребёнку и вы не отвели её в полицию. Если бы я потерял ещё и Настю… Я бы просто не смог…
— Ну, ну… Успокойтесь, — Тамара принесла ему бульон и горячее молоко. — Вот подкрепитесь, вам сразу станет легче.
Мужчина был ещё очень слаб, он медленно ел и внимательно смотрел Тамаре в лицо.
— Как вы похожи… Вот так похожи на моего ангела, мою Ангелину, мою жену. Её не стало три месяца назад. Я думал, что не переживу, но у меня Настенька…
— Как вас зовут? — неожиданно спросила Тамара.
— А меня Тома, Тамара, — девушка рассмеялась. — Какая неожиданная встреча, может быть и правда меня послала сюда Ангелина, чтобы я помогла её семье.
— Да, — жаром подхватил Анатолий. — Я точно знаю, что мой ангел прислал мне другого ангела, чтобы мы не страдали больше.
Тут из спальни выскочила Настя.
Она бросилась на шею Тамаре.
— Я знала, я верила, что ты вернёшься!
Тамара хотела возразить.
— Настенька, милая. Я вовсе не…
И она наткнулась на умоляющий взгляд Анатолия.
— Да моя хорошая, я вернулась и больше никуда не уйду. Всегда буду с тобой.
В этот миг Тамара поняла, что настоящая любовь существует, и рано или поздно судьба даст шанс встретить её.
Почему жирные часто врут, что ничего не едят?
«Мне было очень интересно, чем нужно питаться и сколько есть, чтобы столько весить. Поэтому когда девушка заселилась в нашу комнату я стала потихоньку наблюдать. В итоге за обедом я была несколько озадачена, плова и супа она ела меньше меня, вообще не завтракала. Но! Плотно ужинала и 6-7 раз в день пила сладкий чай или кофе со сгущенкой и всегда с печеньем и конфетами. За день у нее на эти чаепития уходил чуть ли не килограмм сладостей».
«. я тоже одну такую знаю, с ожирением, и она всегда утверждала, что толстеет даже от воды. А потом я за ней понаблюдала и обнаружилось, что вместо нормального обеда человек питается шоколадками и булочками (которые по калорийности перебивают нормальную еду в разы)».
«Пришла в гости к полной подруге. И не смогла съесть то, что она мне на тарелку положила на ужин. Хотя сама я не такая уж стройняшка, две большие куриные котлеты и тазик макарон в меня не влезли».
«Я немного ем. И накладывает 2. окорочка и большую тарелку пюре. А к чаю 3-4 булочки (что там есть?) Тарелку салата с майонезом (это же овощи, с них не поправляется!) Невозможно переубедить».
«Знакомая все время говорила, что ест только суп. Без хлеба. И правда, суп ела, еще чай и кофе с сахаром по 10 кружек в день с пачкой печенья за один присест».
Ну и вершина всего этого ужаса:
«По крайней мере у моей свекровки именно так. поужинали, потом чайку попили с плюшками, а часов в 11-11.30 поужинали еще разок, ну, чтоб ночью кошмары не снились с голодухи!»
Я все никак не могу понять, почему людям не похуй.
Жру как жрал, 96 вешу. Правда по 40км в день проезжаю на велике.
49 постов за 3 недели. То г@вно на вентилятор, то реклама своих стихов на фене и канала с клипами. Что ты такое?
В Освенциме толстых не было
Хочется есть между основными приемами пищи. Почему так и как утолить голод?
Ответ на один из вопросов наших подписчиков в YouTube
Спасибо за вопрос. Ответ будет длинный, так как ситуации могут быть разные. Также, будем считать, что Вы потребляете достаточное количество пищи, с точки зрения энергетической ценности.
1. Гормоны сытости хорошо вырабатываются если мы потребляем достаточное количества продуктов которые содержат белок и жир. Особенно жир. Если Вы изначально съели мало таких продуктов, то быстро проголодаетесь снова. Так что в этом случае, желательно добавлять больше жирной пищи во время основных приемов, чтобы в промежутках не хотелось есть.
2. Если Вы едите много углеводов, особенно простых, то инсулин будет высоко подниматься. Это значит что с глюкозой в крови он справится, относительно, быстро и будет динамическое падение сахара в крови. Это может вызвать резкий голод. Если делать перекусы, чтобы не хотелось есть, тело не будет сжигать гликоген или собственный жир. А зачем это делать, если глюкоза поставляется в кровь с очередным приемом пищи? Чтобы такого не было, желательно отказаться от простых углеводов и снизить количество потребляемых сложных усвояемых углеводов. Тогда резких перепадов сахара не будет, уровень глюкозы в крови будет, относительно, стабилен и есть или не будет хотеться или не настолько сильно, чтобы делать перекусы.
