мень вестники царства божия
Александр Мень: Вестники Царства Божия
Здесь есть возможность читать онлайн «Александр Мень: Вестники Царства Божия» весь текст электронной книги совершенно бесплатно (целиком полную версию). В некоторых случаях присутствует краткое содержание. категория: Религия / на русском языке. Описание произведения, (предисловие) а так же отзывы посетителей доступны на портале. Библиотека «Либ Кат» — LibCat.ru создана для любителей полистать хорошую книжку и предлагает широкий выбор жанров:
Выбрав категорию по душе Вы сможете найти действительно стоящие книги и насладиться погружением в мир воображения, прочувствовать переживания героев или узнать для себя что-то новое, совершить внутреннее открытие. Подробная информация для ознакомления по текущему запросу представлена ниже:
Вестники Царства Божия: краткое содержание, описание и аннотация
Предлагаем к чтению аннотацию, описание, краткое содержание или предисловие (зависит от того, что написал сам автор книги «Вестники Царства Божия»). Если вы не нашли необходимую информацию о книге — напишите в комментариях, мы постараемся отыскать её.
Александр Мень: другие книги автора
Кто написал Вестники Царства Божия? Узнайте фамилию, как зовут автора книги и список всех его произведений по сериям.
Возможность размещать книги на на нашем сайте есть у любого зарегистрированного пользователя. Если Ваша книга была опубликована без Вашего на то согласия, пожалуйста, направьте Вашу жалобу на info@libcat.ru или заполните форму обратной связи.
В течение 24 часов мы закроем доступ к нелегально размещенному контенту.
Вестники Царства Божия — читать онлайн бесплатно полную книгу (весь текст) целиком
Ниже представлен текст книги, разбитый по страницам. Система сохранения места последней прочитанной страницы, позволяет с удобством читать онлайн бесплатно книгу «Вестники Царства Божия», без необходимости каждый раз заново искать на чём Вы остановились. Поставьте закладку, и сможете в любой момент перейти на страницу, на которой закончили чтение.
Вестники Царства Божия
Библейские пророки от Амоса до Реставрации (7-4 вв. до н.э.)
. Да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя,
яко на небеси и на земли.
Те много ошибаются, кто пророчества Св. Писания
почитают простыми предсказаниями,
предвещанием будущего, и ничем больше.
В них заключается учение,
учение, относящееся ко всем временам.
Книги пророков составляют в Ветхом Завете лишь около четверти всего текста; по содержанию же им принадлежит центральное место в дохристианской части Библии. Тем не менее нужно признать, что довольно часто они оказывались несправедливо отодвинутыми на задний план в сравнении с другими разделами Св. Писания. Пророки представляли наибольшие трудности для толкователей Библии, и поэтому во многих изложениях Ветхого Завета они изображались вереницей бледных, безликих фигур, единственным назначением которых было предсказать пришествие Мессии. Патриархам и царям, как правило, уделялось гораздо больше внимания.
Спора нет, образы этих библейских героев обрисованы в Писании с изумительной жизненностью, сказания о них полны глубокого смысла и драматизма, но все же их история в значительной степени есть лишь прелюдия к проповеди великих пророков. Патриархи и вожди, священники и цари древнего Израиля были той человеческой средой, в которой сверкнули первые лучи Откровения, проникшие через толщу суеверий, варварских нравов и грубых представлений о Боге. Один лишь Моисей, загадочный и в сущности непонятый, возвышается подобно гиганту в сумраке ранней ветхозаветной истории. Он был подлинным посланцем Божиим, пророком, которому не было равного после него (Втор 34,10), началом по отношению к другим пророкам (Исх 7, 1; Числ 11,17-25). Его учение раскрылось во всей полноте лишь в классическом профетизме, начиная с Амоса, первого пророка-писателя.
Дар предвидения, которым, несомненно, обладали пророки, не имел самодовлеющего значения; он прежде всего служил под тверждением того, что они воистину были посланы Богом.
Для христианского сознания наиболее драгоценным в предвидении пророков является их слово о грядущем Царстве Божием и его Главе-Мессии. «Они свидетельствуют о Мне»-эти слова Христа относятся к боговдохновенным мужам Ветхого Завета. Редко в мир являлись люди, в такой степени, как они, устремленные к грядущему; их провидческому взору дано было преодолевать преграду времени, и образ Помазанника Господня становился для них живым, почти осязаемым. Это было столь очевидным, что евангелисты искали у пророков подтверждения почти всего, что происходило в земной жизни Иисуса.
Пророки и поныне являются для нас провозвестниками Истины. Они постоянные спутники человечества; их голос звучит всюду, где люди чтут Библию; их лики смотрят с плафона Сикстинской капеллы и со стен древнерусских соборов, их слова перелагают поэты, ими вдохновляются музыканты, а в тревожный век мировых войн призывы и предостережения пророков звучат так, будто они произнесены сегодня. Но главное значение их не в этом. Они дороги нам как учители веры и жизни. Псалмы, гимны и пророчества, в которых эти великие боговидцы выразили свой внутренний опыт, вот уже более двадцати пяти веков находят живой отклик в каждом религиозном сердце.
Пророки жили в эпоху духовного пробуждения человечества, которую Ясперс удачно назвал «осевым временем»2. Именно тогда почти во всем мире возникали движения, окончательно опреде лившие облик дохристианского религиозного сознания. Авторы Упанишад и Бхагавад-Гиты, Будда и Лао-цзы, орфики и пифагорейцы, Гераклит и Сократ, Платон и Аристотель, Конфуций и Заратустра все эти учители человечества были современниками пророков, и в известном смысле профетическое движение явилось составной частью общего стремления людей найти новое миросозерцание, обрести высший смысл жизни.
Мень вестники царства божия
Вестники Царства Божия
Библейские пророки от Амоса до Реставрации (7-4 вв. до н.э.)
. Да приидет Царствие Твое,
да будет воля Твоя,
яко на небеси и на земли.
Те много ошибаются, кто пророчества Св. Писания
почитают простыми предсказаниями,
предвещанием будущего, и ничем больше.
В них заключается учение,
учение, относящееся ко всем временам.
Книги пророков составляют в Ветхом Завете лишь около четверти всего текста; по содержанию же им принадлежит центральное место в дохристианской части Библии. Тем не менее нужно признать, что довольно часто они оказывались несправедливо отодвинутыми на задний план в сравнении с другими разделами Св. Писания. Пророки представляли наибольшие трудности для толкователей Библии, и поэтому во многих изложениях Ветхого Завета они изображались вереницей бледных, безликих фигур, единственным назначением которых было предсказать пришествие Мессии. Патриархам и царям, как правило, уделялось гораздо больше внимания.
