как раньше ловили рыбу наши предки
Как и чем в старину ловили рыбу
Невозможно жить в окружении озер и рек и не заниматься при этом ловом рыбы. Для большинства крестьян раньше рыба была вторым основным продуктом после хлеба. В Карелии ее ловили круглый год, поэтому стоит сказать несколько слов о мужественных людях, готовых днями пропадать на льду озер и морей. 
Подледный лов. Начало XХ века. С. Гридино, Кемский район. Национальный музей Республики Карелия
Годам к семи у нас с сестрой был большой опыт подледного лова. Сборы на озеро занимали важное место: в большой рыбацкий рюкзак заталкивались пупсы, альбом с фломастерами и карандашами, раскраски – т.е., самое необходимое. Впрочем, на льду как-то о взятом добре и не вспоминалось. Другие, гораздо более интересные вещи вытесняли из наших голов взятые игрушки. Коловорот вгрызался в лед, выгребая хрусткую крошку, и в лунках темнела вода Имандры. Нам давали удочки, и мы сидели (минут пять, может быть) над лунками, ожидая немедленного клева. Терпение девчачье быстро кончалось, и мы уходили играть, расчерчивая бесконечный лед на «домики», метражу которых впору было позавидовать всем обитателям хрущевок. Потом дядя поил нас в палатке вкусным чаем из термоса и зажигал спиртовку. А пойманные усатые налимчики беспомощно разевали рты.
Невозможно жить в окружении озер и рек и не заниматься при этом ловом рыбы. Для большинства крестьян раньше рыба была вторым основным продуктом после хлеба. В Карелии ее ловили круглый год, поэтому вдогонку уходящей зиме стоит сказать несколько слов о мужественных людях, готовых днями пропадать на льду озер и морей.
Удочка для ловли морской корюшки. Дерево, конский волос, свинец. С. Нюхча, Пинежский уезд, Архангельская губерния. Конец XIX – начало ХХ вв
Любой мужик, от подростка до старика, мог зимой ловить рыбу удочкой, чтобы дома к столу была свежая рыба, а не только похлебка из сущика. В качестве лески использовали тонкую веревку или лесу, свитую из конского волоса.
Но те, кто стремился заработать, старались заниматься подледным ловом в качестве промысла, особенно на крупных озерах. Ловили окуня, щуку, ряпушку, хариуса, палью, лосося. На Белом море рыболовный промысел вообще был важнейшим в хозяйстве.
Если дети и старики сидели с удочками, то мужики ловили рыбу более добычливым способом – неводом. Для подледного сетного лова либо собирались двумя семьями, либо объединялись в артели по 8 человек, снабженных двумя санями с лошадьми.
Вязали сети сами, с конца октября: с Егория Зимнего по середину декабря, до Николы Зимнего. Сетевязы должны были строго соблюдать правила: не шуметь, не разговаривать громко и тем более не ругаться. Считалось, что весь этот шум потом услышит водяной, когда сеть окажется в воде. Остатки ниток, стружки, щепки сметали в красный угол, чтобы рыба шла так же «кучно». Когда сети заканчивали вязать, то инструменты (деревянную иглу клещицу, мерку для ячеи поличку и рыбацкое веретено) вешали в красный угол, совершенно язычески принося «жертву» для обеспечения удачи на рыбалке.
Невод. Дерево, нить конопляная, береста, камень. Кемский уезд, Архангельская губерния. Начало ХХ в.
Неводы могли быть разными, но общей для них была такая конструкция: в середине матня (кнея) в виде мешка, по сторонам два крыла и два каната, за которые снасть вытягивалась. Для натяжения сети к низу невода привязывались грузы (камни, оплетенные берестой), а к верху деревянные или берестяные поплавки.
Во льду, когда он еще не был толстым, в начале зимы, делалась большая прорубь с помощью пешни.
Пешня для пробивания лунок для подледного лова рыбы. Дерево, металл. С. Нюхча, Пинежский уезд, Архангельская губерния. Конец XIX – начало ХХ вв.
Раз от раза образовывавшийся лед разбивали, а ледяную крошку вычерпывали из воды.
На некоторых озерах могли объединить два невода вместе, и тогда общая ширина этой гигантской ловушки достигала более 300 метров. Если лед был еще тонкий, то за день рыбацкая артель делала четыре таких прохода с неводом, в середине зимы невод запускали два-три раза.
При вытаскивании снасти торбали рыбу, то есть пугали особым шестом, шумно орудуя им в проруби и не давая пойманной рыбе выбраться из невода. У этого шеста на конце было углубление вроде чаши: попробуйте похлопать чашкой по воде, очень похоже.
Чтобы снасть не заледенела, ее на ночь закапывали в снег. А обозы, нагруженные замороженной рыбой, по льду отправлялись к скупщикам.
Какая же рыбалка без байки? Вот история со 130-летней бородой. Один рыбак поставил по весеннему льду штук сто крючков на налима: сто лунок, сто веревочек с крючками, на каждый из которых насажен ерш, до которого налимы большие охотники. Концы веревочек привязал к палочкам, укрепленным поперек лунок. Целую неделю рыбак смотрел свои ловушки и не нашел ни одного налима. Озадачился и пошел караулить вора. Смотрит – прилетела ВОРОНА. Села к лунке, тянет за палочку, вытащила веревку, прошлась по ней, снова вытащила и достала ерша. Съела и к другой проруби полетела. Рыбак стал бороться с вороной: привяжет палки побольше, так она за веревку вытаскивает. Укрепит палку под лед – она голову в воду сунет и оттуда веревку тянет. Если налим на приманку попался, и воровке было тяжело одной вытащить добычу, то она каркала и к ней на помощь прилетали другие вороны. Так и работали артелью. И только тогда справился рыбак с прожорливой умницей, когда догадался накрывать лунки доской, привязывая веревку к ней изнутри на гвоздь…
Когда рыбаки приступали к лову, они говорили «ловись рыбка, большая и средняя», так что всем рыбакам хорошего улова!
stfond.ru
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Как рыбу ловили в старину
Подледный лов. Начало XХ века. С. Гридино, Кемский район.
