блюда русской кухни 19 века
Чем питались русские богачи 18-19 веков: странные блюда, которые не дожили до наших дней. И чем довольствовались бедные крестьяне
Если вы думаете, что пару веков назад люди не знали деликатесов, то глубоко заблуждаетесь. Уже в те времена люди питались диковинными блюдами, которые могли отведать далеко не все.
Чем же питались русские богачи в 18-19 веках? Давайте поговорим об их любимых блюдах.
Как выглядело застолье русского аристократа
В 18-19 веках каждый уважаемый человек обязан был разбираться в тонкостях гастрономии. Если уже садились за стол, то соблюдали все правила, а если приглашали к трапезе кого-то постороннего, тогда тем более все организовывалось по высшему разряду.
К застолью аристократам подавали и первое, и второе, и третье. На первое был суп (чаще всего щи в сочетании с трюфельным паштетом), а на второе — отварная рыба (богачи очень любили есть осетрину). На третье подавались отварные овощи (например, спаржа, которую любили русские аристократы). Второе и третье запивалось виноградным вином (лафитом). Только после третьего подавали запеченную дичь (например, рябчиков) и сытные салаты. В 18-м веке на русских столах появились соусы (один из них, жульен, готовят и сегодня).
Все это пиршество завершалось распитием кофе с ликером, нередко в завершение трапезы подавались свежие фрукты. И это еще не меню званого ужина.
А что же подавалось во время званого ужина? Типичный праздничный стол русского дворянина ярко описывает Г. Державин в своем стихотворении «Евгению. Жизнь Званская»:
Я обозреваю стол – и вижу разных блюд
Цветник, поставленный узором:
Багряна ветчина, зелены щи с желтком,
Румяно-желт пирог, сыр белый.
Что смоль янтарь-икра, и с голубым пером
Там щука пестрая – прекрасны!
Прекрасны потому, что взор манят мой, вкус,
Но не обилием иль чуждых стран приправой,
А что опрятно все и представляет Русь:
Припас домашний, свежий, здравый…
Аристократы никогда никуда не торопились — ели медленно и понемногу.
В дворянских семьях обеденным временем считался период между 2-3 часами дня. Прием пищи мог длиться несколько часов.
Постепенно продолжительность трапез стала сокращаться. К ним перестали относиться как к искусству, священнодействию — обед стал лишь способом утоления чувства голода.
Блюда, о которых мы не знаем
Ели представители русской знати и такие блюда, о которых мы сейчас и знать не можем — даже не слышали о них (за исключением некоторых упомянутых в произведениях русских классиков).
Например, сейчас никто не подает на стол страсбургский пирог, упомянутый в романе «Евгений Онегин». Это даже не пирог, а консервированный паштет из гусиной печени.
Богачи любили есть лабардан (треска, приготовленная особым образом) и пить оршад (миндальное молоко с сахаром) или сбитень (мед с пряностями).
Шик для одиноких аристократов
В 18-19 веках не все богачи имели семьи — были и одиночки. Сами себе они не готовили — пользовались либо услугами личных поваров, либо шли в рестораны. Там же собиралась золотая молодежь того времени, чтобы устраивать шумные пиры (яркий пример такого заведения — полюбившийся всем в середине 19-го века ресторан «Талона» на Невском проспекте Санкт-Петербурга, где очень шумно обедали и пили только сливки общества).
В 18 веке как раз начала развиваться культура общественного питания. Вот так вот выглядели первые рестораны.
В дорогих ресторанах подавали преимущественно блюда европейской кухни. В трактирах еда была немного дешевле и более традиционная, русская.
А что же ели обычные крестьяне?
Крестьяне сами пекли хлеб из пшеницы, выращенной на своей земле, варили кислые щи и парили овощи. Некоторые крестьяне, живущие недалеко от водоемов, могли ловить рыбу и варить или запекать ее. А еще крестьяне ели много кур и индюков, которых выращивали самостоятельно.
Отдельное внимание нужно уделить особым крестьянским напиткам — тюри (хлебные крошки, вымоченные в квасе) и кислые щи (да-да, щи они еще и пили — так называли крепко бродящий квас, о котором говорится в «Мертвых душах» у Гоголя).
Как и почему в XIX веке менялась русская кухня.
