меня шлепают в школе
Меня шлепают в школе
– Сейчас сама всё узнаешь, ты себя просто невозможно вела в последнее время, пользуясь мягкостью папы и мамы. Я помогу твоим родителям, я в этом специалист, поверь. Валерия Николаевна стянула спортивные домашние штанишки вместе с трусиками с Машиной попы, похлопала по сочным, розовым ягодицам девочки, – попка, я смотрю, ни разу не поротоя – исправим.
Женщина щёлкнув пультом, включила стоящий в комнате телевизор, выбрала музыкальный канал, добавила звук. «Кричать бесполезно, подумала девочка, никто меня не услышит».
В чорном тубусе оказались длинные прутья, розги. Вытянув одну из них, дисциплинаторша резко секанула ей по воздуху. Сняла жакет, оставшись в белой рубашке, подошла к зафиксированной жертве, погладив прутом по попке.
– Запомни этот момент, Мария, у тебя начинается новый этап, раз… – прут со свистом рассёк воздух, впился в Машину попу. Поначалу девочка ничего не поняла, а потом пришла жгучая боль, по попе полыхнуло огнём.
– Два, три, – хлёсткие удары падали на попку, девочка задёргалась, выступили слёзы.
– Перестаньте, вы за это ответите! Я в милицию сообщу! – женщина никак не отреагировала на угрозу, методично продолжая наказание.
– Осталось ещё семнадцать ударов, четыре, пять… Но, я могу добавить, добавить?
– Не надо, – Маше совсем не хотелось испытывать свою попку на прочность, она и так, вся горела огнём.
На десятом ударе Валерия Николаевна сделала перерыв, перейдя на другую сторону.
– Простите меня, не надо больше, – попросила девочка, – я не выдержу.
– Выдержишь, двадцать, это немного. Вот недавно я секла одну из жен, богатого, восточного коммерсанта, вот там было немало, три по двадцать.
Девочку пришлось увозить, а тебе что, пару дней попка поболит, и всё, зато сразу послушной девочкой станешь.
За разговорами дисциплинаторша не забывала своё дело, розга раз за разом, размеренно ложилась на попку Марии, заставляя жертву стонать и всхлипывать.
– Девятнадцать, двадцать, всё, наказание завершено. Потерпи, я обработаю твою попу специальным гелем, следов не останется, боль пройдёт через два-три дня. – Выдавив на пальцы немного геля из тюбика, женщина втёрла препарат в повреждённые участки ягодиц. Отвязав Машу, Валерия Николаевна с лёгкостью вернула кресло на прежнее место.
– Минутку внимания, – обратилась она к девочке, – Ты, я надеюсь, поняла, что теперь за плохое поведение придётся отвечать?
– Да, – прошептала Маша, – попа горела, что делало слова этой жестокой женщины очень понятными.
– А теперь, в ванную, и отдыхать. За завтра всё утихнет, и к понедельнику ты сможешь сидеть.
Девочка кое-как натянула трусики, затем штанишки и осторожно, стараясь беречь выпоротую попку, прошла в ванную. Дама уложила свои принадлежности, и тоже направилась к выходу, её работа завершена.
– Как она? – В прихожей ждал отец девочки.
– Отлично, мне кажется, мои услуги вам потребуются ещё очень нескоро, – ответила женщина. Следов и повреждений на коже не останется, не волнуйтесь. Будет нужда в моих услугах, привозите дочь ко мне, в офис, в экстренных случаях, вызывайте на дом. – Отец промолчал.
– До свиданья, – Валерия Николаевна протянула мужчине руку.
Женщина ушла, отец тихо присел на тумбочку в прихожей, не сделал ли он ошибку, эта мысль не давала ему покоя. В ванной комнате тихо плакала Маша, не, сколько от боли, сколько от обиды и сознания того, что, в её жизни произошли необратимые перемены.
Урок для учительницы
Двадцатитрехлетняя Линда Чарлтон заканчивала свой первый год в школе Редмонт в качестве учительницы. Ей понравилась преподавать – она думала, что выбор карьеры, сделанный ею, когда она пошла учиться на педагога, был правильным. Молодая и красивая учительница была очень популярна у своих учеников – как мальчишек, так и девчонок. Возможно, ей даже удалось привить им хотя бы минимальную любовь к истории. Более старшие девочки, кроме того, восхищались вкусом, с которым Линда подбирала себе одежду, чтобы подчеркнуть тонкую фигуру. Директор школы, Колин Престон, недавно поблагодарил ее за отличную работу и спросил, желает ли она стать классной дамой у семиклассников на следующий год.
Как только приблизился конец учебного семестра, Линда обнаружила, что значительную часть времени придется затратить на подготовку оценок по истории для всех учеников. Для этого надо было отсортировать все баллы, полученные ими в течение года. Для того, чтобы повозиться с контрольными, она взяла из школы папку, содержащую все баллы учеников и их работы, решив увезти ее домой на один уик-энд. В пятницу, конечно, за контрольные ей садиться не хотелось, а когда наступило субботнее утро, она никак не могла найти папку. Думая, что она все-таки оставила ее в школе, Линда поехала туда, но и там не оказалось злополучной папки. Учительница поняла, что пропажа случилась когда-нибудь по пути домой. Да, документы были потеряны! Некоторое время Линда была в отчаянии и не знала, что делать. Ей не хотелось допустить, чтобы мистер Престон узнал, что его молодая подопечная потеряла такую важную папку – папку, содержащую информацию, с учетом которой выставляются итоговые оценки за год всему классу.