Для большинства крестьян раньше рыба была вторым основным продуктом после хлеба. В Карелии ее ловили круглый год, поэтому стоит сказать несколько слов о мужественных людях, готовых днями пропадать на льду озер и морей.
Годам к семи у нас с сестрой был большой опыт подледного лова. Сборы на озеро занимали важное место: в большой рыбацкий рюкзак заталкивались пупсы, альбом с фломастерами и карандашами, раскраски – т.е., самое необходимое. Впрочем, на льду как-то о взятом добре и не вспоминалось. Другие, гораздо более интересные вещи вытесняли из наших голов взятые игрушки. Коловорот вгрызался в лед, выгребая хрусткую крошку, и в лунках темнела вода Имандры. Нам давали удочки, и мы сидели (минут пять, может быть) над лунками, ожидая немедленного клева. Терпение девчачье быстро кончалось, и мы уходили играть, расчерчивая бесконечный лед на «домики», метражу которых впору было позавидовать всем обитателям хрущевок. Потом дядя поил нас в палатке вкусным чаем из термоса и зажигал спиртовку. А пойманные усатые налимчики беспомощно разевали рты.
Невозможно жить в окружении озер и рек и не заниматься при этом ловом рыбы. Для большинства крестьян раньше рыба была вторым основным продуктом после хлеба. В Карелии ее ловили круглый год, поэтому вдогонку уходящей зиме стоит сказать несколько слов о мужественных людях, готовых днями пропадать на льду озер и морей.
Удочка для ловли морской корюшки. Дерево, конский волос, свинец. С. Нюхча, Пинежский уезд, Архангельская губерния. Конец XIX – начало ХХ вв
Любой мужик, от подростка до старика, мог зимой ловить рыбу удочкой, чтобы дома к столу была свежая рыба, а не только похлебка из сущика. В качестве лески использовали тонкую веревку или лесу, свитую из конского волоса.
Но те, кто стремился заработать, старались заниматься подледным ловом в качестве промысла, особенно на крупных озерах. Ловили окуня, щуку, ряпушку, хариуса, палью, лосося. На Белом море рыболовный промысел вообще был важнейшим в хозяйстве.
Если дети и старики сидели с удочками, то мужики ловили рыбу более добычливым способом – неводом. Для подледного сетного лова либо собирались двумя семьями, либо объединялись в артели по 8 человек, снабженных двумя санями с лошадьми.
Вязали сети сами, с конца октября: с Егория Зимнего по середину декабря, до Николы Зимнего. Сетевязы должны были строго соблюдать правила: не шуметь, не разговаривать громко и тем более не ругаться. Считалось, что весь этот шум потом услышит водяной, когда сеть окажется в воде. Остатки ниток, стружки, щепки сметали в красный угол, чтобы рыба шла так же «кучно». Когда сети заканчивали вязать, то инструменты (деревянную иглу клещицу, мерку для ячеи поличку и рыбацкое веретено) вешали в красный угол, совершенно язычески принося «жертву» для обеспечения удачи на рыбалке.
Невод. Дерево, нить конопляная, береста, камень. Кемский уезд, Архангельская губерния. Начало ХХ в.
Неводы могли быть разными, но общей для них была такая конструкция: в середине матня (кнея) в виде мешка, по сторонам два крыла и два каната, за которые снасть вытягивалась. Для натяжения сети к низу невода привязывались грузы (камни, оплетенные берестой), а к верху деревянные или берестяные поплавки.
Во льду, когда он еще не был толстым, в начале зимы, делалась большая прорубь с помощью пешни.
Пешня для пробивания лунок для подледного лова рыбы. Дерево, металл. С. Нюхча, Пинежский уезд, Архангельская губерния. Конец XIX – начало ХХ вв.
Раз от раза образовывавшийся лед разбивали, а ледяную крошку вычерпывали из воды.
Невод забрасывался в одну прорубь и протаскивался до другой, выходной, растягиваясь подо льдом не одну сотню метров. Протаскивали невод с помощью длинных десятиметровых жердей «норил», которые проталкивали деревянными рогатульками или крюками. По ходу невода пробивались небольшие проруби, в которых ловили жерди и проталкивали дальше. Вытаскивали невод из выходной проруби за веревки, используя волосяные рукавицы, с помощью двух воротов, которые устанавливались на санях. Чтобы сани не поволокло под тяжестью, их заякоривали топорами, воткнутыми в лед. Тянули за веревки, потом вручную за крылья невода, перекрещивая их. Очень пригождались рыбакам шипы – подковы, одевавшиеся на обувь, чтобы не скользить по льду.
На некоторых озерах могли объединить два невода вместе, и тогда общая ширина этой гигантской ловушки достигала более 300 метров. Если лед был еще тонкий, то за день рыбацкая артель делала четыре таких прохода с неводом, в середине зимы невод запускали два-три раза.