Спора нет, образы этих библейских героев обрисованы в Писании с изумительной жизненностью, сказания о них полны глубокого смысла и драматизма, но все же их история в значительной степени есть лишь прелюдия к проповеди великих пророков. Патриархи и вожди, священники и цари древнего Израиля были той человеческой средой, в которой сверкнули первые лучи Откровения, проникшие через толщу суеверий, варварских нравов и грубых представлений о Боге. Один лишь Моисей, загадочный и в сущности непонятый, возвышается подобно гиганту в сумраке ранней ветхозаветной истории. Он был подлинным посланцем Божиим, пророком, которому не было равного после него (Втор 34,10), началом по отношению к другим пророкам (Исх 7, 1; Числ 11,17-25). Его учение раскрылось во всей полноте лишь в классическом профетизме, начиная с Амоса, первого пророка-писателя.
Дар предвидения, которым, несомненно, обладали пророки, не имел самодовлеющего значения; он прежде всего служил под тверждением того, что они воистину были посланы Богом.
Для христианского сознания наиболее драгоценным в предвидении пророков является их слово о грядущем Царстве Божием и его Главе-Мессии. «Они свидетельствуют о Мне»-эти слова Христа относятся к боговдохновенным мужам Ветхого Завета. Редко в мир являлись люди, в такой степени, как они, устремленные к грядущему; их провидческому взору дано было преодолевать преграду времени, и образ Помазанника Господня становился для них живым, почти осязаемым. Это было столь очевидным, что евангелисты искали у пророков подтверждения почти всего, что происходило в земной жизни Иисуса.
Пророки и поныне являются для нас провозвестниками Истины. Они постоянные спутники человечества; их голос звучит всюду, где люди чтут Библию; их лики смотрят с плафона Сикстинской капеллы и со стен древнерусских соборов, их слова перелагают поэты, ими вдохновляются музыканты, а в тревожный век мировых войн призывы и предостережения пророков звучат так, будто они произнесены сегодня. Но главное значение их не в этом. Они дороги нам как учители веры и жизни. Псалмы, гимны и пророчества, в которых эти великие боговидцы выразили свой внутренний опыт, вот уже более двадцати пяти веков находят живой отклик в каждом религиозном сердце.
Пророки жили в эпоху духовного пробуждения человечества, которую Ясперс удачно назвал «осевым временем»2. Именно тогда почти во всем мире возникали движения, окончательно опреде лившие облик дохристианского религиозного сознания. Авторы Упанишад и Бхагавад-Гиты, Будда и Лао-цзы, орфики и пифагорейцы, Гераклит и Сократ, Платон и Аристотель, Конфуций и Заратустра все эти учители человечества были современниками пророков, и в известном смысле профетическое движение явилось составной частью общего стремления людей найти новое миросозерцание, обрести высший смысл жизни.
Многим мировым учителям был присущ великий религиозный дар, позволявший им прикоснуться к Божественным тайнам. И все же в этой семье духовных вождей пророки стоят особняком.
Прежде всего, мы нигде не встречаем такого ясно выраженного единобожия, которое сочетается с признанием реальности тварного мира. «Беспримерно высокий и чистый еврейский монотеизм,-справедливо утверждал Тареев,-есть преимущественный результат пророческой проповеди»3.
Однако все учения о Божественной Сущности принимали формы, не позволяющие признать их подлинным монотеизмом. Религия Эхнатона носила черты поклонения природе и была связана со зримым светилом-солнцем; у античных натурфилософов Божество представлялось неотделимым от космических стихий; в Упанишадах исповедовался крайний монизм, и Брахман оказывался безликим Нечто; Будда сознательно противопоставлял свое учение о Нирване любому виду теизма, а Бхагавад-Гита, делая ударение на множественности обликов Божества, открывала двери язычеству. Даже такие мыслители, как Платон и Аристотель, говорившие о едином Боге, верили в существование второстепенных божеств и признавали необходимость их культа. Кроме того, рядом с Богом они ставили вечную Материю. Наиболее близка к Библии религия Заратустры, но абсолютизация в ней злого начала делает ее своеобразным «двоебожием».
Таким образом, в дохристианском мире лишь одна ветхозаветная религия была свободна как от язычества, так и от пантеизма, от смешения Бога с природой.
Не странно ли это? Как могло учение, родившееся в бедной и незначительной стране, оказаться столь самобытным, возвыситься над религиозными и философскими достижениями великих цивилизаций? Где найти разрешение этой исторической загадки?
Напрасно было бы искать ответ на этот вопрос в возможности иноземных влияний. Будь пророки по времени последними из мировых учителей, можно было бы еще предположить, что, пойдя по пути предшественников, они сумели превзойти их; но в том-то все и дело, что движение пророков началось за два века до возникновения и греческой философии, и буддизма, и зороастризма.
Не проясняет дело и ссылка на личный гений. Ее можно было бы принять, если бы речь шла об одном человеке. (Так, справедливо утверждение, что без Будды не было бы буддизма, а без Платона-платонизма.) Но в случае пророков перед нами целая плеяда проповедников, сменяющих друг друга на протяжении трех столетий.
Том 5. Вестники Царства Божия
Книги библейских пророков, «вестников Царства Божия», наряду с Законом занимают центральное место в ветхозаветной части Библии. Вот и эта книга, посвященная им, пятая из серии «История религии», является центральной — и не только в семитомнике, но и во всем творчестве отца Александра. С глубиной, соответствующей уникальному проповедническому и писательскому дару автора, в книге рассказывается о библейском Откровении и Богоявлениях, раскрывается библейское учение о Спасении и Искуплении, повествуется о многовековой борьбе за идеалы библейской этики против обрядоверия.
Книги пророков составляют в Ветхом Завете лишь около четверти всего текста; по содержанию же им принадлежит центральное место в дохристианской части Библии. Тем не менее, нужно признать, что довольно часто они оказывались несправедливо отодвинутыми на задний план в сравнении с другими разделами Св. Писания. Пророки представляли наибольшие трудности для толкователей Библии, и поэтому во многих изложениях Ветхого Завета они изображались вереницей бледных, безликих фигур, единственным назначением которых было предсказать пришествие Мессии. Патриархам и царям, как правило, уделялось гораздо больше внимания.