Она пришла домой, успокоилась и попыталась еще раз подумать. У нее возникла довольно хорошая идея – восстановить приблизительно данные по памяти. Линда взяла табель и начала выставлять оценки ученикам, вспоминая свое личное отношение к каждому. Это заняло все выходные, но в понедельник она уже смогла передать директору результаты, чтобы мистер Престон не заподозрил ничего плохого.
На следующий день мистер Престон заглянул в классную комнату, где Линда вела урок, и попросил ее, чтобы она зашла к нему в офис после окончания дневных занятий – в четыре часа. Линда не могла даже предположить, зачем могло быть это приглашение.
После того, как уроки кончились, Линда пришла к кабинету директора. Она так и не постучала, потому что на панели над дверью сиял красный свет, а Линда знала, что это означает – мистер Престон выдавал порцию розог какому-нибудь непослушному ученику.
Только директору и старшим госпожам разрешалось использовать розгу в школе Редмонт, и вообще-то порки производились не очень часто – только как исключительное наказание для худших нарушений школьных правил или за повторение этих нарушений. И все же в течение первого года работы учительницы она видела некоторых только что выпоротых учеников на своих уроках. По большей части, это были мальчики, но также и несколько девушек. Она обратила внимание, как после их визита в кабинет директора они суетились и извивались на своих местах – иногда даже в течение нескольких дней после наказания.
Хотя сама Линда девочкой не получала розог, она была убеждена, что они очень эффективны для некоторых девушек – и убедилась она в этом вскоре после своего прибытия в Редмонт. Через пару недель работы она впервые пожаловалась своей коллеге мисс Грин, классной даме, на поведение Джули Хэллам, своей ученицы, ни в какую не хотевшей учить историю.
– О, я не думаю, что вам нужно беспокоиться относительно нее, – ответила мисс Грин, – я думаю, миссис Лонгворт устроит этой молодой леди проблемы для ее зада!
Линда не поняла сначала, что это означает, а потом узнала. Джулия была хорошенько выпорота Мэри Лонгворт, старшей госпожой – по голому заду, подобно мальчикам. Моментально поведение ученицы улучшилось настолько, что Линда Чарлтон ее буквально не узнала.
«Он по-другому не понимает». Что происходит с психикой, когда ребенка бьют
— С одной стороны, в обществе снижается терпимость к насилию над детьми, все чаще говорят о том, что их бить нельзя. С другой — мы нередко слышим о вопиющих случаях, когда родители избивают за малейшую провинность. Как эти случаи связаны с терпимостью к насилию и с чем еще они могут быть связаны?
Помимо заблуждений для некоторых это еще и способ эмоциональной регуляции. Человек испытывает напряжение, ему плохо, он злится, тревожится, и ребенок для него — удобный объект, на который можно безнаказанно слить негатив. Побил, поругал, снял стресс — и стало легче. К сожалению.
— Что происходит с психикой ребенка, когда его болезненно наказывают?
— Все зависит от того, насколько наказание было предсказуемо. Например, в семье установлены правила: сделаешь то-то и получишь то-то. Это лучше.
Но зачастую наказывают спонтанно. Ребенок, в отличие от взрослых, не может вербализовать свой страх, у него возникает ощущение постоянной угрозы, потому что он доверял родителям или тем, кто заботится о нем, а эти люди причинили ему боль.
Либо второй момент — чувство вины. Родители прикрывают наказание тем, что ребенок сам виноват. Дети никогда не будут думать, что они живут с плохим человеком. Раз с ними так обращаются — значит, они это заслужили, так работает их логика.
Дети, которые пострадали от насилия, всю жизнь порой проводят с глубинным ощущением, что они плохие.
Для полноты картины добавьте сюда чувство стыда, если ребенка раздели.
А кроме того, дети становятся агрессивными. Они смотрят на взрослых: «Ага, если родителям что-то не нравится — они бьют. Ну хорошо, значит, мне тоже можно». И они, скажем, устраивают в школе драку, если вдруг что-то не так. Агрессивному поведению учатся. Но в любом случае у такого ребенка будет хронический стресс.
— Чем объяснить эти процессы?
Еще их лимбическая система — структура, отвечающая за эмоции, — постоянно находится в состоянии повышенной активности. Человек не может ощутить себя в безопасности.
У детей, с которыми жестоко обращались, как правило, выше риск психических расстройств, от депрессии до различных психозов. Меняется физиология в целом, эмоциональные процессы влияют на физиологические: вырабатываются гормоны стресса, катехоламины, сразу учащается сердечный ритм, меняется уровень глюкозы в крови и так далее. Люди становятся более уязвимы, потому что изменяется работа иммунной системы, на этом фоне появляется риск эндокринных и сердечно-сосудистых заболеваний.
Шлепки — это тоже насилие
— С чем у ребенка потом ассоциируется насильственное раздевание и битье по обнаженным частям тела?
— С какого возраста мы начинаем осознавать свои границы?
— «Я» у ребенка формируется в 3 года. Но это история не про то, понимает ребенок, что с ним делают, или нет, здесь важен эмоциональный окрас. Когда бьют — это неприятно. «Ой, да он ничего не понимает и все забудет», — говорит родитель. Нет, все помнится, в том и дело. У ребенка нет вербальной памяти, и он не может выстроить причинно-следственную связь, но на бессознательном уровне страх все равно никуда не исчезнет. Ребенок может не помнить каких-то вещей, но у него будет фоновый уровень тревожности.
— В вашей практике были такие случаи?
