как и чем бить чтобы не оставить побоев
Как правильно избивать жену − рекомендации саудовского психотерапевта для неопытных мужей
Саудовский семейный терапевт и психолог Халед аль-Сакаби выпустил видеокурс по правильному избиению жены. Об этом в среду, 11 мая, сообщает Lenta, ссылаясь на The Independent.
Свой видеоурок он начинает со слов о том, что «вопрос, как бить жену, является сложным и неоднозначным, и неопытных на этом пути поджидает множество опасностей». Однако врач сразу добавляет: «Если будет на то воля Аллаха, мы пройдем по этому мосту, не оступившись».
Аль-Сакаби внушает слушателям, что бить жену нужно для того, чтобы научить ее правильному поведению. По его словам, делать это нужно без гнева и ярости, «соблюдая при этом положения ислама». Нельзя использовать палки или острые предметы, но допускается применение мисвака (специальной щетки для чистки зубов, сделанной из ветки дерева арак) или жгута, свернутого из носового платка.
«Прискорбно, что многие мужья используют палку, — сокрушается доктор. — Ведь цель состоит в том, чтобы жена осознала, как неправа она была по отношению к мужу». Для этого, утверждает аль-Сакаби, необходимо перед экзекуцией напомнить женщине о ее правах и обязанностях в соответствии с волей Аллаха.
«К сожалению, сейчас многие жены хотят чувствовать себя ровней мужчинам. Это очень серьезная проблема», — считает терапевт.
Женщины Саудовской Аравии существенно ограничены в правах. В частности, им запрещено водить машину, и за мужчинами остается последнее слово в таких аспектах их жизни, как брак, путешествия и получение высшего образования.
Как доказать что тебя избили, если нет следов от побоев?
Женщина, которая является бывшей супругой моему нынешнему мужу, в ночное время суток, собрала группу из трех мужчин и приехала из другого населенного пункта выяснять отношения. Они провоцировали его на драку, но он не поддавался. После того как я начала снимать их на камеру мобильного телефона и требовать покинуть частную собственность, так как они находились во дворе частного дома, эта женщина набросилась на меня и три раза ударила, но благодаря тому, что удары пришлись в голову и мой муж пытался меня заслонить следов от ударов не осталось. Я вызвала участкового и написала на нее заявление. Скажите пожалуйста отсутствие справки о нанесенных побоев отменяет ли ее вину в содеянном и что ей грозит, даже если не по уголовной части, а по административной за хулиганство например?
Побои согласно ст. 116 УК РФ не обязательно должны оставить какие-либо следы. Достаточно того, что вы испытали физическую боль. Однако побои относятся к делам частного обвинения, то есть именно вам придется доказывать в суде факт их нанесения. Поэтому у вас должны быть весомые доказательства (показания посторонних свидетелей или видеозапись).
1. Нанесение побоев или совершение иных насильственных действий,
причинивших физическую боль, но не повлекших последствий, указанных в
статье 115 настоящего Кодекса, — наказываются штрафом в размере до сорока тысяч рублей или в размере
заработной платы или иного дохода осужденного за период до трех месяцев,
либо обязательными работами на срок до трехсот шестидесяти часов, либо
исправительными работами на срок до шести месяцев, либо арестом на срок
до трех месяцев.
Как бьют в полиции не оставляя следов
К утру все сознаются»: Почему и как пытают в полиции
Я критически отношусь к идее сделать у нас в отделах опенспейсы, как в американской полиции, или понатыкать везде камеры. Некоторые считают, что тогда в нашей полиции не будут бить. Но дело ведь в людях, а не в условиях. К примеру, у полицейского нет никаких доказательств и он официально не может ни задержать, ни арестовать подозреваемого, но ему нужно, чтобы человек оговорил сам себя. Для этого он незаконно тащит человека в отдел и там бьет в своем рабочем кабинете. Неважно, пять или десять камер будет висеть, опер найдет угол, где избить человека. В полицейских участках, где часто бывают проверяющие, ОНК, журналисты и правозащитники, опера не пытают подозреваемых — они отвозят их в ближайший лесок и бьют там.
