на кухне меня никто не победит

Мы курсом правильным идём.

Эпиграф:
«Два чувства дивно близки нам.
В них обретает сердце пищу:
Любовь к родному пепелищу,
Любовь к отеческим гробам…»
А.С. ПУШКИН

Где, правда? Где, скажите Бог?
Забыты Истины простые!
Мы сбились с Главной… из дорог,
Вот от того… все люди… злые.

Друзей уж нет, кругом враги!
Славяне. друга дружку. режут!
Ты слышишь Дьявола шаги?
К возврату нет уже надежды!

Нет будущего. у баранов,
Нет будущего. у козлов!
Их всех угробят. поздно ль, рано,
Они – начинка… для гробов!

Мы – овцы! Твари… на убой,
Заложники… капитализма!
Эх, где ж. Ильич наш. дорогой?
И где… Дорога… Коммунизма?

…Проснулся я… опять… тот сон!
К стакану… с водкой… потянулся,
Мой мозг, что мыслей полигон?
Как я ещё… блин… не загнулся!

Кто мне диктует… это… всё?
Не уж то… сам… товарищ Пушкин?
Надо завязывать с питьём,
А то недолго. до Психушки!

Мы курсом правильным идём,
Сегодня новые идеи!
Идеям новым песнь поём,
Пока верёвки… нет на шее!

Мы не козлы! Козлы – немы!
А мы… чего-то… можем блеять!
Есть Свет на кухне среди Тьмы,
И есть ещё, во что нам… верить!

А в беленьких… халатах… кто?
Должно быть… ангелы… с тобою?
Что говорите? Ждёт. авто?
Прогулка. с Сашей. под Луною?

Ничто не вечно под Луной,
И даже… Нежного… рассказы,
Что он писал… всегда… бухой,
Воруя… у пАэтов… фразы! )))

Источник

Я всегда твердил, что судьба — игра

Я всегда твердил, что судьба — игра.
Что зачем нам рыба, раз есть икра.
Что готический стиль победит, как школа,
как способность торчать, избежав укола.
Я сижу у окна. За окном осина.
Я любил немногих. Однако — сильно.

Я считал, что лес — только часть полена.
Что зачем вся дева, раз есть колено.
Что, устав от поднятой веком пыли,
русский глаз отдохнет на эстонском шпиле.
Я сижу у окна. Я помыл посуду.
Я был счастлив здесь, и уже не буду.

Я писал, что в лампочке — ужас пола.
Что любовь, как акт, лишена глагола.
Что не знал Эвклид, что, сходя на конус,
вещь обретает не ноль, но Хронос.
Я сижу у окна. Вспоминаю юность.
Улыбнусь порою, порой отплюнусь.

Я сказал, что лист разрушает почку.
И что семя, упавши в дурную почву,
не дает побега; что луг с поляной
есть пример рукоблудья, в Природе данный.
Я сижу у окна, обхватив колени,
в обществе собственной грузной тени.

Моя песня была лишена мотива,
но зато ее хором не спеть. Не диво,
что в награду мне за такие речи
своих ног никто не кладет на плечи.
Я сижу у окна в темноте; как скорый,
море гремит за волнистой шторой.

Гражданин второсортной эпохи, гордо
признаю я товаром второго сорта
свои лучшие мысли и дням грядущим
я дарю их как опыт борьбы с удушьем.
Я сижу в темноте. И она не хуже
в комнате, чем темнота снаружи.

Источник

Григорий Остер. Вредные советы

Григорий Остер (р. 1947)
________________________

ВРЕДНЫЕ СОВЕТЫ
______________

Есть надёжный способ папу навсегда свести с ума:
Расскажите папе честно, что вы делали вчера.
Если он при этом сможет удержаться на ногах,
Объясните, чем заняться завтра думаете вы.

Г. Остер
Прощальный совет

Посмотрите, что творится
В каждом доме по ночам:
Отвернувшись к стенке носом,
Молча взрослые лежат.
Шевелят они губами
В беспросветной темноте
И с закрытыми глазами
Пяткой дергают во сне.
Ни за что не соглашайтесь
По ночам идти в кровать,
Никому не позволяйте
Вас укладывать в постель.
Неужели вы хотите
Годы детские свои
Провести под одеялом,
На подушке, без штанов?

От куренья можно маму
Отучить буквально за день,
Если утром сигареты
Окунуть в ночной горшок.