Том 5. Вестники Царства Божия скачать fb2, epub бесплатно
Третья книга из серии «История религии» вводит читателя в загадочный мир восточных религий. Ее автор, Александр Мень (1935—1990), убежден, что знакомиться с древними учениями Индии и Китая следует не по измышлениям европейских теософских компиляторов, а по первоисточникам: Конфуцианскому канону и Упанишадам, Бхагавад-Гите и буддистским сутрам. Глубокий анализ этих и других редких ныне рукописей, а также эпохи их создания позволяет автору — а вместе с ним и читателю — понять самую суть восточных учений и их роль в духовных исканиях человечества.
Что было раньше: язычество или вера в Единого Бога? Почему во все времена были связаны между собой нравственность и Единобожие? Какими путями выходит человечество из рабства Магизма к свободному Богопознанию? — На эти и многие другие злободневные и вечные вопросы отвечает предлагаемая читателю вторая книга из серии «История религии. В поисках Пути, Истины и Жизни». Грандиозная панорама первобытных религий, которую рисует на ее страницах Александр Мень (1935—1990), еще раз убеждает, что у истоков материального крушения всегда стоит духовное обнищание.
Шестая книга семитомной «Истории религии» завершает наше путешествие по дорогам религиозных исканий человечества дохристианской эпохи. В последний раз мы встречаемся с мистиками и созерцателями Индии, со скептиками и отшельниками Греции, со стоиками Рима, с мудрецами и мучениками Израиля. Подготовка к явлению Христа, которую столько веков проходили все народы, закончилась, и автор вводит нас в мир Предтечи и Девы Марии, будущих апостолов и евангелистов — тот мир, в котором родился Спаситель.
Четвертая книга из серии «История религии» посвящена Греции, Её автор, протоиерей Александр Мень (1935—1990), с терпением и любовью ведет читателя по путям поиска истины за древнегреческими поэтами и философами. И многое оказывается понятным и близким — ведь материализм и тоталитарная идеология, метафизика и оккультизм, агностицизм и вера в Судьбу вошли в наше сознание и европейскую культуру именно из древней Эллады.
Главная книга о. Александра Меня — рассказ о земной жизни Иисуса Христа.
Книга стремится ясно и правдиво воссоздать евангельскую эпоху, донести до читателя образ Иисуса из Назарета таким, как Его видели современники. Жизнеописание Христа строится на основе Евангелий, лучших комментариев к ним, а также других литературных источников, указанных в библиографии (675 наименований).
Книга снабжена богатыми приложениями, которые помогут глубже познакомиться с евангельской историей и историей ее исследования.
Книга стремится ясно и правдиво восоздать евангельскую эпоху, донести до читателя образ Иисуса из Назарета таким, как Его видели современники. Жизнеописание Христа строится на основе Евангелий, лучших комментариев к ним, а также других литературных источников, указанных в библиографии (675 наименований).
Книга снабжена богатыми приложениями, которые помогут глубже познакомиться с евангельской историей и историей ее исследования.
Творческое наследие Александра Меня поражает своей многогранностью и широтой научного кругозора. Когда окидываешь взглядом проделанную им работу в области библиологии, религиоведения, истории культуры, литературы, то удивляешься громадному объему его труда. Видный деятель Русской Православной церкви, библеист, богослов, проповедник, он за свою недолгую жизнь сделал столько, что было бы по силам только целому коллективу.
Его глубокие теоретические исследования сочетались с активной проповеднической деятельностью. Он жил предельно насыщенной жизнью: служил в храме, писал книги и статьи, читал лекции в школах и вузах, выступал по радио и телевидению. Отец Александр без остатка отдавал себя служению Богу и людям.
Будущий пастырь родился в 1935 г. Уже в ранней юности Александр ясно осознал, что станет священником. В школьные и студенческие годы он жадно пополнял и расширял свои религиозные познания. Не следует забывать, что пора его юности пришлась на разгул атеизма, когда государство и общество оказывали на верующих невероятное давление. Сохранить, защитить веру в таких условиях значило совершить нравственный подвиг.
Удивительным внутренним благородством была отмечена вся деятельность Александра Меня — пастыря и ученого. Человек энциклопедических знаний, он был открыт великой Правде. Главный труд его жизни — серия книг по истории религии, а также книга об Иисусе Христе «Сын Человеческий». В них отец Александр прослеживает духовную историю человечества, поиски смысла бытия. В своих работах он показал, что эти искания есть не что иное, как восхождение к Истине, а Истина — это Христос.
Крупнейший ученый-библеист, Александр Мень мечтал написать учебник по истории религии. Трагическая гибель священнослужителя в 1990 г. помешала осуществлению этого плана. Грандиозный замысел не был завершен, но остались книги отца Александра, его бесценный научный архив. Работа по созданию учебника была продолжена друзьями и близкими Александра Меня.
От рабства к свободе
«Всю жизнь он говорил о примирении людей. Всю жизнь его не слушали». Этими словами о пророке Иеремии из лекции отца Александра Меня, которую он прочел в Московском государственном историко-архивном институте (МГИАИ) 11 апреля 1990 года, можно сказать о его жизни, о нем самом, его судьбе и оставленном им следе в Истории.
Это был цикл лекций, условно названный в известном Московском гуманитарном институте МГИАИ «спецкурсом» для студентов, которые изучали историю и архивоведение в поистине исторический момент, то были годы знаменитой перестройки, которую сегодня одни забывают, другие толкуют как угодно, в зависимости от своих нынешних пристрастий и предпочтений. Я историк, и поэтому пытаюсь взглянуть на то время и встречи с отцом Александром в роли академического лектора по возможности объективно, хотя ни в коем случае не отстраненно. Ведь мне довелось быть активным участником духовных и культурных перемен той бурной эпохи. Среди этих перемен — беспрецедентный факт — православный священник отец Александр Мень читает спецкурс для студентов светского (еще вчера вполне советского) высшего учебного заведения. Приглашение столь необычного лектора именно в историко-архивный институт не было случайностью, поскольку тогдашний ректор МГИАИ историк Ю.Н. Афанасьев приложил немалые усилия к тому, чтобы сосредоточить в институте лучшие силы гуманитарной мысли страны, тех, кто сохранил себя в тисках сталинского догмата-
Вестники Царства Божия. Библейские пророки от Амоса до Реставрации (7-4 вв. до н.э.)
Исайя и «Бедняки Господни»
О Бог мой, Который есть Бесконечность,
к Тебе может приближаться лишь тот,
кто знает, что Ты непостижим.
Столб дыма над храмом, зубчатые стены, опоясывающие крепость на холме; крутые, выжженные солнцем склоны, волнистая цепь гор замыкает долину. Таким был Иерусалим за восемь веков до Рождества Христова. К тому времени он имел уже позади долгую историю, а впереди его ожидала удивительная судьба. Здесь пересекутся пути многих народов и культур, в течение трех тысячелетий его будут оспаривать друг у друга люди трех материков; к его святыням станут приходить исповедники трех мировых религий.