В качестве примера приведу историю дедушки — заслуженного ветерана атомпрома. На старости лет он заболел и сидел как-то на остановке возле больницы с большим красным носом. Мимо проезжал патруль ППС: «О, дед, да ты у нас бухарик». Дедушка оскорбился до глубины души: «Да как вы смеете со мной так разговаривать?» Деду вломили, не отходя от кассы, скрутили и в машине еще раз дали как следует. В итоге он получил 25 тысяч рублей компенсации, но возбуждения уголовного дела мы так и не добились.
Российская милиция
— Во время проведения тренингов по правам человека для сотрудников милиции мне не раз приходилось слышать: пытать, конечно, нельзя, но если очень нужно, то можно, — говорит руководитель Казанского правозащитного центра Игорь Шолохов. — Мол, мы же знаем, что он гад, и судим неоднократно, а в новом преступлении не сознается, значит, нужно ему «помочь». И начальство над душой стоит, торопит. Такое у милиционеров оправдание.
12 мая минувшего года начальник Тукаевского РОВД Татарстана полковник милиции Рамзил Салахов вместе с подчиненными приехал в родную деревню Биюрган и пытался воспрепятстовать деятельности деревообрабатывающей базы. Салахов выстроил рабочих в одну шеренгу и стал угрожать расстрелом, потребовав у коллеги дать ему немедленно автомат. В материалах уголовного дела также имелись сведения о том, что начальник РОВД, будучи в нетрезвом состоянии, избил пятерых рабочих. После инцидента в ноябре 2008 года Салахов был уволен. Дело об избиении правоохранительные органы пытаются замять.
Как бьют в полиции не оставляя следов
Было страшно и больно
– 12 января усольские оперативники вызвали меня в отдел полиции якобы для показаний. Около 14:30 я пришел на вызов оперативника Попугаева, он препроводил меня в кабинет 316 горотдела. Там, вместе с оперативником Козловым «допросили с пристрастием». Помимо побоев, угрожали «закрыть» и «опустить» в камере. Козлов приказал снять верхнюю одежду и отобрал сотовый, а после потребовал, чтобы я признался в краже ГСМ, которая произошла год назад с машины дальнобойщика у шиномонтажки.
– Там было несколько моментов, которые влияли на беспристрастность расследования, помимо того факта, что полицейские Усолья проверяли собственных коллег. К примеру, предвзятое отношение к фигуранту – оперативнику Денису Самойлову. В 2007-м в Усолье на него было заведено уголовное дело по ст. 285 УК РФ. По непонятным причинам уголовное дело прекратили, обвиняемый был полностью оправдан. Кстати, обширные родственные связи Самойлова в правоохранительных органах тоже наводят на определенные мысли: его дядя – высокопоставленный сотрудник усольского УМВД. А его жена в этом году участвует в конкурсе на должность судьи Усольского горсуда. По этой причине мы и добиваемся сейчас рассмотрения дела в суде Ангарска, – замечает Святослав Хроменков. – К слову, не только по этой причине. В прошлом году председатель Усольского горсуда Светлана Занданова рассматривала гражданское дело по иску экс-супруга потерпевшей Марины Рузаевой по алиментам. Из-за неприязни судьи к Марине многодетной матери отказали в состязательности процесса и в итоге с безработной женщины (Марина домохозяйка, занимающаяся воспитанием троих детей) взыскали алименты в пользу дееспособного, вменяемого и работающего экс-супруга!
Пытки в полиции: как из невиновных выбивают признания и причем здесь «палочная система»
Бывший участковый рассказал о — видах пыток в — полиции — 16
Приангарье: в уголовном деле о пытках матери в полиции подменили вещдок
По словам Глущенко, следователи по делу о пытках Марины Рузаевой в отделении полиции подменили важный вещдок – пальто-пуховик, в котором пострадавшую увезли в полицию и пытали шокером. «На настоящем пуховике должны остаться следы от шокера, потому что Марину били им прямо через верхнюю одежду, видимо, в надежде, что следов почти не останется (следы остались, что подтвердило медосвидетельствование). И тут эксперт выдает заключение, что следов на одежде нет! Мы смотрим протокол, а там время – 8 часов утра, притом что пуховик мы привезли следователю только в 14 часа дня!» – сообщил Глущенко.
Правозащитники по делу о пытках женщины в отделении полиции города Усолье-Сибирское в Приангарье заявили о подмене важного вещественного доказательства и фальсификации протокола о его изъятии. Об этом корреспонденту «Сибирь.Реалии» заявил муж пострадавшей Павел Глущенко.