19 ноября объявят победителей премии «Просветитель», учрежденной в 2008 году почетным президентом компании «Вымпелком», основателем Фонда «Династия» и участником проекта «Сноб» Дмитрием Зиминым. Этим отрывком о формировании русских кулинарных традиций из книги историка Евгения Анисимова «Императорская Россия» мы начинаем знакомить читателей с текстами финалистов премии
«Императорская Россия»— рассказ о двух с небольшим столетиях русской истории, во многом определивших судьбу страны. Время существования Российской империи от Петра Великого до Николая II сделало Россию великой, заложило основы ее могущества, хотя и определило ее падение в 1917 году. Рассказать об этом этапе истории достаточно подробно, но доступным языком и нескучно — задача этой книги. Этот отрывок рассказывает о том, как и почему в XIX веке менялась русская кухня.
Застолье, еда и питье
В XIX веке в дворянской и, вообще, городской среде распространяется завтрак, более похожий на смесь французского (кофе со сдобой) и английского, плотного (ростбиф, яичница с ветчиной, сосиски, очень крепкий чай со сливками). В русский завтрак входит обязательно кофе со сливками и сахаром или чай, булочки, бисквиты, гренки, ревельский тминный хлеб, а также разнообразные холодные закуски — ветчина, холодное мясо.
Люди стали обращать внимание на свежесть продуктов, на чистоту и аккуратность поваров в белых колпаках, на опрятность на кухне. Если раньше кухня пахла отвратительно, появляться на ее пороге непривычному к этой вони и чаду человеку было невозможно (а ведь он ел то, что отсюда несли к его столу!), то теперь все изменилось. Посетитель при желании мог видеть как готовится заказанная им утка или рыба и что для него наливают в буфете.
Наряду с однообразными котлами и сковородами на кухне появилось немало новых приборов: терок, форм для печенья, метелочек для взбивания яиц и т.д. Кулинария середины XIX века стала уделять огромное внимание исходному продукту. Было осознано, что рыба лучше всего свежая, только что выловленная из чистой реки, а не сидевшая сутками в илистом пруду, что вкус мяса поразительно меняется, если домашнюю птицу перед забоем долго выкармливать качественным зерном, а телят поить сливками. Среди петербургского бомонда был распространен обычай «ездить на биржу отведать устриц». Именно туда, на стрелку Васильевского острова, в порт прибывали корабли из Голландии с устрицами. Попробовать этот деликатес тут же, на улице, было модно.
Становится модным искать сочетания казалось бы несочетаемых продуктов. Увеличился подготовительный этап приготовления пищи: что-то лучше долго вымачивать в воде или молоке, что-то следует подержать на пару или на льду.
Первые рестораны были французскими, и одновременно с ними в столицах появились английские клубы («клобы»), которые были закрытыми для посторонних ресторанами, где члены клуба собирались к определенному часу, в определенный день к обеду или к завтраку. Западная (французская с вкраплениями итальянской, английской, немецкой) кухня окончательно вытесняет традиционную русскую.
При этом русские люди начинают вносить в новую кухню свои изменения, которые потом прижились, стали привычными и даже пополнили европейскую кухню. Кроме упомянутых выше «бефстроганов», своими паштетами и знаменитой «гурьевской» манной кашей, приготовленной на сливочных пенках, с добавлением изюма и грецких орехов, прославился министр финансов Д. А. Гурьев. Навсегда стала известна и вошла в русскую литературу повариха из Торжка Дарья Пожарская, придумавшая «пожарские котлеты» из курицы.
Чай в России пили тоже по-своему: его заваривали (а не варили какое-то время, как англичане) и пили с сахаром «вприкуску», а в состоятельных семьях и в «накладку». Появление во второй половине XVIII века самовара сделало питье чая своеобразным национальным времяпрепровождением следующего века. Самовар позволял долго поддерживать воду очень горячей, и чай пили часами и десятками стаканов (женщины обычно пили из чашек), «с расстановкой», с наслаждением, с полотенцем на шее, ведя неторопливые беседы, закусывая чай кренделями, баранками, пирогами. А возможно ли русское чаепитие без варенья, которое варили в огромных медных тазах с ручкой? Когда появился заварочный чайник, установить трудно. Сохранился металлический походный самовар Екатерины II, разделенный на две части с краником в каждой: в одной было заварочное отделение, в другой был кипяток.
