а где же я буду столоваться что то вы меня больно притесняете папаша
ЧИТАТЬ КНИГУ ОНЛАЙН: Собачье сердце
НАСТРОЙКИ.
СОДЕРЖАНИЕ.
СОДЕРЖАНИЕ
У-у-у-у-у-гу-гуг-гуу! О, гляньте на меня, я погибаю. Вьюга в подворотне ревёт мне отходную, и я вою с ней. Пропал я, пропал. Негодяй в грязном колпаке – повар столовой нормального питания служащих центрального совета народного хозяйства – плеснул кипятком и обварил мне левый бок.
Какая гадина, а ещё пролетарий. Господи, боже мой – как больно! До костей проело кипяточком. Я теперь вою, вою, да разве воем поможешь.
Бок болит нестерпимо, и даль моей карьеры видна мне совершенно отчётливо: завтра появятся язвы и, спрашивается, чем я их буду лечить?
Летом можно смотаться в Сокольники, там есть особенная, очень хорошая трава, а кроме того, нажрёшься бесплатно колбасных головок, бумаги жирной набросают граждане, налижешься. И если бы не грымза какая-то, что поёт на лугу при луне – «Милая Аида» – так, что сердце падает, было бы отлично. А теперь куда пойдёшь? Не били вас сапогом? Били. Кирпичом по рёбрам получали? Кушано достаточно. Всё испытал, с судьбой своей мирюсь и, если плачу сейчас, то только от физической боли и холода, потому что дух мой ещё не угас… Живуч собачий дух.
Но вот тело моё изломанное, битое, надругались над ним люди достаточно. Ведь главное что – как врезал он кипяточком, под шерсть проело, и защиты, стало быть, для левого бока нет никакой. Я очень легко могу получить воспаление лёгких, а, получив его, я, граждане, подохну с голоду. С воспалением лёгких полагается лежать на парадном ходе под лестницей, а кто же вместо меня, лежащего холостого пса, будет бегать по сорным ящикам в поисках питания? Прохватит лёгкое, поползу я на животе, ослабею, и любой спец пришибёт меня палкой насмерть. И дворники с бляхами ухватят меня за ноги и выкинут на телегу…
Дворники из всех пролетариев – самая гнусная мразь. Человечьи очистки – самая низшая категория. Повар попадается разный. Например – покойный Влас с Пречистенки. Скольким он жизнь спас. Потому что самое главное во время болезни перехватить кус. И вот, бывало, говорят старые псы, махнёт Влас кость, а на ней с осьмушку мяса. Царство ему небесное за то, что был настоящая личность, барский повар графов Толстых, а не из Совета Нормального питания. Что они там вытворяют в Нормальном питании – уму собачьему непостижимо. Ведь они же, мерзавцы, из вонючей солонины щи варят, а те, бедняги, ничего и не знают. Бегут, жрут, лакают.
Иная машинисточка получает по IX разряду четыре с половиной червонца, ну, правда, любовник ей фильдеперсовые чулочки подарит. Да ведь сколько за этот фильдеперс ей издевательств надо вынести. Ведь он её не каким-нибудь обыкновенным способом, а подвергает французской любви. С… эти французы, между нами говоря. Хоть и лопают богато, и всё с красным вином. Да…
Прибежит машинисточка, ведь за 4,5 червонца в бар не пойдёшь. Ей и на кинематограф не хватает, а кинематограф у женщины единственное утешение в жизни. Дрожит, морщится, а лопает… Подумать только: 40 копеек из двух блюд, а они оба эти блюда и пятиалтынного не стоят, потому что остальные 25 копеек завхоз уворовал. А ей разве такой стол нужен? У неё и верхушка правого лёгкого не в порядке и женская болезнь на французской почве, на службе с неё вычли, тухлятиной в столовой накормили, вот она, вот она…
Бежит в подворотню в любовниковых чулках. Ноги холодные, в живот дует, потому что шерсть на ней вроде моей, а штаны она носит холодные, одна кружевная видимость. Рвань для любовника. Надень-ка она фланелевые, попробуй, он и заорёт: до чего ты неизящна! Надоела мне моя Матрёна, намучился я с фланелевыми штанами, теперь пришло моё времечко. Я теперь председатель, и сколько ни накраду – всё на женское тело, на раковые шейки, на абрау-дюрсо. Потому что наголодался я в молодости достаточно, будет с меня, а загробной жизни не существует.
Жаль мне её, жаль! Но самого себя мне ещё больше жаль. Не из эгоизма говорю, о нет, а потому что мы действительно не в равных условиях. Ей-то хоть дома тепло, ну а мне, а мне… Куда пойду? У-у-у-у-у.
– Куть, куть, куть! Шарик, а шарик… Чего ты скулишь, бедняжка? Кто тебя обидел? Ух…
Боже мой… Какая погода… Ух… И живот болит. Это солонина! И когда же это всё кончится?
Наклонив голову, бросилась барышня в атаку, прорвалась в ворота, и на улице начало её вертеть, вертеть, раскидывать, потом завинтило снежным винтом, и она пропала.
А пёс остался в подворотне и, страдая от изуродованного бока, прижался к холодной стене, задохся и твёрдо решил, что больше отсюда никуда не пойдёт, тут и сдохнет в подворотне. Отчаяние повалило его. На душе у него было до того больно и горько, до того одиноко и страшно, что мелкие собачьи слёзы, как пупырыши, вылезали из глаз и тут же засыхали.
Испорченный бок торчал свалявшимися промёрзшими комьями, а между ними глядели красные зловещие пятна обвара. До чего бессмысленны, тупы, жестоки повара. – «Шарик» она назвала его… Какой он к чёрту «Шарик»? Шарик – это значит круглый, упитанный, глупый, овсянку жрёт, сын знатных родителей, а он лохматый, долговязый и рваный, шляйка поджарая, бездомный пёс. Впрочем, спасибо на добром слове.
Дверь через улицу в ярко освещённом магазине хлопнула и из неё показался гражданин. Именно гражданин, а не товарищ, и даже – вернее всего, – господин. Ближе – яснее – господин. А вы думаете, я сужу по пальто? Вздор. Пальто теперь очень многие и из пролетариев носят. Правда, воротники не такие, об этом и говорить нечего, но всё же издали можно спутать. А вот по глазам – тут уж и вблизи и издали не спутаешь. О, глаза значительная вещь. Вроде барометра. Всё видно у кого великая сушь в душе, кто ни за что, ни про что может ткнуть носком сапога в рёбра, а кто сам всякого боится. Вот последнего холуя именно и приятно бывает тяпнуть за лодыжку. Боишься – получай. Раз боишься – значит стоишь… Р-р-р…
Господин уверенно пересёк в столбе метели улицу и двинулся в подворотню. Да, да, у этого всё видно. Этот тухлой солонины лопать не станет, а если где-нибудь ему её и подадут, поднимет такой скандал, в газеты напишет: меня, Филиппа Филипповича, обкормили.
Вот он всё ближе и ближе. Этот ест обильно и не ворует, этот не станет пинать ногой, но и сам никого не боится, а не боится потому, что вечно сыт. Он умственного труда господин, с французской остроконечной бородкой и усами седыми, пушистыми и лихими, как у французских рыцарей, но запах по метели от него летит скверный, больницей. И сигарой.
Какого же лешего, спрашивается, носило его в кооператив Центрохоза?
Вот он рядом… Чего ждёт? У-у-у-у… Что он мог покупать в дрянном магазинишке, разве ему мало охотного ряда? Что такое? Колбасу. Господин, если бы вы видели, из чего эту колбасу делают, вы бы близко не подошли к магазину. Отдайте её мне.
LiveInternetLiveInternet
—Музыка
—Подписка по e-mail
—Поиск по дневнику
—Статистика
Цитаты из кинофильма: Собачье сердце
— А, етить твою мать, профессор. Иди сюда, выпей с нами.
— А Вы не любите пролетариат.
— Били Вас по заду сапогом?
— Бить будете, папаша?
— В очередь, сукины дети…в очередь!
— Взять всё, да и поделить…
— Вот всё у вас, как на параде…
— Вот и ведите себя прилично!
— Вы его напрасно прелестным ругаете.
— Где же я буду харчеваться?
— Господа все в Париже.
— Да не согласен я
— Что с Энгельсом или с Каутским?
— С обоими
— Дай папиросочку, у тебя брюки в полосочку.
— И что Вы можете со своей стороны предложить?
— Иван Арнольдович, покорнейше прошу, пиво Шарикову не предлагать.
— Из реторты Фауста создан гомункул!
— Истину вам говорю, 4-го мая 1925 года Земля налетит на небесную ось.
— Мучаете сами себя, как при царском режиме…
— Мы к Вам, профессор, и вот по какому поводу.
— Не надо ни кого никогда драть.