Как бьют в полиции не оставляя следов
В постановлении о возбуждении уголовного дела сказано, что вечером 2 марта 2012 года полицейские из группы раскрытия преступлений во главе с Грачовым во время патрулирования задержали сначала Николая Козловского, а затем Дениса Калинина — по подозрению в совершении административных правонарушений. Задержанные якобы признали, что в Краснодаре они «занимаются сбытом наркотических веществ», после чего полицейские пошли в квартиру на проспекте Чекистов, где хранились наркотики.
Потом, вспоминает Калинин, удары чередовались с вопросами и угрозами: «[Полицейский] завел меня на кухню и стал ударять по ушам — с двух рук по обоим ушам бил периодически». Из квартиры Калинина и Козловского утром доставили на освидетельствование, а затем — в здание управления МВД по Краснодару. Там, говорится в постановлении о возбуждении дела, их продолжили бить руками и ногами. Формально задержание молодых людей оформили только к 21:30 3 марта.
Новое в блогах
Ну и – просто побои, без прибамбасов. Бьют в пах и по почкам, в солнечное сплетение и под ребро, шмалят резиновой палкой по суставам и по пяткам… Пятки – идеальное место для ударов, ибо на них практически не остается следов. В то же время место это чувствительное – сюда сходятся нервные окончания многих внутренних органов.
Равнодушие – полнейшее. Пока бью – думаю о погоде на завтра или же о том, что подарить жене на 8-е марта. Нет для меня никакого наслаждения в издевательстве над слабейшим и совсем неинтересно показывать свою силу и возможности на заранее обреченном. Но если моему натиску упорно сопротивляются, появляется чисто спортивный интерес это сопротивление сломить: «Ну-ка, смогу ли переупрямить этого козла?! И когда, на какой минуте вместо занудного ‘Не я это!’ он с болью выкрикнет: ‘Да, да, я это сделал. ‘»
Избили но синяков нет как доказать
В мельчайших подробностях сообщить следователю или дознавателю обстоятельства нанесения побоев, подробно описать удары и совершенные насильственные действия. Это может сыграть существенную роль при осмотре места происшествия и позволит найти прямые доказательства причинения вам вреда вашим обидчиком – его следы на ковровых покрытиях, обоях, стенах, следы крови и т.д.
Где зафиксировать побои? К сожалению, этот вопрос сегодня актуален как никогда. Нередко семейная ссора перерастает в драку, да и хулиганские нападения на улице случаются довольно часто. Как правило, пострадавшими в таких ситуациях являются дети и женщины. Так или иначе, но ответ на вопрос: «Где зафиксировать побои?» — знают далеко не все, и данный пробел необходимо восполнять.
Хотите, чтобы обидчик понес справедливое наказание за то, что «распускает руки»? Тогда вы просто обязаны владеть информацией о том, где зафиксировать побои. Отправляемся к врачу-терапевту Один из самых распространенных способов фиксации причиненных телесных повреждений – это обращение к участковому терапевту по месту вашей прописки.
Вместе с тем, это не единственный вариант решения проблемы: «Где снять побои?» Можно отправиться в травмпункт, где вам также зафиксируют все синяки и ссадины.
Как бьют в полиции не оставляя следов
Согласен с коллегой и адвокат Алексей Михальчик, специализирующийся на уголовных делах. «Очень сложно работать по таким историям. Самое трудное — собрать какие-то доказательства. Все затягивают процесс, юлят и так далее. У меня, например, был случай, когда человека пытали электрошокером на допросе, но ничего добиться так и не удалось, так как экспертиза показала, что никаких пыток не было, хотя у него на теле еще оставались следы», — пояснил он.
Встретившись в магазине, мужчины отправились в отдел. Зачем — точно неизвестно. По словам Артемьева, временно безработный Демидов жаловался ему на жизнь, и знакомые пошли в отдел «пообщаться ни о чем» и выпить коньяка. При этом, по версии обвинения, полицейский еще не полностью отошел после вечернего застолья в честь дня полиции 10 ноября. «Артемьев и сотрудники дежурной части грубо нарушили требования, предъявляемые к сотрудникам полиции: оперативник, состоявший на учете как склонный к чрезмерному употребления алкоголя, на следующий день после корпоративной вечеринки вышел на службу и получил табельное оружие», — подчеркивает Черкасов.