3. Иногда бывает так, что Вам может хотеться не столько есть, как пить. Это часто происходит через час-полтора после еды. Ученые утверждают, что гипоталамусе головного мозга, области которые отвечают за жажду и голод находятся относительно близко. Человек, которому захотелось пить, может испытывать ложное чувство голода и рука потянется за едой. Поэтому, если захотелось есть через час-полтора после еды то можно выпить воды. Можно и зеленого чая. Естественно без сахара и десертов. Но вода предпочтительней. Может оказаться что это была жажда а не голод ))
4. Иногда Вы можете чувствовать голод в промежутках между переключением Вашего организма на получение глюкозы из собственных жиров. Та, глюкоза, которую Вы съели при последнем приеме пищи уже израсходована и организму нужно какое-то время на то, чтобы процесс глюконеогенеза(превращение жира в глюкозу) запустился. Это может потребовать 15-30 минут. Если перетерпеть этот момент, то вероятней всего чувство голода ослабнет и вам не придется перекусывать. По сути это и будет процесс похудения в его естественном виде ))
5. Если у человека инсулинорезистентность, это может усложнить процесс. Потому что глюкоза может быть израсходована, а полноценного переключения на использование собственного жира не происходит(уровень инсулина в крови высокий и блокирует использование собственных жиров). Эту проблему уже придется решать довольно жестким ограничением углеводов. Редкими приемами пищи. Если же у человека диабет 2го типа, она на таблетках или инъекциях инсулина, то контроль врача обязателен.
Так что Вам нужно проанализировать, какой из вариантов наиболее актуален для вашей ситуации. И сделать соответствующие изменения в своих привычках. Может быть и так, что будут актуальны несколько вариантов ))
Для тех кому интересна тема здорового похудения, материалы с наших YouTube и Instagram каналов придутся по вкусу 🙂
Гликемический индекс, гликемическая нагрузка, инсулиновый индекс. Что это такое и в чем различия?
ГИ показывает скорость с которой углеводы из продукта расщепляются и попадают в виде глюкозы в кровь. Чем быстрей происходит этот процесс, тем выше будет показатель.
Продукты с высоким ГИ усваиваются быстро. К продуктам с высоким ГИ относят: сахар, сладости, рис, выпечку из пшеницы, особенно из муки высшего сорта, картофель, сладкие напитки(втч спортивные и для фитнеса), соки, каши быстрого приготовления, хлопья, манку итд.
ГИ не учитывает количество углеводов в продукте, а лишь измеряет скорость их усвояемости. Низкий ГИ не означает, что продукт будет полезен в процессе похудения, как и высокий ГИ не всегда говорит о том что продукт вреден для фигуры.
(разные источники могут давать немного отличающиеся данные относительно ГИ продуктов)
Не смотря на то, что знать и понимать такие показатели как ГИ, ГН, ИИ продуктов, интересно и полезно, мы не рекомендуем строить свой рацион питания для похудения исключительно на них. Лишний вес это многогранная проблема. Чтобы похудение было полезным для здоровья нужно учесть десятки, если не сотни различных факторов.
Для тех кому интересна тема здорового похудения, материалы с наших YouTube и Instagram каналов придутся по вкусу 🙂
Случаи из практики 103
— У вас есть на это какие-то причины?
— Но что-то пошло не так?
— Мы с мужем самые настоящие домоседы и любители вкусно поесть, поэтому после окончания голодной студенческой жизни начали незаметно прибавлять в весе. Меня это коснулось в большей степени – после беременности набрала больше двадцати килограмм. Появилась одышка, стало трудно подниматься по лестницам и ходить по улицам, плюс начала серьезно болеть спина. Я всерьез задумалась о похудании, но взяться за него оказалось не так уж и просто.
— Трудно делать это в одиночку, особенно когда необходимо параллельно готовить мужу и ребенку привычные им блюда.
— Вы попросили помощи у мужа?
— И он начал довольно быстро худеть, в отличие от вас.