— Не читайте перед завтраком советских газет.
— Так ведь других нет.
— Вот никаких и не читайте.
— Неприличными словами не выражаться!
— Неужели я обожру Совет Народного Хозяйства, если в помойке пороюсь.
— Ошейник, все равно, что портфель.
— Пивная, еще парочку.
— Профессор! «Абырвалг» это же Главрыба.
— Профессор, у него отвалился хвост!
— Ры-ры-ры, абырвалг! Абырвалг!
— Спрашивается, кто их попер? Это сделали, как раз, эти самые певуны.
— Уж мы их давили-давили…
— Филипыч, ну скорее, ну!
— Чем тебе профессор Мечников помешал?
— Чисто, как в трамвае!
— Что вам угодно, господа?
— Что-то вы меня больно утесняете, папаша.
— Шарик разовьется в чрезвычайно высокую психическую личность.
— Это замечательно, клянусь богом…
— Я вытащил самый главный собачий билет.
— Я ещё водочки выпью!?
— Я красавец! Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом.
Все цитаты и крылатые фразы из фильма «Собачье сердце»
― Боже, пропал дом. Что будет с паровым отоплением?
― А что означает эта ваша разруха? Старуха с клюкой?
― ДокУмент, Филипп Филиппыч, мне надо.
Полный текст фильма. (Не читайте советских газет. )
Тексты песен (Суровые годы уходят в борьбе за свободу страны. )
В двух словах
Зачем стоит перечитать цитаты из фильма «Собачье сердце»?
— чтобы лишний раз вздохнуть про паровое отопление;
— вспомнить, кто закусывает холодными закусками и супом;
— и решить, стоит ли домком прелестным обзывать.
/* Филипп Филиппыч привел Шарика домой */
― Годы показаны неправильно. Вероятно, 54-55. Тоны сердца глуховаты.
― Прошу вас.
― Здравствуйте, профессор.
― Сколько вам лет, сударыня?
― О, профессор. Если бы вы знали, профессор, клянусь, какая у меня драма.
― Лет, я вам говорю, сколько?
― Честное слово. Ну, 45.
― Сударыня, меня ждут. Не задерживайте, пожалуйста, вы же не одна.
― Я вам как одному, как светиле науки.
― Сколько вам лет, сударыня?
― Это просто ужасно. 51.
― Похабная квартирка. Но до чего хорошо. А на какого чёрта я ему понадобился? Неужели же жить оставит? Вот чудак. Да ведь ему только глазом мигнуть, он таким бы псом обзавёлся, что ахнуть.
― А сову эту мы разъясним.
― Мы к вам, профессор, и вот по какому делу.
― Вы напрасно, господа, ходите без калош. Во-первых, вы простудитесь. А во-вторых, вы наследите мне на коврах. А все ковры у меня персидские.
― Во-первых, мы не господа.
― Во-первых, вы мужчина или женщина?
― Какая разница, товарищ?
― Я женщина.
― Мы к вам, профессор, вот по какому делу. Мы, управление нашего дома, пришли к вам после общего собрания жильцов нашего дома, на котором стоял вопрос об уплотнении квартир дома.
― Кто на ком стоял? Потрудитесь излагать ваши мысли яснее.
― И где же я должен принимать пищу?
― В спальне.
― Если бы сейчас была дискуссия, я доказала бы Петру Александровичу.
― Виноват, вы сию минуту хотите открыть дискуссию?
― Знаете ли, профессор, если бы вы не были европейским светилом и за вас не заступились бы самым возмутительным образом вас следовало бы арестовать.
― За что?
― А вы не любите пролетариат.
― Не скажите, Филипп Филиппович все утверждают, что новая очень приличная, 30 градусов.
― А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30, это во-первых. А во-вторых, Бог знает, чего они туда плеснули. Вы можете сказать, что им придёт в голову?
― Всё что угодно.
― Заметьте, Иван Арнольдович, холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими.
― И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.
― Да ведь других нет.
― Вот никаких и не читайте. Я произвёл 30 наблюдений у себя в клинике. И что же вы думаете? Те мои пациенты, которых я заставлял читать «Правду» теряли в весе. Мало этого, пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит и угнетённое состояние духа. Да.
― Опять общее собрание сделали.
― Опять? Ну теперь, стало быть, пошло. Пропал дом. Всё будет как по маслу. Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы, потом лопнет паровое отопление и так далее.
― Мерси. Я вам сегодня вечером не нужен, Филипп Филиппович?
― Нет, благодарю вас. Мы сегодня ничего делать не будем. Во-первых, кролик издох. А, во-вторых, в Большом «Аида». А я давно не слышал, помните дуэт? Ко второму акту поеду.
― Как это вы успеваете, Филипп Филиппович?
― Успевает всюду тот, кто никуда не торопится. Я за разделение труда, доктор. В Большом пусть поют, я буду оперировать. И очень хорошо. И никаких разрух.
― Я красавец. Быть может, неизвестный собачий принц. Инкогнито. Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом. То-то я смотрю, у меня на морде белое пятно. Откуда, спрашивается?
/* Пришло время превратить пса в человека
― Жаль пса, хороший был, ласковый. Хотя и хитрый.
― Профессор, на наших глазах происходит чудо.
― А вы знаете, что такое «абырвалг»? Это. ГЛАВРЫБА, коллега, только наоборот. Это ГЛАВРЫБА.
― В очередь, сукины дети, в очередь!
― Примус. Признание Америки. МОСКВОШВЕЯ. Примус. Пивная. Ещё парочку. Пивная. Ещё парочку.
― А, уж конечно, как же, какие уж мы вам товарищи! Где уж. Мы понимаем-с! Мы в университетах не обучались. В квартирах по 15-ти комнат с ванными не жили. Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет своё право.
― Пальцами блох ловить! Пальцами! Не понимаю: откуда вы их только берёте?
― Да что ж, развожу я их, что ли? Видно, блохи меня любят.
― Довольно обидные ваши слова.
― Но позвольте узнать, как же я вас пропишу? У вас же нет ни имени, ни фамилии.
― Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать. Пропечатал в газете и шабаш.
― И как же вам угодно именоваться?
― Полиграф Полиграфович.
― А фамилию, позвольте узнать?
― Фамилию? Я согласен наследственную принять.
― А именно?
― Шариков.
― Бить будете, папаша?
― Идиот.
― Ты что это, леший, её по всей квартире гоняешь! Набирай вон в миску.
― Да что в миску, она в парадное вылезет.
― Ой, дурак. Дурак.
― До чего вредное животное.
― Это кого вы имеете в виду, позвольте вас спросить?
― Кота я имею в виду. Такая сволочь.
― Я водочки выпью.
― А не будет Вам?
― Эту, как ее, переписку Энгельса с этим, как его, дьявол. с Каутским.
― Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?
― Да не согласен я.
― Что, с Энгельсом или с Каутским?
― С обоими.
― Да, и что Вы можете со своей стороны предложить?
― Да что тут предлагать? А то пишут, пишут. Конгресс, немцы какие-то. Голова пухнет! Взять всё, да и поделить.
― Иван Арнольдович, покорнейше прошу, пива Шарикову не предлагать.
― Однако не следует думать, что здесь какое-то колдовство или чудо. Ничего подобного! Ибо чудес не бывает. Как это доказал наш профессор Преображенский. Всё построено на силах природы с разрешения месткома и культпросветкомиссии.
― Я не господин. Господа все в Париже.
― Тем более не пойду на это.
― Да почему?
― Но вы-то не величина мирового значения.
― Ну где уж.
― Ну так вот. А бросить коллегу в случае катастрофы, а самому выехать на мировом значении, это извините. Я московский студент, а не Шариков.
― Я 5 лет выковыривал придатки из мозгов. Вы знаете, какую колоссальную работу проделал. Уму непостижимо! И спрашивается, зачем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы становятся дыбом?
― Исключительное что-то.
― Совершенно с вами согласен.
― Учти, Егоровна, если будешь жечь паркет в печке, всех выселю. Всё.
― Позвольте вас спросить: почему от вас так отвратительно пахнет?
― Ну что ж, пахнет. Известно, по специальности. Вчера котов душили-душили, душили-душили, душили-душили.
― Но позвольте, как же он служил в очистке?
― Я его туда не назначал. Ему господин Швондер дал рекомендацию. Если я не ошибаюсь.
― Атавизм.
― Атавизм? А.
― Неприличными словами не выражаться!
И ведь что интересно.
Фильм, конечно, получился прекрасный
Получил кучу всяких наград.
Его образы профессора Преображенского и Шарикова стали классическими, запали в народную память.
И удивительны человеческие метаморфозы режисера фильма, Владимира Бортко.
А был ли у профессора Преобаженского прототип?
Оказывается, был. Прототипом Преображенского был хирург Сергей Воронов.