Белая Лебедь в темнице (отрывок № 4
Если человек, не выдержав пыток, умрет (а такое случается часто), то оформят, что он вышел через пост, на посту нарисуют подпись о времени выхода, а труп запакуют в черный мешок и подбросят без документов куда-нибудь, где побольше наркоманов и бомжей, как будто они и убили.
Сначала будут оказывать жесткое психологическое давление. Раздавливать и уничтожать морально. Операм и следователям это доставляет колоссальное удовольствие, уж поверьте. Особенно если перед ними человек, достигший определенного профессионального уровня или финансового положения. А следователь как был тупым ментом, так на всю жизнь им и останется.
Обвиняют в побоях. Как избежать ответственности?
В полдень мы с мужем чистили канаву возле дома. Зашли домой, занялись своими делами. К вечеру муж увидел, что соседи заполняют канаву снегом. Он выскочил и спросил, почему они так делают. Работали дети, и муж велел позвать бабушку. Никто не обращал внимания.
Муж слегка толкнул внука соседки и велел пригласить бабушку. Из-за этого разразился скандал. Соседка вызвала наряд полиции. Теперь мужа обвиняют по статье 6.1.1 кодекса об административных правонарушениях. Результата экспертизы пока нет.
Что нам делать? Я юридически неграмотная. Участковая ругает нас, что мы постоянно скандалим. Очень прошу помочь.
Хорошо, что ребенок серьезно не пострадал. По закону ваш муж явно неправ, и если он снова совершит нечто подобное, то возможна и уголовная ответственность.
Что такое побои по закону
Часто люди думают, что побои — это сильные удары в ходе настоящей драки. Но юридически это не так.
Экспертиза, как правило, не может подтвердить побои. Ее назначают, чтобы выяснить, есть ли телесные повреждения. Например, эксперт может установить не побои, а легкий вред здоровью: пострадавший получил синяк, который не проходит, или человек не может нормально ходить и вынужден взять больничный на 10 дней. В таком случае полиция переквалифицирует дело — вместо административного расследования начнется уголовное по статье за причинение легкого вреда здоровью.
Раз расследование уже начато, вероятно, ребенок подтвердил, что ему было больно. Еще могут быть косвенные доказательства этого: ребенок вскрикнул от толчка, заплакал, пожаловался родителям или очевидцам. При этом полиция должна опросить родителей или очевидцев и зафиксировать их показания на бумаге.
Несколько лет назад статья за побои была частично декриминализирована — государство перестало считать первый случай побоев преступлением. Сейчас побои, совершенные впервые, — это административное правонарушение.
Уголовная ответственность грозит только при повторных побоях, если не прошло года с даты составления административного протокола за первое нарушение.
«Некоторые не могут вспомнить свое имя». Психотерапевт о том, что стало с жертвами избиений
Психотерапевты и психологи уже сейчас видят неотложную необходимость в оказании такого рода помощи. По всей стране возникают объединения врачей и психологов, готовых работать с многочисленными травмами, нанесенными ментальному здоровью людей. Кому требуется эта помощь? Что это за травмы? Почему они были нанесены и возможно ли от них излечиться? Сегодня в рубрике «Неформат» мы поговорим с психотерапевтом о самых острых вопросах, которые подняли события последних двух недель.
Кто это?
Елена Карачун — врач-психотерапевт медицинского центра «Парацельс». Окончила Гродненский государственный медицинский университет, после чего два года проработала в РПБ «Гайтюнишки». Являлась главным внештатным психотерапевтом Минской области, работая в МОКЦ «Психиатрия-наркология». Обучается психоанализу по стандартам Международной психоаналитической ассоциации. Является одним из волонтеров, оказывающих психологическую помощь пострадавшим в ходе акций протеста.
«Они сейчас не в состоянии осознавать себя как личность»
— Сегодня много говорят о физическом насилии в отношении протестующих в Беларуси. Все шокированы свидетельствами побоев, но пока мало сказано о психологических последствиях для пострадавших. Насколько серьезными они могут быть?