Город Давида и Христа, город Обетования и Евангелия, Иерусалим от самых своих истоков связан со Священной Историей. У его ворот аморитский царь Мелхиседек благословил Авраама после его победы над врагами. Тогда город назывался Шалем. В XIV в. до н.э. в Иерусалиме правил ставленник Эхнатона, а после прихода израильтян Сионская цитадель два столетия оставалась в руках язычников. Вероятно, уже в то время вокруг Иерусалима начали складываться поверья. Его считали абсолютно неприступным, охраняемым нездешними силами. Когда Давид решил овладеть им, защитники крепости насмехались над ним, уверенные, что даже «слепой и хромой» смогут отстоять город.
Но вот, вопреки всему, старый ханаанский бастион стал «Градом Давидовым». Перенеся туда Ковчег, царь тем самым дал новое рождение городу. Сион, местопребывание святыни, сделался чем-то вроде нового Синая.
В атмосфере этого легендарного города и вырос первый великий пророк, проповедовавший в Иудее, — Исайя, сын Амоца. Как Сократ — детище Афин, так и Исайя неотделим от Иерусалима, дух которого ощущается повсюду в его проповедях, в его учении о святости Божией, об Остатке Израиля и о Мессии.
Если пророчества Амоса и Осии были лишь краткими эпизодами в истории Израиля, то в биографии Исайи заключена в каком-то смысле и история его родного города в ту эпоху. Исайя был призван на служение, когда ему было около тридцати лет, и с тех пор на протяжении почти полувека он оставался духовным отцом Иерусалима, советником царей, неподкупной совестью нации.
Хотя жизнеописание Исайи не сохранилось, но в биографических фрагментах и в его собственных проповедях ясно вырисовывается личность пророка: волевая, сильная, богато одаренная. Он, несомненно, обладал призванием вождя. Мы редко видим его колеблющимся; его целеустремленность не знает себе равных. Перед лицом величайших опасностей, в обстановке всеобщего смятения он со спокойной уверенностью следует своим путем. При этом он чужд фанатического упорства и не боится изменить точку зрения, когда видит, что она основана на ошибке.
Исайю не покидало чувство постоянной связи с направляющим его тайным Голосом. И этот Голос, в отличие от «даймониона» Сократа, не только предостерегал его, но и служил источником сил и действия. Подобно Златоусту или Бернару Клервоскому, пророк видел свое призвание в том, чтобы, воздействуя на умы и сердца людей, направлять ход событий.
Тайновидец-мистик и активный участник общественной жизни, сын Амоца гармонически сочетал в себе то, что, казалось бы, невозможно соединить. Он был предтечей тех подвижников христианства, которые стремились подчинить мир духовным идеалам.
Исайя родился в Иерусалиме около 765 года и, согласно преданию, принадлежал к царскому роду. Даже если считать это свидетельство легендой, он, несомненно, был членом аристократической семьи. Разговаривая с царями или первосвященниками, пророк держался с ними как равный; его осведомленность о жизни двора и сановников, его блестящий стиль и вообще та роль, которую он играл в городе,—все это указывает на знатное происхождение.
Молодость Исайи совпала с годами сравнительного благополучия страны. На Севере в то время царствовал Иеровоам II, а в Иерусалиме—Уззия со своим сыном и соправителем Иотамом. Иудейские цари, не желая, очевидно, отставать от своего северного собрата, совершили несколько военных походов. Преодолев трудный путь по пустыне, они вновь заняли Элат у Красного моря, а на западе разбили филистимлян. Были сооружены мощные пограничные крепости и усилен арсенал.
Однако эти мимолетные успехи вряд ли могли радовать Исайю, да и не в них видел он знак благоволения Божия. Хотя он разделял общую веру иудеев в избранность Сиона, вера эта не была для него связана с ханаанскими легендами и народными поверьями. Храм в его глазах был местом особого Богоявления, местом, где Господь открывает Себя людям.
В Священной Истории молодой иерусалимлянин мог находить образы этой близости Бога к человеку: явления Аврааму и Моисею, Ковчег и сияние Славы Ягве во святилище. Но то были «дни древние», а во дни Исайи эти зримые знаки присутствия Божия, о которых повествовали предания, уже не являлись людям. Господь оставался сокрытым, и порой могло показаться, что Он покинул людей на произвол судьбы, а мир—это «долина сени смертной», где странствует человек от рождения до могилы.
И вот однажды, когда Исайя молился в храме, как бы зарница разорвала тьму и открылось ему, что Сущий здесь, что Он воистину обитает среди Своего народа, идет рядом с человеком. Этот «ветхозаветный Эммаус», озаривший старые камни Дома Божия, наполнил смыслом совершающееся в нем служение.
Что это было? Интуитивное чувство Высшего? Нет, Исайя прошел через нечто отличавшееся от пантеистического опыта, более доступного и поэтому более распространенного. «Божественная тайна разлита во всем». —кто в минуты просветления, хотя бы раз, хотя бы в слабой степени, не ощутил этого?
С Исайей же произошло другое. Пророк пережил Богоприсутствие не как трепетное касание незримого, но как реальную, явную почти до боли, близость Иного, близость, вызывающую мистический ужас. Это было что-то очень мощное и вместе с тем очень личное, пронизывающее, как пристальный взгляд, подлинное обнаружение Бога рядом с собой. Он, Ягве, шествующий над Синаем и морем, превыше облаков, ветров и звезд, непостижимым образом пребывает в этом суровом святилище среди лампад и золоченых херувимов, обитает в этом Доме, на этой горе, в этом святом граде.
Исайя точно называет время, когда он получил высшее посвящение пророка. Это был год смерти царя Уззии, 742 до Рождества Христова. Из его слов явствует, что в тот момент он находился в святилище, месте, куда допускали лишь избранных.
«Я видел,—говорит Исайя,—Господа, сидящего на престоле высоком и вознесенном, и края риз Его наполняли храм. Вокруг Него стояли серафимы, и у каждого было шесть крыл; двумя они закрывали свои лица, двумя—ноги, а двумя летали. Они взывали друг ко другу, говоря: Свят, свят, свят Ягве Воинств! Наполнена вся земля Славой Его!—И от их голосов содрогнулись основания, и Дом наполнился дымом» (Ис 6, 1-6).