Заглянем в источник:
Ярославский сторожил С. В. Дмитриев, служивший в 1890-е годы у богатых купцов Огняновых, описывал как хозяин, закупив на Нижегородской ярмарке большие партии чая двух видов — шанхайского (шел морем из Шанхая) и кяхтинского (шел из Китая посуху через Кяхту), начинал их дегустацию: «… Константин Михайлович заказал с вечера приготовить кофейник кипятку, самого крутого, спиртовку под него, чтобы кипяток ни на минуту не остывал, десять фарфоровых кружек с ручками и крышками, и десять стаканов пустых с чайными ложками… Положил по свертку (чая) против каждой кружки. На донышках кружек сделал чернилами надписи названия чаев: «поодзюкон», «ваньсунчо», «тяньсунчо» и т. д. Против каждой кружки он поставил стакан… Тщательно выполоскав рот, вычистив зубы и в халате, натощак (ни есть, ни пить, а тем более курить было нельзя) принялся за пробы. Из каждого свертка, лежащего против кружки, он клал маленькую серебряную ложку сухого чая в кружку и заваривал его тут же из кипящего на спиртовке кофейника. Кружку закрывал тотчас крышкой. Заварив все кружки, он начинал по очереди наливать по небольшому количеству заваренного чая в стаканы», после чего начиналась проба, во время которой дегустатор делал записи и при этом «очень страдал и беспрестанно плевал». После дегустации хозяин тщательно и долго полоскал рот и выпивал для профилактики стакан густых сливок. На другой день четверо служащих хозяина начинали разбивать ящики с чаем и по данным хозяином пропорциям смешивали содержимое ящиков в огромном барабане. «В барабан чай всыпали разных марок, например: 1 ящик подзюкона, 2 ящика ваньсунчо, 2 ящика тяньсунчо и т. д. Одна сортировка закладывалась по 1 руб. 20 коп. за фунт, другая на 1 руб. 80 коп. и т. д. Высыпав чай, барабан начинали вертеть все четверо… Поднималась страшная пыль, просачивающаяся сквозь небольшие проделанные в барабане дырочки. Сортировка шла дня два-три, после чего весь сортированный чай увозили в лавку, где на втором этаже его развешивали в фунты и полуфунты, четверти фунта и восьмушки».
Благодаря русской кухне во Франции распространилась культура «zakuski» — «еды до еды», которая вместе с винами и водками стояла в «буфете» — специальной комнате, где толпились перед обедом званные гости. Выпить перед обедом в буфете «для апекиту» стопочку водки, закусить ее «салфетошной» рыбой (плотно закрученная в салфетку соленая красная рыба, которая резалась как сыр) или икоркой, копченой семгой и лососиной, сигом — обряд для русского застолья почти ритуальный. Из традиционной русской кухни в XIX веке сохранилось то, что отвечало новым тенденциям кулинарии или то, что было любимо русским гурманом. Никто не мог отказаться от настоек, наливок, пирогов, блинов, каши. (Справедливости ради отметим, что кашу стала теснить китайская лапша и итальянские макароны). Но в традиционных блюдах появились усовершенствования. Кашу стали заправлять маслом («кашу маслом не испортишь»), а в блины начали класть разные начинки из мяса, грибов. Появились и новые пироги — расстегаи. Начинкой в них были семга, лососина, а через отверстия в верней части пирога в начинку подливали соус, что делало пирог необыкновенно вкусным.
Приход капитализма в Россию способствовал превращению ресторанного и магазинного дела в выгодный бизнес, который коснулся и пирогов. Известно, что московский предприниматель Елисеев, открывший в Москве и Петербурге свои знаменитые гастрономы, был как-то на Волге и в одном саратовском трактире попробовал какие-то изумительные пироги. Старуху, которая пекла эти чудеса для трактира, он уговорил поехать с ним в столицу, и с тех пор ассортимент Елисеевского магазина пополнился выпечкой.
