мясо снегиря о вилковой отрывок
«— Знаешь, для чего нужна женщина мужчине? — спросил её как-то
— Для того, чтобы о ней не думать… Чтобы заниматься чем-то другим…»
новеллы, рассказанные в семь дней
Мы ехали по скоростному шоссе к дому. Скорость почти к двумстам. Большой мощный немецкий автомобиль отлично держит зимнюю дорогу.
Боковым зрением я вижу, как она смотрит на меня. Я чувствую на ее лице легкую улыбку, которую так люблю.
— Ты чего? — спрашиваю.
— Ничего, — отвечает. — Просто смотрю на тебя. Ты такой красивый.
Я улыбаюсь и гляжу на такое родное, любимое лицо, совсем еще юное. Ее глаза светятся мощнее, чем фары немецкой машины.
— Я тоже очень тебя люблю! — отвечаю и тяну губы к ее губам…
Между прочим, это я пишу… Оттуда. Кстати, рядом она сидит, хохочет в голос, дура!
Двое
У нас с НИМ была одна девушка на двоих…
Как это часто бывает в молодости, подружились в одночасье на берегу теплого Коктебельского залива.
Я и до того бывал в милом сердцу приюте для поэтов, художников и прочей нечисти, поселке Планерское, и еще в прошлом году, перед самым своим отъездом в Москву, заприметил ЕЕ.
Вызывающе красива, с гордой постановкой головы, со свободно живущими под почти прозрачной блузкой грудками, она сама напросилась, чтобы в следующем сезоне я вкушал все ЕЕ прелести, наряду с дивными персиками, абрикосами и виноградом с местного рынка.
В первый же вечер нового сезона мы сговорились и соскочили с хмельной пирушки. Сбежали с горы к Коктебельскому заливу и бросились в него обнаженными и предвкушающими…
На мокрой, прохладной гальке ничего не случилось… Так бывает… Да…
В тот вечер мы с НИМ договорились, что встречаться с нашей дамой станем по очереди, конечно же храня свои договоренности в тайне от юной избранницы.
Мы встречались с НЕЮ, целовали через день ее груди и плоский живот, но, к нашему удивлению, мужская функция не восстанавливалась.
Говорили меж собою.
— Может, сглазили? — вопрошал ОН.
— Вполне, — соглашался я. — Могли.
— А хрен его знает! Мистика! У меня такого никогда не было!
ОН был полиглотом. Знал четырнадцать языков и за время безуспешных попыток овладеть ЕЕ заколдованным телом выучил иврит. Я был простым оболтусом и ничего не выучил…
Все получилось в ночь перед отъездом. То ли сглаз прошел, то ли наступившее полнолуние виновато, мистика над ее прекрасным телом развеялась, и я наполнял ЕЕ лоно своей Вселенной почти до рассвета…
Перед отъездом ОН рассказал мне, что и у него случилась удача. Мы обнялись и расстались…
Меня захватила столичная жизнь, я позабыл о лете и обо всем, что его наполняло. А потом на Хэллоуин я встретил ЕЕ в каком-то ночном баре, где ОНА сначала отвесила мне звонкую пощечину, а потом, мощно глотнув коньяка, поведала о том, что ОН в начале сентября заболел желтухой. ОНА за ним ухаживала целый месяц, как проклятая, и не знала, что у НЕГО готовы документы на отъезд в Израиль. Он ЕЕ с собою не взял, рассказав, что она — б…, так как параллельно спала со мною!
В ту ночь, в своей кровати, я утешал ЕЕ, как мог, мучая вопросом, почему ни у меня, ни у НЕГО не получалось тогда.
ОНА не знала, но предположила, что, наверное, нельзя вот так, с двумя сразу?
Я встретил ЕГО через двадцать лет. Писали, что ОН советник израильского премьера и выучил уже шестьдесят языков. За разговорами о политике и литературе он вскользь обронил, что любил в жизни лишь одну женщину… ЕЕ.