Волонтеры, медики, которые сейчас сталкиваются с теми, кого освобождают из мест заключения, признают, что нередко задержанные выходят на свободу, мало напоминая людей: некоторые не в состоянии вспомнить свое имя, плохо понимают, где находятся. Если выражаться медицинским языком, это — острая реакция на стресс. Травмированные не могут вступить в контакт даже с волонтерами, сидят дома, отказываются от помощи. Единственное их желание — находиться в безопасности, изолироваться. По сути, они сейчас не в состоянии осознавать себя как личность.
— Чем это может обернуться, если они не получат психологическую помощь? Говорят, что время лечит…
— Это нельзя применить в нашем случае. В результате физической травмы нарушается целостность и функционирование органов, процесс необратим, последствия все равно будут. В случае с психологической травмой происходит нечто схожее: нарушается целостность и функционирование психики — условно говоря, «органа», состоящего из мыслей, эмоций, восприятия, памяти, мотивации и личности. На нем появляется рана, которая затем превращается в рубец, а значит, орган уже не сможет функционировать так, как раньше, иметь такую же систему мотивации, взглядов на происходящее, испытывать те же эмоции. Если же это рана, при лечении которой не оказывается необходимая медицинская помощь, возникает воспаление, нагноение, это может привести к ампутации…
Это образно говоря.
А если очень конкретно, то момент травмы — это воздействие на психику с силой, которая превышает ее способности выдержать. Пострадавшего охватывают сильные эмоции: страх, бессилие, ярость, ужас, боль и другие. Психика не в состоянии справиться — она замирает, чтобы сдержать это, «замораживается».
Человек впадает в состояние беспомощности, и, чтобы справиться с происходящим, включается такой защитный механизм, как «всемогущий контроль». Пытаясь осмыслить не поддающееся осмыслению, жертва приходит к выводу, что все, что с ней происходит, не случается по чьей-то вине, а является последствием ее собственных неверных поступков. Человек уверен, что он не так посмотрел, не так отвечал, не так лег на землю, когда от него это потребовали, и за это заслужил избиение. Он как будто вновь обретает контроль, обманывает себя, что задним умом знает «выигрышную комбинацию», хотя ее не существует в принципе. По свидетельствам тех, кто прошел через избиения, подобная логика поддерживалась применявшими силу. Людям говорили, что их бьют за то, что они не выполняют те или иные приказы.
Конечно, происходившее затронет не только жертв насилия, но и их близких, все окружение. Некоторые родственники и просто посторонние люди уже начинают обвинять пострадавших: «Зачем ты туда шел?» Они говорят так потому, что столкнулись с чувством беспомощности, злости, увидели страдания близких и также пытаются как-то справиться с происходящим, включая уже другие защитные механизмы. Здесь происходит так называемая идентификация с агрессором: оказавшись в позиции жертвы, пострадавший и его окружение пытаются защититься, их психика приходит к выводу, что единственный выход — стать таким же, как и агрессор, принять его ценности… Другие пытаются справиться иначе: кто-то быстрее хочет прикрыть эту историю, просто забыть о произошедшем и жить дальше; кто-то впадает в ярость и испытывает острое желание отомстить. Но пока все мы переполнены чувствами и никто не способен осмыслить, что вообще произошло.
— На это потребуется много времени?
— Да, мы говорим о годах, возможно, о десятилетиях. Вспомним нашу историю. Формально Советский Союз распался еще четверть века назад, но неформально он остался в психике белорусов (к слову, это часто отмечали в нас люди, приезжавшие к нам из других стран). Идея жесткой дисциплины, физического наказания за непослушание и свободомыслие все еще присутствует в нашей культуре. Она будет жива и в следующих поколениях. И в этом смысле страна не будет принадлежать нам, она будет принадлежать этой дисциплине. Одно дело — получить свободу формальную, физическую, а другое — избавиться от психологического наследия. Если сегодня смотреть глобально, то у нас огромный кризис не только психологический, но и ценностный.
— Какие симптомы наблюдаете вы и ваши коллеги у людей, которые прошли через задержания и избиения? О чем они говорят?
— Я попробую описать состояние некоторых, соблюдая их конфиденциальность. Один из пострадавших не мог вспомнить свое имя, был не в состоянии разговаривать, отвечать на вопросы. Когда одному из помогавших все же удалось наладить минимальный контакт, пострадавший, говоря простым языком, начал вести себя как маленький напуганный ребенок, он боялся отойти от волонтера даже на несколько шагов. Другой человек, рассказывая о том, что с ним происходило, просил не наказывать силовиков, которые его избивали, но потом дали еды, уверял, что они порядочные люди.