Русский по происхождению, в 1907 году переехал во Францию, и получил гражданство. Чтобы вернуть пациентам молодость, пересаживал половые железы от обезьян-приматов (вернее, тонкий срез железы) к человеческим яичкам. Предполагалось, что они там приживутся и начнут вырабатывать новые гормоны, которые омолодят весь организм.
Сначала результаты были отличные. Пациенты омоложались, восстанавливалась половая активность и сексуальное влечение, вроде даже улучшалась память и зрение. Но спустя несколько лет после удачных операций пациенты начали умирать (естественно, они все были довольно пожилого возраста). Возможно, результаты были следствием эффекта «плацебо».
В-общем, стали называть его шарлатаном, и даже договорились до того, что именно его опыты над обезьянками стали причиной возникновения СПИДа.
Но в последнее время мнение опять переменилось. Его работа и исследования снова реабилитированы. Ну а то, что он был великий хирург, никто никогда и не спорил.
Подробнее можно почитать здесь и здесь.
Сергей Воронов был блестящий хирург и мыслитель. Просто слегка опередил свое время. И дело его живет. Сейчас на благо омоложения работают гормоны, «виагра», косметическая хирургия и т.п. То ли еще будет.
Чему как бы учат нас цитаты из фильма «Собачье сердце»
Водка непременно должна быть в 40 градусов, а не в 30.
Это доказал наш профессор Дмитрий Иванович Менделеев. И здесь нет никакого чуда. Всё построено на силах природы с разрешения месткома и культпросветкомиссии.
А холодными закусками и супом закусывают только недорезанные большевиками помещики. Мало-мальски уважающий себя человек оперирует закусками горячими.
Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь!
Понравился пост? Любите хорошие цитаты?
Тогда давайте не будем терять друг друга!
Оставайтесь на связи:
Полный текст фильма. (Много букв. Не читайте советских газет. )
Тексты песен (Суровые годы уходят в борьбе за свободу страны. )
Ссылки по теме
Присмотреть на Озоне:
Все произведения Михаила Афанасьевича Булгакова и по мотивам. Которые продают.
Книга + аудиокнига MP3. Собачье сердце. Повести и рассказы. Текст читает Борис Плотников.
Что-нибудь еще? Да, их есть у меня.
Убить дракона (Всех учили, но почему ты оказался первым учеником?)
Кин-Дза-Дза! (Дядя Вова, цапу надо крутить, цапу!)
Гараж (Не трогайте макака суматранского!)
Тот самый Мюнхгаузен (Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь!)
Кавказская пленница (Простите, часовню тоже я развалил?)
А на посошок.
— Так вот вы где, Вас мне и надо. Вы съесть изволили Мою морковь!
Полный текст фильма «Собачье сердце»
― Опять общее собрание сделали.
― Опять? Ну теперь, стало быть, пошло. Пропал дом.
― Бить будете, папаша?
― Идиот.
Зачесть все цытаты. (Иван Арнольдович, покорнейше прошу, пива Шарикову не предлагать. )
Песни из фильма (Суровые годы уходят в борьбе за свободу страны. )
В двух словах
Знаменитый хирург открыл способ создать нового человека. Но творение стало превращаться в монстра. Тварь хамит, гоняет котов и домагивается до невинных девушек. Волосы становятся дыбом. Исключительное что-то.
Зачем стоит перечитать текст фильма «Собачье сердце»
— чтобы лишний раз вздохнуть про паровое отопление;
— вспомнить, кто оперирует холодными закусками и супом;
— и решить, стоит ли домком прелестным обзывать.
/* Шарику плохо. Загибается. Повар гад! */
Гляньте на меня, я погибаю.
Негодяй в грязном колпаке, повар столовой Нормального питания
служащих Центрального Совета Народного Хозяйства обварил мне бок.
Какая гадина. А ещё пролетарий.
Господи, как больно. Чем я ему помешал?
Неужели я обожру Совет Народного Хозяйства, если в помойке пороюсь?
Жадная тварь. Вор с медной мордой.
Боже, как есть хочется.
/* Отличная песня о главном */
Эх, ты наша доля,
Мы вернулись с поля,
А вокруг гуляет недобитый класс.
Эх, скажи-ка, дядя,
Для народа ради
Никакая контра не уйдёт от нас.
Чу-чу-чу, стучат, стучат копыта
Чу-чу-чу, ударил пулемёт.
Белая гвардия наголову разбита,
А Красную армию никто не разобьет!
Белая гвардия наголову разбита,
А Красную армию никто не разобьет!
Повар попадается разный.
Например, покойный Влас с Пречистенки.
Скольким он жизнь спас.
Бывало, махнёт Влас кость,
а на ней с осьмушку мяса.
/* Били вас по заду сапогом? */
― Шарик, замёрз, бедняжка?
― Да, этот тухлой солонины лопаты не станет. Что он мог покупать в дрянном магазинишке? Колбасу! Господин, отдайте её мне. В сущности, зачем вам «Особая краковская»? Для чего вам гнилая лошадь? Нигде кроме такой отравы не получите, как в Моссельпроме. Руки вам лизать, больше ничего не остаётся.
― Без ошейника. Вот и прекрасно, тебя-то мне и надо. Пойдём со мной.
― В Обухов? Сделайте одолжение. Очень хорошо известен нам этот переулок.
― Здравия желаю, Филипп Филиппович.
― Здравствуй, Фёдор. Писем не было?
― Никак нет.
― Ну что ж ты сидишь, иди, не бойся.
― Э, нет, тут швейцар. Опаснее дворника. Гаже котов.
― Ну иди, иди.
― Пожалуйте.
― Филипп Филиппович, а в 3-ю квартиру жилтоварищей вселили.
― Ну?
― Так точно, целых 4 штуки.
― Боже мой, воображаю, что там делается в этой квартире. Ну и что же они?
― Да ничего-с.
― А Фёдор Павлович?
― За ширмами поехали и кирпичом. Перегородки будут ставить, Филипп Филиппович.
― Что делается, ай-яй-яй. Ну, иди за мной.
/* Где ж вы такого взяли, Филипп Филиппович? До чего ж паршивый */
― Где ж вы такого взяли, Филипп Филиппович? До чего ж паршивый.
― Ну что ты говоришь. Какой паршивый?
― Это не парша. Это ожог. Это какой же негодяй тебя обварил? Сейчас же его в смотровую, а мне халат.
― Пойдём со мной. Пойдём. Сюда, сюда, пойдём.
― Эх, я не знаю, Филипп Филиппович!
― Доктор Борменталь, эфир!
― Доктор Борменталь!
― Куда ж ты?
― Зина, держи его за шиворот, мерзавца!
― Опять электричества нет.
― Сейчас.
― Осторожно, доктор.
/* Осмотр прошел успешно. Шарик будет жить. Хотя и станет другим, совсем другим */
― От Севильи до Гренады, В тихом сумраке ночей. Ну ладно, опомнился и лежи, болван.
― Стало быть, это я его кусанул. Моя работа. Ну, будут драть.
― Зина, я купил этому прохвосту краковской колбасы. Потрудись накормить его, когда его перестанет тошнить.
― Краковской? Краковскую я лучше сама съем.
― Только попробуй, я тебе съем. Это отрава для человеческого желудка. Взрослая девушка, а, как ребёнок, тащишь в рот всякую гадость. Предупреждаю: ни я, ни доктор Борменталь не будем с тобой возиться когда у тебя живот схватит.
Прием у профессора Преображенского
/* Прекрасный результат, прекрасный */
― Ну что ж, прелестно. Всё в полном порядке. Я, признаться, не ожидал такого результата. Много крови, много песен Для прелестных милых дам.
― Я же той, что всех прелестней.
― Раз, два, три.
― 2 недели можете не показываться.
― Благодарю вас.
/* О, профессор. Если бы вы знали, профессор, клянусь, какая у меня драма */
― Годы показаны неправильно. Вероятно, 54-55. Тоны сердца глуховаты.
― Прошу вас.
― Здравствуйте, профессор.
― Сколько вам лет, сударыня?
― О, профессор. Если бы вы знали, профессор, клянусь, какая у меня драма.
― Лет, я вам говорю, сколько?
― Честное слово. Ну, 45.
― Сударыня, меня ждут. Не задерживайте, пожалуйста, вы же не одна.
― Я вам как одному, как светиле науки.
― Сколько вам лет, сударыня?
― Это просто ужасно. 51.
― Снимайте штаны. Прошу.
― Это такая драма, профессор. Это так ужа-сно.
― Я просто не знаю, что мне делать. Помогите, профессор.
/* Похабная квартирка. Но до чего хорошо */
― Похабная квартирка. Но до чего хорошо. А на какого чёрта я ему понадобился?
Неужели же жить оставит? Вот чудак. Да ведь ему только глазом мигнуть, он таким бы псом обзавёлся, что ахнуть.