Произошли изменения и в столь важном для русского человека хлебном деле. Многое из традиционного русского печения хлеба сохранилось, но появились и вкусные нововведения. На всю страну был знаменит булочник Филиппов, выпускавший крендели, сайки, булки. Из поколения в поколение рассказывают, как Филиппов изобрел булки с изюмом. Вызванный к разгневанному градоначальнику, нашедшему в его булке таракана, Филиппов сказал, что это прижженный изюм и, не доводя дело до расследования, с аппетитом съел таракана. В XIX веке наступила эра московского бублика с маком, которая продержалась даже в советское время. Еще в 1970-е годы в Москве можно было прямо на улице купить горячий бублик и съесть его, запивая стаканом чая.
Рестораны России второй половины XIX — начала XX века — это особая, развитая, навсегда утраченная субкультура, о которой всякий знавший ее вспоминал с необыкновенной нежностью и восторгом — так хороши они были. В первом ряду ресторанов стояли самые знаменитые, фешенебельные. В Петербурге это были рестораны «Донон», «Вилла Роде», «Кюба», а в Москве — «Славянский базар» и «Яр». Последний получил особую славу как место, где от души гуляли купцы-миллионщики, знатные особы и разные известные люди. Почти не уступали в качестве кухни петербургские рестораны I разряда «Прага», «Вена», «Доменик». Публика здесь была демократичнее — служащие банков, чиновники, артисты. Последние чаще всего собирались в «Доменике» — месте притяжения тогдашней богемы. Каждый ресторан, а потом и кафе, имел какую-ту свою, запоминавшуюся и привлекавшую людей особенность. Владельцы ресторанов стремились приманить посетителей какой-нибудь изюминкой. Прежде всего, каждый ресторан славился фирменным блюдом — в одном лучше всего были расстегаи или уха, в другом — несравненные соусы, в третьем — лучше всего готовили трюфели. Но были и другие приманки — самый лучший цыганский хор, аккомпаниатор или певица, удобный зал, замечательный хозяин или вышколенный метрдотель.
Проще все было у простолюдинов. Из XVIII века перекочевали в XIX век кабаки и питейные дома. Как известно, сам Петр I не был чужд прелести русского кабака и любил зайти пропустить чарку-другую любимой анисовой в австерию «Четыре фрегата» на Городской стороне. Питейные дома (австерии, фартины, от слова «кварта») в XVIII веке были отданы на откуп «всякого чина охочим людям». Существовали также винные погреба, потом ресторации. Главная эволюция питейных заведений состояла в расширении их ассортимента, превращении их в разновидность ресторана или закусочной. В кабаках пили в основном пиво и водку, которая подавалась штофами и полуштофами. Кабаки имели свои названия: «Неугасимая свеча», «Каменный скачок», «Танька», «Агашка», «Щипок», «Синодальный кабак». В московском Кремле под холмом стоял знаменитый кабак «Каток». Подьячий с посетителем, спустившись из приказа или канцелярии, уже назад никак не мог подняться. Зимой косогор был скользкий, а ноги после угощения просителя не держали служителя закона. Отсюда и название кабака. Часто названия питейных мест происходили от соседства с банями: «Новинские бани», «Девкины бани», «Ероховы бани». Из литературы известно, что гостям или работникам выставляли ведра водки. Ведро того времени — метрическая мера объема для жидкостей, равная 12,3 литра. В ведро входило 10 штофов, или 20 бутылок, или 100 чарок. Кружка-мера жидкости, равная 1,23 литра, иногда называлась квартой.
И в XVIII, и в XIX веках лучше всего можно было поесть в праздник, особенно на Рождество, Масленицу и Пасху. Море разнообразных припасов, вкуснейших блюд, закусок ожидало любого посетителя.