А совсем недавно ОНА, давно проживающая где-то в Нормандии, прислала мне мейл с вложением. В нем были две фотографии тинейджеров мужского пола. ЕЕ сыновья. Один был моим тезкой, другого звали ЕГО именем…
Я ответил, объявив, что рад возобновлению знакомства, и предложил ЕЙ привезти своих пацанов в Коктебель… Там клево!
Больше она мне не писала…
Только не сегодня
Она тоже стояла рядом на коленях, судорожно гладила его ладошкой по спине и слабым голосом просила:
— Не надо. У тебя дети.
Он заорал еще громче, рыская указательным пальцем по курку…
— А-а-а! — Он выл так страшно и потусторонне, что мороз сковал ее плечи. — А-а-а-а-а.
Говорили, что его вой слышали за сорок километров гаишники на МКАДе.
— Ну, пожалуйста! — шептала она. — Успокойся.
Он знал, что она его не пощадит завтра.
Из его красных, как у вампира, глаз текли реки.
— Как никто не любит? — утешала она. — Тебя дети любят!
Он опять завыл, как вурдалак, постившийся сто лет.
— Ты всем нужен! — заклинала она. — Как же без тебя.
Он уже понимал, что не застрелится «после детей», хотя до них был близок.
Он уже не выл, а потихоньку сипел.
— Зачем ты сказала мне, что любишь?
— Пойдем, я уложу тебя спать!
— Нет. — Он рванулся из ее рук.
— Ну что ты… Все пройдет.
— Я знаю, — вдруг почти спокойно ответил он. — Я знаю, что все пройдет. А я не хочу, чтобы проходило. Пусть бы все было всегда.
МЯСО СНЕГИРЯ
В середине декабря он привез ее на маленькую родительскую дачку, собранную из деревяшек, как конструктор. Тем не менее, в ней было удобно, грел камин, а во дворе жарилось мясо в достатке. Они ели шашлык, обжигаясь, хохоча друг над другом, когда жир стекал по подбородкам. Это казалось очень смешным. Они пили много сухого вина, а от того их глаза, взгляды от этих глаз, становились все более голодными и жадными. Они привезли с собою чистое белье, но терпения перестелить не хватило, страсть победила вселенную разума и терпения. Мужчина и женщина любили друг друга всю ночь безмозгло и ненасытно…
Наутро он сжег на улице белье, испорченное следами любви, к тому же у нее началось, а хорошего стирального порошка не было. Потом сидели возле маленького окошка и смотрели, как красавцы снегири склевывают остатки подмороженной рябины.
— Знаешь, как называют самок снегирей?
— У снегирей самочки сварливы и держат они самцов в полном подчинении…
Он опять посмотрел в самую глубину ее глаз. Неожиданно что-то внутри его живота дернулось, он выбрался из-за стола, прошел в спальню и вынес из нее пневматическую винтовку, из таких обычно в тире стреляют.
— Зачем она тебе? – спросила почти без интереса.
Он промолчал в ответ, осторожно открыл окно и прицелился. В ее взгляде появилось любопытство. Снегири, толкаясь, дергали с веток ягоды. Некоторые крупные рябины падали в снег…
Выстрел прозвучал совсем тихо, как сломанная каминная спичина. Один из снегирей, совсем толстый, упал с ветки туда же в снег, где валялась упущенная ягода. Остальные разлетелись…
Неожиданно все его тело загорелось внутренним огнем, будто раскаленный металл в жилы пустили. Зачем. Зачем. Зачем. – пульсировал мозг.
— Ты меня простил? – спросила она.
— За что? – сухим ртом переспросил.
— Ты, правда, лучший! Я не хотела спать с ним! Как-то так получилось!
Он метнулся в одну сторону, затем в другую! Выбежал во двор, прошел к самому окну, оставляя глубокие следы в сугробах. Она внимательно наблюдала за тем, как он отыскал подбитую птицу, как бережно взял безжизненное тельце в руки…
Он вернулся и положил птицу прямо на стол. Снегирь не казался таким толстым, как при жизни. Правда красная грудка была более красной, вероятно окрасилась кровью, вытекшей из крошечной дырочки.