— Ко мне на консультацию пришел мужчина, которого преследуют панические атаки. Кстати, есть убеждение, что мальчиков надо воспитывать строже, на самом деле это все тоже мифы.
Человек застрял в лифте и после этого боялся выйти из дома. Потом он вспомнил, что его в 5 лет насильно заперли в шкафу: он мешался под ногами, родители закрыли его, чтобы не отвлекал, похихикали и ушли гулять. Мальчик просидел там до вечера, пока его не вытащила бабушка. Причем это был разовый эпизод, и никто с ним жестоко не обращался.
К сожалению, все эти вещи хранятся в нашей памяти. Любой опыт обрабатывается, и человек может не помнить этих событий, но, сталкиваясь с каким-то объектом или ситуацией, он невольно может выдать вот такую реакцию по типу условных рефлексов.
— То же ли самое бывает, когда это «просто шлепнул разок»? Чем опасны «просто шлепки»?
Взрослого ударим — что он почувствует? Унижение. То же самое и с ребенком.
Битые дети еще часто становятся объектом буллинга в школе или организуют его вокруг других. Родителям, которые хотят воспитать ребенка личностью, невыгодно это делать — исправить последствия гораздо труднее.
Если ударили один раз, вопрос к родителю: почему вы другие способы воспитания не хотите использовать? Если человек оправдывается («Я ничего, я всего один раз…»), это повторится снова, потому что у него нет более конструктивных альтернатив.
— Есть в телесном наказании справедливость, как думают родители? Можно ли сопоставить самые серьезные детские провинности с идеей ударить ребенка, например, ремнем?
— Нет, конечно. Родители, которые практикуют такие способы, чувствуют себя беспомощными: они в отчаянии не знают, куда бежать и как реагировать. Наказание краткосрочно, у него нет далеко идущих последствий.
Если мы хотим отучить ребенка что-либо делать, то нам надо позаботиться о том, чтобы ему в будущем было невыгодно вести себя так, как он ведет себя сейчас. Мы его шлепнули, он в моменте испытал страх, обозлился, ему показалось, что его несправедливо обидели, в результате он почувствовал себя униженным — ничего хорошего.
В следующий раз ребенок забудет и снова сделает то, за что его отругают. Он же, когда его шлепают, не понимает, почему так поступать нельзя. Наоборот, это еще больше спровоцирует желание сделать что-то назло. Ему автоматически разрешается не думать, не анализировать — за него подумают и следом накажут. А мы мечтаем, чтобы он вырос ответственным и думал своей головой. Учить нужно не ремнем, голова не от этого начинает работать.
— Мысли не возникают сами по себе, мышление и речь формируются параллельно. Если мы начинаем не бить, а объяснять, то у ребенка в этот момент включается не амигдола, как у животного, а другие центры, и ему уже надо анализировать то, что вы ему говорите. И вот благодаря этой стимуляции отделы мозга и развиваются.
А когда мы бьем по попе, мы стимулируем только лимбическую систему (эмоциональный мозг): ребенок будет бояться — и все. Если хотим развивать ребенка, нужно использовать вербальный инструмент, показывая причинно-следственные связи. Но это же занимает время, ударить ремнем быстрее.
Родителям стыдно признаться, что они бьют детей
— У родителей наверняка найдется аргумент: «Но если этот балбес по-другому не понимает, я ему миллион раз говорила…»
— Чтобы ребенка научить, важно опираться на его сознание. У родителей часто бывают завышенные ожидания от детей: «Почему он не понимает?» Да потому что у него мозг еще не развит. Мозг заканчивает свое созревание к 20–25 годам. Последней дозревает префронтальная кора, она отвечает за волевые процессы, за принятие решений, за ответственность и так далее. А вот сидит 5-летний ребенок, и от него требуют такого же поведения, как от взрослого.
Когда ко мне приходят родители, они не говорят с порога: «Вы знаете, я бью ребенка ремнем, давайте что-то с этим делать». Все боятся осуждения. Говорить со взрослыми на эти темы — вообще большая проблема.
Если ребенок рассказал психологу, что его били, это вызывает у родителей столько стыда!
Редко когда родители признаются, чаще от них слышишь оправдания: «Вот, я один раз шлепнул, но это в сердцах, я была уставшая». То есть отводят взгляд, говорят общими фразами и стараются этой темы вообще избежать.
Они стыдятся и молчат, как партизаны или переносят ответственность на ребенка. «Нет, этого не было! Один раз шлепнул и все, чтобы успокоился, а так я его не бью. Вы что?! — примерно так выглядит консультация. — Он неблагодарный, не ценит, что я для него делаю. Говорю ему заниматься, он не занимается, говорю убрать за собой посуду, он не убирает…» И поэтому я часто прошу ребенка выйти из кабинета во время таких разговоров, не надо усугублять его чувство вины.
— И что решит проблему вместо ремня, если ребенок неуправляем?
— Принципы бихевиоризма. Например, метод положительного подкрепления. Ребенок выполняет задание и за это получает «награду». Но часто родители обещают неправильно: «Будешь хорошо учиться полгода, мы тебе купим iPad». А потом они сокрушаются, что даже iPad не помогает.
Почему? Это очень долгий срок. Вот он сделал уроки — и ему тут же надо что-то дать, чтобы в голове сформировалась связка: «Делать уроки вовремя — хорошо». Если он не делает уроки, то мы заранее договариваемся о правилах: «Ты делаешь уроки, ты получаешь вот этот бонус. Ты не делаешь уроки, останешься без него». Мы закладываем второй вариант, но, если дети не делают уроки, у них должны быть негативные последствия.