Например, у вас в кармане
Оказалась горсть конфет,
А навстречу вам попались
Ваши верные друзья.
Не пугайтесь и не прячьтесь,
Не пытайтесь убежать.
Не пихайте все конфеты
Вместе с фантиками в рот.
Подойдите к ним спокойно,
Лишних слов не говоря,
Быстро вынув из кармана,
Протяните им. ладонь.
Крепко руки им пожмите,
Попрощайтесь не спеша
И, свернув за первый угол,
Мчитесь быстренько домой,
Чтобы дома съесть конфеты.
Залезайте под кровать,
Потому что там, конечно,
Вам не встретится никто.

Если мальчик, обижая девочку,
Никакой вины своей не чувствует,
То она имеет право требовать,
Чтоб другой вину его заглаживал.

Руками никогда нигде
Не трогай ничего,
Не впутывайся ни во что
И никуда не лезь.
В сторонку молча отойди,
Стань скромно в уголке.
И тихо стой, не шевелясь,
До старости своей.

Источник

Светлана Светличная: «Отправляясь на кухню, я больше всего боялась встретить Дружинину»

— Светлана Афанасьевна, я не преувеличу, если скажу, что вы были самой известной блондинкой СССР. Но в ранних картинах у вас темные волосы.

— Да, по природе своей я темно-русая, и мой натуральный цвет сохранился на фотографиях времен начала учебы во ВГИКе и в первых киноролях. Здание института кинематографии образует с Киностудией имени Горького единый комплекс. Мы, студенты, часто бегали на кинопробы и сниматься в массовках. Однажды на студии я увидела фотографию некой польской актрисы. Она была такая же скуластенькая, как я, с голубыми глазами, но главное — блондинка! И тут меня осенило: вот то, чего не хватает в моем образе! Прямо со студии я побежала в парикмахерскую. Мастер осветлил волосы, и я вернулась в просмотровый зал. Села специально на первый ряд, чтобы быть на виду. Мимо ходили люди, бросали на меня любопытные взгляды, но никто не здоровался — не узнавали, так я изменилась! Тогда я стала сама окликать знакомых: «Привет, это я, Светлана». — «Ой, как ты хорошо выглядишь! А что ты с собой сделала?» В общем, я осталась очень довольна произведенным эффектом и поняла, что не ошиблась с цветом волос.

— Ваш муж Владимир Ивашов что сказал, когда увидел вас блондинкой?

— Володе понравилось. Но тоже без курьеза не обошлось. В тот день мы вернулись домой поздно, все уже спали. А утром Володина мама, Евдокия Николаевна, разбудила его в полнейшем возмущении — она решила, что сын привел ночевать другую женщину. Володя ей говорит: «Мама, это же Светка! Ты чего?!» Она выдохнула с облегчением: «Не узнала. Надо же, думаю, не успел жениться, а уже привел в дом какую-то блондинку!»

Родители Володи были просты­ми, скромными людьми. Сергей Лукья­нович трудился рабочим на авиазаводе, а Евдокия Ни­ко­лаевна была швеей. Она и мне в подарок сшила костюм — юбку и пиджачок из тонкой бирюзовой шерсти. Я носила его, наверное, лет десять, этот удобный и легкий костюм мне очень шел. Семья Ивашовых жила небогато, я бы даже сказала — стесненно, особенно если говорить о квадратных метрах. Одна комната на пятерых. Когда Володя привел меня из общежития, я там стала шестой. Спать укладывались так: мебель сдвигали к стенам, родители ложились на кровать, младшая дочь Галя — на сундук, который стоял у входа за шкафом. А нам и Юре, старшему брату Володи, стелили всем вместе на полу. Причем Володя всегда лежал в середине, разделяя нас с Юрой.

— Вы росли совсем в других условиях, за границей.