Заглянем в источник:
Писатель Иван Шмелев вспоминал:«За два-три дня до Праздника на Конную (площадь) тянется вся Москве — закупить посходнее… Исстари так ведется. И так, поглазеть, восчувствовать крепче Рождество, встряхнуться-освежиться, поесть на морозе, на народе горячих пышек, плотных, вязких, постных блинков с лучком, политыхконопляным маслом до черной зелени, пронзительно душистых, кашных и рыбных пирожков, укрывшихся от мороза под перины; попить из пузырчатых стаканов, весело обжигая пальцы, чудесного сбитню русского, из имбрия и меда, божественного «вина морозного», согрева, с привкусом сладковатой гари, пряной какой-то карамели, чем пахнет в конфетных фабричках — сладкой какой-то радостью, Рождеством?…
…Булочные завалены. И где они столько выпекают? Пышет теплом, печеным, сдобой от куличей, от слоек, от пирожков… Каждые полчаса, ошалелые от народа сдобные молодцы мучнистые вносят и вносят скрипучие корзины и гремучие противни жареных пирожков дымящихся, — жжет через тонкую бумажку: с солеными груздями, с рисом-с рыбой, с грибами-с кашей, с яблочной кашицей, с черносмородиновой остротцой…
Гремят гастрономии оркестры. Андреев, Генералов, Елисеев, Белов, Егоров… — слепят огнями, блеском высокой кулинарии, по всему свету знаменитой: пулярды, поросята, осыпанные золотою крошкой прозрачно-янтарного желе, фаршированные индейки, сыры из дичи, гусиные паштеты, салями на коньяке и вишне. Пылкие волованы в провансале и о-гратэн, пожарские котлеты на кружевах, царская ветчина в знаменитом горошке из Ростова, пломбиры-кремы с пылающими оконцами из карамели, сиги-гиганты в розово-сочном желе, клубника, вишни, персики с ноевских теплиц под Воробьевкой, вина победоносной марки, «удельные», высокое русское шампанское Абрау-Дюрсо… «Мамоны», пожалуй, и довольно? Но она лишь земное выраженье радости Рождества. А самое Рождество — в душе, тихим сияет светом…
Ломоносов и московит: как в XIX веке изобретали новую русскую кухню
Полтора столетия назад, в апреле 1865 года, в Российской империи прошли самые масштабные на тот момент чествования деятеля русской культуры: страна отмечала столетний юбилей со дня кончины Михаила Васильевича Ломоносова. Кроме Санкт-Петербурга и Москвы, память великого ученого почтили в 23 городах и селах: от Ревеля и Риги до Вятки и Иркутска. Ломоносовский юбилей положил начало изданию важнейших архивных материалов и научных трудов. И стал яблоком раздора между тогдашними правыми и левыми.
Инициатор столичных, петербургских чествований Ломоносова, поэт Аполлон Майков, намеревался объединить вокруг них все общественные силы. Майкову удалось заручиться поддержкой консервативного и либерального крыла русского общества, но левая интеллигенция отнеслась к юбилею враждебно. Социал-демократов покоробили «восторги ультранационального свойства», как выразился один из лидеров этого лагеря Александр Пыпин. Торжества действительно вышли далеко за академические рамки. Подробности — в материале «Известий».
От могилы до обеда
«Имя Ломоносова есть русское народное знамя в области мысли, слова, науки», — писали распорядители празднества в Санкт-Петербурге. Представители высшего духовенства указывали на Ломоносова, «до конца жизни неуклонно пребывавшего в лоне Православия, как на поучительный пример современным ученым и писателям». Хроникер «Сына отечества» отмечал всеобщее желание «высвободиться из-под влияния иностранного элемента»:
«Единство народа с русским царем является драгоценным задатком нашего благоденствия. Россия не должна жить вне России, развитие своей внутренней жизни может повести нас только к желаемой цели».
На могилу Ломоносова были возложены венки «от русских патриоток» и «от имени русских женщин». Торжественное заседание в Академии наук посетили до 1200 человек, включая «невиданных доселе Академиею посетителей в синих сибирках», то есть из простого народа.
Единение царя (программа столичного празднества была Высочайше утверждена), духовенства, образованного общества и простого народа в патриотическом порыве вызвало резкое неприятие у так называемых разночинцев. Автор сатирической «Искры» упирал на то, что «Ломоносов был мужик; по своим знаниям реалист, а не классик; батрачеству русского мужика. Ломоносов никоим образом не мог сочувствовать».
Предметом насмешек левой интеллигенции стал, в частности, Ломоносовский обед, данный в петербургском Дворянском собрании. Ироническое отношение к кушаньям с «ломоносовским колоритом» перекочевало и в советскую исследовательскую литературу.
Русская пища для русских людей
Однако роспись этого обеда — не менее ценный исторический документ, чем статьи, речи и научные труды, сочиненные по случаю юбилея. Это весомое свидетельство того, что национально-патриотический подъем в эпоху реформ Александра II, в 1860–1870-х годах, переживало не только русское искусство, но и русская кухня. Составленное неизвестным кухмистером (шеф-поваром) меню высветило процесс напряженного поиска национальной кулинарной идентичности.