— Чем это отличается от насилия? Мы же все равно наказываем…
— Нет, мы заранее объясняем, что у ребенка есть выбор. Он не обязан с нами соглашаться, он может считать по-другому, нравится нам это или нет. И важно сразу на входе эти негативные последствия проговорить.
Например, если ты не сделаешь уроки, тогда вечером не получишь телефон. Важный момент — мы не угрожаем отобрать телефон, а говорим: «Смотри, надо делать уроки, у тебя есть такие варианты. Ты их сделаешь, я проверю, и ты сможешь поиграть. Второй вариант такой: ты можешь не делать, я не буду звонить и ругаться, но телефона вечером не будет. Делай выбор, мы уважаем любое твое решение».
— Допустим, он не сделал и бегает по дому с криками: «Верните мой телефон!» Что дальше?
— В этот момент родителям ничего не надо делать. Таким образом мы учим ребенка думать о долгосрочных последствиях. И плюс, у него не будет этого необоснованного чувства страха, что он сейчас должен спрятаться в углу комнаты и ждать, когда его накажут.
Но как еще часто бывает? Ребенку обещали конфету, игрушку, а потом: «А-а-а-а, я забыла совсем…» А он целый день старался. Ваши труды пойдут насмарку, потому что он не будет вам доверять. Это не дети плохие — это родители непоследовательные.
Еще важно, чтобы в семье все были за одно. Ведь частая история, когда мама запретила, папа запретил, а бабушка пришла и всю систему сломала: «Зачем вы отобрали телефон, пусть ребенок чуток поиграет!»
— Иногда родители говорят: «Вечером придет отец, он-то тебе всыпет». Что вызывает в психике человека отложенное наказание?
— Это вообще не работает. О последствиях нужно предупреждать и они должны быть сразу, как и положительное подкрепление. Обратите внимание: не наказание, а последствие, которое невыгодно человеку. А если мы его отложили, мы потеряли время на формирование связки.
Можно даже это наказание опустить, лучше поговорить с супругом, позвать ребенка, который хулиганит, и с ним обсудить новые правила игры. Если дети младшего школьного возраста, с ними лучше сменить серьезный тон и общаться при помощи игры. Когда все напряжены, ребенок начинает нервничать и закрываться. Если мы хотим, чтобы он выполнял какие-то пожелания, нужно, чтобы бы он доверял нам.
— Когда ребенка выгоняют на мороз или в подъезд в качестве наказания, что происходит в этот момент у него внутри?
— Он думает: «Я не нужен». Возникает желание исчезнуть, ощущение брошенности, беспомощности, одиночества. Взрослого выгнать на мороз, он веселиться будет? Так же и ребенок. Ты доверяешь близкому человеку, которого ты любишь, а он тебя выгоняет.
— Люди говорят: «Бить, конечно, нельзя, но все же это дело семьи». Почему мы боимся вмешиваться?
— К сожалению, бытует такое мнение: «Моя хата с краю, ничего не знаю. Взрослые люди, сами должны разбираться». Или это воспринимается как стукачество. Только в крайнем случает соседи позвонят в службу опеки, а в большинстве случаев сделают вид, что ничего не заметили. И четких законов на этот счет, к сожалению, нет.
— Вы думаете, они возможны? Какому родителю это понравится?
— Думаю, они появятся. Я сужу по своей практике: за последние лет десять многое изменилось. Если раньше вообще эта тема была табуирована, то сейчас люди начали хотя бы говорить, выросло количество обращений детей и подростков — это статистика. Табуированность снимается, люди поняли, что можно и нужно идти за помощью.
Что делать, если ребёнок шлёпает одноклассников по попе?
Если младшеклассник нарушает личные границы другого ребёнка, насколько это опасно? В этом возрасте дети ещё только учатся понимать, что приемлемо, а что — нет, поэтому не стоит ругать ребёнка за шлепок по попе или кричать на него. Психолог Светлана Филяева рассказывает, как правильно поговорить с ребёнком в такой ситуации и на что обратить внимание.
Вопрос. Сегодня учительница рассказала, что мой сын (2-й класс) хлопает других мальчиков по попе. Я не стала ругать и отчитывать сына, но спросила, зачем он это делает. «Ну, это просто шутка», — ответил сын. Я рассказала о том, что это достаточно личные прикосновения и что есть места, к которым могут прикасаться только родители или врач. И что другим ребятам может быть неприятно, так как у каждого есть личные границы. Правильно ли я объяснила, не сильно ли загнула? И что делать, если сын будет продолжать «шутить»?
Ответ. Мама абсолютно права, что стала говорить с сыном о личных границах и личном пространстве, о допустимом или недопустимом в прикосновениях. С детьми школьного возраста этот разговор никогда не будет лишним.
Стоит возвращаться к этой теме по мере того, как ребёнок взрослеет. Так он будет задумываться, не окажется ли его шутка или проделка неприятной для другого человека, не травмирует ли она его. Это помогает детям развивать навыки социального взаимодействия. Кроме того, когда взрослые понятными словами говорят с ребёнком о неприемлемых действиях в отношении тела, у него формируется представление о собственной безопасности. Он понимает, в каких ситуациях самому нужно сказать «нет».
Такая «шутка» может быть не совсем удачным вариантом игры и взаимодействия со сверстниками, которые выбрал ребёнок. Я бы посоветовала маме проследить, останется ли этот случай эпизодом, очередным шагом в понимании социально приемлемого поведения и определённых правил, или нет.