— Когда я родилась, папа уже был офицером. Помню его майорскую звезду, которой я страшно гордилась. Мне, ребенку, она казалась генеральской. После войны отец служил в Австрии, в Венгрии, в Германии, и всегда на хороших должностях при городской комендатуре — и мы, семья, всегда были с ним. Когда вернулись в СССР, папа уже был подполковником. И его назначили комендантом города Советска, бывшего Тильзита. А комендант — это фактически мэр. Жили мы безбедно. Но из меня никогда не растили принцессу. Правда, по части одежды баловали. Мама-модница прививала мне вкус к нарядам. У нее были собственные портнихи, которые могли воплотить любые наши фантазии. Я сама рисовала эскизы… Мама ходила в изысканных шляпах, хотя в те времена их практически никто не носил. Эта страсть передалась и мне… Ты видишь, я даже дома сижу в шляпе. Чувствую так себя защищенной. В Советске я ходила в школу в австрийской форме (потому что начинала учиться в Австрии), очень красивой. И фартук у меня был особенный, по маминому эскизу — в пышных оборках. Я считалась самой хорошенькой девочкой в школе, все говорили обо мне восторженно «наша Светочка», «наша девочка», «самая-самая…». Мама в школе работала зав­хозом, хотя, как жена коменданта города, в заработке не нуждалась. Ее просто упросили взять на себя материальное обеспечение школы, и она согласилась. К тому же так мама могла присматривать за нами — мной и братом Валерой. Мама была энергичным человеком и ни секунды не сидела без дела. Эта черта есть и во мне. Она, например, могла вдруг сказать: «А давайте шкаф переставим». Собирались папа, Валерка, я и двигали шкаф. Жили мы радостно — мама нас всегда заводила! Когда к нам приходили люди, восхищались: «Ой, как у вас красиво!» Я тоже люблю менять обстановку, а если такой возможности нет, просто меняю шляпку.

В школе мама взяла на себя и руководство самодеятельностью. Она любила театр, не пропускала ни одних гастролей столичных артистов. Вот и меня приучала к сцене. Я читала стихи, вела концерты, танцевала… Только петь сольно стеснялась — казалось, нет вокальных данных. А еще я занималась плаванием. При целлюлозно-бумажном комбинате был бассейн. Я даже побеждала в соревнованиях и получила разряд.

— А как решились ехать в Москву поступать в институт кинематографии?

Помню, когда Галя заболела ангиной, Игорь Ясулович, который был к ней неравнодушен, организовал нас ее навестить. Мы с однокурсниками собрали деньги, купили гостинцев и отнесли их Галке с бабушкой. Бабушку ее я запомнила простой русской женщиной, совсем не городской по своему виду и манерам. Она все сокрушалась, глядя на нас: «Ой, какие же вы голодные, давайте я вас покормлю!»

А мы и правда не шиковали, потому что многие из нас оказались вдали от дома и родителей — в общежитии. В комнату селили по три-четыре человека, туалет и кухня — одни на этаж. Душа в общежитии не было, мы ходили в баню. Иногда на кухне я сталкивалась со старшекурсницей Светланой Дружининой — она уже тогда интересовалась режиссурой. Я ее очень боялась. Светлана входила на кухню и сразу начинала командовать: «Так. Чье это? Быстро все тут убирайте». Мы безропотно подчинялись, да и сами старались побыстрее убраться с кухни. «Только бы Дружинину не встретить», — думала я всякий раз, отправляясь готовить.

Первое время Михаил Ильич Ромм на занятиях по мастерству не появлялся. Нас «разминал» его ассистент — замечательный педагог и человек Сан Саныч Бендер. Ну а когда мы познакомились с Роммом воочию, стали буквально часы считать до его лекций и занятий — такими они были интересными, глубокими и жизненными. Завидев его фигуру в коридорах ВГИКа, мы перешептывались: «Идет, идет!» Однажды Михаил Ильич зашел в аудиторию не один: «Знакомьтесь, это Жанна Прохоренко и Владимир Ивашов. Будете вместе учиться». Надо заметить, что Володя и Жанна в представлении не нуждались, на экраны уже вышла «Баллада о солдате». У меня же при виде Ивашова и вовсе перехватило дыхание, потому что в его героя Алешу Скворцова я была влюблена и мечтала именно о таком «принце» — в солдатской шинели.

— Вы что-то предпринимали, чтобы завоевать внимание вашего будущего мужа?

— Нет, я не из тех, кто делает первый шаг. Но я все время наблюдала за Володей и думала: вот бы с ним вдвоем сыграть какой-нибудь отрывок. В идеале, чтобы по сюжету был поцелуй. И такой отрывок нашелся. Я играла Марьянку, а Володя — юнкера Оленина в «Казаках» Льва Толстого, а там как раз поцелуи. Но когда на репетиции «момент истины» настал, я смутилась, испугалась, раскраснелась и не смогла свою мечту исполнить. Тогда Володя сказал режиссеру: «Ну не хочет она целоваться… Давайте пока пропустим эту сцену, а сыграем ее завтра». Мой дорогой деликатный Володя… Он был так воспитан: увидел, что я нервничаю, и выручил меня. На следующий день на репетиции постановщик сказал: «Так, начинаем с поцелуя!» Этот первый поцелуй я запомнила на всю жизнь — то прикосновение горячих мягких губ Володи… После репетиции он предложил проводить меня до общежития. И по дороге то брал меня за руку, то легонько обнимал, то целовал… И меня всю дорогу колотило от счастья. На прощание Володя тепло и просто сказал: «Ну все, пока, до завтра…» Мы как-то сразу стали друг другу родными.