А может, я красивый? Видно, моё счастье. А сову эту мы разъясним.
― Одевайтесь.
― Клянусь, профессор, этот Мориц. Это моя единственная страсть. Он карточный шулер. Его знает вся Москва.
Он не может пропустить ни одной гнусной модистки! Ведь он так дьявольски молод!
― Я вам, сударыня, вставлю яичники обезьяны.
― Как? Неужели, профессор, обезьяны?
― Да.
― А когда же операция?
― От Севильи до Гренады В тихом сумраке ночей. В понедельник. Ляжете в клинику утром, мой ассистент приготовит вас.
― Нет, я не хочу в клинику. А нельзя ли у вас, профессор?
― Нельзя. Видите ли, я у себя делаю операцию лишь в крайних случаях. Это слишком дорого стоит. 50 червонцев.
― Я согласна.
― Договорились.
― До свидания, профессор.
/* Первое явление Швондера */
― Посторонние в доме есть?
― Нет.
― А где профессор?
― Там.
― Вы ко мне?
― Спокойно, товарищ.
Швондер с товарищами хотят экспроприировать комнату
― Мы к вам, профессор, и вот по какому делу.
― Вы напрасно, господа, ходите без калош. Во-первых, вы простудитесь.
А во-вторых, вы наследите мне на коврах. А все ковры у меня персидские.
― Во-первых, мы не господа.
― Во-первых, вы мужчина или женщина?
― Какая разница, товарищ? Я женщина.
― В таком случае, вы можете остаться в кепке.
― А вас, милостивый государь, попрошу сняты ваш головной убор.
― Я вам не милостивый государь.
― Вопрос стоял об уплотнении.
― А вам известно, что постановлением от 12.04.24-го я освобождён от какого-либо уплотнения?
― Известно. Но общее собрание жильцов нашего дома, рассмотрев ваш вопрос
― пришло к заключению, что в общем и целом вы занимаете чрезмерную площадь.
― Совершенно чрезмерную.
― Вы один живёте в 7-ми комнатах.
― Живу и работаю в 7-ми комнатах.
― И желал бы иметь 8-ю! Она мне необходима под библиотеку.
― 8-ю? Вот здорово.
― Это неописуемо.
― Извините, профессор, но общее собрание жильцов нашего дома просит вас добровольно, в порядке трудовой дисциплины отказаться от столовой.
― Столовых нет ни у кого в Москве.
― Даже у Айседоры Дункан.
― А также и смотровой. Кстати, смотровую можно соединить с кабинетом.
― Вполне.
― Правильно, товарищи?
― И где же я должен принимать пищу?
― В спальне.
― Очень возможно, что Айседора Дункан так и делает. Может быть, она в кабинете обедает, а в ванной режет кроликов. Может быть. Но я не Айседора Дункан. Я буду обедать в столовой, а оперировать в операционной. Передайте это общему собранию. А мне предоставьте возможность принимать пищу там, где её принимают все нормальные люди.
А не в передней и не в детской!
― Тогда, профессор, ввиду вашего упорного противодействия мы подадим жалобу в высшие инстанции.
/* Звонок другу. Вернее, пациенту. Петру Александровичу */
― Одну минуточку. Я вас прошу подождать. Петра Александровича, пожалуйста. Профессор Преображенский.
― Пётр Александрович? Очень рад, что вас застал. Благодарю вас, здоров. Пётр Александрович, ваша операция отменяется. Равно, как и все другие операции.
Я прекращаю работу в Москве и вообще в России. Сейчас ко мне вошли четверо. Среди них одна женщина, переодетая мужчиной двое мужчин, вооружённых револьверами. И терроризировали меня!
― Позвольте, профессор.
― В таких условиях я не только не могу, но и не имею права работать.
― Поэтому я прекращаю свою деятельность, закрываю свою квартиру и уезжаю в Сочи. Ключи могу передать Швондеру. Пусть он оперирует.
― Передайте трубку Швондеру.
― Будьте любезны, сейчас с вами будут говорить.
― Да, я слушаю. Председатель домкома Швондер. Так. Так мы же действовали по правилам. Так. У профессора и так исключительное положение. Мы знаем о его работах. Целых 5 комнат хотели оставить.
― Это какой-то позор.
― Если бы сейчас была дискуссия, я доказала бы Петру Александровичу.
― Виноват, вы сию минуту хотите открыть дискуссию?
― Я понимаю вашу иронию, профессор.
Мы сейчас уйдём, но я как заведующий культотделом нашего дома.
― Заведующая.
― Заведующая.
. Предлагаю вам взять несколько журналов в пользу детей Германии. По полтиннику штука.
― Нет, не возьму.
― Но почему вы отказываетесь?
― Не хочу.
― Вы не сочувствуете детям Германии?
― Сочувствую.
― А, полтинника жалко?
― Нет.
― Так почему же?
― Не хочу.
― Знаете ли, профессор, если бы вы не были европейским светилом и за вас не заступились бы самым возмутительным образом вас следовало бы арестовать.
― За что?
― А вы не любите пролетариат.
― Да, я не люблю пролетариат. Зина, подавай, голубушка, обед. Вы позволите, господа?
Профессор Пребраженский и доктор Борменталь обедают
/* Обед. Не читайте советских газет! */
― Доктор Борменталь, оставьте икру в покое, умоляю вас. И послушайте моего доброго совета, налейте не английской а обыкновенной русской водки.
― Ново-благословенная?
― Бог с вами, голубчик. Дарья Петровна сама отлично готовит водку.
― Не скажите, Филипп Филиппович все утверждают, что новая очень приличная, 30 градусов.
― А водка должна быть в 40 градусов, а не в 30, это во-первых. А во-вторых, Бог знает, чего они туда плеснули.
― Вы можете сказать, что им придёт в голову?
― Всё что угодно.
― И я того же мнения.
― А теперь, Иван Арнольдович, мгновенно вот эту штучку. Если вы мне скажете, это плохо, вы мой кровный враг на всю жизнь. Это плохо? Плохо? Ответьте, уважаемый доктор.
― Это бесподобно.
― На, получай.
― Пса в столовой прикармливаете, потом его отсюда калачом не выманишь.
― Ничего, бедняга наголодался.
Еда, Иван Арнольдович, штука хитрая. Есть надо уметь.
А представьте себе, что большинство людей есть вовсе не умеют.
Нужно не только знать, что есть, но и когда, как, и что при этом говорить.
― А если вы заботитесь о своём пищеварении, мой добрый совет:
. не говорите за обедом о большевизме и о медицине.
― И, Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.
― Да ведь других нет.
― Вот никаких и не читайте. Я произвёл 30 наблюдений у себя в клинике. И что же вы думаете?
Те мои пациенты, которых я заставлял читать «Правду» теряли в весе.
Мало этого, пониженные коленные рефлексы, скверный аппетит и угнетённое состояние духа. Да.
/* Песня «Суровые годы уходят» */
Суровые годы уходят
В борьбе за свободу страны,
За ними другие приходят
Они будут тоже трудны.
― Зинуша, что это значит?
― Опять общее собрание сделали.
― Опять? Ну теперь, стало быть, пошло. Пропал дом. Всё будет как по маслу.
Вначале каждый вечер пение, затем в сортирах замёрзнут трубы потом лопнет паровое отопление и так далее.
/* Шарик слушает профессора, открыв рот */
― И почему это нужно, чтобы до сих пор ещё запирать калоши и приставлять к ним солдата, чтобы их кто-либо не стащил?
— Он бы прямо на митингах мог деньги зарабатывать. Первоклассный деляга.
― Почему убрали ковёр с парадной лестницы? Что, Карл Маркс запрещает держать на лестнице ковры? Где-нибудь у Карла Маркса сказано, что 2-й подъезд дома на Пречистенке нужно забиты досками, а ходить кругом, вокруг, через чёрный вход?
Кому это нужно? И почему это пролетарий не может снять свои грязные калоши внизу, а пачкает мрамор?
― Да у него ведь, Филипп Филиппович, и вовсе нет калош.
― Ничего похожего. На нём теперь есть калоши. И это калоши мои! Это как раз те самые калоши, которые исчезли с 18-го года.
Спрашивается, кто их попёр? Я? Не может быть. Буржуй Саблин? Сахарозаводчик Полозов? Да ни в коем случае.
Это сделали как раз вот эти самые певуны. Да хоть они бы снимали их на лестнице.
Какого чёрта убрали цветы с площадок? Почему электричество, дай Бог памяти, тухло в течение 20-ти лет 2 раза, в теперешнее время аккуратно гаснет 2 раза в день?
/* А что означает эта разруха? */
― Разруха, Филипп Филиппович.
― А что означает эта ваша разруха? Старуха с клюкой?
Ведьма, которая вышибла все стёкла, потушила все лампы?