Если спустя время появится какой-то новый вариант деструктивного поведения взамен запрещённого, это может быть вариант отрицательного демонстративного поведения.
Ребёнок добивается внимания, провоцирует окружающих на эмоциональный отклик при помощи негативных поступков
В этом случае потребуется консультация психолога, которая включит в себя коррекцию поведения, исследование причин, изменение родительской позиции и использование техник положительного подкрепления.
Родителям в похожих ситуациях советую всегда говорить с ребёнком не только о том, что было неправильно в его поведении, но и предлагать альтернативы, варианты желаемого и одобряемого поведения.
Сейчас детям часто не хватает навыков социального интеллекта, чтобы, например, завести друзей и начать общение. Поэтому первые простые шаги ребёнку должен подсказать взрослый: какую игру и как предложить другим ребятам, что можно взять в школу для совместной игры, каким общим интересом поделиться, что рассказать о себе.
Задавайте свой вопрос «Мелу», а редакция найдёт того, кто сможет на него ответить. Пишите в наши соцсети — мы читаем все сообщения на страницах в фейсбуке, «ВКонтакте» и «Одноклассниках». Ещё можно написать нам в инстаграме. Кстати, мы не раскрываем имена, так что вопросы могут быть любыми (не стесняйтесь!).
«Растил как маленьких любовниц»: Учителя художественного лицея в Москве обвинили в сексуальном насилии над школьницами СК не заводит на него дело
Минимум 15 бывших учениц Московской центральной художественной школы ( ранее — МАХЛ) на Крымском Валу заявили о сексуальном насилии, совращении, домогательствах, унижениях и травле со стороны преподавателя Виктора Елизарова. Весной 2021 года девушки отправили в администрацию школы, а затем и в полицию письма, в которых рассказали, как Елизаров не только систематически публично унижал их шутками с сексуальным подтекстом, но и трогал за разные части тела, играл, как он сам говорил, в «Робин Гуда» — оттягивал резинку трусов или застежку лифчика, но и открыто склонял учениц к сексу. Это происходило с 2000 по 2013 год.
Полицейские начали доследственную проверку, уже два месяца обещают завести дело, но постоянно откладывают сроки. Автор одного из писем Юля Гонкова говорит, что девушки описали свои истории «довольно сдержанно» — тогда они только начинали говорить о пережитом, поэтому их рассказ «во многом смещен на жесткую манеру преподавания Елизарова, а не на травмы, полученные от его действий» — распускание рук от учителя долгое время оставалось для девушек «нормой и серыми буднями». Руководство школы было шокировано письмами — Елизарова временно отстранили от работы на время следствия, но пока не могут уволить, из-за того что не возбуждено дело. Где сейчас находится преподаватель — неизвестно.
The Village поговорил с бывшими ученицами художественной школы о пережитом опыте и публикует некоторые из писем.
Интимные отношения с ученицами
Преподаватель, по словам многих девушек, отправивших письма в администрацию школы, почти ежедневно доводил учениц до слез и истерик, например, комментируя их «физические уродства». Нормой общения для него были оскорбления: «дура», «сволочь» и «гадина». Любой несогласный с мнением Елизарова объявлялся «слишком простым» или «недостаточно утонченным». Поскольку подросткам важно принятие, эта схема прекрасно работала — всем хотелось быть в кружке «избранных», отмечает Анастасия Матвеева, которая училась в лицее с 2002 по 2010 год. Она называет атмосферу, царившую в ее классе, «абсолютным сектантством».
Одна девушка, которая училась в лицее с 2005 по 2012 год и тоже написала письмо в администрацию, заявила, что Елизаров в 15 лет убедил ее заняться с ним сексом. Она подвергалась унижениям, оскорблениям и манипуляциям со стороны учителя. Интимные отношения между ними продлились пять лет. После расставания бывший преподаватель еще два года преследовал девушку и названивал с разных номеров. Она рассказала о «годах» психотерапии, которые понадобились ей, чтобы пережить травматичный опыт. Но когда пострадавшие решили обратиться в СМИ и полицию, она наотрез отказалась писать заявление и публиковать где-либо свою историю.
При этом минимум две ее близкие подруги, включая Гонкову, видели Елизарова и ученицу вместе и знали о происходящем. «Когда я закончила лицей, он сам спрашивал меня, осуждаю ли я его за эти отношения, подтвердив этим их достоверность. Мне во время обучения он говорил, что я снюсь ему в эротических снах, а однажды на практике в Бахчисарае он захотел потрогать меня за зад, чтобы „проверить его упругость“. Все это отвратительно», — написала одна из подруг.
Екатерина Гонкова, 34 года
У Виктора Елизарова была отработанная схема, по которой он выстраивал очень близкие, созависимые отношения с ученицами. Все повторялось из года в год — менялись только сами девочки. Начиная с акварельных, младших классов, Елизаров выделял из потока одну или нескольких учениц и внушал им, что они особенные и одаренные. Каста «любимых» состояла в основном из девочек со светлыми волосами, голубыми глазами и тихим характером. Их он растил для себя лично как маленьких любовниц.
Елизаров обсуждал не только наши работы, но и, например, «кривые пальцы» или «некрасивые коленки». Моей подруге он дал прозвище «косиножка». Маленькая грудь сразу становилась предметом высмеивания. Помню, как 13-летняя девочка сидела красная и смущенная, а Елизаров говорил ей: «Мы сейчас идем купаться, а вот тебе купальник не нужен, ленточку повяжем — у тебя же там все-равно ничего нет». Размер ноги, форма ягодиц и толщина талии тоже становились общественным достоянием, которое было принято обсуждать, — внешние данные связывались с качеством картин.