Помню, Ивашов и Прохоренко, вернувшись из Америки, заявились в институт в джинсовых костюмах и широкополых ковбойских шляпах, чем произвели фурор. Это было в 1960 году, после фестиваля в Сан-Франциско, куда они ездили вместе с Григорием Чухраем. «Баллада о солдате» победила там сразу в двух номинациях: «Лучший фильм» и «Лучшая режиссура». Успех грандиозный! В Америке Володя и Григорий Наумович пошли на какие-то бега, Ивашов сделал ставку и, представляете, выиграл! Получил неплохие деньги, на которые купил всем родным подарки. Маме — какой-то очень красивый теплый вязаный синий костюм, а отцу настоящую ковбойскую короткую дубленку. Мама по скромности своей костюм носить стеснялась, а папе дубленка нравилась, и он стал с удовольствием бегать по магазинам, чтобы лишний раз выгулять обновку.

— А свадьба у вас с Ивашовым была? Вы просили благословения у родителей?

— Никакого особого торжества не устраивали. В Москве свадьбу фактически не отмечали — возможности не было, а вот в Мелитополе (где к тому времени обосновались мои мама, папа и младший брат Олег) отметили — помню, было много котлет и рыбы. Когда мы с Володей только решили пожениться, я позвонила маме: «Я, наверное, скоро выйду замуж». — «Как? За кого?» — «Посмотрите «Балладу о солдате». Родители остались очень довольны моим выбором. А уж когда познакомились с Володей лично — тем более! Но больше всех его полюбила баба Катя — мамина старшая сестра. Говорила: «Светка-то какого мужа себе нашла! Родину защищал!» Ей нравилось угощать Ивашова: «Вовка, иди ужинать! Я тебе знаешь что приготовила. » Она вообще любила кормить мужчин. Я, кстати, тоже люблю угощать мужчин. И по-настоящему дружить могу только с мужчинами. Когда родился Алеша и нам с Володей дали двухкомнатную квартиру на 2-й Фрунзенской улице, мы забрали бабу Катю в Москву. Она очень помогала нам в воспитании детей и по хозяйству.

— Вы забеременели, еще будучи студенткой…

— Это событие могло, конечно, выбить меня из учебного процесса. Но обстоятельства сложились в мою пользу: Михаил Ильич Ромм начал снимать фильм «9 дней одного года», и всем нам — его студентам — дали академический отпуск. Я со спокойной душой уехала к маме с папой. Сына родила в Мелитополе в 1961 году. Назвали мы его Алексеем — конечно, в честь Алеши Скворцова из «Баллады…» Второй раз мы с Володей стали родителями 11 лет спустя. Я мечтала о дочке, но родился Олег. И я ни разу не пожалела, что родился еще один сын, — таким трогательным, внимательным и сердечным он рос. Помню, еще довольно маленьким он не вернулся с прогулки вовремя. Мы в то время уже жили на Ленинском проспекте, недалеко от дома проходила железнодорожная линия, и в поисках сына я бросилась почему-то к ней. Помню, стою на вершине железнодорожной насыпи, зову Олега и вдруг вижу внизу его маленькую фигурку. Кричу ему: «Олег! Олег!» А в ответ слышу его испуганный голос: «Мамочка, не ругайся, я иду…» И вот сын карабкается ко мне по насыпи с выставленной вперед рукой, в которой я вижу букетик полевых цветов: «Это тебе». Сына не стало в тридцать три года…

— Не хочется возвращать вас к тяжелым воспоминаниям. Давайте о кино. Первые свои кинопробы помните?