— Так ты меня простил? Настоящий бы друг так не сделал! Громов никогда не был тебе другом! Так, прикидывался!
Его тело по-прежнему пульсировало.
Неожиданно снегирь дернул лапками. В глазах у него просияло.
Снегирь подтвердил свое присутствие на этом свете слабым трепыханием крылышек.
— Да нет же! – заспорила она. – Мертвая птица…
— Нет же! Твой пацан мертв!
Она подошла вплотную, наклонилась над птичьим тельцем, погладила наманикюренным пальцем красную грудку, отыскала крохотное пулевое отверстие, и воткнула в него подпиленный ноготь, утапливая палец все глубже, расковыривая тушку до самого нутра. Снегирь дернулся и в черных птичьих зрачках погасло. Она выудила палец обратно и держала его в неприличном жесте окровавленным.
— Я же говорила – мертвый!
— Зачем. – он дрожал всем телом.
— Снегарки держат своих самцов в полном подчинении! – ответила. – Прости меня за Громова.
Он бил ее совершенно ужасным образом. Ногами ломал ребра, вбивал сильные кулаки в ее красивый живот, уничтожил все передние зубы, так что она чуть не захлебнулась собственной кровью…
Они не виделись четыре месяца. За это время она поправилась, а отличный дантист вставил ей новые зубы, куда, как лучше прежних… Они сошлись, так как их тела не могли существовать друг без друга. Она еще не раз попросит у него прощения за друга Громова…
Шесть мужчин Екатерины Вилковой
В фильме «Сатисфакция» Катя сыграла романтичную барышню XIX века
Бывший любовник актрисы рассказал о ее сосках в скандальном романе-воспоминании
Екатерина Вилкова родом из Нижнего Новгорода. Ее отец работал на заводе, мама трудилась вахтером. Решение дочки пойти в актрисы стало для родителей неожиданностью.
Судя по дальнейшему рассказу родителя, актерские задатки у Катеньки все же были. Она с малолетства любила быть в центре внимания.
С театром у начинающей актрисы так и не сложилось. Цыганкова считает, что девушке не хватило наглости, которая просто необходима на столичной сцене.
Ревнивый миллионер
Близкая подруга Вилковой Светлана Ваганова училась с ней на одном курсе в театральном.
В «Чёрной молнии» она стала подругой супермена
На фоне семнадцатилетних барышень она здорово проигрывала: мальчики на нее не смотрели вовсе.
Девушка расцвела ко второму курсу.
В этот же период у Вилковой закрутился настоящий роман.
Встретились бывшие возлюбленные через несколько лет: мужчина стал солидным бизнесменом.
Муж Макеевой и Гагариной
В картине «Полное дыхание» актриса играла в любовь с Дмитрием ИСАЕВЫМ
Влюбленный режиссер
С режиссером и сценаристом Михаилом Шевчуком Вилкова познакомилась в 2005 году на съемках фильма «Сатисфакция». Мужчина был вдвое старше актрисы.
В современном российском кинематографе такой типаж, как у ВИЛКОВОЙ, очень распространён. Нужно обладать настоящим талантом, чтобы при столь мощной конкуренции выбиться в звёзды
Мстительный писатель
В Петра КИСЛОВА, одногруппника Екатерины по Нижегородскому училищу, были влюблены все девочки
Липскеров делал возлюбленной дорогие подарки: автомобиль «audi», драгоценности. Снял ей квартиру, хотя у самого имелся загородный дом, где они жили вместе.
Михаил ШЕВЧУК вывел актрису на «авансцену»
Через год Вилкова устала быть игрушкой взрослого мужчины и со скандалом ушла. Липскеров в долгу не остался: обиду выплеснул в романе «Мясо снегиря», в котором смачно описал интимную жизнь с «нижегородской актриской».