Да её вовсе не существует, доктор. Что вы подразумеваете под этим словом? А это вот что.
/* Контрреволюционные вещи говорите, Филипп Филиппович */
― Мерси. Я вам сегодня вечером не нужен, Филипп Филиппович?
― Нет, благодарю вас. Мы сегодня ничего делать не будем. Во-первых, кролик издох. А, во-вторых, в Большом «Аида».
А я давно не слышал, помните дуэт? Ко второму акту поеду.
― Как это вы успеваете, Филипп Филиппович?
― Успевает всюду тот, кто никуда не торопится.
Я за разделение труда, доктор. В Большом пусть поют, я буду оперировать.
И очень хорошо. И никаких разрух.
/* Шарик пытается понять, за что ему такое счастье. */
― Я красавец. Быть может, неизвестный собачий принц. Инкогнито.
Очень возможно, что бабушка моя согрешила с водолазом.
То-то я смотрю, у меня на морде белое пятно. Откуда, спрашивается?
— От Севильи до Гренады
В белом сумраке ночей
Раздаются серенады.
― Ой, ну что ты как демон пристал? Подожди, ну она же войдёт. Ну что ты, как будто тебя омолодили!
― Нам это ни к чему! До чего ж ты огненная!
― Вон, вон! Бессовестный! Поленом сейчас, чтоб не подсматривал!
― Я нарочно не убрала, Филипп Филиппович, чтобы вы полюбовались. Вы мордой потычьте в сову, чтобы он знал, как вещи портить.
― Зачем ты, свинья, сову разорвал, а? Мешала она тебе? Мешала, я тебя спрашиваю? Зачем профессора Мечникова разбил?
― Его нужно хоть раз хлыстом отодрать, а то он совсем избалуется. Вы посмотрите, что он с вашими калошами сделал, Филипп Филиппович.
― Не надо никого и никогда драть, запомни это раз и навсегда. На человека и на животное можно действовать только внушением. Мясо ему давали?
― Господи, да он весь дом обожрал. Удивляюсь, как он не лопнет.
― Ну пусть себе ест на здоровье.
― Доктор Борменталь не звонил? Убийства не было?
― Нет. Сову сегодня же отправить чучельнику. Кроме того, вот тебе 8 рублей и 16 копеек на трамвай. Съезди к Мюру и купи хороший ошейник. Ну, чем тебе профессор Мечников помешал? Хулиган.
/* Шарик теперь гуляет в ошейнике */
― Молодец. Умница. Хорошая собачка. Ну куда ты побежал? Иди скорей сюда. Куда ты побежал? Иди сюда. Иди скорей, иди.
Зарождение нового человека
/* Наконец подходящее убийство! Клим Чугункин послужит науке */
― Ножом в сердце? Отлично. Сейчас же везите, сейчас же.
Зина! Дарью Петровну к телефону, записывать. Никого не принимать. Переодевайся, ты мне нужна.
/* Шарика хитростью заманивают в операционную */
― Тише, пойдём, вот, пойдём. Ну куда же ты, Шарик? Шарик. Ну пойдём, не бойся.
― Сними ошейник, только не волнуй его. Доктор, скорее эфир.
― Можно мне уйти, Филипп Филиппович?
― Можешь.
/* Профессор ругается во время операции. Это у него привычка такая. */
― Перестаньте. Переворачивайте его. Быстрее. Трепан.
― Пульс резко падает.
― Колите.
― В сердце?
― Что Вы спрашиваете? Он уже 5 раз бы у вас умер. Колите.
― Живёт, но еле-еле.
― Хватит рассуждать: живёт, не живёт. Гипофиз давайте.
― 10 минут.
― Умер, конечно?
― Нитевидный пульс.
― Шейте.
― Зина, свежее бельё и ванну. А? Черт возьми, смотри, живой. Но всё равно издохнет. Жаль пса, хороший был, ласковый. Хотя и хитрый.
/* А Швондер заседает в домкоме. По разным вопросам. */
― Промчалися красные грозы
― Победа настала кругом.
― Утрите суровые слёзы
― Пробитым в боях рукавом.
Пациент выжил. Результаты поразительные
― Знакомьтесь, коллега.
― Профессор по кафедре кожных болезней Василий Васильевич Бундарёв.
― И директор московского Ветеринарно-показательного института
― Николай Николаевич Персиков.
― Здравствуйте.
― Прошу.
― Начинайте, доктор.
― Я просто теряюсь. Ей- богу, сойти с ума.
― Начинайте, начинайте.
― 23-го декабря произведена первая в Европе операция по методу профессора Преображенского. Под хлороформенным наркозом удалены семенные железы и гипофиз собаки и вместо них пересажены железы и гипофиз, взятые от скончавшегося мужчины. Показания к операции: постановка опыта для выяснения вопроса о приживаемости гипофиза и о его влиянии на омоложение. Оперировал профессор Преображенский, ассистировал доктор Борменталь.
― Интересно. Ну и что?
― Да, и каковы результаты?
― Прошу. Доктор.
― Прошу, господа.
― Странно.
/* Слухи гуляют один краше другого. Народ резвится */
― Говорят, здесь марсиане поселились.
― Какие к чёрту марсиане. Вот, чёрным по белому от 7-го января:
«Слухи о марсианах в Обуховском переулке распущены торговцами Сухаревки, они будут строго наказаны». Понятно?
― Так чего вы здесь торчите?
― Чёрт его знает.
/* Профессор Преображенский и доктор Борменталь радуются. Абырвалг!*/
― Когда я опубликую эту работу, я отмечу, что без вас я не справился бы.
― О, это неважно. А впрочем, спасибо.
― Ловите его!
― Профессор, он встал на ноги!
― Однако, как быстро он набирает вес.
― 25 килограммов.
― Так жрёт ведь вдвое против прежнего.
― Включите фонограф.
― Это феноменально.
― Может, он есть хочет?
― Принесите, пожалуйста.
― Профессор, на наших глазах происходит чудо.
― А вы знаете, что такое «абырвалг»? Это. ГЛАВРЫБА, коллега, только наоборот. Это ГЛАВРЫБА.
― Доктор, нашатырный спирт.
― Профессор, у него отвалился хвост.
/* Митинг во славу науки. Стихи о прекрасном будущем */
― Быть может, на долгие века запомнит человечество это наследие доставшееся науке от эпохи военного коммунизма.
Пусть из этих живущих отдельной жизнью желёз будут созданы особые рабочие станки специальные фабрики по омоложению и исправлению живых людей!
/* Филипп Филиппычу не до приема. Шарик начал развиваться не туда */
― Нет, нет, нет, приёма не будет.
― Не могу.
― Чёрт-те что, 82 звонка. Словно с ума сошли!
― Иван Арнольдович, я прошу вас.
― Извините, я корреспондент «Вечерней газеты». Извините, спасибо.
― Простите, доктор.
― Я прошу извинения, но сегодня приёма не будет.
― Профессор.
― Профессор каждому сообщит о времени приёма.
― Извините, но сегодня никак нельзя, извините, пожалуйста.
― Примус. Признание Америки. МОСКВОШВЕЯ. Примус.
Пивная. Ещё парочку. Пивная. Ещё парочку.
Пивная. Ещё парочку. Пивная. Ещё парочку.
МОСКВОШВЕЯ, МОСКВОШВЕЯ. Пивная. Ещё парочку.
Буржуи, буржуи.
Не толкайся, подлец, слезай с подножки. Я тебе покажу, твою мать!
― Примус. Признание Америки.
МОСКВОШВЕЯ, МОСКВОШВЕЯ, МОСКВОШВЕЯ.
Примус. Пивная.
/* Филипп Филиппыч все понял. А Иван Арнольдович пока нет */
― Я должен признать свою ошибку. Перемена гипофиза даёт не омоложение, а полное очеловечивание.
― От этого ваше изумительное, потрясающее открытие не становится меньше.
― МОСКВОШВЕЯ. Я тебе покажу, твою мать. МОСКВОШВЕЯ.
― МОСКВОШВЕЯ. Да, да, дорогой доктор, МОСКВОШВЕЯ.
― Примус.
― Я вас прошу, Иван Арнольдович, купите ему штаны и пиджак.
/* Пресса нагнетает. Слухи множатся */
― «Удивительное явление».
«Недавно в Обуховском переулке родился ребёнок, который играет на скрипке».
«Только с помощью современных средств медицины он смог появиться на свет».
«На нашем снимке профессор Ф.Ф. Преображенский, делавший кесарёво сечение матери».
― Кесарево.
― Ну, кесарево.
― Так это ж доктор Борменталь.
― А ну.
― Истинно вам говорю, 4-го мая 1925 года Земля налетит на небесную ось.
― Это точно говорю. Точно.
― Господи.