Все эти пострадавшие не в состоянии адекватно воспринимать реальность, им очень сложно возвращаться к эмоциям, которые они испытали. Мы должны делать это за них, должны объяснить им, что с ними произошло, помочь это понять и принять. Мало того, часть из этих людей будут амнезировать события. Думаю, многие из вас поймут, как это происходит: в моем окружении знакомые, которые, даже не будучи задержанными, признаются, что последние недели для них проходили «как в тумане», восстановить последовательность событий очень сложно.
«В борьбе за правое дело не страшно перестараться»
— Многих удивило то, что уже через несколько дней после избиений белорусы дарили представителям силовых структур цветы, обнимались с ними на площади Независимости. Говорили о «стокгольмском синдроме». Что вы думаете о происходившем, в чем причины такого проявления симпатии?
— Говоря по правде, сначала мне показалось, что это призыв: «Вы к нам со щитами, а мы к вам с цветами». Здесь я могу согласиться с противопоставлением цветка насилию. Но потом происходившее будто переросло в эмоциональное единение, и это действительно стало напоминать «стокгольмский синдром», надежду на то, что можно уговорить систему, вызвать ее жалость к себе. Я опасаюсь, что люди питают некоторые иллюзии. Ведь эти ребята со щитами почти наверняка думают, что они молодцы. Они верят, что хорошо воспитаны, поэтому дисциплинированны, четко выполняют отданные им приказы. Они получают за это награды. Все это — наследие ценностей Советского Союза, поощрявшего слепое подчинение, безоговорочное уважение к иерархии. Ребята уверены, что в борьбе за правое дело не страшно перестараться.
Граждане при этом на подсознательном уровне начинают сомневаться в своей правоте. Они видят силу и надеются, что эта сила все решит за них, фантазируют, что все зависит только от нее. Может быть, позиция жертвы уже давно сидит в нас? Может быть, то, что мы протестуем, соблюдая правила дорожного движения, и встаем на скамейку, снимая обувь, говорит о чем-то большем? Я ни в коем случае не говорю, что это плохо или неправильно, я просто предлагаю подумать, насколько глубоко в нас сидит дисциплина…
— Как вы могли бы объяснить поведение некоторых сотрудников силовых ведомств, проявлявших, очевидно, необоснованную агрессию по отношению к задержанным? Какие механизмы могут заставить человека вести себя так, какие психологические последствия ждут тех, кто издевался над людьми?
— Что сдерживает агрессию человека в повседневной жизни? Это может быть понимание, что своими действиями ты можешь навредить другому. Это закон человеческих отношений: если я поступаю грубо, если я агрессивен, я приношу ущерб, который потом может на мне же отразиться. Но если превалирует приказ — закон, по которому требуется наводить жесткую дисциплину, — человеческие нормы могут быть отодвинуты.
Говоря психоаналитическим языком, совесть — это супер-эго, носитель морали внутри каждого из нас. Когда у человека плохо с супер-эго, на его место становится эго-идеал — некая идеализированная, оторванная от действительности идея. Например, идея суперсилы, суперсолдата, суперсправедливости… да чего угодно.
Супер-эго необходимо всем нам для того, чтобы регулировать себя: осознавать и создавать (в том числе и для себя) нормы и правила, договариваться. Когда человек перестает его слышать, страдает структура его личности. Если на место супер-эго приходит эго-идеал, особенно когда его тебе предложили, ты фактически не можешь думать, не способен регулировать себя, привыкаешь к тому, что «настройку» тебя делает кто-то посторонний. Становится сложно самостоятельно принимать решения, находить в себе умение увидеть боль и страх другого человека. Трудно понять, что тебя любят. Мы способны создавать и получать удовольствие от отношений только благодаря этому пониманию. Представьте, что человека лишили этого…
Ну и, что важно, мы привыкли видеть силовиков и солдат героями, но этот образ создали для нас. В реальности прошедшие силовой вариант разрешения конфликта потом сами страдают посттравматическим стрессовым расстройством, психика ломается. Это нам знакомо по воинам-интернационалистам, прошедшим Афганистан, которые мало говорят, много пьют и склонны к агрессии. Это люди, которым нужна реабилитация. Победившие есть в политическом смысле, но в психологическим — все проигравшие.