— Дмитрий, почему после вашего разрыва Катя в религию ударилась?
— Когда мы жили вместе, ее от церкви воротило. Я-то понимал, что ее мучают вопросы, ответы на которые она могла бы найти в вере. Пытался это объяснить, только она и слышать не хотела. После нашего расставания она стала встречаться с очень известным, но женатым бизнесменом.
В телешоу Первого канала «Лёд и пламень» Екатерина выступала в паре с Максимом ШАБАЛИНЫМ
К слову, об этом «окольцованном» любовнике Вилкова не рассказывала практически никому. А немногим посвященным строго-настрого запретила называть имя. Ее друзья и коллеги намекают, что мужчина не только крупный предприниматель, но и заметная фигура в политике.
Набожный муж
Сегодня, похоже, красавица встретила своего мужчину. С актером Ильей Любимовым они вместе год, весной планируют сыграть свадьбу.
Вилкова и Любимов встретилась на кастинге. Второй раз она увидела его в церкви, где тот пел в хоре.
Жесткий поцелуй
Отрывки из романа «Мясо снегиря», который Дмитрий ЛИПСКЕРОВ написал после расставания с ВИЛКОВОЙ.
. Как-то его пригласили на премьеру фильма известного режиссера. Посмотрел слабенькое кинцо, а потом его представили исполнительнице главной роли. скользнул по актриске своим опытным взглядом, тотчас распознав в ней лимитчицу. Безвкусно одетая, с низким плоским задом и чересчур круглым лицом. Улыбнулся ей дежурно.
Дмитрий ЛИПСКЕРОВ был щедрым, но деспотичным любовником (фото «PhotoXPress»)
. Ты захватываешь правой рукой ее шею, некоторое время давишь на позвонки подушечками пальцев, залезая ими в уголок ее рта. Она кусает, и все твое тело в мгновение покрывается мурашками. ты резко наклоняешься к ее лицу и целуешь в рот. Это жесткий поцелуй настрадавшегося от воздержания мужика. Лишь бы не треснула эмаль ее зубов, тщательно оберегаемых иностранным дантистом.
. Ты должен нестись что есть мочи вниз по ее животу, и так как язык твой уже сух, используй нос, пока не достигнешь того места, которое своим запахом кружит головы всем кобелям. Она вскрикнула, когда ты нашел ее драгоценный камешек, вдруг подтянула ноги, почти намертво зажав твою голову.
Твой язык сам знает, как делать, чтобы ее рот кричал неприлично! Она кричит, и ее обязательно слышат соседи, хотя у вас отдельный дом. Ей все же удается оторвать тебя от своего живота и почти швырнуть на спину.
. У него был большой мясистый нос, и она любила тереться о него своим, простым нижегородским, с тремя веснушками. В эти секунды он почти умирал.
. На следующий вечер она вернулась со съемок, и он не обнаружил света в ее глазах, того луча, что год назад осветил его душу. Когда она переселилась на съемную квартиру, он попытался застрелиться, но лишь прострелил из охотничьего ружья батарею, чем еще больше напугал ее.
* Екатерина ВИЛКОВА родилась 11 июля 1984 г.
Мясо снегиря о вилковой отрывок
Меня отнесли на кладбище и закопали.
1. Кто будет выдавать матери моих детей средства для проживания? Кто будет нудить ей в телефонную трубку, что детей надо мыть, образовывать, занимать спортом, водить ко врачам и вообще любить, а не только в «Макдоналдс» сопровождать.
2. Батя. Конечно, ему будет сложно смотреть, как сына закапывают в могилу вперед него. Кто же его самого тогда закопает? Облагородит место.
4. Дом… Дом моя бывшая, мой не соображающий килобайт может продать за два доллара… Обязательно продаст, так как не любит его. Я его строил для себя и детей, чтобы семью им показать, хотя бы на выходных. Она в семью не вписалась.