/* Шарик говорит, но лучше б молчал. Сочувствуем Филипп Филиппычу */
― Он понимает, Филипп Филиппович, он понимает. С каждым днём в нём просыпается сознание. Профессор, Шарик разовьется в чрезвычайно высокую психическую личность.
― Вы думаете?
― Что с вами, Филипп Филиппович?
― Такой кабак мы с вами наделали с этим гипофизом, что прямо хоть из квартиры беги. Я вас очень попрошу, дорогой Иван Арнольдович, переезжайте ко мне на время, а то я с ним не справлюсь.
― Пошли, товарищи.
― Изумительный опыт профессора Преображенского раскрыл одну из тайн человеческого мозга.
Отныне загадочная функция гипофиза разъяснена! Она определяет человеческий облик.
Новая область открывается науке: без реторты Фауста создан гомункул.
Скальпель хирурга вызвал к жизни новую человеческую единицу.
Заседание Научного сообщества. Бенефис нового человека
/* Тут идет блистательное соло на балалайке */
― Филипп Филиппович, может, достаточно?
― Эх, говори Москва, разговаривай Рассея!
Эх, яблочко, да с голубикою
Подходи, буржуй, глазик выколю.
Глазик выколю, другой останется
Чтоб видал, говно, кому кланяться.
/* Профессор Преображенский падает в обморок. Ему нехорошо */
― Филипп Филиппович, что с вами?
― Филипп Филиппович! Профессор!
― Несчастье-то какое.
― Пульс, пульс проверьте. Нашатырный спирт.
― Откройте окна, откройте окна!
― Он ещё танцует?
― Танцует.
― «Никаких сомнений нет в том, что это его незаконнорожденный (как выражались в гнилом буржуазном обществе) сын».
«Вот как развлекается наша псевдоучёная буржуазия». «7 комнат каждый умеет занимать до тех пор, пока блистающий меч правосудия не сверкнул над ним красным лучом.
Швондер»
Шарик начал развиваться в новую личность
― Чёрт знает что такое.
Светит месяц, светит ясный.
― Светит. Чёрт, пристала эта мелодия.
Зина, скажи ему, что уже 5 часов. Чтоб прекратил. Да. И позови его сюда, пожалуйста.
/* Разговор профессора Преображенского с Шариковым. Не сметь называть Зину Зинкой! */
― Я, кажется, 2 раза уже просил не спать на полатях в кухне. Тем более днём.
― Воздух в кухне приятнее.
― Что это за гадость? Я говорю о галстуке.
― Чем же «гадость»? Шикарный галстук. Дарья Петровна подарила.
/Утесняете, папаша! Какой я вам папаша? /
― Что-то вы меня больно утесняете, папаша.
― Что?! Какой я вам папаша! Что это за фамильярность? Называйте меня по имени-отчеству.
― А, уж конечно, как же, какие уж мы вам товарищи! Где уж. Мы понимаем-с! Мы в университетах не обучались. В квартирах по 15-ти комнат с ванными не жили. Только теперь пора бы это оставить. В настоящее время каждый имеет своё право.
― Пальцами блох ловить! Пальцами! Не понимаю: откуда вы их только берёте?
― Да что ж, развожу я их, что ли? Видно, блохи меня любят.
Но нету время рыдать, рыдать, когда
сменим мы стремя на сталь, на сталь труда.
На все вопросы один, один ответ
И никакого другого нет.
Шариков получает имя и документы
― Но позвольте узнать, как же я вас пропишу? У вас же нет ни имени, ни фамилии.
― Это вы несправедливо. Имя я себе совершенно спокойно могу избрать. Пропечатал в газете и шабаш.
― И как же вам угодно именоваться?
― Полиграф Полиграфович.
― Ну ладно, не валяйте дурака, я с вами серьезно разговариваю.
― Что-то не пойму я. Мне по матушке нельзя, плевать нельзя. А от вас только и слышу: «Дурак, дурак». Видно только профессорам разрешается ругаться в РэСэФэСэРе, а?
― Извините. Мне ваше имя показалось странным. Где вы только откопали такое?
-Домком посоветовал. По календарю искали. Какие тебе, говорят? Я и выбрал.
― Зина, из смотровой календарь, пожалуйста.
― Ни в каком календаре ничего подобного быть не может.
― Довольно удивительно, когда у вас в смотровой висит.
― Пожалуйста.
― Ну и где?
― Да вот. 4-го марта празднуется.
― Да, действительно. В печку его. Сейчас же.
― А фамилию, позвольте узнать?
― Фамилию? Я согласен наследственную принять.
― А именно?
― Шариков.
. Как говорит товарищ Троцкий в своих многочисленных трудах.
Построение социалистического общества
вполне обеспечено и с точки зрения международной.
В капиталистическом мире противоречия классовые и межгосударственные будут нарастать.
Запомни это навсегда.
Классовые бои между пролетариатом и буржуазией.
/* ДокУмент? Будет тебе докУмент. Профессор пишет бумагу, Швондер хамит */
― Ну и что там писать?
― Что же, дело несложное.
― Пишите удостоверение, гражданин профессор. Что так, мол, и так предъявитель сего, действительно, Шариков Полиграф Полиграфович.
Зародившийся, мол, в вашей квартире.
― Вот чёрт! Глупее ничего себе и представить нельзя. Ничего он не зародился, а просто. ну, одним словом.
― Это ваше дело. Зародился или нет.
― В общем и целом вы ведь делали опыт, профессор. Вы и создали гражданина Шарикова.
― И очень просто.
― Я бы вас очень просил не вмешиваться в разговор. И вы напрасно говорите «и очень просто». Это очень не просто.
― Как же мне не вмешиваться?
― Довольно странно, профессор, как это вы документы называете идиотскими.
Я не могу допустить пребывания в доме бездокументного жильца да ещё не взятого на воинский учёт милицией. А вдруг война с империалистическими хищниками?
/* На учет встану, а воевать не пойду никуда */
/* Потоп в квартире Филипп Филиппыча */
― Клянусь вам, доктор, я измучился за эти 2 недели больше, чем за последние 14 лет.
― Стой, ворюга!
― Да пусти его.
― Удавлю, гад! Куда?
― Я сколько раз приказывал, чтобы котов не было. Где он?
― Да здесь он, окаянный чёрт, в ванной.
― Иван Арнольдович, успокойте пациентов, пожалуйста. Открыть сию минуту!
― Убью на месте!
― Здесь, здесь кот.
― Сию же минуту извольте выйти отсюда. Зачем вы заперлись? Какого чёрта? Я не слышу, закройте воду.
― Да закройте же воду.
― Закрой воду, дурак!
― Я не понимаю, что он сделал?
― Вот он.
/* Шариков закрылся в туалете */
― Вы с ума сошли? Почему вы не выходите?
― Защёлкнулся я.
― Ну откройте замок.
― Что вы, замков никогда не видели?
― Да не открывается, окаянный!
― Там пупочка такая есть.
― Там пупочка есть.
― Нажмите её книзу.
― Вниз надо.
― Вниз нажимайте, вниз.
― Ни пса не видно!
― Лампу зажгите! Он взбесился.
― Собака.
― Да котяра проклятый лампу раскокал а я стал его, подлеца, за ноги хватать, кран вывернул, а теперь найти не могу!
/* Странницы навещают квартиру профессора крайне невовремя */
― Господи Иисусе, прости нас, грешных.
― Что вам надо?
― Со Пскова я, странница. Пришла собачку говорящую посмотреть.
― Прошу вас.
― Она со Пскова.
― Прошу, прошу.
/* Профессор пока держится. Но уже из последних сил */
― Дарья Петровна, я ж просил вас.
― Но, Филипп Филиппович, ну они целый день ходят и ходят!
― Скорей, Фёдор!
― Сейчас лампу возьму.
― Фёдор, скорее!
― Иду, иду.
― Фёдор, ну что там?
― Филипп Филиппович, надо открывать.
― Пусть разойдётся, отсосём из кухни.
― Открывай!
― Господи.
― Еле заткнул. Напор большой.
― Где он?
― Там. Боится выходить.
― Бить будете, папаша?
― Идиот.
― Ты что это, леший, её по всей квартире гоняешь! Набирай вон в миску.
― Да что в миску, она в парадное вылезет.
― Ой, дурак. Дурак.
― Сегодня приёма не будет.
― У нас несчастье, труба лопнула.
― Нет, нет, сегодня никак не получится. Сегодня никак.
― Зина, Зина, отсюда вытирайте!
― Она сейчас на парадную потечёт. Ну что же вы?
― Уберу сейчас.
― Я кружками вычерпаю.
― Хорошо, ладно. Сегодня никак не получится. Нет, завтра, в другой день.
― Иван Арнольдович, идите в спальню, я вам туфли дам.
― Ничего, Филипп Филиппович, какие пустяки.
― О Господи.
― Оденьте калоши.