Была такая игра в «Робин Гуда», когда сзади к тебе подходил Виктор Евгеньевич и сначала натягивал, а потом отпускал трусы или щелкал лямкой от лифчика. Иногда он делал это на глазах у мальчиков из нашего класса.
Мне он часто говорил, что любит меня: сначала за то, что я «талантливая, добрая и хорошая», а когда мне исполнилось 13 лет, уже за то, что я «красивая». Елизаров напрямую заявлял, что «хочет меня как женщину», что это «естественно» и что я «сама виновата, что вызываю в нем, мужчине, такие чувства, ведь всю историю художники влюблялись в молоденьких натурщиц и учениц».
Уже в старших классах он спрашивал: «Когда ты станешь моей?», «Давай поженимся?», «Давай я буду твоим первым?» — и сыпал утверждениями: «ты вкусная», «ты моя», «я о тебе мечтаю», «я хочу тебя», «тебе понравится». Я жила в постоянном ужасе, чувствовала вину, боялась, что все раскроется, а вместе с этим мне казалось, что все и так все видят и знают. На вопрос «а как же ваша жена?» Елизаров отвечал, что «Ираида Владиленовна — друг, и она все поймет» ( Ираида Елизарова преподает в Московской центральной художественной школе с 1995 года. — Прим. ред.).
Елизаров напрямую заявлял, что «хочет меня как женщину» и что это «естественно»
Сначала он ограничивался только хватанием за грудь и игрой в «Робин Гуда», но, когда мне было уже 15–16 лет, приставания стали по-настоящему агрессивными: Елизаров зажимал меня по углам, лапал и целовал, оставлял на шее засосы — и это был мой первый опыт взаимодействия с мужчиной. Все время повторялся один и тот же сценарий: я показывала свои работы, он меня ругал, доводил до слез, а потом начинал домогаться. Я отбивалась, плакала, выслушивала, как он меня любит и ценит, и убиралась восвояси — рисовать до трех ночи, чтобы оправдать его ожидания.
Часто ездила к нему в личную мастерскую показывать работы. Там никто не видел, что происходило, и из-за этого я в какой-то степени чувствовала себя в большей безопасности. Понимала, что он будет приставать, но считала, что Елизаров такой человек и что это цена, которую нужно платить за то, что он так много мной занимается и помогает.
Непосредственно до сексуального контакта дело не дошло — помогло мамино строгое религиозное воспитание и четкое понимание, что я не люблю этого человека. Хотя я и испытывала к нему сильную привязанность — он, можно сказать, заменил мне отца, с которым у меня всегда были холодные отношения. О том, что я не одна [столкнулась с домогательствами Елизарова], узнала уже совершеннолетней, когда подружилась с девочкой, которая тоже оказалась в касте «любимых».
Молчание преподавателей
«Коллеги Елизарова из мастерской знали почти обо всем и его покрывали. Нашими преподавательницами также были его жена, которая знала, что ее муж домогается учениц, подробнее всех, две подруги, которых он пригласил работать в мастерскую, и его бывшие ученицы. МАХЛ вообще был довольно закрытым учреждением. Остальные учителя замечали „что-то“, сплетничали об этом, не понимая при этом масштаба. Кто-то осуждал, кто-то смаковал, но никто не отнесся к происходящему как взрослый и ничего не предпринял. Письма и жалобы к бывшим директорам лицея и вовсе замалчивались», — вспоминает Юля Гонкова.
Похожий эпизод помнит и Мария Пангилинан: «Какие-то родители учеников уже тогда хотели подать на него жалобу за такое поведение с детьми. Мы вместе с ним смеялись над абсурдом этой ситуации, он с иронией называл себя „педагог-педофил“, подчеркивая абсурдность и невозможность обвинений». О том, что иногда из мастерской Елизарова со скандалом переводились школьники, рассказала бывшая ученица МЦХШ Анастасия Лисина: «Слухи о домогательствах ходили уже тогда, но никто из известных мне взрослых не относился к ним всерьез».
« Любые адекватные реакции родителей на страдания детей подчеркнуто высмеивались Елизаровым. Вообще, связь ребенка с семьей в его представлении была чем-то нелепым и глупым — это абсолютно сектантский подход», — написала Матвеева. При этом все бывшие ученицы отметили, что Елизаров быстро становился для школьниц авторитетом, а с частью девочек сближался настолько, что в своем роде заменял им фигуру отца.
По словам Екатерины Сверчковой, однажды Елизаров и вовсе рассказал детям о попытке педсовета «разрушить любовь». Такая дискуссия была приурочена к разбирательствам вокруг другого преподавателя МЦХШ, которого хотели уволить за открытые отношения с ученицей младше 16 лет. Виктор Евгеньевич тогда долго объяснял нам, что неправильно лезть в чужие отношения, что закон о возрасте согласия написан для «средних» детей, а мы — одаренные».
Чтобы прийти в себя после обучения в МАХЛ, многим потребовались годы психотерапии, рассказывает Гонкова. «Даже спустя десятилетие, а то и два, всем страшно — у многих сильно искажены представления о себе, они до сих пор испытывают жуткий стыд. В лицее мы воспитывались в культе личности Елизарова, который он сам создал: когда всплывала какая-то история, рассказчицам не верили, унижали, травили и даже выгоняли из школы. Постепенно мы начали говорить о своем травматичном опыте друг с другом и близкими — и только спустя годы эта тема перестала быть настолько болезненной и табуированной», — объясняет бывшая ученица.