«Пропадает вера в то, что есть безопасный мир, чуткие и отзывчивые люди»
— Диагноз «посттравматический синдром» сейчас будет поставлен многим людям. Не могли бы вы объяснить его суть и возможные последствия?
— Посттравматическое расстройство связанно с латентным периодом. Я пока никому не выставляла такой диагноз, нас это только ждет. Сейчас у людей острая реакция на стресс. После стресса наступает промежуток времени, когда человек может чувствовать себя вполне комфортно, потому что психика находится на стадии компенсации. Но позднее (в срок от двух недель до полугода) пострадавший от насилия, его родственники, свидетели насилия могут начать возвращаться к травмирующему событию. Их начинает пугать, например, хлопок лопнувшего шарика, который напоминает о выстрелах и взрывах. Нарушается структура сна, неприятные воспоминания могут проявляться в сновидениях. Потом появляются навязчивые мысли о произошедшем, человека начинает «затапливать».
Я в начале нашего разговора сказала про то, что пострадавшие «замораживаются». Так вот тут они начинают «таять», и весь мощный заряд эмоций выходит наружу. Чаще всего это агрессия, раздражительность, тревога. Также человек теряет возможность делиться переживаниями, появляется эмоциональная отгороженность от других, замкнутость, депрессивность. Как я уже говорила раньше, возможна частичная амнезия. Таким образом человек, переживающий ПТСР, все время живет в чувстве небезопасности, это непрекращающаяся, изматывающая тревога. Для регуляции и подавления мощных чувств принимается алкоголь. Следом может идти депрессия, желание отгородиться от окружающих. Это такая жизнь в капсуле: пропадает вера в то, что есть безопасный мир, чуткие и отзывчивые люди.
В результате пострадавший как будто живет наполовину. У него появляются мысли о бессмысленности существования, всплеск агрессии он направляет или на окружающих, или на самого себя. Все даже может закончиться суицидом.
С одной стороны, то, что на нас вылилось такое количество информации, многое стало достоянием общественности, — плюс. Мы не закрыли глаза, произошел серьезный социальный кризис. Но, с другой стороны, это лишь первый шаг, за которым обязательно должен быть сделан следующий. Нам надо осмыслить увиденное. Мы говорим «Всех к ответу!», но это эмоции, а нужна правовая оценка, оценка медиков, которые расскажут о нанесенном ущербе, нужны психологи и психиатры, четкое понимание того, к каким последствиям привело происходившее. Вслед за этим требуется, чтобы были произведены конкретные, всем понятные действия. Это длительный общественный дискурс, который должен проходить на протяжении всего процесса установления истины. Только после этого можно будет прийти к принятию.
— Как устроена служба психологической помощи, какие цели она ставит перед собой, как реализовывает их?
— На самом деле какой-то цельной, объединяющей всех системы пока не существует — скорее, есть группа инициатив. Среди моих коллег она возникла, когда появились первые пострадавшие и мы стали связываться с правозащитными организациями, предлагая давать наши контакты тем, кому требуется помощь. В общем и целом структура у всех похожа: это оказание первичной психологической помощи самим пострадавшим, вывод их из шоковой травмы, после этого — первые шаги на пути реабилитации. Также осуществляется работа с их родственниками: необходимо помочь им пережить бессилие, злость, стыд, отчаяние, объяснить, что происходит и будет происходить с их пострадавшими близкими. Думаю, всем понятно, что эта работа проводится бесплатно. В дальнейшем нам наверняка придется иметь дело с ПТСР, переосмыслением ценностей, экзистенциальным кризисом. Но все это — вопрос уже длительной терапии.
Чтобы было проще понять сложность и глубину этих процессов, отмечу лишь следующее. Мы увидели, что среди прочего потребуется отдельная работа с психологами и психотерапевтами, которые вызвались помогать. Им приходится сталкиваться с немыслимым по своему напряжению эмоциональным опытом. Можно сравнить его с атомным реактором: находиться рядом опасно, чтобы не получить высокую дозу радиации, требуется делать это в строго отведенное время и под постоянным контролем специалистов. Мои коллеги, которые уже побывали возле этого «реактора», приходили в себя в течение нескольких суток.
Читайте также:
Наш канал в Telegram. Присоединяйтесь!