― Да всё равно уже ноги мокрые.
― Ах ты, Боже мой.
― До чего вредное животное.
― Это кого вы имеете в виду, позвольте вас спросить?
― Кота я имею в виду. Такая сволочь.
― Я не видел более наглого существа, чем вы. И когда вы кончите гоняться за котами? Дикарь.
― Дух императора, скажи, долго ли продержатся у власти большевики?
― Тише, господа, это интересно.
Обед в квартире профессора Преображенского
― Нет, нет, нет, нет, извольте заложить салфетку.
― Ну что, ей-богу.
― Я не позволю вам есть, пока вы не заложите салфетку.
― Я водочки выпью.
― А не будет вам?
― Вам жалко?
― Я ещё водочки выпью.
― Ну-с, что мы с вами предпримем сегодня вечером?
― В цирк пойдём, лучше всего.
― Я бы на вашем месте хоть раз в театр сходил.
― В театр я не пойду.
― Икание за столом у других отбивает аппетит.
― А почему, собственно, вам не нравится театр?
― Да дурака валяние. Разговаривают, разговаривают. Контрреволюция одна.
― Вы бы почитали что-нибудь, а то знаете ли.
― Уж и так читаю, читаю.
― Зина, убирай, детка, водку.
― Так что же вы читаете? Робинзона Крузо?
― Эту. как её, переписку Энгельса с этим. Как его дьявола? с Каутским.
― Позвольте узнать, что вы можете сказать по поводу прочитанного?
― Да не согласен я.
― Что, с Энгельсом или с Каутским?
― С обоими.
― Это замечательно, клянусь Богом.
― Да, и что вы можете со своей стороны предложить?
― Да что тут предлагать? А то пишут, пишут. Конгресс, немцы какие-то. Голова пухнет! Взять всё, да и поделить.
― Так я и думал, именно это я и полагал.
― А вы и способ знаете?
― Да какой тут способ. Дело нехитрое. А то что ж: один в 7-ми комнатах расселился, штанов у него 40 пар, а другой по помойкам шляется, питание ищет.
― Хорошенькое дело! Это за что такое?
― За кран и за кота!
― Филипп Филиппович.
― Зарубите себе на носу, что вы должны молчать и слушать, молчать и слушать, что вам говорят! Учиться и стараться стать хоть сколько-нибудь приемлемым членом социального общества.
― Кстати, какой негодяй снабдил вас этой книжкой?
― У вас все негодяи. Ну что ж, ну Швондер дал, чтоб я развивался.
― Я вижу, как вы развиваетесь после Каутского. Зина!
― Зина!
― Зина!
― Там, в приёмной. Она в приёмной?
― В приёмной. Зелёная, как купорос.
― Да. Зелёная книжка.
― Ну, сейчас палить. Она ж казённая, с библиотеки!
― Иван Арнольдович, покорнейше прошу, пива Шарикову не предлагать.
В цирке
/* Сеанс пролетарской магии без последующего разоблачения, зато с разрешения месткома */
Уважаемая публика!
Честь имею представить вам знаменитую прорицательницу мадемуазель Жанну из Парижа и Сицилии! Мадемуазель угадывает прошлое, настоящее и будущее! А равно и семейные тайны.
Сделай загадочное лицо, дура.
Мадемуазель Жанна!
Однако не следует думать, что здесь какое-то колдовство или чудо.
Ничего подобного! Ибо чудес не бывает. Как это доказал наш профессор Преображенский.
Всё построено на силах природы с разрешения месткома и культпросветкомиссии.
И представляет собой виталлопатию!
На основе учения индийских йогов, угнетаемых английским империализмом.
Прошу вопросы, товарищи.
― Какое самое главное событие в моей жизни?
― Впереди.
― Самое главное событие в вашей жизни у вас впереди.
/* I have a cunning plan. Профессор ищет решение */
― Ей-богу, решусь.
― Чёрт.
Суровые годы уходят
Борьбы за свободу страны.
За ними другие приходят
Они будут тоже трудны.
― Нахал.
― Борменталь! Борменталь!
― Нет, уж вы меня по имени и отчеству, пожалуйста, называйте.
― Ну и меня называй по имени и отчеству.
― Нет. По такому имени и отчеству в моей квартире я вас не разрешу называть. Если угодно, я и доктор Борменталь будем называть вас господин Шариков.
― Я не господин. Господа все в Париже.
― О, Швондера работа.
― Хорошо, я сегодня же помещаю в газетах объявление и, поверьте, я найду вам комнату.
― Ну да, такой дурак я, чтобы съехал отсюда.
― Как?!
― Ну, знаете, вы не нахальничайте, месье Шариков.
― Вот, член жилищного товарищества, и мне определённо полагается жилплощадь у ответственного съёмщика Преображенского в 16 квадратных аршин. Благоволите.
― Нет, я этого Швондера в конце концов застрелю.
― Филипп Филиппович.
/* Шариков нашел друзей. И привел в квартиру */
― Эх, говори, Москва, разговаривай, Рассея!
― Давай, давай, ребята.
― Что случилось?
― А, етит твою мать, профессор!
― Иди сюда, выпей с нами.
― Кто они такие?
― Они? Они хорошие. Они будут у меня ночевать.
― Иван Арнольдович, позвоните в 45-е отделение милиции. Будьте добры.
― Вон отсюда.
― Борменталя самого надо сдать в 45-е отделение милиции.
― Он у тебя без прописки живёт.
― Кто украл 2 червонца?
― Я не брал.
― А кто же? Кто, кроме вас?
― Я не один в доме живу.
― Может, Зинка взяла?
― Я?!
― Не беспокойся, Зинуша.
― В ванную его.
/* Я московский студент, а не Шариков */
― Филипп Филиппович, я никогда не забуду, как я полуголодным студентом явился к вам, и вы приютили меня на кафедре. Поверьте мне, для меня вы гораздо больше, чем профессор, учитель.
― Спасибо вам. Голубчик, я иногда ору на вас на операциях. Вы уж простите мне мою старческую вспыльчивость. В сущности, ведь я так одинок.
От Севильи до Гренады.
― Филипп Филиппович, я, конечно, не могу давать вам советы, но. Посмотрите на себя, вы совсем замучились, ведь так нельзя же больше работать.
― Абсолютно невозможно.
От Севильи до Гренады
В тихом сумраке ночей.
Чёрт знает что такое.
― Значит, теперь вы будете ждать, пока удастся из этого хулигана сделать человека?
― Иван Арнольдович, скажите, я понимаю что-нибудь в анатомии и физиологии?
― Филипп Филиппович, ну что вы спрашиваете.
― Ну так вот-с, будущий профессор Борменталь, сделать из него человека никому не удастся.
И не спрашивайте. Я 5 лет выковыривал придатки из мозгов. Вы знаете, какую колоссальную работу проделал. Уму непостижимо! И спрашивается, зачем? Чтобы в один прекрасный день милейшего пса превратить в такую мразь, что волосы становятся дыбом?
― Исключительное что-то.
― Совершенно с вами согласен.
― Вот, доктор, что происходит, когда исследователь вместо того, чтобы
идти параллельно и ощупью с природой, форсирует вопрос и приоткрывает завесу.
Вот тогда нате вам Шарикова, ешьте его с кашей!
― Филипп Филиппович, а если бы мозг Спинозы?
― А на какого дьявола, спрашивается? Объясните мне, пожалуйста.
Зачем нужно искусственно фабриковать человека, когда любая баба может его родить когда угодно.
― Филипп Филиппович.
― Нет, не спорьте, пожалуйста, не возражайте, Иван Арнольдович.
Теоретически это интересно. Физиологи будут в восторге. Москва беснуется.
Ну а практически что? Кто теперь перед нами, кто?
― Исключительный прохвост.
― Но кто он? Клим. Клим Чугункин. 2 судимости, алкоголизм, «всё поделить», хам и свинья. Да. Я заботился совсем о другом. Об евгенике, об улучшении человеческой природы. А что получил? Неужели вы думаете, что я из-за денег занимаюсь этим омоложением? Я ж всё-таки учёный.
― Нет, нет, ни в коем случае. Я не позволю вам этого. Мне 60, и я имею право вам советовать. На преступление не идите никогда, против кого бы оно ни было направлено. Доживите до старости с чистыми руками.
― Помилуйте, Филипп Филиппович, да ежели его ещё обработает этот Швондер, что же из него получится? Боже, я только теперь начинаю понимать, что может выйти из нашего Шарикова.
― Ага, теперь поняли? А я это понял через 10 дней после операции.
Так вот, этот Швондер и есть самый главный дурак! Он сейчас всячески старается натравить его на меня, не понимая, однако, что если кто- нибудь, в свою очередь, натравит Шарикова на самого Швондера, от него останутся только рожки да ножки.