При вытаскивании снасти торбали рыбу, то есть пугали особым шестом, шумно орудуя им в проруби и не давая пойманной рыбе выбраться из невода. У этого шеста на конце было углубление вроде чаши: попробуйте похлопать чашкой по воде, очень похоже.
Чтобы снасть не заледенела, ее на ночь закапывали в снег. А обозы, нагруженные замороженной рыбой, по льду отправлялись к скупщикам.
Какая же рыбалка без байки? Вот история со 130-летней бородой. Один рыбак поставил по весеннему льду штук сто крючков на налима: сто лунок, сто веревочек с крючками, на каждый из которых насажен ерш, до которого налимы большие охотники. Концы веревочек привязал к палочкам, укрепленным поперек лунок. Целую неделю рыбак смотрел свои ловушки и не нашел ни одного налима. Озадачился и пошел караулить вора. Смотрит – прилетела ВОРОНА. Села к лунке, тянет за палочку, вытащила веревку, прошлась по ней, снова вытащила и достала ерша. Съела и к другой проруби полетела. Рыбак стал бороться с вороной: привяжет палки побольше, так она за веревку вытаскивает. Укрепит палку под лед – она голову в воду сунет и оттуда веревку тянет. Если налим на приманку попался, и воровке было тяжело одной вытащить добычу, то она каркала и к ней на помощь прилетали другие вороны. Так и работали артелью. И только тогда справился рыбак с прожорливой умницей, когда догадался накрывать лунки доской, привязывая веревку к ней изнутри на гвоздь…
Когда рыбаки приступали к лову, они говорили «ловись рыбка, большая и средняя», так что всем рыбакам хорошего улова!
Как раньше ловили рыбу наши предки
Изучая историю Древней Руси, нетрудно заметить, что в жизни славян рыболовство занимало не менее важное место, чем земледелие и охота. И это понятно: люди подсознательно стремились рыбой восполнить нехватку в питании животного белка. Могут спросить: зачем нужна была рыба, разве недостаточно было мяса диких животных, добытых на охоте? Дело в том, что в те далекие времена охота была занятием нелегким, зачастую опасным, требовавшим дальних переходов, иногда и постоянной кочевки. А рыбу можно было ловить вблизи от дома. Рыболовство было ближе к оседлой жизни и служило подспорьем хлебопашеству и охоте.
Кочевники-скотоводы особой потребности в рыбе как в источнике белка не испытывали, да и образ их жизни не способствовал развитию рыбного промысла. Вот почему в первом тысячелетии нашей эры на юге европейской части нашей страны, с ее разноплеменным кочевым населением, рыболовство развивалось слабо. Правда, случались времена, когда степняки-кочевники вынуждены были заниматься ловлей рыбы. Например, по свидетельству Ипатьевской летописи, половецкий хан Сарчак, разгромленный Владимиром Мономахом, отступив в Придонские степи, «рыбою оживши». Скорее всего, в результате поражения хан лишился большей части скота и поэтому принужден был перейти на рыбную диету.
Небезынтересно вспомнить о греческих колониях на побережье Черного и Азовского морей. Здесь рыболовство было одним из важнейших промыслов. В развалинах Херсонеса, Оливии, Фанагории до сих пор сохранились остатки каменных ванн для засолки рыбы. Чеканные изображения головы осетра по количеству конкурируют с профилями римских императоров и скифских царей на монетах из курганов Северного Причерноморья. Это говорит о хозяйственной ценности осетровых даже в античные времена.
По свидетельству арабских путешественников, в VIII—IX веках в низовьях Дона возникли поселения славян, занимавшихся как земледелием, так и рыболовством. Славяне из Центральной Европы расселялись не только в южном направлении; на востоке они дошли до междуречья Волги и Оки, на севере и северо-западе — до земель, где обитали финно-угорские племена, для которых охота и рыбная ловля были основным занятием.
Из летописей и иностранных литературных источников того времени известно, что у древних славян, расселявшихся на восток по Русской равнине, рыба была таким же ходовым объектом торговли, как меха и мед. Самые древние списки летописей упоминают в этой связи лосося, линя, щуку, осетра, угря, окуня, а из орудий лова — сети, невода, уду, мережи. Видный русский ученый-ихтиолог К. М. Бэр отмечал, что славяне заслуженно пользовались славой искусных и отважных рыбаков.
На Руси рыба издревле была одним из любимых и ценимых продуктов питания. На столе наших предков всех сословий рыбным блюдам принадлежало почетное место. В начале X века легендарный князь Олег покорил Царьград и в переговорах с греческими царями выдвинул, по свидетельству «Повести временных лет», среди прочих такое условие: «Когда приходят русские, пусть берут содержание для послов, сколько хотят; а если придут купцы, пусть берут довольствие на 6 месяцев: хлеба, вина, мяса, рыбы, плодов». Как видим, и в контрибуции не обошлось без рыбы.
Принятие на Руси христианства и введение в жизненный уклад постов, возникновение многочисленных монастырей способствовали увеличению потребности в рыбе и дали заметный толчок развитию рыбного промысла. Со временем в нем появились элементы профессиональной направленности. Рыболовецкие артели — ватаги — отправлялись на промысел не только к устьям рек и отдаленным озерам, богатым рыбой, — некоторые доходили даже до побережья Ледовитого океана.
По-видимому, первыми крупными рыболовными угодьями на Руси были озера Чудское, Ладожское, Ильмень, среднее течение Днепра. Позднее центр рыбного промысла переместился в Новгород и Псков. В X веке между новгородцами и варягами был заключен договор о разграничении северных рыбных и звериных промыслов.