5. Сложно даже подумать, как моим детям будут сообщать, что их папа переехал на небо. Пацан наверняка спросит, а где уверенность, что непременно на небо? У него гадкий возраст. Девочка будет искренне плакать, но скоро отвлечется…
6. А что со сбережениями, которые я мышкой по крупицам собирал? Детям на образование, для ощущения себя мужчиной, ну и много там для чего. Все прахом.
7. И наконец, Она. Моя самая важная женщина в жизни… Что будет с нею. Как она, беременная, пойдет на похороны? Как она дальше будет жить с моим, осиротевшим до рождения, сыном? Где. На что. Я ведь не женат на ней официально. Как она будет доказывать, что ее сын и мой сын также! Меня что, выкапывать будут для генетического анализа? Фу. А наследственные права на мои книги, так сказать, на интеллектуальную собственность.
Ну, фантазия. Ведь таких вопросов может возникнуть тысячи…
Во-первых, нужно составить завещание, давно хотел…
Я загрустил… Мне не хотелось составлять завещание…
Всхлипнул носом, пожалев себя…
Выбрался из-за письменного стола, спустился на кухню, где она украшала бутерброд всякой травкой.
Подошел к ней, обнял, как можно нежнее, поцеловал за ушко…
— Я не умру! — прошептал. — И ты не умрешь! Давай поженимся?
Она обернулась и улыбнулась.
А потом я ел свой горячий бутерброд с индейкой и расплавленным сыром. Запивал его кофе и радостно смотрел на нее.
Она вдруг чихнула и спросила:
— А вдруг тебя разобьет инсульт и парализует.
Я одинок настолько, насколько может быть одинок человек. До черной пустоты. До края.
Понимание этого часто приводит меня в отчаяние. Невозможно к этому привыкнуть. Невозможно привыкнуть к Бесконечности.
Мое одиночество не связано с отсутствием чувств кого-либо ко мне. Я одинок от Бога. Надеюсь, что от Него.
Бесы кружат… Круженье их — бесконечная карусель, так, что во рту привкус моря. Бесы кружат. Есть большой соблазн превратить их в ангелов.
Рассказывать об этом бессмысленно. Объяснять — бессмысленно вдвойне. Секунде равен час. Часу — день, дню — месяц. Ах, все. Как все. На лице обескураженность, затем отчаяние. Все облетело. И листва, и лепестки ромашки, и волосы с головы… Ты готов снестись, как курица. Только черным цветом. Скорлупа черная, а желтка нет. Вместо — капля души, или ошметочек ее… Несут… Какого цвета ошметочек, простите.
Противоядие против смерти… Ах, какая нужда в нем! Какая величайшая потребность в нем! Придумать что-либо замечательное или взаправду обнаружить противоядие. НЕТ противоядия против страха смерти. Всегда, каждую минуту представлять себе, что болен неизлечимо, веровать в это, как в Бога, сильнее, чтобы, когда по-настоящему, не так неожиданно, не так головокружительно больно, не так, будто в замедленной съемке наблюдаешь, как пуля летит в твою голову. Есть время рассмотреть калибр и искупаться в адреналине от предстоящего конца. Ах, ах, ах… Врезалась в череп и…
Мясо снегиря о вилковой отрывок
Я чувствовал себя, как чувствовал бы себя Данко, которому кардиохирурги вставили обратно сердце. Да плевать, что я раздолбай, плевать вообще на актерскую профессию, когда передо мною сидело самое великое Божественное чудо — Женщина…
Мы выпили немножко, я не отводил от нее взгляда, в ее грустные глаза входила моя душа, а ее душа встречала.
А потом я вышел из-за стола и перешел в маленькую комнатку, перпендикулярную обеденной, где уселся на топчан. Так получилось, что я наблюдал только ее, сидящую с края, остальные персонажи были сокрыты стеной. Я продолжал плавать в морях ее глаз, она не возражала, а потом я неожиданно для самого себя мотнул головой, мол, иди сюда. Замер от ужаса и собственной наглости…
Она поднялась из-за стола, прошлась по комнате, разглядывая фотографии, а потом, будто невзначай, шагнула ко мне…
Господи, как мы целовались. Боже, я никогда не мог предположить, сколько волшебного нектара в женских устах сокрыто, сколь множество сил спрятано в дерзком язычке, нежности в зубках, вдруг укусивших меня за мочку уха…
А потом она вдруг поднялась с топчана и сказала:
Видимо, седовласый ее окликнул. Она вернулась в обеденную.