«Горе мне, я погиб!—пронеслось тогда в сознании Исайи.— Ибо я—человек с нечистыми устами и среди народа с нечистыми устами живу, а глаза мои видели Царя Ягве Воинств. » С детских лет его учили, что созерцание Сущего подобно вхождению в огонь. Смертный и греховный человек не может вынести испепеляющее величие Адоная.
Но вот через облака курений к Исайе пронесся пламенный вестник. В его руках угль от жертвенника, и едва он коснулся им уст человека, как все его существо пронизал очистительный огонь.
«Кого пошлю Я? Кто пойдет для Нас?»—йрозвучал в глубине голос. Исайя не колебался: «Вот я, пошли меня!»
И тогда он услышал страшные слова о народе слепом и глухом, народе с черствым сердцем, который отвернулся от Бога. Пророк должен возвещать слепцам волю Ягве, но все будет тщетно, ибо они не станут слушать. И все же Исайя обязан говорить. «Доколе, Господи?»—опечалился Исайя. Ответ звучал как приговор:
Пока города не будут разрушены и опустеют, дома останутся без жителей,
И земля не обратится в пустыню, пока не удалит Ягве отсюда людей и вся страна станет безлюдной.
Читая рассказ Исайи о видении, превратившем его в пророка, мы невольно задаемся вопросом: как совершилось это прозрение и преображение? Действительно ли Непостижимый принял облик Сидящего на троне, окруженном потоками живого пламени?
Скорее всего здесь перед нами попытка воплотить в зримых символах то, что открылось пророку как невыразимая реальность.
Когда совершается внутреннее событие, подобное тому, какое произошло с сыном Амоца в храме, человек пытается найти достаточно емкие образы для того, чтобы поведать об открывшемся. При этой попытке он нуждается в чем-то более многозначном и живом, чем отвлеченные понятия. Именно тогда рождается символический язык мифа, поэмы, иконы. Он не претендует на точное отображение действительности, на роль «модели», а служит тонким мостом от души к душе, от сознания к сознанию. В мире символов вступают в свои права дерзновенное творческое мышление, метафоры, аналогии, минующие законы формальной логики. Символ не придумывается, как холодная аллегория, а рождается целиком в глубине человеческого существа. И подобно тому как сновидения черпают краски из нашего повседневного опыта, так и Откровение обретает те формы, которые дает ему сам человек.
Здесь поражает одна особенность символического описания события: в момент таинственной встречи личность пророка не растворилась в волнах экстатического океана, он продолжал отчетливо сознавать себя. Он ясно чувствовал, что предстоит престолу и недостоин быть тайновидцем Божиим. Именно приближаясь к раскаленному горнилу, он остро переживает дистанцию между Богом и собой.
Во внебиблейской мистической литературе картину видения Исайи напоминает сцена преображения Кришны в Бхагавад-Гите*. Там по просьбе царевича Арджуны Божество на мгновение открывает свой невыносимый лик, лик всепожирающего Времени, многоокой бездны, засасывающей миры. И Арджуна, пав ниц, умоляет Кришну скорее избавить его от леденящего душу видения. Однако при внешнем сходстве этой части поэмы с рассказом пророка Исайи между ними легко заметить внутреннее различие. В Бхагавад-Гите— только страх, только подавленность, только сознание ничтожества перед безмерным. У Исайи же, хотя греховный человек и не в силах созерцать Бога, но, очищенный, он уже с сыновним дерзновением говорит: «Вот я, пошли меня!». Пророк не тонет в Боге, но и не лежит перед ним распростертый ниц, он предстоит Ему и становится соучастником Его деяний.
———————————————
* См. «У врат Молчания» Глава VII
Слово Ягве расплавленной лавой вливается в уста Его посланника, оно переполняет его и принимает в душе конкретные образы и формы в соответствии с тем, чем живет душа пророка. Это не «материализация Духа», а живые символы Реальности, описанной в терминах видимого бытия.
Явление в храме не было только призванием пророка на проповедь. Оно было откровением святости Божией.
Бог свят — вот альфа и омега провозвестия Исайи, его символа веры. «Кадош» (святость) означает в его устах, как и вообще в Ветхом Завете, не одно лишь нравственное совершенство; в этом смысле святым может быть и человек. Бог же свят по-иному. Слово «кадош» указывает на Его непостижимое величие. Если Амос и Осия познали высшую «человечность» Божию, если Ягве открылся им как Судия и Возлюбленный, то Исайя бьл поднят к тому пределу, где бессильны все человеческие метафоры.
Все, что может познать человек, — это Славу, пламенный ореол Зиждителя. Это она свидетельствовала о присутствии Бога, окутывая облаком Синай, о ней громовыми голосами перекликались серафимы в Святая Святых храма. Она открыла себя молодому иерусалимлянину Исайе, сыну Амоца, сделав его новым человеком, герольдом небесного Царя.
Поднимусь ли на небо—Ты там, опущусь ли в преисподнюю и там Ты,
Возьму ли крылья зари и переселюсь на край моря—
и там рука Твоя поведет меня,и удержит меня десница Твоя.
Но здесь, в Сионе, Господь благоволил обитать особым образом; Исайя именно здесь видел единственного Царя. Но он не мог тогда еще предвидеть, что это место предназначено для самой знаменательной встречи Бога и человека, для которой все видения пророков были лишь прообразами.
Радость, рожденная посещением Божиим, омрачалась для Исайи сознанием несоответствия народа идеалу «святости». В применении к людям «кадош» означала «посвященность Богу». Народ Ягве должен был принадлежать Ему целиком и следовать Его путями. Но что же? Сам Ягве говорит пророку об ослеплении, об ожесточении детей Божиих и об уготованной им участи.
Исайя впервые выступил с проповедью в храме и, вероятно, там пропел перед народом свою, ставшую знаменитой, «Песнь о винограднике» (гл. 5). Он первый в Ветхом Завете изобразил Бога в виде труженика, который заботливо выращивал свой сад ждал плодов. Из этой притчи родится впоследствии притча Христова о винограднике-Израиле, а Свою Церковь Христос назовет виноградной лозой, приносящей гроздья.
В песне Исайи раскрывалась причина крушения надежд всех лучших людей Израиля, которые ждали его превращения в «ам кадош»—народ святой.
Был у Друга Моего виноградник на холме плодородном;
Окопал он его, и очистил от камней, и посадил в нем лучший виноград,
И построил в нем башню, и высек точило,
И ждал, что уродится виноград, а выросли дикие ягоды.
Это иносказание было таким понятным для слушателей, которые жили в стране виноградников. А пророк между тем обращается к ним от лица своего Друга:
И вы, жители Иерусалима и мужи Иудеи, рассудите между Мной и виноградником Моим:
Что Мне можно было сделать для виноградника Моего, чего не сделал Я?