В ту пору право владения водоемами и рыбными ловлями (то есть наиболее удобными для промысла участками рек и озер) обычно распространялось и на прилегающую прибрежную территорию. Однако и водоемы, и рыбные угодья могли быть переданы (без земли) другим лицам во временное или бессрочное пользование посредством продажи, завещания или дарственной записи. Как свидетельствуют исторические документы, рыбными ловлями владели высокопоставленные светские и духовные лица, монастыри, а иногда и люди низших сословий. Были, однако, и такие участки, которые ни в чьем владении не состояли и где дозволялось промышлять любому желающему.
Выборным князьям новгородцы давали особые договорные грамоты на право пользования рыбными ловлями. Вообще же, в своих исконных вотчинах князья закрепляли за собой самые богатые рыбой водоемы. Рыбу для князя ловили специальные ловцы, обязанные поставлять к княжескому столу определенное количество той или иной рыбы. По сравнению с остальной челядью ловцы, как и охотники, пользовались некоторыми привилегиями.
Купцы, бояре, зажиточные крестьяне, владевшие промыслами, часто прибегали к услугам наемных ловцов. Иногда рыбными ловлями владели сообща, и каждый из компаньонов имел право распоряжаться своей долей улова по собственному усмотрению.
Монастырям рыбные ловли доставались обыкновенно в дар от князей или бояр. Впрочем, нередко святые отцы оформляли на угодья купчую и платили за них сполна. Монахи и сами занимались промыслом и привлекали к этому монастырских крестьян. В монастырских уставных грамотах среди прочих повинностей, налагаемых на крестьян, упоминается и обязанность «ез бить и рыболовные снасти исправлять». Езом называли частокол или плетень, устанавливаемый поперек реки для того, чтобы преградить рыбе путь, сконцентрировать ее в одном месте и выловить. Чаще всего езом перекрывали реку от берега до берега; заграждение во всю ширину именовалось заезком.
Стόит несколько подробнее остановиться на тех способах ловли, которые были распространены на Руси в средние века.
Вернемся, однако, к промысловым способам ловли. Как уже отмечалось, широкое распространение получили езы (заколы, учуги), где рыбу, собравшуюся у изгороди, цепляли баграми, били острогами, вылавливали неводами. Постановка еза требовала усилий сотен людей. Ставили его весной, а зимой убирали. Крестьян, занятых на «езовой службе», даже освобождали порой от других повинностей.
О том, насколько внушительным сооружением был ез, можно судить по такой записи: «А в том езу двадцать восемь козлов, а входило в тот ез лесу большого на козлы восемьдесят дерев семи сажен, да на грузила и на суповатики среднего лесу девяносто дерев семи сажен, да на переклады к навалу сто двадцать дерев двенадцати сажен, а в клетки выходило семьдесят бревен дву сажен, а мелкого лесу на задовы тысяча четыреста пятьдесят жердей».
О добычливости езовой ловли не сохранилось свидетельств. Известно только, что езовый оброк великому князю составлял, помимо прочей рыбы, несколько десятков осетров и несколько пудов черной икры. А ведь, кроме великокняжеского, были и другие оброки, да и ловцы тоже имели свою долю рыбы.
На малых речках и ручьях население ловило рыбу для собственных нужд всевозможными ловушками, сплетенными из прутьев, — вершами, мордами, вандами. На озерах и больших реках пользовались неводами. По мнению К. М. Бэра, в Европе невод был впервые применен славянами, а затем уже от них заимствован другими народами. Точное время появления невода установить по историческим документам невозможно, «но нельзя сомневаться в том, — пишет Бэр, — что он существует уже несколько веков, именно с тех пор, как производится лов снетка в пресных водах».
О снетке уместно сказать несколько слов. Эта маленькая (до 10 сантиметров), внешне непримечательная рыбка представляет собой озерную форму широко распространенной в северном бассейне корюшки, которая, в свою очередь, родственна лососям и сигам. Испокон веку население северо-западной части страны испытывало пристрастие к снетку. В благоприятные годы снетка ловили тысячами пудов. Чистки, потрошения он не требует. Его сушили и запасали впрок — он хорош и в супе, и в пирогах.
И сегодня знающий в этом толк человек не упустит возможности при случае прикупить снетка, свежего ли, сушеного ли.
Так вот, как полагает К. М. Бэр, до изобретения невода крупную рыбу в озерах ловили преимущественно объячеивающими сетями. Сети, по всей видимости, применяли как ставные (то есть устанавливаемые на одном месте), так и плавные (протягиваемые в толще воды). И в том, и в другом случае принцип лова был один: рыба определенных размеров запутывалась в ячеях сети — объячеивалась. Когда же наши древние соотечественники обратили внимание на снетка, оказалось, что сети для его промысла не годятся: нельзя было допустить, чтобы крохотная, нежная рыбка запутывалась в ячеях — попробуй ее потом оттуда выпутать! Тогда-то, вероятно, и появились отцеживающие орудия лова — невода, у которых ячеи настолько малы, что даже снеток в них не запутывался. Принцип работы у невода тот же, что у решета: он отцеживает все, что крупнее ячеи.
Невода могли быть и небольшими, типа волокуши, бредня, и громадными — до нескольких сот метров, с мелкой ячеей и с крупной. В период становления Киевской Руси и Псковско-Новгородского княжества неводной лов был широко распространен как наиболее эффективный способ рыбного промысла.