1. Крапивныя щи. Супъ съ кореньями.
3. Холодное — таймень ладожскiй.
4. Говядина помарбургски.
5. Архангельскiе рябчики съ зелеными бобами.
6. Пуншъ мороженый изъ морошки.
7. Жаркое: каплуны, перепела, дрозды, подорожники.
8. Русское мороженое.
Для третьей четверти XIX века это меню неожиданно и прекрасно, как фортепианные пьесы Модеста Мусоргского. Известно, что в аристократической среде того времени русская кухня находилась в тени французской, которая доминировала по всей Европе. Вместе с тем, как говорил Кондратий Рылеев, «русским надо русскую пищу». Кухмистер Ломоносовского обеда далеко ушел от спартанских «завтраков» Рылеева, состоявших из квашеной кочнами капусты, черного хлеба и хлебного вина. Знатным гостям он предложил современную и гастрономическую кухню, в которой замысловато сочетались сезонные продукты, северорусские специалитеты и отсылки к биографии Ломоносова.
Изменение сознания и перемена блюд
Ломоносовский обед имел классическую для парадных застолий структуру: закуски, два супа c пирожками, рыбное блюдо (poisson), два мясных блюда (entrées), пунш, главное блюдо (жаркое), мороженое и фрукты, кофе и чай. По русской традиции в гостиной перед основной трапезой накрыли столы с закусками и вкусоароматическими водками. Вспомним, как описывает этот кулинарный обычай Лев Толстой в «Анне Карениной»:
«Мущины вышли въ столовую и подошли къ столу съ закуской, уставленному шестью сортами водокъ и столькими же сортами сыровъ съ серебряными лопаточками и безъ лопаточекъ, икрами, селедками, консервами разныхъ сортовъ и тарелками съ ломтиками французскаго хлѣба.
Мущины стояли около пахучихъ водокъ и закусокъ, и разговоръ объ обрусѣніи Польши между Сергѣемъ Иванычемъ Кознышевымъ, Каренинымъ и Песцовымъ затихалъ въ ожиданіи обѣда».
С 1860-х годов подача закусок в русском стиле (Hors-d’œuvre à la Russe) стала распространяться во Франции. В начале XX века Buffet Moscovite и Сanapés, Moscovite часто подавали в американских гранд-отелях. О распространенности моды на zakouski мы можем судить хотя бы по жесткой критике Огюста Эскофье, который считал ее противоречащей французским традициям и климату.
Если в застолье подавалось два супа, то первый обычно был супом-пюре, а второй — крепким бульоном (consommé). В качестве первой подачи наш кухмистер выбрал традиционное русское блюдо, которое могло быть приготовлено и в виде супа-пюре — зеленые щи из крапивы. Выбор был смелым: рецепт крапивных щей содержится в «Альманахе гастрономов» (1852–1855) Игнатия Радецкого, но в реальных банкетных меню они встретились нам только один раз, в обеде для делегатов Первого Всеславянского съезда 11 мая 1867 года. Зеленые щи подавались с ватрушками: с пшеном или с луком, судя по «Подарку молодым хозяйкам» Елены Молоховец.
«Подарок молодым хозяйкам» — кулинарная книга, написанная классиком русской кулинарной литературы Е.И. Молоховец
Следом шел «суп с кореньями» — printanier («весенний суп») по-французски. Претаньер готовили на легком мясном бульоне с корнеплодами и подавали с пирожками. Под разными названиями (printanier/printanière, претаньер/прентаньер, суп с кореньями, суп весенний) он часто встречается в «программах» обедов XIX века. Отказ от французского языка и подбор русских названий для классических блюд стал первым признаком русификации ресторанной и банкетной кухни. На уже упомянутом обеде 1867 года, например, подавались: «вырезка (вместо обычного филе) из судаков с белыми грибами; битки (котлеты) пожарские из кур с горошком; зелень (а не салат) со свежими огурцами». Комментарии в скобках принадлежат автору описания Первого Всеславянского съезда, который горячо одобрял старание распорядителей «избегнуть иностранных названий».