— У Михаила Наумовича Калика. Фильм «Колыбельная» — это история о молодых людях, о начале войны… Мне очень нравился и сценарий, и сам режиссер Калик — красивый мужчина. Мне важно, чтобы вокруг всегда были красивые люди, это касается и партнеров в кино. В общем, кинопробы в «Колыбельную» я прошла удачно. Михаил Наумович меня сразу утвердил. Снимали мы в Молдавии. А на свой первый гонорар я купила всем родным подарки и привезла в Мелитополь. Потом несколько лет я была в декрете. А, как оказалось, могла сняться в главной роли в картине Станислава Ростоцкого «На семи ветрах». Вы помните, как зовут героиню? Светлана Ивашова. Удивительная история! Лишь много лет спустя я узнала, что режиссер так назвал ее в мою честь, потому что хотел снимать именно меня. Я же в то время забеременела, и вести со мной переговоры о съемках не имело смысла. Но должна сказать, что Лариса Лужина очень хорошо сыграла, как говорится: попала в десятку! Ну а мне остается лишь жалеть о том, что такая роль меня обошла.

— Зато вас не обошла главная роль в «Стряпухе». С режиссером Эдмондом Кеосаяном вы, кажется, дружили семьями?

— Во ВГИКе Эдмонд учился на параллельном режиссерском курсе. А когда приступил к экранизации пьесы Софронова, пригласил меня на пробы. Я прочитала сценарий «Стряпухи» и решила, что роль не моя. А уж когда на пробах в павильоне на меня надели простенькое платье станичницы, совсем не обрадовалась: «Господи, — думала, — зачем мне все это нужно? Разве я похожа на колхозницу-казачку?» Амбиции-то другие были, хотелось играть светских красавиц. Но Кеосаян из тех режиссеров, которые потрясающе работают с артистами, он активно помогал мне найти образ и подсказывал, с какой интонацией и акцентом надо говорить. В Краснодаре люди ведь говорят с особой мелодикой: «Чего вечерить не пришел, Степа? А молчишь чего?» В итоге я повторила интонации, заданные режиссером, и кинопроба получилась очень органично­й.

Оценив преимущества работы с Кеосаяном, я почувствовала, что роль вполне может стать моей по духу. И мне не захотелось лишаться такой возможности. В итоге я этой работой по-настоящему увлеклась, а с Эдмондом мы подружились на всю жизнь. Володя тоже сыграл у Кеосаяна знаковую роль — белогвардейца Перова в фильмах про неуловимых мстителей, а песня Яна Френкеля «Русское поле», которую он там исполнил, стала его визитной карточкой.

— На съемках в станице под Краснодаром мы жили в хатах у местных. Я — с тремя другими молодыми актрисами: Люсей Марченко, Людой Карауш и Инной Чуриковой. Но моя комната была самой большой, потому что я играла главную роль. Жили мы дружно и весело и иногда приглашали на огонек Володю Высоцкого. Готовили какой-нибудь ужин, накрывали поляну, а Высоцкий, конечно, приходил с гитарой — так и коротали вечер. Пел не только Володя, но и Люда Карауш. Должна признать, в то время на меня творчество Высоцкого особенного впечатления не производило. Не разглядела я в нем великого поэта, да и под мой идеал мужской красоты он не подходил. Мне нравились мужчины, как Ивашов и Делон.

— С соседками вы подружились?

— Ну, с Люсей Марченко у нас были замечательные отношения еще со времен института. Ей, очень честному и бесхитростному человеку, все сочувствовали после трагической истории с Пырьевым (Директор «Мосфильма» много лет буквально преследовал Мар­ченко, склоняя ее к близости. — Прим. ред.). И с Инной Чуриковой мы подружились. Инна приезжала к нам с Володей в гости, и я бывала у них с Глебом Панфиловым. Ходила к подруге на спектакли в ТЮЗ, Чурикова тогда еще не перешла в «Ленком». Помню, Инна в то время репетировала роль Бабы-яги в популярной сказке Шварца «Два клена» и жаловалась мне: «Не представляю, как ее вообще играть?» Действительно, после канонического образа, созданного Милляром в кино, найти что-то свое в образе Бабы-яги было сложно. Но я подсказала подруге: «А ты сыграй сексуальную Бабу-ягу». Горжусь, что Инне пригодился мой совет, и в итоге на Чурикову в этой роли ходила смотреть вся Москва. Годы дружбы с Инной вспоминаю с огромным теплом и благодарностью.

— А как вас для роли в фильме «Им покоряется небо» нашла Татьяна Лиознова?