В силу высокой добычливости и сравнительно небольшой трудоемкости неводной лов нашел признание и в соседствующих с Русью землях, однако там применение его было ограничено. Как пишет русский ихтиолог В. И. Вешняков, «славянский невод. разрешался во владениях Тевтонского ордена лишь по особым привилегиям».
ПУБЛИКАЦИЯ: Мосияш С. Рыболовство в Древней Руси // Рыболов. Двухмесячное приложение к журналу «Рыбоводство». Январь-февраль, № 1 М., 1986. С. 55‑58.
Как раньше ловили рыбу наши предки
Одним из основных «промышленных предприятий» Кирилло-Белозерского монастыря в ХV-ХVII веках по мнению Н. Никольского исследователя монастырской истории, были рыбные ловли[1].
Рыбною ловлею монастырь стал заниматься еще во время жизни преподобного Кирилла. В житии святого рассказывается о его ученике Германе любившем ловить рыбу удочкою в Сиверском озере. Это озеро попало в состав монастырских владений видимо с пожалования князя Андрея Дмитриевича, сына Дмитрия Донского. Какое-то время оно использовалось для рыбной ловли совместно с княжескими рыбаками. Впоследствии еще до 1427 года оно перешло в полное монастырское владение. Это подтверждает жалованная грамота игумену Кириллу о «запрещении городецким рыбным ловцам ловить рыбу в монастырском озере». Помимо Сиверского озера при Кирилле монастырь владел обширным Уломским (современное название Зауломское) озером. Право на владение им долгое время оспаривалось у Кирилловской обители Ферапонтовскими старцами, но грамотою 1451 года было оставлено за обителью. Вероятно, какое-то время озеро также использовалось совместно с другими рыбаками так как известна жалованная грамота верейского и белозерского князя Михаила Андреевича игумену кирилловскому Кассиану (1448-1469 гг.) с привилегиями на «подледный лов» в Уломском озере «раньше слободщика Желобинской слободки Ив. Щапова». В 1668 году Уломское озеро приказали переписать на «обиход царя» на том основании, что старые обветшавшие грамоты, предъявленные кирилловскими старцами, не имели заверений «прежних царей и государей»[2]. В ХVIII ‑ начале XX веков Зауломское озеро вновь находилось в составе монастырских угодий[3]. Еще в середине ХV века в совместное владение монастыря и И. Дмитриева попало Ивецкое озеро. В ХVI веке озерные владения тоже значительно пополнились. Езовые книги 1585 года называют монастырские озера: Лозкое Словенское, Мелкое, Глубокое. В начале ХVII века дополнительно к ним поступает еще рыбный оброк с трех небольших озер села Кемы ‑ Покровского с Кергоозера, с «трех леших озер» и ряда других[4]. С 1539 года монастырь приступает к освоению обширнейшего озера округи ‑ Белого[5]. Белое озеро на протяжении длительного времени находилось в государственной собственности. Монастыри, жители города Белоозеро, крестьяне прибрежных сел и деревень получали право ловить в нем рыбу на определенных государством условиях ‑ плате оброка рыбой или деньгами. Единицей такого обложения зимой был невод, а летом – лодка, вмещающая определенное количество рыбаков.
С середины ХV века рыбные владения Кирилло-Белозерского монастыря появились на реке Шексне[6]. Река Шексна славилась в ХV–ХVII веках обилием ценных пород рыбы белуги, осетров, стерляди. Ловля этой рыбы проводилась в основном на езах. Езы и удобные места для ловли рыбы рядом с ними –
Езы на реке Шексне по данным Писцовой книги езовых дворцовых волостей и
государственных оброчных угодий Белозерского уезда 1585 года.
Рисунок А. Кузнецова из книги «Шексна — река Велеса».
Между Порожским и Милобудским находился ез под Взвозом у ц. Николы;
следующий за Милобудским — ез Шатрец.
тони, являлись объектами покупки, дарения, обмена, а иногда и совместным владением различных собственников. Предметом дарения иногда были не только езы или их части, но и право ловли в течение определенного времени: «ночь» или «полночь», то есть возможность ловить рыбу на езу в течение одной ночи или полночи.
В хозяйственных документах монастыря встречаются названия Никольского, Чарьсинского, Вособинского езов. Некоторые езы прекращали свою деятельность, видимо, из-за того, что давали мало рыбы. Другие же существовали на одном месте на протяжении столетий, давая хорошие и постоянные уловы. Наибольшую отдачу имели три еза: Шатрец, под Взвозом у церкви Николы, Островский[7]. (К XVII веку ез у церкви Николы, видимо, прекратил свое существование). Писцовая книга езовых волостей 1585 года приводит описание всех шекснинских сооружений, в том числе и монастырских.
Вот как описывается Островский ез: «A в том езу было 30 козлов. А в тот ез выходило лесу большого на треть на козлы и на переклады, и навалу 80 дерев 8-ми сажен, да на осляди 50 дерев 12-ти сажен, да на грузила, и на суковатики, и на вилы среднего лесу 50 дерев 6-ти сажен. Да на том езу клетка, а выходило в нее на треть 20 бревен 2-х сажен, да на ворота клали на лето по одной сеже. А мелкого лесу на засов на треть 50 жердей. А на пором выходило боль-
ЛОВЛЯ РЫБЫ. Миниатюра Евангелия первой половины XVI в.