Переименование «филе» в «вырезку» или «котлет» в «битки» может показаться нам комичным, однако оно свидетельствовало о важной перемене в сознании высшего общества. Вновь обратимся к «Анне Карениной»:
«— Ну, такъ дай ты намъ, братецъ ты мой, устрицъ два, или мало, три десятка; супъ с кореньями.
— Прентаньеръ, подхватилъ Татарин. Но Степанъ Аркадьевичъ видно не хотѣлъ ему доставлять удовольствіе называть по-французски кушанья.
— Съ кореньями супъ, знаешь? Потомъ тюрбо подъ густымъ соусомъ, потомъ. ростбифу; да смотри, чтобы хорошъ былъ. Да каплуновъ что-ли, ну и консервовъ.
Татаринъ, вспомнивъ манеру Степана Аркадьевича не называть кушанья по французской картѣ, не повторялъ за нимъ, но доставилъ себѣ удовольствіе повторить весь заказъ по картѣ: «супъ прентаньеръ, тюрбо сосъ Бомарше, пулардъ а лестрагонъ, маседуанъ де фрюи. »
Ближе к концу XIX века в банкетных меню начинают появляться «похлебки» и «навары» («навар из рябчиков»). Место первого блюда всё чаще занимает борщ или «борщок», стерляжья уха с расстегаями, ботвинья с осетриной, рассольник.
Ближе к концу XIX века борщ начинает всё чаще встречаться в меню парадных обедов
Рыбное холодное или заливное было приготовлено из ладожского тайменя — северорусского кулинарного специалитета. Таймень — крупная рыба семейства лососевых, ныне внесенная в Красную книгу. По описанию Леонида Сабанеева, таймень находился «на постоянном жительстве» в Ладожском и Онежском озерах, откуда входил для нереста в северные реки. Нерестился озерный таймень весной и имел беловатое мясо.
Иными словами, помимо географической отсылки, холодное из тайменя имело такой же сезонный, весенний характер, как крапивные щи и «весенний суп».
Локальные продукты
Подчеркивание местного, российского происхождения продуктов — еще одно проявление процесса русификации банкетной кухни. Для сравнительного примера возьмем меню обеда 6 декабря 1885 года, данного по случаю завершения строительства Екатеринбурго-Тюменской железной дороги.
Для большинства блюд шеф-повар выбрал не просто местные, но локальные, уральско-западносибирские продукты. И отправил своих гостей в воображаемое гастрономическое путешествие: бульон екатеринбургский, нельма по-тюменски, дикая коза уральская, филе камышловское, холодник сибирский, кедровые рябчики.
Наш кухмистер решал еще более сложную задачу: продукты и блюда он подбирал и по сезонному, и по географическому, и по биографическому принципу. «Говядина по-марбургски» отсылала к периоду учебы Ломоносова за границей, в Марбургском университете. Что представляло собой это кушанье, установить пока не удалось. Зато архангельские рябчики с зелеными бобами дают богатую пищу для размышлений.
Жаркое из рябчика — одно из самых популярных блюд на дворянских застольях
Мясо рябчика всегда считалось деликатесным, но в Российской империи эта дичь была гораздо доступнее, чем сейчас. «Редкий столичный обыватель обойдется на Рождество без рябчика или традиционного гуся», — писал Анатолий Бахтиаров в конце XIX века. По словам знатока «брюха Петербурга», «лучшими рябчиками считаются привозимые с берегов Печоры «кедровики», затем беломорские — с летнего берега».
С Русского Севера в Петербург и Москву ежегодно доставлялись десятки тысяч пар рябчиков. Промыслом дичи занимались в основном крестьяне, которые тоже употребляли мясо диких уток, рябчиков, глухарей и тетеревов в пищу. Слава добытых в Архангельской губернии рябчиков восходит именно ко временам Ломоносова. «Архангельские рябчики самые крупные и самые нежные», — отмечалось в «Антидоте» (1771–1772), сочиненном при участии Екатерины II.
На гарнир к рябчикам подали «зеленые бобы». В XIX веке так называли и стручковую фасоль, и Русские черные бобы молочной спелости. Этот сорт бобов относится к северной группе и культивируется только на территории Европейской России. В придворных документах 1740-х годов можно встретить упоминания об отпуске «бобов русских зеленых» для торжеств.