/* Шариков заходит все дальше. Близится финал. */
/* Швондер тоже попал. И то ли еще будет */
― Учти, Егоровна, если будешь жечь паркет в печке, всех выселю. Всё.
― Слушаю вас.
― Простите, вы не знаете, где сейчас находится гражданин Шариков?
― А что, его нет дома?
― Исчез. Почему я, осёл, не запер дверь на ключ?
― Воображаю, что будет твориться на улице. Воображаю.
― А он у меня ещё 3 рябиновых водки украл и 3-50 занял.
― Так вам и надо. Ведь знали ж, кто он такой.
― Знали, знали. Не надо было собак приводить в дом с улицы.
― Надо срочно в милицию заявить.
Новый человек нашел себя и свое место
― Я, Филипп Филиппович, на должность поступил.
― Бумагу дайте.
― «Предъявитель сего товарищ Шариков Полиграф Полиграфович действительно состоит заведующим подотделом очистки города Москвы от бродячих животных (котов и прочих) в отделе МКХ».
― Кто же вас устроил? А впрочем, я догадываюсь.
― Ну да, Швондер.
― Позвольте вас спросить: почему от вас так отвратительно пахнет?
― Ну что ж, пахнет. Известно, по специальности.
Вчера котов душили, душили, Душили, душили, душили, душили.
― Караул!
― Иван Арнольдович. Ничего не позволю себе дурного, Филипп Филиппович, не беспокойтесь.
― «Никогда этого не будет».
― Не будет!
― Да отпустите вы его, вы его задушите.
― Отпустите его, Иван Арнольдович.
/* Боменталь выходит уже из себя */
― Теперь имейте в виду следующее.
― Вы опять вернулись в квартиру Филиппа Филипповича.
― Да?
― А куда же мне ещё?
― Отлично. Чтобы быть тише воды, ниже травы. В противной случае за каждую безобразную выходку будете иметь дело со мной. Понятно?
― Понятно.
― Послушайте, что же вы делаете с этими убитыми котами?
― На польты пойдут. Из них белок делать будут на рабочий кредит.
Шариков привел себе невесту
/* Раненый в боях, ага */
― Заходи. Ну, смелее. Ну чего ты стоишь, заходи смелее. Раздевайся.
― Позвольте узнать?
― Я с ней расписываюсь. Это наша машинистка. Жить со мной будет. Борменталя надо выселить из приёмной, у него своя квартира есть.
― Прошу вас на минуточку ко мне в кабинет.
― И я пойду.
― Извините. Профессор побеседует с дамой, а мы уж с вами побудем здесь.
― Я не хочу!
― Нет, простите.
― Он говорил, что ранен в боях.
― Лжёт.
― Мне вас искренне жаль, но нельзя же так с первым встречным, только из-за служебного положения. Детка, это же безобразие.
― В столовке солонина каждый день. Угрожал, говорил, что красный командир.
Говорил, будешь жить со мной в роскошной квартире. Каждый день ананасы. Психика у меня, говорит, добрая. Я только котов ненавижу. Кольцо взял на память. Я отравлюсь!
― Но, но, но. Надо перетерпеть. Вы ещё так молоды.
― Шариков Отчего это у вас шрам на лбу, потрудитесь объяснить этой даме.
― Я на колчаковских фронтах ранен.
― Перестаньте.
― Погодите. Колечко позвольте.
― Ну ладно, попомнишь ты у меня. Я тебе завтра устрою сокращение штатов!
― Не бойтесь его! Я ему не позволю ничего сделать!
― Как её фамилия? Фамилия?
― Васнецова.
― Ежедневно сам буду справляться в очистке, не сократили ли гражданку Васнецову!
И если только узнаю, что сократили, я вас собственными руками пристрелю!
― У самих револьверы найдутся.
― Берегитесь!
/* Заведующий отделом подочистки */
Донос на Филипп Филиппыча сами знаете от кого
/* Стучать надо громче! */
― У вас боли, голубчик, возобновились?
― Нет, профессор, я вам очень признателен. Я к вам по другому делу, Филипп Филиппович.
― Хорошо, что мне непосредственно доложили.
― Вы позволите оставить это мне у себя? Или, может, вы, виноват, хотите, чтобы. дать законный ход делу?
― Извините, профессор, вы действительно очень уж презрительно смотрите на нас. Я.
― Извините, голубчик, извините. Я не хотел вас обидеть, не сердитесь. Он меня так задёргал.
/* Филипп Филиппыч наконец-то решился. Давно пора! */
― Завтра утром подашь.
― Здравия желаю, Полиграф Полиграфович.
― Обед в столовую подашь.
― Да что такое в самом деле! Что я, управы, что ли, не найду на вас? Я на 16-ти аршинах здесь сижу и буду сидеть!
― Убирайтесь из квартиры.
― Во! Не лезь, Борменталь.
― Доктор Борменталь! Доктор Борменталь! Доктор, что вы? Доктор Борменталь! Доктор Борменталь!
Волшебная сила врачебного искусства
― Ключ от парадной. Профессор просит вас никуда не уходить из квартиры.
Это не от недоверия к вам, просто кто-нибудь придёт, а вы не выдержите и откроете. Нам нельзя мешать, мы заняты.
― Это не от недоверия к нам. Они заняты, им мешать не надо.
/* И дверь операционной закрылась за Шариковым. Навсегда */
/* А хрен его знает, где твой начальник очистки */
― Где начальник очистки?
― А ты кто такой?
― Я председатель домкома Швондер.
― А хрен его знает, где твой начальник очистки. Сами его третий день ждём.
― Так.
Атавизм
/* Уголовная милиция и следователь. Благоволите открыть */
― Кто там?
― Уголовная милиция и следователь. Благоволите открыть.
― Где комната профессора?
― Что вам угодно, господа?
― У нас есть ордер на обыск и арест, в зависимости от результатов.
― А по какому обвинению, позвольте вас спросить, и кого?
― По обвинению профессора Преображенского, Борметаля, Зинаиды Буниной и Дарьи Ивановой в убийстве заведующего подотделом очистки МКХ Полиграфа Полиграфовича Шарикова.
/* Но позвольте, как же он служил в очистке? */
/* Он самый. Только, сволочь, опять обром. */
― Это он?
― Он самый. Только, сволочь, опять оброс.
― Он же говорил!
― Он и сейчас ещё говорит, но только всё меньше и меньше. Так что пользуйтесь случаем.
Наука ещё не знает способов обращать зверей в людей. Вот видите, я попробовал, он заговорил и начал обращаться в первобытное состояние.
― Атавизм.
― Атавизм? А.
― Неприличными словами не выражаться!
― Валерьянки ему. Это обморок.
― Вы видели, он натравил собаку.
― А Швондера я собственноручно спущу с лестницы, если он ещё раз появится в квартире профессора Преображенского.
― Прошу эти слова занести в протокол. Слышали, слышали? Прошу эти слова занести в протокол.
/* Ну и песня, на дорожку */
Эх, ты наша доля: мы вернулись с поля,
А вокруг гуляет недобитый класс.
Эх, скажи-ка, дядя, для народа ради
Никакая контра не уйдёт от нас.
Чу-чу-чу, стучат, стучат копыта
Чу-чу-чу, ударил пулемёт.
Белая гвардия наголову разбита
А Красную армию никто не разобьёт!
Белая гвардия наголову разбита.
И ведь что интересно.
Первое чтение пьесы «Собачье сердце» случилось во время собрания литераторов
На нем по странной неслучайности присутствовал агент ОГПУ.
Чему как бы учит нас текст фильма «Собачье сердце»
Боже вас сохрани, не читайте до обеда советских газет.
Но если других нет?
Вот никаких и не читайте. Читайте лучше ВильЯма нашего Шекспира.
Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь!
Понравился пост? Любите хорошие цитаты?
Тогда давайте не будем терять друг друга!
Оставайтесь на связи:
Зачесть все цытаты. (Иван Арнольдович, покорнейше прошу, пива Шарикову не предлагать. )
Песни из фильма (Суровые годы уходят в борьбе за свободу страны. )
Ссылки по теме
Присмотреть на Озоне:
Все произведения Михаила Афанасьевича Булгакова и по мотивам. Которые продают.
Книга + аудиокнига MP3. Собачье сердце. Повести и рассказы. Текст читает Борис Плотников.
Что-нибудь еще? Да, их есть у меня.
Убить дракона (Всех учили, но почему ты оказался первым учеником?)
Кин-Дза-Дза! (Дядя Вова, цапу надо крутить, цапу!)
Гараж (Не трогайте макака суматранского!)
Тот самый Мюнхгаузен (Присоединяйтесь, барон. Присоединяйтесь!)
Кавказская пленница (Простите, часовню тоже я развалил?)
А на посошок.
— Так вот вы где, Вас мне и надо. Вы съесть изволили Мою морковь!