Почему принес он Мне дикие ягоды, когда Я ждал доброго винограда?
Ответ подсказывается сам собой: виноградник обманул ожидания Хозяина и поэтому будет заброшен.
А теперь узнайте же, что сделаю Я с виноградником Моим:
Разрушу его ограду и отдам его на потраву, опрокину его стену и отдам его на попрание.
И превращу его в пустырь, не буду его ни обрезать, ни обрубать, и зарастет он терновником и бурьяном.
И дам повеление облакам не проливать на него дождя.
Закончив этими мрачными словами свою притчу, пророк дает ей истолкование, которое уже с самого начала угадывалось слушателями:
Виноградник Ягве Саваофа—это дом Израилев, и мужи иудейские—любимое насаждение Его.
Он ждал правосудия, а здесь—кровопролитие, Он ждал праведности, а здесь—вопль*.
Пророк дерзновенно называет Господа своим «Другом», или «возлюбленным», и вместе с Ним оплакивает падение и измену Израиля. Подобно тому как Амос и Осия возвестили Суд в дни завета Эфраима при Иеровоаме II, так и Исайя не обманывался победами Иоатама. Когда иерусалимская толпа встречала царя, сквозь ее восторженные клики ему, вероятно, слышались горестные вопли, сквозь смех пирующих — стоны пленных, сквозь вевелый звон арф—пронзительный звук боевых труб. Пророк хорошо знал тех князей, своих сверстников, к которым переходила теперь власть в Иерусалиме, знал он, что они заворожены парадным блеском побед и воспитывают в себе цинизм и жестокость. Надеясь на царские колесницы, они становятся у хищными поработителями своего же народа. Они скупают земли, захватывают силой владения крестьян и глумятся над Заветом ¦Божиим. Ночи напролет просиживают они за кубками вина, окруженные музыкантами, «а на дела Ягве не взирают и деяний Его не видят».
Жены их подражают женщинам великих царств Севера. Обвешанные с ног до головы дорогими украшениями, овеваемые опахалами, они горделиво проходят по улицам города. Они используют свое влияние на мужей, для того чтобы толкать их на безумства. «Притеснители народа моего—дети,—говорил Исайя,— и женщины властвуют над ними».
В царствование Иоатама Ассирия, вероятно, была идеалом для знатной молодежи в Иудее. Но Исайя еще во дни благополучия предвидел, что эти ядовитые цветы роскоши и военных успехов принесут страшный плод. Страну, по его словам, ожидали горькие дни похмелья, когда «юноши будут князьями и самодуры правителями».
Предостережения Исайи вызывали у его бывших друзей и знатных горожан только улыбки. Никто не собирался стеснять себя сегодня из-за последствий в отдаленном будущем. Многие презрительно пожимали плечами: нынешние пророки склонны видеть все в черном свете. Стоит ли всерьез принимать их угрозы? Кое-кто иронизировал: «Пусть Ягве поспешит и ускорит свое дело, чтобы мы узнали о Его замыслах».
Пророчества Исайи постепенно приобретали все более суровый характер. Он становился беспощадным и резким, пытаясь пробудить совесть людей. Слово «горе» не сходит с его уст. Когда он поднимается на возвышение, откуда Обычно говорят вестники Ягве, кажется, что он держит в руках бич.
Горе тем, кто называет зло добром и добро злом,
тьму считает светом, а свет—тьмою, горькое называет сладким, а сладкое—горьким!
Горе тем, кто мудр в глазах своих и перед самим собой благоразумен.
Горе тем, кто герой пить вино и мастер храбриться перед брагой,
Кто за мзду оправдывает виновного и правого лишает оправдания.
Горе устанавливающим несправедливые законы, тем, кто пишет жестокие приговоры,
Лишает бедняков правосудия и похищает право у бедных народа моего.
Что вы будете делать в тот день возмездия, в который придет гибель издалека?
Израиль призван был осуществить перед Богом Его правду, но он принял обычаи язычников и пошел по пути насилия и несправедливости. Его соблазнило то, что видел он у могучих и воинственных народов. И вот теперь от них же придет на него бедствие. Долготерпение Божие уже довольно было испытано— язычник станет орудием кары в руках Ягве Саваофа:
И подаст Он знак далекому народу, и призовет его от края земли.
И вот он стремительно примчится.
Нет усталого и нет изнемогающего у него,
не задремлет и не заснет никто,
Не развяжется пояс на бедрах, не порвется ремень на сандалиях.
Стрелы его заострены, и все луки—натянуты,
Копыта коней его как кремень, колесницы как ураган.
Рев его подобен реву львиному, рычит как молодой лев.
Зарычит и схватит добычу, унесет, и никто не избавит.
В этих выразительных стихах легко узнать ассирийское войско, неудержимое, как шквал, появляющееся внезапно, сметающее все на своем пути. Для Амоса враг с севера был еще в значительной степени смутной апокалиптической тучей; Исайя же изображает полки Ассура совершенно конкретно. Он уже хорошо знает этих воителей, особенно после того, как они сделали Эфраим своим данником. Это событие по времени почти совпало со вступлением Исайи на пророческое поприще.
В прежние времена израильтяне, как и язычники, думали, будто внешнее торжество и военные победы нации есть знак высшего благоволения неба. Исайя выдвигает новую философию истории, отбрасывая старые, упрощенные понятия. У Бога свои планы, и Его предначертания нелегко постигнуть. Он может дать власть и силу ассирийцам, но это не означает, что им даровано благословение Ягве. Они будут бичом в Его руках, ибо Он даже зло человеческое направляет к Своим целям. Но рано или поздно восторжествует окончательно и повсюду Царство Ягве. Придет Его день, когда «с шумом погибнет слава» тиранов, когда обнаружится немощь насильников и рухнут идолы, соблазнявшие толпу. В День Ягве люди побегут, объятые ужасом, и будут швырять своих кумиров «кротам и летучим мышам» в темные пыльные закоулки, стыдясь, что, некогда поклонялись им. Суд Господень обнаружит подлинный лик мира.
Основной мотив этой ранней проповеди Исайи можно определить словами Достоевского: «Смирись, гордый человек!» Все, чем похваляются тиглатпаласары и их малые подражатели в Дамаске, Эфрайме и Иудее, все, что льстит гордыне человека и влчет его: сила, могущество, парадная поступь войск,—все это пророк увидел как прах перед лицом небесного Царя.