Рецепт «молодых русских бобов с белым соусом» описан и у Игнатия Радецкого. Поэтому мы предполагаем, что в данном случае гарниром служили именно бобы, а не фасоль.
Сладкий московит
Перед жарким традиционно подавался пунш или сорбет. Выбор шеф-повара пал на поэтично звучащий «пунш мороженый из морошки» — еще одного северорусского специалитета. Моченую морошку любил не только Александр Пушкин. В бумагах княгини Екатерины Дашковой сохранилось такое хозяйственное распоряжение: «Не забудьте прислать по первому зимнему пути… клюквы и морошки моченой кадочку».
Вероятно, морошковый пунш готовился по рецепту стандартного для банкетов того времени пунша по-римски (Punch à la Romaine). По крайней мере в кондитерском дополнении к «Альманаху гастрономов» (1877) Юлия Гуфе описан «земляничный пунш по-римски»: из земляничного мороженого с добавлением сотерна, лимонного сока и взбитых с сахаром белков.
Разноцветье дичи на жаркое подчеркивало богатство русских лесов. Гостям были поданы дикие перепела, дрозды и даже подорожники (пуночки). Судя по тому, что Василий Левшин посвятил подорожникам отдельную статью в своем «Словаре поваренном. » конца XVIII века, эту дичь могли готовить во времена Ломоносова. Произведения домашнего хозяйства представляли кладеные или холощеные петухи, которых откармливали на мясо, — каплуны. «Каплунье мясо жирно и нежно», — сообщал «Словарь Академии Российской» конца XVIII века.
Французское желе превратилось на русской почве в особый холодный десерт — московит
О содержании последней подачи остается только догадываться, однако к концу XIX века классическим банкетным блюдом становится желе московит (москвито, московик) — изобретенный в России вид холодного десерта. Желе московит готовилось из легкого сахарного сиропа и фруктового сока с добавлением желатина. «Желе московит отличается от обыкновенного тем, что должно быть с краев замерзшим, как фруктовое мороженое, а в средине застывшим, как желе, отчего получается два разных цвета и два вкуса», — поясняла Пелагея Александрова-Игнатьева в «Практических основах кулинарного искусства». В банкетных меню XIX века встречается ананасный и земляничный московит. В завершение обеда гостям подали плоды, кофе и изысканный желтый чай.
Правила приема
Ломоносовский обед был дан 7 апреля 1865 года, в среду, на Святой неделе. 550 гостей заняли три залы петербургского Дворянского собрания, которые «великолепно» убрали редкими тропическими растениями и цветами. «Эстрада против Императорской ложи представляла рощу огромных лавров, кипарисов, миндальных и померанцевых деревьев.
По углам залы между колоннами были целые пирамиды зелени и цветов. На столах стояли вазы с гиацинтами, азалиями, розами и другими цветами». На эстраде находились 250 музыкантов и хористов русской оперы. Гостей обслуживали 175 официантов, за каждым из 10 столов сидели по два-три и более распорядителей «с надетыми в петлицу кокардами из ленты русских государственных цветов» (белого, синего и красного).
Четыре тысячи свечей на восьми больших и сорока малых люстрах мгновенно зажгли посредством зажигательной нити, и гости заняли свои места. Обед начался с исполнения начала второго акта совсем свежей тогда оперы Александра Серова «Рогнеда» (пир Владимира Красное Солнышко и песня скоморохов).
Тосты за здоровье Государя Императора (Александра II), Государыни Императрицы (Марии Александровны) и Наследника Цесаревича (Николая Александровича) сопровождались хоровым исполнением «старинного царского подблюдного величанья». Для исполнения финала эпилога оперы Михаила Глинки «Жизнь за Царя» на хорах были повешены колокола.
Кроме оперных произведений, хористы и ведущие солисты — Федор Никольский, Осип Петров и Владимир Васильев — исполняли песни на народный лад. Современные поэты — Аполлон Майков и Яков Полонский — читали свои стихотворения.
Торжество русского государственного национализма поддерживали выступления крупных ученых и писателей. Так, Иван Гончаров провозгласил тост «за благоденствие Русской земли», после чего «по общему востребованию двумя оркестрами и хором русской оперы исполнен был народный гимн «Боже, Царя храни!». Он был повторен несколько раз, по желанию публики».