— Результат появился очень быстро – теперь муж выглядит так, будто ему снова двадцать пять. И на его фоне я превратилась в жирную корову, неухоженную и уродливую. Я пыталась обратиться к диетологам, пила всякие БАДы – да чего я только не пробовала, ничего не помогает. А потом я начала подмечать что Саша стал проявлять какие-то новые качества и умения которых у него раньше не было – он неожиданно заиграл на гитаре, стал ездить два раза в месяц с друзьями в походы, получил новую должность. На мой вопрос, как у него это получилось – он отвечал, что все из-за энергии, которая появилась после похудения.
— И вас это начало раздражать?
— И вы боитесь, что дело дойдет до развода?
— Ну а какой мужчина будет терпеть жену с такими закидонами? – с горечью в голосе сказала Вера.
— Да я бы с радостью, но тогда придется рассказать ему обо всем что я наделала.
— Ну, я со злости начала добавлять ему в еду специальные порошки для набора веса – ну знаете, такие спортсмены употребляют. Потом несколько раз прокалывала шины на велосипеде и еще много такого, о чем очень стыдно говорить. И я не смогу нормально жить с этим, если продолжу молчать. Понимаете, меня это гложет изнутри, будто я изменяла ему с другим мужчиной и держу все в тайне…
Русалочка
Догонялки
Будучи молодым, работал на складе наборщиком. Обедали мы в узбечке, которая была сразу за гаражом ДПС. Соответственно, основными посетителями были ДПСники. А поскольку дело было давно, до переаттестации, то гаишники были очень упитанны. Но был один, который явно выделялся. Фото из интернета, для понимания картины.
Слишком жирно
Толстая жиро-активистка в новостях Новой Зеландии оказалась настолько большой, что им пришлось перевести ее окно интервью в ландшафтный режим.
Голод
Переворот, ГКЧП сдал позиции, Союз распался. На первом канале показывали повтор новостей. Высокий крепкий мужчина с раскрасневшимся лицом охотно давал интервью. Журналисты, словно рой назойливых мух, облепили своего героя, а он всё говорил, медленно, гнусаво, жадно…
— Это же я могу с работы вылететь. Что же я потом буду есть? – испуганно проскулил Уваев. Отчаяние наплывало волнами, нестерпимо захотелось объесться.
Борис Семёнович бросился на кухню, упал на колени перед холодильником и заплакал: на решётчатой полочке лежала зачерствевшая колясочка Краковской колбасы и полупустая банка консервированного зелёного горошка. Мужчина ел колбасу, вычерпывая ей круглые горошины из прозрачной стеклянной банки. Всё, нет больше Страны Советов, нет больше тёплой кормушки, теперь только с голоду помирать… Колбаса и горох закончились быстро, предательски быстро. Уваев сейчас чувствовал себя кишечным паразитом, которому суждено заживо сгнить вместе с телом умершего хозяина.
Выпив валерьянки, Борис Семёнович попытался уснуть. Сон шёл плохо, будто из-под палки. Под утро удалось задремать. Снился кошмар: на дворе тридцать третий год, старый колхозный барак, затерянный где-то на южной Волге. Уваеву три года, тощее, почти невесомое тельце, будто пёрышко, лежит на руках матери. Костлявая, чёрная от работы женщина засовывает в рот ребёнка марлевый мешочек, в нём жёваная кукуруза.
— Давай, подкрепись маленечко, — приказывает мать. Борис Семёнович высасывает из кукурузы скупые соки, солёные, со вкусом материнской слюны.
Злое воспоминание заставило проснуться с криками. Толстое тело, завёрнутое в мокрую от пота простыню, ныло нестерпимо. Каждый сустав крутило судорогой. Больше уснуть так и не удалось.
Минул год тоскливой полуголодной жизни, а за ним и ещё один. Зимой девяносто третьего года Уваев решился встать на весы: восемьдесят два килограмма. Почти на шестьдесят килограмм меньше, чем в августе девяносто первого. Борис Семёнович ощущал себя слабым и маленьким, болезненным. В сердце больно кольнуло: изрядно подтаявший живот и исхудавшие ляжки мешали жить! Безразмерные штаны висели киселём, пиджак, сшитый на заказ, болтался на исхудавших плечах как на вешалке. Ноги при ходьбе не тёрлись друг о дружку, это очень расстраивало и заставляло приходить в трясучую, бессильную ярость. Будто бы живёшь не в своём теле, будто бы дали чужое, не по размеру! Где весь этот нежный жирок, который Борис Семёнович слой за слоем, года за годом, с такой родительской любовью наращивал? Нет его… Убили Бориса Семёновича, Борис Семёнович уже не тот, что был раньше.