шого лесу 2 колоды 12-ти сажен». В связи с ледоходом, а иногда и осенними подъемами воды, вызванными сильными дождями, езы требовали ремонта. Строительство, ремонт езов длились неделями, к работам привлекались десятки крестьян и монастырских служек. К сожалению, детально описывая количество необходимых строительных материалов, приводя данные о количестве рабочих, занятых на строительстве каждого еза, переписные книги не дают информации о технологии рыбной ловли на этих необычных сооружениях. Попытаемся высказать свои предположения, основанные на анализе устройства шекснинских езов, описанных в 1585 году, и аналогичных им устройств, устанавливаемых на реках в Белозерье в более поздние времена, в том числе и в наши дни, используя сведения по ихтиологии и ловле рыбы знаменитого ученого и рыбака Л.П. Сабанеева (1844–1898)[8].
Все езы на реке Шексне по своему устройству можно разделить на два типа. Первый характерен для нижнего и среднего течения реки. Он состоит из загородки с воротами в средней части и клетки, устроенной над ними. В зависимости от ширины реки длина этих сооружений была различной, что подтверждается наличием неодинакового количества козлов — опор для загородки в каждом езу (от 15 в Порожском до 32 в Коленцовском уездах). Ворота в езу были необходимы как для пропуска судов, так и для рыболовства. О прохождении судов через езы имеются воспоминания поляков из посольства Марины Мнишек, плывших осенью 1608 года по Шексне. Поляки отправились в путь на солидных судах, куда поместили коляски и возы с запасами[9]. Ворота в езу были нужны и для ловли рыбы, особенно ценных пород. Описные книги 1585 года постоянно указывают: «…да в воротах на лето кладут по три сежи». Количество сеж в различных езах колебалось от одной до четырех. Сежи, вероятно, были одним из основных орудий лова осетровых рыб, особенно проходных, заходящих в Шексну с Волги. Сежа изготовлялась из большой сети в виде кошеля и устанавливалась в воротах еза. В ХIХ веке сежа была и самостоятельным орудием лова. Она укреплялась между двумя парами толстых кольев, вколачиваемых в дно реки, причем каждая пара отстояла от другой на расстоянии от двух до пяти метров в зависимости от длины сети. Расстояние между кольями пары равнялось 70–102 сантиметрам, а вершины кольев возвышались над водой на 30–35 сантиметров и заканчивались в основном развилками. На эти колья клались две перекладины, на них настилали доски, на которых и сидели рыбаки. Верхняя бечева сети привязывалась к верхней перекладине, то есть находилась выше уровня воды, а нижняя — к перекладине-коромыслу, лежащему на дне реки. Коромысло делали из прочной легкой еловой жерди с петлями или кольцами на краях. Кольца или петли могли легко скользить по кольям, вбитым в дно. К коромыслу вертикально крепили легкий кол с петлей на конце, которой запирался на помосте за специальный крюк-шпенек. К коромыслу последовательно на определенном расстоянии прикреплялись 5–12 сим (очень тонких нитей), которые рыболов держал в руке. Малейшее прикосновение рыбы, идущей на глубине в проход между кольями, через симы передавалось рыболову, который мгновенно сдергивал петлю. Коромысло с нижней тетивой всплывало, и рыба оказывалась пойманной в сеть.
В прозрачной воде симы можно было не использовать, так как рыболов видел заход рыбы в сежу. Можно с
уверенностью предполагать, что примерно так была организована ловля в сежи и на езах.
Ловля рыбы сежами велась круглосуточно. Контроль за заходом рыбы в эти устройства осуществляли рыболовы, сидящие «на сеже», то есть в особой «клетке», устроенной скорее всего в виде избушки над воротами еза. На изготовление такой клетки шло иногда по «60 бревен по 2,5 сажени». В результате появлялась постройка, пригодная для дежурства в любую погоду. Возможно, что из нее опускался и засов, сделанный из тонких жердей, которым во время осмотра или ремонта сежей могли перекрыть ход рыбе. Для передвижения рабочих и рыболовов вдоль еза, для ремонта, а возможно, и для закрытия ворот использовался «пором» — паром, на изготовление которого шло значительное количество бревен и досок.
Второй тип еза представлял из себя такую же мощную конструкцию с воротами на стремнине, но без клетки и сежей. Такие езы строились в верховьях Шексны, которое характеризуется очень бурными быстрым течением. Последнее и не позволяло ставить в воротах сежи и ловить ими рыбу. Возможно, что в период ловли рыбы с лодок перед езом ворота могли закрываться специальным засовом, пропускающим воду, но не рыбу.
На устройство езов, на способы ловли на них или перед ними влияли особенности жизни осетровых рыб. К тому же проходная волжская рыба существенно отличалась от оседлой шекснинской рыбы. Осетровые предпочитают самые глубокие места реки, быстрое течение, каменистое песчаное дно. При движении рыба придерживается дна и ведет скрытный образ жизни, поэтому очень редко попадается в простые сети. В классе осетровых наиболее многочисленна стерлядь, ее уловы и составляли основную часть выловленной рыбы. Она, как правило, живет в реке и море. Весной, с освобождением рек от льда, стерлядь выходит из зимнего оцепенения и начинает свой стремительный «бег» в верховья рек на нерест. Глубоких мест с быстрым течением и каменистыми грядами на реке Шексне было много, особенно в районе Иванова Бора. Нерест продолжался около двух недель и шел во время сильного половодья. После нереста отметавшие икру рыбы выходили из основного русла в пойму, в заливы, затоны, заливные озера и начинали усиленно откармливаться. Главной едой стерляди в это время становились личинки комаров, мошек и насекомое, очень распространенное в прошлых столетиях на Шексне, — метла, или поденка. Вылетая из песчаных берегов, она густыми массами кружилась над водой, часто падала в воду и становилась любимой пищей для осетровых рыб. Во время массового вылета поденки рыбаки в XIX веке на реках нередко даже специально делали заколы, около которых скапливалась плывущая по реке метла, и это привлекало рыбу. Вероятно, и у езов возникала такая же ситуация. В начале июня проходная стерлядь начинала скатываться вниз по реке и уходила в Волгу. Нерест осетров тоже проходил на глубине и в местах с быстрым течением с каменистым или хрящевидным дном. Нерест осетра очень непродолжителен, всего три-четыре дня. Севрюга в верхнее течение реки заходила очень редко, так как нерестится обычно в низовье. После нереста сразу скатывается в море, поэтому и уловы этой рыбы в езах были единичными. Белуга раньше другой красной рыбы входила в реки. Первое время шла подо льдом. Нерест у нее начинался после осетров и продолжался около месяца[10]. Все эти особенности хода осетровых прекрасно знали шекснинские рыбаки и учитывали их при устройстве езов. Кроме проходной красной рыбы была и своя оседлая шекснинская рыба, которая длительное время жила в Шексне и приобретала со временем своеобразный желтоватый цвет и особый замечательный вкус.