Поникнут очи гордые человека, и надменность людская сникнет,
и вознесенным один лишь Ягве будет в День тот,
Ибо День Ягве Саваофа грядет против всего кичливого и надменного,
всего возносящегося, что будет низвержено.
Как бы с высокой башни единым взором охватывает пророк смятенные земные царства, их цитадели, вздымающиеся, подобно скалам, от севера до юга. Всемирная гроза Дня Ягве грядет против этих твердынь:
И против всех кедров Ливанских, высоких и горделивых,
И против всех дубов Башанских, И против всех высоких гор,
И против всех холмов вознесенных, И против всех башен высоких,
И против всех стен укрепленных, И против всех кораблей Тарсиса,
И против всех изукрашенных судов,
И падет гордыня человека, и высокомерие людское унизится,
И вознесенным один лишь Ягве будет в День тот.
Итак, сначала катастрофа политическая, а потом и глобальная — таковы последовательные этапы возмездия и Суда. Люди, которые основали свой мир на нечестии, ненависти и насилии, должны быть готовы понести последствия посеянного ими зла. Так учил Исайя свой народ, и предостережения его остаются полными значения и для наших дней. Еще совсем недавно многие видели в них продукт воспаленного воображения. Нелегко было предугадать, что история пойдет так, как предсказано в Библии, а не в соответствии с оптимистическими прогнозами утопистов.
Если мы сравним проповедь Исайи с речами Амоса, то сразу бросится в глаза их существенное различие. Для Амоса День Ягве — это лишь тьма, разрушительный вихрь, между тем Исайя усматривает в нем и нечто другое. Обетования Божий не отменяются целиком среди всеобщего разложения и надвигающейся беды должен сохраниться «шеар» — святой Остаток Израилев. Именно в нем и осуществится все то, что было предсказано некогда народу Божию.
Кто же войдет в этот Остаток? Прежде всего род Давида, на котором почиет благословение Ягве. Дом великого царя за стенами своего Града переживет все бури и испытания. Однако Давид и Сион у Исайи—лишь эмблема и символ неотменимости Обетования; в сущности же своей Остаток составляют люди, верные «святости», люди, посвятившие себя небесному Царю. Они-то и станут ядром возрожденного народа Божия, как некогда Ной, спасенный в ковчеге.
Исайя не ограничивался тем, что говорил о святом Остатке, но стремился и созидать его. Единственный среди пророков-писателей он создал школу учеников, просуществовавшую более двух столетий. Своей неутомимой деятельностью он сумел сплотить вокруг себя молодежь, которая, восприняв его идеалы, положила начало новому религиозному движению в Иерусалиме И в собственной семье Исайя нашел поддержку своим устремлениям. Его жена была глубоко предана вере и сама слыла в городе пророчицей. Сын Исайи, названный им Шеаряшувом (что значит «Остаток вернется»), как это видно из скупых указаний Библии, тоже был единомышленником и помощником пророка.
На первый взгляд может показаться странным, как мог Исайя создать свою школу, если, по его же собственным словам, Иудея находилась в состоянии глубокого духовного упадка. Тем не менее есть все основания считать, что именно в те годы в ней все более явственно давало о себе знать религиозное направление, известное под названием «эбионим Ягве» — «бедняки Господни» . Именно в них мог видеть пророк тот святой Остаток, который будет спасен от всех исторических потопов.
Кем же были эти «Божии бедняки»?
Хотя в основном они принадлежали к небогатым сословиям, в них не следует видеть просто людей обездоленных или просящих подаяния. Когда Библия говорит о «бедных», она, как правило, имеет в виду прежде всего людей нравственно чистых и любящих Бога. Уже у Амоса слова «нищий» (ани’) и «праведник» являются синонимами (Ам 2, б, ср : Иер 20, 12). А с другой стороны, богатство и роскошь обычно ассоциируются в Писании с нечестием или язычеством.
Это коренилось еще в старой борьбе народа Божия с ханаанскими культами. Пастушеский идеал с его простотой и свободой постоянно питал оппозицию к власти, обогащению, цивилизации. Угнетатель, вероотступник и «пожиратель бедных» нередко был представлен в одном лице. Поэтому, как мы уже знаем, многие ревнители веры бойкотировали цивилизацию, обрекая себя на добровольную бедность. Назореи считали виноделие грехом и не стригли волос, Илия ходил в пастушеской власянице, рехавиты отказывались жить в домах, предпочитая вольную жизнь пращуров-скотоводов. Этим отвращением к цивилизации, выросшей на ханаанской почве, проникнуты проповеди почти всех пророков, хотя ни Исайя, ни «бедняки Господни» не разделяли крайностей рехавитов.
Итак, эбионизм—не социальная, а скорее религиозно-нравственная категория. Бедность, порожденную праздностью, Библия недвусмысленно осуждала (Притчи 28, 19). Неимущий, исполненный злобы, зависти и алчности, не мог быть причислен к «беднякам Господним». Последние не считали свою бедность проклятием, а по-своему даже гордились ею. Это то, о чем св. Амвросий Медиоланский впоследствии скажет: «Не всякая бедность свята, а богатство преступно, но как излишества позорят богатство, так и бедность украшается святостью».
«Бедняки Господни» не могли приносить в храм богатых даров, но это их мало гревожило. Исповедуя то учение о культе, которое провозглашали Моисей, Амос, Осия, они стояли за духовное служение. В их среде появились такие прекрасные творения, как, например, знаменитый 49-й псалом. По словам Фенелона, он превосходит любую греческую или латинскую оду. Это целая программа, манифест религии «духа и истины». Сам Господь обращается к Своим людям.
Слушай, народ Мой, Я буду говорить, о Израиль! Я, Бог, буду обличать тебя.
Я, Бог твой! Не за жертвы твои буду укорять тебя — всесожжения твои всегда предо Мною.
Не возьму из дома твоего и тельца, со дворов твоих козла,
Ибо Мои—все звери лесов, стад на горах тысячи.
Я владею всеми птицами гор, и звери полевые предо Мною.
Если бы алкал Я, не сказал бы тебе, ибо Моя вся Вселенная и все, что в ней.
Вкушаю ли Я тук тельцов, пью ли Я кровь козлов?
Жертва Богу—благодарение, и принеси Вышнему обеты твои.
Что ты говоришь об уставах Моих, и Завет Мой на устах твоих,
А сам ненавидишь заповеди и слова Мои попираешь.
Этот псалом (послуживший основой для известного стихотворения Хомякова «По прочтении псалма»), кем бы ни был он написан, выражал кредо «бедняков Господних», их отношение к чисто обрядовой религии.