У депо за два года четырежды менялось начальство. Предпоследнего директора расстреляли прямо посреди цеха. Уваев в этот день сидел у себя в каптёрке, выстрелы слышал, но на место преступления так и не сходил. И слава богу! Борис Семёнович очень не хотел увидеть кровь, в последнее время аппетит и так приносил одни лишь душевные расстройства.
Зарплаты кладовщика хватало на скромный набор продуктов да на оплату коммунальных счетов. Новой одежды Уваев не покупал, боясь лишить своё чрево лишней макаронины. К бедности привыкаешь. В конце концов, можно радоваться еде, пусть и не в таких количествах как два года назад.
Борис Семёнович только-только начал свыкаться со своей судьбой, как неожиданно его попросили написать «по собственному желанию».
— За что. — кричал в истерике Уваев. — Я же честно трудился, и гвоздя не вынес! У меня грамоты, у меня рекомендации от профсоюза!
— Ничем не могу помочь, — пожимала плечами начальник отдела кадров, неприятная женщина с кривыми жёлтыми зубами. — Сокращение, а у вас ни семьи, ни детей. И функционал у кладовщика не самый хитрый. Семёнова поставим и грузчиком, и кладовщиком.
— Пожалуйста, не губите! Землю жрать буду, в лепёшку разобьюсь! Не выгоняйте.
— Ничем не могу помочь, — всё также безучастно повторила кадровичка.
Жизнь показала кукиш и смачно харкнула в лицо. Хуже уже некуда. Всю неделю Уваев мучился кошмарами. Снились ему картины голодного детства, сцены колхозной жизни на Нижней Волге. Воспоминания о голоде крутили кишки, Борис Семёнович вставал посреди ночи и шёл на кухню – варить пшёнку. Пустотелая солёная каша создавала приятную тяжесть в животе. Желудок от вынужденных диет сильно утянулся, и пары ложек крупы хватало, чтобы успокоить пищеварение для нового похода на боковую. Но стоило варёному пшену провалиться поглубже в кишки, как плохие сны возвращались вновь.
Кое-какие деньги всё же старый кладовщик сумел припасти. Даром что всю жизнь занимался складским учётом, крепкие навыки хозяйственника сохранились.
Мужчина решил прогуляться по микрорайону и заодно прикупить газету с объявлениями. Возможно, какая-то работа в городе есть, можно устроиться сторожить детский сад или подработать в порту, если позволят. Всё чаще Борис Семёнович предавался постыдным мыслям: ради своей первой и последней любви — еды, он готов абсолютно на всё!
По возвращению домой Борис Семёнович разогрел себе пшёнки на плите и принялся её поглощать, жёсткую и сухую. Каша драла горло, даже горячий чай нисколечко не скрашивал трапезу.
Деньги на газету были потрачены зря. Как и ожидалось, никакой толковой работы. Одни лишь сомнительные предложения по созданию выгодного бизнеса. Однажды Борис Семёнович откликнулся на такое объявление. Сухопарый мужчина в строгом сером плаще предложил ездить в Норвегию нелегально и покупать там вещи, после чего продавать их уже здесь, в Балтийске, но уже совсем по другой цене. Никаких гарантий и подстраховок бизнесмен не предложил, только деньги на товар, а также на дорогу туда и обратно, он также непрозрачно намекнул, что в случае неудачи Уваев может и сам серьёзно подставиться. Борис Семёнович вежливо отказал, он привык полагаться на (почти) честный способ заработка и приверженность советской трудовой культуре. А посему, работы не было…
Уваев хотел было уже ложиться спать, как его взгляд привлекло странное объявление:
«Компания друзей примет в свои ряды желающих сильно растолстеть! Стабильный раскорм, по желанию возможен и интим, анонимность гарантирована!»
— Стабильный раскорм… — повторил вслух Борис Семёнович.
Пальцы сами набрали нужный телефонный номер.
Встреча произошла в кафетерии универмага. Гостья приехала из Калининграда по первому же звонку. Это была стройная и высокая шатенка. На вид женщине едва перевалило за тридцать, однако возраст тяжело угадывался из-за обилия дополнительных аксессуаров: несмотря на дождливую и пасмурную осень, женщина носила большие солнцезащитные очки, тонкие кисти прятались в изысканные кожаные перчатки, шея закутана в толстый шерстяной шарф, на голове широкополая шляпа коричневого цвета. Сентябрь выдался достаточно тёплым, но женщина предпочла облачиться в плотное драповое пальто, в складках которого терялись очертания фигуры.