Чувство вины и ненависть к себе
«Как-то раз Елизаров сказал мне, что „я тварь и извожу свою больную мать“, и если она умрет, то это будет целиком на моей совести. Доведя до истерики, он начал меня успокаивать поглаживаниями, а затем силой посадил к себе на колени и залез в трусы. Этого я не забуду никогда. Самое ужасное, что у меня даже мысли не возникло рассказать об этом кому-то — было ужасно стыдно, я чувствовала себя виноватой. Он внушил мне, что я его спровоцировала», — написала девушка, пожелавшая остаться анонимной.
Годы обучения в лицее она вспоминает содроганием. Из-за того, что Елизаров постоянно настраивал одноклассниц друг против друга, она в какой-то момент лишилась почти всех друзей. У нее сложилось впечатление, что он получал особое удовольствие от того, что ученики чувствовали себя виноватыми и ничтожными. Ее основными ощущениями от неуместных комментариев и шуток Елизарова были чувство вины, ступор, ненависть к себе, желание умереть и мысли о том, что «в жизни ей ничего не светит».
Доведя до истерики, он начал успокаивать меня поглаживаниями, а затем силой посадил к себе на колени и залез в трусы
«Он внушал нам: „если будешь и дальше так плохо рисовать, то лучше сразу найти себе мужа“, будто это самое страшное, что может случиться с девушкой», — добавляет Татьяна Егорова (мы заменили имя по ее просьбе). При этом, по воспоминаниям нескольких девушек, Елизаров ревностно гнобил тех, у кого появлялись отношения с молодыми людьми, а на уроках часто осуждал женщин-художниц, которые выходили замуж.
Учитель возвышал уже окончивших школу «гениальных» девушек, из-за чего школьницы пытались конкурировать с ними в надежде получить каплю одобрения от авторитета. «Виктор Евгеньевич говорил, что отчисление „равнозначно концу света“ и „позору навсегда“. Что, покинув школу, мы станем „обывателями“, „нехудожниками“ — будто это более низкая ступень эволюции. По этой причине мне и некоторым другим ученикам было сложно выстраивать отношения с людьми после окончания лицея», — поясняет Анастасия Матвеева.
Анна Рыжова, 29 лет
Елизаров открыто дотрагивался до моих одноклассниц и девочек из других классов, чтобы «показать строение и объем груди». Часто рассказывал анекдоты с фиксацией на половых органах, сексе и физиологии и комментировал внешность: лишний или недостаточный вес, походку, проблемы с кожей, одежду, прическу. Критиковал поведение, на его взгляд, недостойное «женщины»: непокорность, желание отстаивать свою позицию, недостаточно нежный голос. По его убеждениям, только мальчики способны быть настоящими художниками, а все девочки в основном недалекие. Самых способных из нас он называл «пацанками».
Виктор Евгеньевич задавал нереалистичные стандарты — к примеру, сравнивал детские рисунки с картинами Рембрандта. Вся его преподавательская позиция сводилась к тому, что нам надо не просто соперничать друг с другом, но и завидовать достоинствам других. У одной семиклассницы на просмотре он порезал большой акварельный этюд, оставив от него только кусочек, который посчитал «достойной частью натюрморта».
У девочки случилась истерика со слезами. Такую реакцию он никогда не воспринимал всерьез и повторял: «женские слезы, что вода, девочкам поплакать — как пописать». Благодаря такому позиционированию лично я выучилась не плакать и не показывать эмоции, чтобы меня воспринимали серьезно.
Опускал в горячий чай ложку, облизывал, чтобы она не была совсем раскаленной, и прислонял к руке или другой части ученицы
Елизаров специально подначивал травлю среди детей: даже устраивал для этого «круглые столы» с обсуждениями наших личных конфликтов. А еще замахивался на детей длинной палкой во время просмотров и использовал фразу «Мы тебя будем ломать». Опускал в горячий чай металлическую ложку, облизывал, чтобы она не была совсем раскаленной, и прислонял к руке или другой части тела сидящей рядом ученицы. Когда раздавался звонок на обеденный перерыв, сообщал, что мы не заслужили обед, так как недостаточно поработали.
Несколько человек из моего класса забрали документы из лицея или перевелись в другие мастерские, не выдержав давления.
Юля Гонкова, 26 лет
С Виктором Евгеньевичем я познакомилась в восемь лет, когда меня привели к нему на частные уроки. Я была одиноким и травмированным ребенком — мама воспитывала меня одна, и я ее почти не видела. Елизаров быстро заменил мне фигуру отца: кормил меня, обнимал, говорил со мной ласково и даже обещал удочерить. [После занятий с ним] я благополучно поступила в лицей, и наши отношения продолжили быть близкими — тогда он был для меня самым важным и авторитетным взрослым.
Мог прилюдно сказать: «Начали формироваться сосочки» или «Поцелуй меня вот сюда, над щекой, у меня тут эрогенная зона»
В 14 лет он впервые взял меня на пленэр в Бахчисарай, хотя обычно туда ездили только старшеклассницы. Там у нас были обеденные сны, потому что мы вставали рисовать зорьку в шесть утра. В один день Елизаров отвел меня за плечи «спать с ним» и по-отечески обнял. Я притворилась спящей — было слишком страшно и стыдно. Но он знал, что я не сплю. Сначала его рука соскользнула мне на бок, а потом он засунул ее мне в трусы и стал играть с моими половыми губами, издавая цокающий звук в такт их движениям.