В связи с этими особенностями основная масса осетров и небольшое количество севрюг и белуг заходили в нижнюю и среднюю часть Шексны и попадали частично в езы. Государственные чиновники тоже об этом знали и оброк с нижних — Судьбицкого, Коленцовского, Милоблуцкого езов назначали от 50 до 70 осетров. С езов в верховьях Шексны оброк составлял от трех до шести осетров. В то же время основную долю оброка верхних езов составляла стерлядь от 60 до 150 штук. Кстати, даже в XIX веке лучшим местом для ловли стерляди считались верховья Шексны от истока до села Иванов Бор, то есть верхняя часть реки на протяжении 45 верст. Стерлядь, пойманная в этом месте, отличалась даже от другой шекснинской. Кроме превосходного вкуса она имела более светлый цвет спин-
РЫБНАЯ ЛОВЛЯ. Миниатюра из рукописи XVII века Жития Александра Свирского.
ки и желтое брюхо. Видимо, об этом типе рыбы написал в стихах Гавриил Державин «Шекснинская стерлядь золотая»[11].
В верховьях Шексны весной лед таял быстрее, вероятно, из-за близости озера и быстрого течения. В это время
стерлядь была еще не готова метать икру, но от зимнего оцепенения она пробуждалась, выбиралась из ям, где зимовала, и начинала расходиться по всей ширине реки. В эти дни и начинался ее главный лов, называемый погонею или погонной ловлей. Рыбаки собирались к истоку Шексны и оттуда постепенно спускались вниз по реке. Ловили стерлядь особого рода ставными сетями, называемыми погонными мережами. Сети ставились по «удобным местам», считавшимся наиболее уловистыми. Стерлядь запутывалась в тонкие прочные сети и становилась добычей рыбаков. Погоня продолжалась до тех пор, пока впадающие в Шексну ручьи и протоки, разлившиеся от таянья снега, не замутят чистую зимнюю воду. Этим временем и заканчивается главный в году лов этого вида рыбы[12]. В летний сезон ловили стерлядки уже немного — она редко попадалась в невод и рюси. Весенний лов хорош еще тем, что в уловы попадало много рыб-икрянников, так как лов велся еще до нереста.
Мы не случайно так подробно остановились на способах ловли стерляди во второй половине XIX века. Аналогичный лов был и в ХVII столетии, только с некоторыми особенностями, связанными с езовой ловлей. Ранний выход стерляди из зимнего оцепенения способствовал большим ее уловам на верхних езах и около них. Езы в данном случае служили не только орудием лова, но и препятствием на путях движения рыбы, а также границами рыбных владений. Рыба ловилась большей частью с лодок сетями. Езовые книги 1585 года сообщают, что у монастырского еза «у Николы на Взвозе было 8,5 тоней, расположенных вниз по течению, и 6 тоней, идущих вверх по течению. А ловили те тони двумя неводами». Облавливание тоней и было погонной ловлей в XV–ХVII веках, это фиксирует и Жалованная царская грамота 1675 года, сообщая о погонной ловле с десяти лодок. Вероятно, хорошо ловилась у езов и проходная волжская стерлядь, которая после нереста выходила в заливы, затоны и откармливалась личинками насекомых. Около езов скапливалось и большое количество поденки, которая также привлекала изголодавшуюся во время нереста рыбу. Летом стерлядь держалась самых глубоких мест и быстрого течения, поэтому редко попадала в обычные сети, но заходила в ворота еза, устроенные на стремнине, и оказывалась пойманной в сежи. Отметавшие икру осетры, севрюги, белуги тоже попадали в эти устройства. В ХVI–ХVII веках езы всегда вызывали удивление у иностранцев. Генрих Штаден, посетивший Московскую Русь в 1564–1576 годах, писал: «По реке Шексне нет городов или замков, но по дну забиты забои из бревен, на них ловится осетр, который идет из Каспийского моря и направляется к Белоозеру»[13]. В Дневнике Марины Мнишек, написанном одним поляком из ее свиты в 1608 году, отмечаются все «язы» — заграждения, которые строят на этой реке для ловли осетров. Поляки отметили, что «больших и лучших осетров, чем в этой реке, не знают»[14]. Однако такие грандиозные сооружения в какой-то степени затрудняли судоходство на реке, а иногда и значительно поднимали уровень воды. Так, из грамоты царя Алексея Михайловича 1662 года известно, что «крестьяне Белозерского уезда дворцовых езовых волостей в реке Шексне на Бору Иванова голова и кузнецких порогах выше царских и патриаршеских и монастырских езов каменные и деревянные учинили многие езы и ловят на себя красную и белую рыбу и воду в реке и Белоозеро заперли стоит вода над теми их езами в порогах на сажень и больше, а вниз не течет и монастырские и крестьянские покосы и пашенную землю подтопили, а ниже тех езов потопу нет»[15].