— Не знаю, увидела ли меня Татьяна Михайловна в каком-то отрывке или, может быть, кто-то из коллег рассказал ей о хорошей девочке — выпускнице ВГИКа. Но я на общих началах получила приглашение на пробы. При первой встрече меня поразили глаза Лиозновой — как два черных жука, они буквально проникали под кожу и видели тебя насквозь. Татьяна Михайловна могла говорить о чем-то отстраненном, но каждую секунду прощупывала тебя, изучала, сопоставляла со своим видением образа героини. В процессе разговора неожиданно могла сменить тему, спросив, например: «А тебе какое время года нравится? Ты любишь весну?» И твой ответ становился для нее ключом к решению совершенно другого, не озвученного вслух вопроса. Почему Лиознова выбрала меня? Думаю, за чистоту и искренность. Ведь именно такой и должна была быть Нина Колчина — героиня фильма.

— Не сразу. Он был сложный.

— Наверное, хотел на вашем месте видеть свою супругу Аллу Лари­онову?

— А потом Татьяна Михайловна пригласила вас сниматься в проект всей своей жизни — «Семнадцать мгновений весны». Доверила вам роль Габи, пусть и небольшую, но очень важную.

— Я была бесконечно рада, что мне выпало счастье поработать с Лиозновой еще раз. Татьяна Михайловна дала мне сценарий Юлиана Семенова и сказала: «Обрати внимание на Габи». Сценарий мне очень понравился, Семенов — гениальный кинодраматург. Когда я погрузилась в материал сценария, поняла, что два человека, Штирлиц и Габи, встретились не случайно. Она женщина того типажа, который ему нравился. В нежности Штирлица к ней много ностальгии — эта немка похожа на его жену. И у меня возникла смелая идея, с которой я подошла к Татьяне Михайловне: «А давайте я сыграю обе роли: и Габи, и жену Штирлица — ведь они должны быть похожи». Татьяна Михайловна выслушала с интересом, но все же мою идею не приняла. Жену Штирлица сыграла Элеонора Шашкова. Кстати, когда меня спрашивают про любимую роль, я отвечаю: «Габи».

— Но наибольшую популярность вам все же принесла роль Анны Сер­геевны из «Бриллиантовой руки».

— Да, и сегодня мне бывает обидно, когда среди моих драматических, в том числе главных ролей выделяют только эту, эпизодическую. Хотя, должна признать, моя Анна Сергеевна нравилась и нравится зрителям всегда. Сегодня я понимаю, что в этой роли многое сошлось: время, моя внешность и мой актерский опыт, который к 1968 году был уже достаточно богатым. Оценивая свою работу, могу сказать, в этом образе нет ничего лишнего, нет перебора. Сам персонаж, в том числе и по сценарию, предполагает некоторую карикатурность. Но мне удалось сделать Анну Сергеевну естественной. А я — за естественность всегда, не только на экране, но и в жизни.

— Почему все-таки ваша Анна Сергеевна говорит голосом другой актрисы?

— Это было очень неожиданно и неприятно. Моя версия, что Леонид Иович мог в каких-то моих интонациях уловить акцент — все-таки я выросла вдали от столицы. Сегодня у меня говора совсем нет. А в те годы я иногда сама себя ловила на том, что проскакивают какие-то нотки… Но, что интересно, меня все-таки вызвали на озвучание. Только записала я всего лишь одну фразу: «Не виноватая я, он сам пришел!» И ведь именно эта фраза стала крылатой! Кстати, финальный эпизод знаменитой сцены в гостинице, когда в помутненном сознании героя Никулина в халатике Анны Сергеевны вдруг оказывается управдомша, придумала сама Нонна Викторовна Мор­дюкова. Помню, она волновалась, что не сможет надеть мой халат, так как фактуры у нас разные. Но халатик был свободного кроя и пришелся Нонне Викторовне впору. Мордюкова сыграла здорово и по-настоящему смешно. Гайдай сцену принял. И она уже вошла в историю кино.

Я благодарна кинематографу за свою судьбу, а судьбе за кино — мою профессию. Но помимо профессии в жизни очень важно найти своего по духу человека. И благодаря кинематографу, благодаря Григорию Наумовичу Чухраю, который снял «Балладу о солдате» — фильм на все времена, я своего человека встретила. А не было бы Алеши Скворцова, может быть, я и не влюбилась бы во Владимира Ивашова. Но я не ошиблась в нем — Володя оказался очень достойным и честным человеком. Сегодня, когда его уже нет, я понимаю, как мне с ним повезло! Как повезло нам, что мы нашли друг друга, стали супругами и родителями двоих сыновей.

Источник