С чем предстану я перед Ягве, преклонюсь пред Богом Всевышним?
Приду ли я со всесожжениями, с годовалыми тельцами,
Угодны ли Ягве тысячи овнов, нескончаемые потоки елея?
Быть может, всего этого недостаточно? Быть может, Бог требует больших жертв?
Отдам ли первенца за грех мой, плод чрева моего за вину мою?
Но и эта жертва, которая почиталась древним человеком самой действенной, не может быть угодной Богу. Пророк Михей провозглашает сущность благочестия в кратких словах, не уступающих по силе Моисееву Декалогу:
Тебе сказано, человек, что есть добро и что Ягве требует от тебя:
ТОЛЬКО ПОСТУПАТЬ СПРАВЕДЛИВО, И ЛЮБИТЬ МИЛОСЕРДИЕ,
И В СМИРЕНИИ ХОДИТЬ ПЕРЕД БОГОМ ТВОИМ.
(Мих 6,8)
В этих словах Михей как бы суммировал проповедь Амоса, Осии и Исайи: правду, любовь и благоговение перед святостью Божией.
Однако не следует думать, будто храм был для Михея и для «бедняков Господних» чем-то ненужным, бессмысленным, полуязыческим; напротив, они искренне почитали святыню, в чем их поддерживал пророк Йсайя. Протестовали они лишь против превращения культа в самоцель, в нечто самодовлеющее, не зависящее от глубины веры и нравственного состояния людей. Поэтому мы ничего не слышим об антагонизме между духовенством храма и пророком Исайей. Верховный священник Урия был, по-видимому, его другом; более того, поборники истинного благочестия группировались теперь нередко вокруг храма. Это были и «бедняки Господни», и люди, которые называли себя анавим. Слово это буквально переводится тоже как «нищие», но по смыслу означает «кроткие» и «смиренные». «Кроткий» нередко употреблялось как синоним «бедняка Божия». Анавиты были представителями того же направления, что и «нестяжатели».
Иное дело эпоха пророков. Если ассирийский царь собственноручно выжигает пленным глаза, если Иегу мог любоваться на груду отрубленных голой у захваченного им дворца, а Менахем мог перебить, жителей города, включая беременных женщин, то все это в общем считалось в порядке вещей. Анналы тех времен с эпическим спокойствием и порой даже с одобрением повествуют о гнусных надругательствах над человеком.
Но именно в это самое время и пробудились в мире силы добра. Нашлись подлинно, мужественные люди, захотевшие противопоставить царству злобы и произвола свидетельство о правде и справедливости. В Греции это течение пошло преимущественно в русле социально-политических экспериментов, в Израиле же противники насилия не отделяли нравственную и общественную жизнь от религиозной.
«Кроткие» и «бедняки Господни» отвергали мир, упоенный тщеславием, построенный на крови. Псалмы свидетельствуют, что анавиты были люди здоровые нравственно, крепкие в вере, твердо державшиеся ее заповедей. Они не составляли политическую партию и не полагались на меч, но обладали доблестью, которой обычно лишены насильники. Ведь жестокость—сплошь и рядом проявление страха, болезненной трусости, которую тиран прячет под поступками с виду смелыми. История деспотизма—это история душевнобольных и маньяков, заражавших народные массы своим безумием. У диктаторов было немало средств оставить след в веках, они проходили по земле с шумом и грохотом, окруженные солдатами и рабами, шпионами и палачами. А между тем против них шла незаметная, но неустанная борьба носителей духа.
В эпоху Ветхого Завета к этим созидателям Царства Божия принадлежали анавим и эбионим, в которых Исайя. усмотрел святой Остаток. Вплоть до новозаветных времен будет явственно ощущаться это течение. Слова «анавим» и «эбионим» и в евангельские дни будут обозначать тех, кто сознательно вступил на путь добра и нёстяжания, и именно поэтому через восемь веков после Исайи в Своей Нагорной проповеди Христос прежде всего обратится к «нищим», «кротким», гонимым и ищущим правды; и о Себе Он скажет: «научитесь от Меня, ибо Я кроток и смирен сердцем, и найдете покой душам вашим» (Мф 11, 29).
Анавиты образовали при храме нечто вроде свободной общины; здесь они присутствовали при богослужении, беседовали, сидя во дворе святилища, слагали псалмы и гимны. В этих песнопениях поэты, чьи имена остались неизвестными, провозглашали неотделимость добра от веры:
О, Ягве! Кто будет обитателем шатра Твоего? Кто будет жить на святой горе Твоей?
Тот, кто ходит в непорочности и творит правду, кто в сердце имеет истину и языком своим не клевещет,
Кто не делает другому зла, не злословит ближнего своего,
Кто презирает коварного, кто чтит богобоязненных,
Кто не нарушает клятвы своей, кто не дает серебра своего в рост и не дает подкупить себя против невинного.
Поступающий так неколебим будет вовеки.
Социальный состав этой общины определить довольно трудно. Среди них насчитывалось немало храмовых певцов, слагателей песен. Эти левиты часто были людьми, действительно жившими в скудности, на доброхотные даяния народа. В их среде сложился особый тип ветхозаветной религиозности, который отличался интимностью, теплотой, живым чувством богосыновства. Трудная жизнь «бедняков Господних» наложила на их молитвенную поэзию печать грусти, которая делала ее понятной во все века. Но чем глубже была их скорбь, тем сильнее звучал в псалмах мотив надежды и упования. Их авторы стали предшественниками Ефрема Сирина и Фомы Кемпийского. И сегодня, когда в храмах звучат их псалмы и гимны, то кажется, что они написаны для наших современников и выражают их чувства.
Такова была среда, оказавшая поддержку Исайе в начале его Пророческого служения. Подробности взаимоотношений между ним и «бедняками Господними» неясны из-за утери многих древних текстов. Но ряд намеков и случайно оброненных фраз указывает на то, что вокруг Исайи сплотились люди, которых он называл «учениками» и даже «детьми» (Ис 8, 16-18). Так как самому Исайе в это время было лет тридцать-сорок, то можно предполагать, что эти ученики были очень молоды. В кругу горячих, преданных юношей Исайя мог убедиться, что Сион воистину не погиб, что в нем есть силы, зреющие для Царства Ягве. Пусть этот кружок не был так организован и силен, как эфраимские Сыны Пророков, пусть «дети» Исайи не имели политического веса, были юны, беззащитны, а богаты лишь верой и своими песнями, сила их была именно в их внешней слабости. «Бедняки Господни», нищие поэты и мечтатели, гонимые правдолюбцы, вместе с их наставником были служителями грядущей Церкви.