— Ешьте, ешьте. Вы совсем исхудали, на вас больно смотреть, — ворковала спасительница.
— А вы? — хлюпал Уваев, доедая третье мороженое.
— А я сыта, с дороги ещё не проголодалась.
— Какое необычное имя. У вас такой волшебный акцент. Откуда вы?
— Я литовка, – несколько высокомерно ответила женщина. Но это была ложь, старый кладовщик прекрасно помнил литовский акцент.
Уплетая за обе щёки пирожное «корзиночка», Уваев не мог поверить, что это всё происходит взаправду. Последние пару месяцев не доводилось есть что-нибудь вкуснее варёной пшёнки. До дома Аудру и Бориса Семёновича домчало такси. Грязный двор с одинаковыми хрущёвками, с разорённой детской площадкой и снующими туда-сюда алкашами вызывал у Уваева необъяснимое чувство стыда. Но его спутница, скорее всего привыкшая к лучшей жизни, не выглядела удивлённой или расстроенной.
— Вы здесь живёте? — только и спросила она.
Женщина расплатилась с таксистом и вышла из машины следом за Уваевым.
— Ну что, пирожок, веди меня в свою берлогу.
Он неуклюже спотыкался по пути к родному подъезду, она шла следом — такая изящная, поступь её была хоть и грациозной, но какой-то тяжёлой, будто бы женщину целиком высекли из гранита и эта её аспидная тонкость всего лишь иллюзия.
Едва дверь квартиры затворилась, как гостья тут же скинула с себя пальто. Под ним была одна лишь ослепительная нагота: несмотря на точёную стройность, бёдра Аудры были крутыми, между ног гладко выбрито, плоский живот и две небольшие, но аккуратные грудки, будто каллиграф кисточкой махнул. На фоне аристократичной бледности довольно контрастно смотрелись красно-коричневые соски цвета гончарной глины. И ни одной морщины. Под гладкой, похожей на пергамент кожей, игриво гуляли крепкие мышцы.
Женщина легонечко толкнула Уваева в грудь, и тот послушно попятился из прихожей в единственную комнату. Так он и шагал, пока не споткнулся о край кроватного матраца и не плюхнулся на него всем весом. Девушка склонилась над распластавшимся Борисом Семёновичем и одним изящным движением извлекла член из расстёгнутой ширинки. Вялый орган исчезал в её аккуратном ротике и снова появлялся до тех пор, пока все двенадцать сантиметров мужества не затвердели и налились кровью.
— Вы очень вкусный, Борис Семёнович. Вы точно нам подойдёте. Ваши соки — настоящий деликатес!
В ответ Уваев лишь гаденько ухмыльнулся. Однако про себя отметил, что рот этой женщины какой-то неприятно холодный и шершавый. Память о юности выдавала совершенно иные ощущения, и прежде девушки хватали его ртом за срамное место, но то были горячие, влажные поцелуи. А сейчас… будто статуя отсасывает.
— Вы очень, очень вкусный, — мурлыкала литовка, запуская пальцы в густую сперму, и отправляя их себе в рот, один за другим. — Я не зря потратила на дорогу сюда целую вечность!
— Куда мы едем? — спросил Уваев.
Через час ржавый «Икарус» подкатил к стоянке на автовокзале. Пассажиры спешно покинули салон, Аудра и Борис Семёнович вышли последними. На выходе к Калининскому проспекту их ждала чёрная BMW с тонированными стёклами. Водитель посигналил и дважды моргнул фарами на «аварийке», чтобы привлечь внимание.
— Это за нами. Пора ехать, Борис.
Уваев молча кивнул. Из салона немецкой иномарки вышел высокий и стройный водитель. Одет он был в чёрный костюм-тройку, на глазах солнцезащитные очки, такие же, как и на Аудре. Его лицо имело неопределённый возраст: мужчине с одинаковым успехом могло быть и двадцать, и тридцать, и сорок лет. Водитель открыл заднюю дверь и жестом пригласил сесть. Аудра и Уваев разместились в салоне. Водитель вернулся на своё место и завёл двигатель.