Как долго на Шексне просуществовали езы, нам неизвестно, но, вероятно, уже в начале ХVIII столетия они стали явным тормозом для развития судоходства. Особенно это стало нетерпимым после основания Петербурга и изменения направлений грузовых потоков в сторону новой столицы. Ловля осетровых рыб на Шексне продолжалась, но уже только с лодок «погонею». В этом же столетии изменилась и вся система собственности на рыбные промыслы. Из рук государства, монастырей она перешла к крестьянам, жившим по берегам реки. Однако сбыт рыбы, а затем и ловля ее постепенно сконцентрировались в руках отдельных скупщиков, содержателей садков, владельцев специальных судов для перевозки рыбы в живом виде в Москву и Петербург. В 1753 году рыбные ловли на реке Шексне и в Белом озере были отданы в арендное содержание рыбопромышленнику Терентию Резвому с сыном, который и устанавливал цену на рыбу. Постепенно в зависимость к нему попали все крестьяне-рыболовы[16].
Во второй половине XIX века крупным рыбным промышленником-откупщиком стал крестьянин Осенный, живший недалеко от Горицкого женского монастыря. Он откупил рыбные тони на сорокапятиверстном пространстве от истока. В Горицкой слободе у него были устроены садки для красной рыбы. В них рыбу держали до окончания весенней погони, а затем в судах-прорезах доставляли в Петербург[17]. Большие лодки с рыбой тянули по рекам и каналам лошади или бурлаки. К пароходам такие суда не присоединяли, так как быстрое движение усыпляло рыбу, и она теряла товарный вид.
Девятнадцатое столетие стало закатом знаменитого стерляжьего промысла на реке Шексне. Строительство, реконструкции Мариинской водной системы, шлюзы, плотины, распространение туэрного пароходства, постоянные работы по углублению, спрямлению судового хода сделали реку невыносимой для любящей чистую воду осетровой рыбы. Уже в начале XX века осетры, стерлядь очень редко стали попадать в рыбацкие сети.
Крупные рыболовные сооружения — езы, характерные для Шексны, со временем трансформировались в небольшие сооружения: заколы, перегородки, запруды, котцы, язки. Они ставились уже на малых несудоходных реках. Некоторые такие сооружения встречаются на реках в северной части Кирилловского района и до сих пор.
В ХVI–ХVII веках в Кирилло-Белозерском монастыре проживало до 200 монахов, до 400 слуг, большое количество военных людей и мастеровых. Рацион их питания состоял из значительного количества рыбных блюд. Рыбу
широко использовали в качестве начинки для пирогов, со снетками варили щи. Белозерский снеток славился белизной и замечательным вкусом. В свежем и сушеном виде он широко использовался для приготовления первых и вторых блюд. В сушеном виде он занимал небольшой объем и хорошо сохранялся. В связи с этим старались заготовить его в расчете на два-три года, а когда свои уловы были незначительными, то и покупали, нередко в большом количестве.
В монастыре ценили и любили рыбу. На второе готовили иногда сразу три вида рыбы и подавали на стол в обед в одном блюде, рассчитанном на двух иноков. Вечером опять подавалась рыба, чаще всего лещи, жаренные со взваром и перцем. Употребляли в пищу рыбу жареную, вареную, соленую, вяленую. Готовили и довольно редкие кушания как тавранчук или «караваи с рыбой в сковородах из голов осетра или снетков»[18].
Наличие большого количества рыбных угодий давало возможность поставлять к монастырскому столу почти постоянно свежую рыбу. Однако держали ее и про запас. Опись 1601 года сообщает о трех каменных рыбных погребах, находящихся позади игуменских келий, и перечисляет запасы: «52 бочки судочины и лещины, 25 семг да 30 осетров длинных волжских и шехонских, да тридцать пуд с полпудом икры черные». Хранилась рыба не только в ледниках — «А на ледниках два сушила деревянные переделаны на двое. А в одном сушиле запас пластей лещевых, и язевых, и щучьих, стерляжьих 1682 пласти, да 900 прутьев семги, да 17 осетров волжских вислых, да новые 65 осетров шехонских, 30 чети молю заозерского, 5 чети сущу мелкого, 3 чети снятков пирожных, 1500 пучков вязиги…»[19].
Осетров, стерлядь старались сохранить в живом виде. С этой целью использовали садки. Монастырское Сиверское озеро благодаря своей глубине, обилию родников славилось прозрачностью воды. В старину в непосредственной близости от монастыря на озере «устроены были загородки-сажалки для осетров и стерлядей» в виде свайных сооружений-загородок. От места промыслов до монастыря или садков рыба доставлялась в прорезных судах.
ПРИМЕЧАНИЯ
[1] Никольский Н.К. Кирилло-Белозерский монастырь и его устройство до вт. четв. ХVII в. T. 1. СПб., 1910. С. 110.
[3] Смирнов И.А. Кирилло-Белозерский монастырь в 1764–1924 гг. // Кириллов. Краеведческий альманах. Вып. 2. Вологда. 1997. С. 59.