— Пора, дочка! Нам еще билеты покупать!
Обмирая от ужаса предстоящей потери, я узнал, что родственники моего друга проживают в Новосибирске и сегодня в ночь уезжают домой…
Мои глаза были наполнены слезами. Душа сжалась, когда мы вежливо прощались с гостями. За несостоявшимся счастьем закрылась дверь…
Дьявол так часто шутит — поманит сладким, а конфетка ядовита…
— Выпьем? — предложил скрипач, когда двери парадного грохнули.
Я выпил стакан, сказал другу «извини» и почти бросился на улицу, подставив лицо холодному ветру.
Где я шлялся до ночи, одному Богу известно.
Холодный и несчастный, я поднимался по лестнице к квартире моего друга лишь с одним желанием — напиться до потери сознания.
Я грубо толкнул дверь плечом, так что косяк хрустнул и… вновь ослеп…
Она сидела за столом, все на том же месте, только вот мой друг был мертвецки пьян, и косматая башка его лежала мертвой на столе.
— Я завтра, самолетом! — пояснила она и опустила глаза.
Господи! Более в жизни я не испытывал такого крайнего счастья, такой великой любви!
Мы любили друг друга без всякого стеснения, как будто прожили вместе долго, я беззастенчиво узнавал ее, она открывалась. Мы шептали что-то невнятное и жаркое… Все было сделано нами друг для друга, все подарено и все дары приняты. Я заснул на ее мокром горячем животе, и не случалось более счастливого прихода в сон, чем в ту ночь…
Когда я проснулся, ее не было… Подумал, что в ванной, улыбнулся радостно…
Вместо нее из туалета вышел мой друг и сообщил, что она два часа как уехала…
— Уже летит, наверное!
Много раз в жизни у меня возникало желание отыскать ее, ведь это было так просто. Но, видимо, Господь уберег меня от розысков, оставив ее самым лучшим моим воспоминанием в жизни, самой большой любовью, не подпорченной ссорами и мучительным расставанием.
Чем дольше я жил, тем больше убеждался в правильности Божьего промысла. Она, чье имя я не знал, или забыл, чье имя было совсем не важно. Она стала тем великим женским примером, эталоном, которым я всю жизнь мерил других женщин…
Вероятно, поэтому я прожил жизнь несчастливым.
Странная луна над песками. Огромная, бледная, ледяная. Кажется, что и не настоящая вовсе. И вообще, все у них там, в арабских странах, странно. И воздух сладкий, как будто арабы и занимаются только тем, что восточные сладости пекут… А потом беркут, словно истребитель, пикирует на фоне луны…
Они спали в разных постелях. Он ложился рано, а она любила поваляться, поглядывая в телевизор, только раз в полчаса глоточек шампанского, а потом пузырьки из носика лопаются… Чуть наклоня к плечу голову, лаская пепельными прядями свое плечо, она перелистывала тонкими пальчиками журнал не про что и была счастлива.
В своей спальне он представлял ее именно такой, праздной и томной, и за то любил. Казалось, что она специально принимала такие удивительные геометрические позы лежа, что ему непременно хотелось ее рисовать. Художником он не был, а потому просто любил нежно, сначала прядку убирал с плечика, затем сережку трогал на ушке… Когда понимал, что она более не перелистывает глянцы, что она замерла, вслушиваясь в арабскую ночь, он чуть заметно прикасался к ее шее губами. Он ждал, когда тело вздрогнет, когда по пряной коже побегут мурашки, и тело вздрагивало, и мурашки бежали, словно шампанского пузырьки…