Не было возможности разобрать дорогу, тому мешал начавшийся дождь и почти непроницаемая тонировка стёкол на пассажирских местах. Только лобовое стекло пропускало какой-то свет, но и его не было достаточно. Впрочем, немолодой кладовщик уже давно перестал волноваться и всецело доверился своей новой знакомой. От неё исходило какое-то магнетическое спокойствие, такое убаюкивающее, такое умиротворяющее. Борис Семёнович крепко уснул, а когда проснулся, машина уже была припаркована в светлом просторном помещении с высокими потолками. Белые стены прямоугольной комнаты украшали литые светильники-бра с неяркими лампочками накаливания.
— Приехали, – мурлыкнула Аудра. — Следуйте за Томасом, он проводит вас в вашу комнату.
— Как ваши дела, Борис Семёнович? — медсестра жёлтой лентой сантиметра измеряла объём конечностей, живота и груди изрядно раздувшегося Уваева.
— Прекрасно! С таким круглым животом и настроение, что называется — круглое, как солнышко!
— Рада слышать! Вы не голодны? Плановое кормление через полтора часа. Может, хотите чего-нибудь дополнительно: еды, напитков, меня или другую девушку?
— Я бы не отказался от нескольких свиных отбивных и литра-другого пшеничного пива. С близостью пока что повременим.
— Рада слышать, что у вас замечательный аппетит! — длиннолицая, с каштановыми волосами девушка всеми чертами напоминали Аудру. Будто бы родственники…
Медсестра покинула просторную светлую комнату, захлопнув за собой дверь.
Сегодня утром Борис Семёнович встал на весы: сто восемьдесят шесть килограммов. Другой бы забил тревогу, но только не Уваев. Каждая новая унция живого веса была для него настоящим сокровищем, настоящей жемчужиной души. Показания стрелки весов оставляли в сердце какую-то приятную сладость.
Через несколько минут зашёл Томас. Их всех звали Томасами… Почти что одинаковые, они практически не разговаривали, лишь отвечали односложными «да» или «нет». На вопросы о странностях обслуги Аудра в короткие мгновения близости сообщала, что это прикрытие. Правительство якобы охотится за ними, считает деятельность «друзей» незаконной. Судя по её словам, функционирование этого эдема для толстяков оплачивали разжиревшие западные богатеи, которые готовы были поделиться удовольствием гедонизма лишь с истинными ценителями такой жизни. Всё это походило на сказку, Борис Семёнович мог и не поверить, однако сам был свидетелем всех этих чудес, творящихся под землей. Да-да. То, что над головой находится саркофаг из железобетона, а над ним еще несколько десятков метров земли, Уваев понял сразу. В подземных продовольственных складах, на которых он проходил практику, будучи студентом техникума, были точно такие же потолочные перекрытия. Впрочем, знание своё он никак не показывал, ибо прогулки разрешались только по строго отведённому отсеку номер два, который почти в точности имитировал обычный наземный скверик. Впрочем, покинуть этот рай никто не решался. Людей месяцами откармливали, после чего их переводили в четвёртый отсек на усиленное обеспечение. Уваев видел, как Томасы заботятся о разжиревших «друзьях» лишь единожды: когда его водили к любовнице-толстушке. Тогда эта гиперопека показалась Борису Семёновичу более чем уместной: и что нужно подадут, и в туалет или душ сводят, и задницу подотрут. Всё для тебя, знай себе – ешь! Он и сам ждал, когда его переведут в заветный «четвёртый».
Уваев не знал, сколько времени сейчас на часах, как долго он находится под землей, какой сейчас день, месяц или год. Его волновало лишь одно: как следует подкрепиться! Сегодня наступило время очередного сеанса антропометрии: взвешивание покажет — можно ли переводить Бориса Анатольевича в отсек для настоящих обжор!
Медсестра Хельга была как всегда приветливой.
– Борис Семёнович! А вы всё круглее и круглее! Прямо приятно посмотреть. Даже больно вспоминать, каким вас сюда привезли.
— Да, милая моя. Мне уже и вставать с кровати тяжело. Пора бы уже в четвёртый.
— Это мы сейчас и хотели посмотреть! Так. Вставайте на весы, аккуратно. Двести тридцать два килограмма при росте один метр восемьдесят один сантиметр. Что ж, Борис Анатольевич, поздравляю. Сегодня же мы переводим вас в четвёртый! Сейчас Томас подготовит для Вас подходящую комнату. Что-нибудь хотите?
— Да, Хельга. Могла бы ты мне помочь… ротиком?