Что я испытывала, когда мечтала о первом опыте родительской, учительской любви, а столкнулась с грубой извращенной сексуальностью престарелого мужчины, мне до сих пор сложно описать. Чувствовала себя гадкой, мерзкой и отвратительной. Тряслась, силой скрестила ноги, после чего он вытащил свою руку. Я встала и ушла. Ночью у меня случилась истерика, я заперлась в душе и, рыдая, затыкала себе рот рукой, чтобы никто меня не слышал.
На пляже он со смехом развязывал мне трусы на купальнике, один раз стянул их с меня полностью. Проверял, надела ли я лифчик, внезапно запуская мне руку под одежду, а потом отмечал, что он мне вообще не нужен, так как «носить в нем нечего». В то время мне было настолько плохо, что я хотела, чтобы у меня вообще не было никаких половых признаков.
Когда в старших классах я дала ему отпор, все стало еще хуже: он при одноклассниках оскорблял меня, распускал слухи, что я «со всеми сплю». Если здоровалась с мальчиками, мог закричать на весь коридор: «Что, опять подстилаться пошла?» Как-то на дополнительных [занятиях] зашел в мастерскую, где был мальчик из младших классов, и стал гоняться за мной, хватать меня силой, говоря ученику: «Ну что, давай ее пощупаем».
Я начала прогуливать школу: приезжала утром, разворачивалась у ворот и весь день каталась на троллейбусе. Из-за этого меня окрестили «проблемным подростком», вызывали на педсоветы каждый месяц, где говорили: «Тебя нет в школе, значит, ты либо что-то употребляешь, либо тебя кто-то употребляет». Эту травлю тоже организовал Елизаров. На последней практике он ударил меня по лицу за ужином при всех ребятах, сказав, что я сама его спровоцировала.
Когда уже во взрослом возрасте я смогла заговорить о том, что происходило со мной (два года хожу на психотерапию, но до конца так и не справилась с пережитым опытом), выяснилось, что через подобное проходили многие девочки из лицея и что Елизаров регулярно занимался сексом с моей подругой.
Кто такой Елизаров
Вместе с будущей женой Ираидой Виктор Елизаров окончил театральное отделение Пензенского художественного училища, а затем — МГХИ имени Сурикова. После учебы с 1982 года жил и работал в Петербурге, где преподавал в институте театра музыки и кинематографии имени Черкасова, но вскоре перебрался в Москву и с 1991 года работает в МАХЛ. Их с Ираидой сын Федор тоже окончил лицей. В 2016 году школа провела совместную семейную выставку Елизаровых. На странице старшего Елизарова во «ВКонтакте» указаны религиозные и политические взгляды — «православные» и «консервативные» соответственно. В период с 2009 по 2013 год ученицы лицея часто отмечали его на фотографиях и писали восторженные комментарии к снимкам натюрмортов, которые он публиковал. Сам Елизаров оставлял некоторым комментарии о внешности под их фото.
Анастасия Копытцева, 33 года
Елизаров не упускал возможности прикоснуться к телу — будь это объяснение анатомии или абстрактный разговор о живописи. Однажды он долго держал рукой и мял мою коленку с внутренней стороны, говоря, что у девочек в этом месте «классная булочка». Мне было 12 лет. Через два года он уже шлепал меня по ягодицам и проводил рукой по моей груди, объясняя, как крепятся мышцы на теле. Прекрасно помню разговоры о живописи, наполненной цветом, как эрегированный половой член.
Когда узнала, что Елизаров еще и склонял несовершеннолетних учениц к сексу, я многое вспомнила и поняла. Он систематически выбирал себе будущих любовниц среди девочек, которым было по 10–12 лет. Первый «отбор» происходил по внешним данным — обычно он замечал девочек со светлыми волосами и голубыми глазами. Дальше «тестировал», насколько они допускают его «к телу», прикасаясь и проверяя, как девочки отстаивают свои границы.
Затем оценивал, насколько у учениц прочная связь с родителями — можно ли опасаться, что они им все расскажут? Дальше выстраивал психологически близкие и в то же время созависимые отношения: унижал и доводил детей до слез, чтобы потом успокаивать — в это время ведь можно по-родительски обнять, а это уже большой шаг к физической близости. Количество прикосновений и разговоров о сексе (в том числе о молодых любовницах великих художников) с каждым годом увеличивалось, а девочки незаметно для себя начинали воспринимать их как норму.
Уже во время полового созревания он начинал добиваться секса. Практиковал показы работ для «избранных» в своей личной мастерской (дети ездили туда после уроков или на выходных, чтобы показывать домашнее задание) или в мастерской на балконе за шторкой. Елизаров также препятствовал общению выбранных им девочек-жертв с одноклассниками и настраивал их друг против друга. Ученицы оказывались в полной изоляции, их состояние полностью зависело от него, поэтому не рассказывали никому о «великом учителе», который до них домогается, еще и считая, что сами виноваты в том, что с ними происходит. Он так и говорил: «Виновата, потому что красивая, а я не могу сдержаться».
Руководство Центральной московской художественной школы не ответило на вопросы The Village, заявив, что директор учебного заведения сейчас на больничном. Связаться с Виктором Елизаровым нам также не удалось. По информации источника The Village, Следственный комитет пока не завел дела на преподавателя. Мы отправили запрос в пресс-службу ведомства.
Обложка: Free Wind / Фотобанк Лори