Уваев тяжело рухнул на кушетку и широко раздвинул ноги. Два Томаса приподняли ему живот, надёжно удерживая тяжёлые жиры на весу. Борис Анатольевич уже привык к безмолвным помощникам, его не смущало, что Томасы готовы прийти на помощь даже во время секса. Хельга изящно опустилась на колени и, стянув с пациента трусы, присосалась к короткому члену. Отравленная эстрогенам половая система работала с холостыми оборотами, однако мастерство Хельги позволило Уваеву возбудиться. Медсестра так яростно работал головой, что Борис Семёновоич, несмотря на почтенный возраст, эякулировал очень быстро.
— Да, — протянула медсестра, вытирая сперму с пухлых губ. – Соки по вкусу действительно достигли необходимой консистенции. Вам уже месяц как пора в четвёртый отсек.
Четвёртый отсек подарил покой. Теперь нет нужды самому подниматься за едой или напитками: всего одно нажатие на специальную кнопку, и кто-то из свободных Томасов приносил всё необходимое моментально. Борис Семёнович сильно отяжелел. Он больше не мог вставать с кровати без посторонней помощи. Приходили Томасы и делали всё, что от них требовалось: провожали в ванную или туалет, включали фильмы на проекторе, приносили книги.
Ночью Бориса Семёновича разбудили чьи-то тяжёлые шаги и сбивчивое дыхание, он проснулся. Мужчина почувствовал, как рядом с его кроватью кто-то уселся.
— Не пугайся, — шепнул незнакомец. — Извини, если я тебя потревожил. Пытаюсь вот немного самостоятельным побыть, похудеть немножко.
— А зачем? Ты разве сюда пришёл не для того, чтобы растолстеть до предела?
— Да, за этим, только видишь ли, брат, какая штука. Мы тут с тобой еда, и стони других таких же, как мы, они тоже еда.
— Да что ты такое несёшь, ты что, с ума сошёл?
— Ах, если бы. Я жив только потому, что стараюсь худеть и не даю весу перевалить за триста килограмм. Иначе меня отправят в Каналибус. Они говорят, что у меня особый вкус, что в моих соках много энергии. Иначе бы прихлопнули как муху, Томасы… Хотел бы, чтобы всё это было плодом моего воображения.
— Да, кормушка. Слышал о ней из разговоров. Между собой они говорят по-норвежски. Странное наречие, должно быть архаичное… Уж не знаю, что они такое, но явно не туристы из северной Европы. Каналибус находится где-то в горах Норвегии. Туда отвозят самых откормленных…
— Откуда знаешь норвежский?
— Изучал германскую филологию в университете. Послушай, срочно начинай худеть, ясно? Если хочешь продлить себе жизнь, не ешь! Кормят насильно — вызывай рвоту. Убивать они не станут, у этих тварей какой-то кодекс чести касательно еды. Им нужны наши соки, нужен наш жир. Они пьют его! И семя… Как они говорят, в капле спермы жизни больше, чем в капле крови.
— Да что ты такое несёшь, чёрт тебя подери!? — Борис Семёнович почти перешёл на крик.
Рассказчик крепко зажал рот Уваева своей влажной, пухлой ладонью.
— Не кричи! — шепотом продолжил он. — Я знаю, что они не люди. Они только похожи на людей, но внутри они другие, не такие как мы, будто из камня, понимаешь? Они будто живые камни… Чтобы метаболировать, им нужен колоссальный источник органической энергии, а это жир, жир! Понимаешь!? Жир заставляет камни двигаться! Вот поэтому они и откармливают нас, им нужен жир строго определённой консистенции! Сюда привозят далеко не каждого.
Глаза привыкли к темноте. Уваев смог различить черты говорящего: это был огромный нагой толстяк с бородой, его волнистое тело покрывала россыпь длинных волосков. Впрочем, по габаритам он значительно уступал Борису Семёновичу.
В комнате внезапно включился свет, несколько десятков светильников, подвешенных под потолком, вспыхнули в одно мгновение.
— Так-так! — в дверном проёме появилась Хельга в сопровождении двух Томасов. — И что тут делает наш непослушный поросёночек?
— Я? Да так, перед сном решил прогуляться! — Бородач резким движением отнял ладонь от лица Уваева.
— Зачем ты тратишь драгоценные калории? Зачем расстраиваешь наших хозяев, а, Евгений?
— Я, я… Больше не повториться.
— Нарушитель режима! Привяжите его к кровати и назначьте гастростомию. Хирург придёт через час.
— Нет! Нет! Не нужно, пощадите…
Хельга проводила взглядом двух Томасов, с завидной прытью утаскивающих Евгения под локотки.
— Что он вам наплёл? – улыбаясь, спросила медсестра.
— Он… он только сказал, что мне нужно худеть, вот и всё.
— Не слушайте его, он безумен. Мы держим его здесь лишь из жалости. Больше он никому не нужен, нет родственников, сирота. Мы назначим ему лечение… ради его же блага.
Прошло несколько недель после визита ночного гостя. Уваев почти забыл эти страшные и нелепые слова самоназванного филолога-германиста. Жизнь текла своим чередом, и мужчина практически забыл о своих голодных сновидениях. Кормили по расписанию, интимная близость требовались всё реже, а потом и вовсе в ней отпала надобность. Всё кастрированное существование человека весом в четыреста килограмм свелось ко сну, личной гигиене и приёмам пищи.
Однажды ночью Бориса Семёновича разбудил шум. В его комнату въехал жёлтый дизельный автопогрузчик. Под исполинской кроватью Уваева протянули стальные тросы и прикрепили их к стреле подъёмника. Машина загудела, груз с натугой оторвался от бетонного пола.
Кровать везли по разным коридорам, они уходили в глубину под небольшим углом. Вокруг царил хаос: толпы Томасов, медсёстры, Аудры… На других вилочных погрузчиках тащили точно таких же обитателей «четвёртого». Толстяков, разожравшихся до полной беспомощности.
Всех свезли в просторную белую комнату, такую же безликую, как и все остальные помещения этого подземного лабиринта. Единственное отличие заключалось в высоком сводчатом потолке.
Кровати с ценным грузом выстроили кругом, по периметру помещения. В центре стояла женщина. Хищная в своей худобе, она возвышалась над снующими Томасами на две-три головы. Лик её был сухим и безжизненным, казалось, что из неё откачали всю жидкость. На голове не росли волосы, женщина могла бы показаться грубо сработанной статуей, если бы не эти глаза… умные, проницательные, полные ярости. Она стояло неподвижно, и стоило ей сделать шаг, как свита тут же расступалась.
Долговязая женщина-статуя издала протяжное шипение, резко согнулась пополам, внутри неё что-то щёлкнуло. Её голова… Она как спущенный футбольный мяч вывернулась наизнанку, обнажив огромную пасть, усеянную рядам острейших игл. Глаза, уши и рот с аккуратными губами съехали на затылок. «Человеческие» части лица этого чудовища прерывисто двигались: глаза попеременно моргали, уши и губы хаотично подрагивали.
– Матрона! Отведай свежей плоти наших священных свиней! Дай нам знать, достойно ли мы поработали, – произнесла одна из женщин, как две капли воды похожая на Аудру.
Щёлкая и дёргаясь, матрона кивнула. Свита тут же ступила в тень.
Чудовище начало свой пир! Оно склонялось над каждой жертвой, вонзая иглы вывернутого наизнанку лица прямо в живот. Она… питалось жиром! Очередь дошла и до Бориса Семёновича! Мужчина ощутил ужасающее прикосновение этого поцелуя: матрона впилась в тучное тело, хлюпая и чавкая. Уваев чувствовал, как разжижается жир под кожей, как он исчезает в тончайших иглах, засевших глубоко в животе. Связанный и испуганный, он не смел и шелохнуться. Матрона продолжала свой пир, глаза на затылке внимательно следили за каждым движением.
Богомерзкая дегустация кончилась, матрона заскрипела всем телом, затем раздался резкий хлопок. Голова чудовища провалилась сама себя и обрела прежний, почти человеческий облик.
— Отлично, сёстры, — заговорила матрона. — Я довольна вашими трудами, этого и ещё вон тех двух я заберу для архиматрон. Остальные будут готовы примерно через два месяца. Вы свободны!
Все разошлись, в комнате остались три Томаса, Уваев и ещё два мужчины. В одном из них Борис Семёнович узнал того самого бородача, из его живота торчала пластиковая трубка, всё это время нарушителя режима кормили насильно… Третьим был расплывшийся смуглый мужчина с иссиня-чёрной порослью по всему телу.
Томас наклонился над Уваевым, в его руке громко жужжала татуировочная машинка. Толстяк не чувствовал боли, укусы иглы с чернилами после поцелуя матроны казались лёгкой щекоткой. «11213» —Уваев, как забойная скотина, получил свой серийный номер.