меня похоронят а его зароют
Помогите найти стих
Второй день ищу стих, не могу вспомнить ни строчки. Точно помню, что слова идут от лица умершего. Как бы утешает того, кто о нем печалится. Что-то и про шепот звезд, и про шорох листьев, и капли дождя, стая птиц (может, чего-то и нет ). То есть этот человек себя с этими явлениями ассоциирует. И в конце слова что-то типа » я не умер, живой». Очень нравился этот стих, такой светлый, добрый. Сейчас как нельзя актуален, хочу видео на память сделать. А найти никак не могу. Может кто-то знает этот стих, помогите найти, пожалуйста!
Страна Мам → Помогите найти стих
Здравствуйте, Странамамочки! Второй день ищу стих, не могу вспомнить ни строчки. Точно помню, что слова идут от лица умершего. Как бы утешает того, кто о нем печалится. Что-то и про шепот звезд, и про шорох листьев, и капли дождя, стая птиц (может, чего-то и нет ). То есть этот человек себя с этими явлениями ассоциирует. И в конце слова что-то типа » я не умер, живой». Читать полностью |
Построим каркасный дом вашей мечты
Каркасный дом с 3 спальнями V171 «Магнолиа»
Каркасный дом с гаражом на 2 машины V278 «Ричардсон»
Каркасный дом с мансардой V373 «Толедо»
Каркасный дом V309 «Гарлэнд»
Комментарии
Нет, я не умер, я живой!
Ищи меня в густом тумане,
Ищи меня в краю чужом,
Я там, где все шумит морской прибой,
Храни мой образ, я с тобой.
Мой дерзкий взгляд увидишь на серебряном мече,
Мои слова услышишь вновь в небесной синеве,
Забьется сердце вдруг твое быстрее,
И стук его я вдруг услышу в жуткой тишине.
И сядешь на земле холодной и чужой,
Заплачешь ты навзрыд над могилой небольшой,
Нашла меня, где смог я обрести покой,
Я там, где стар и млад навеки спят в земле сырой.
Нет, я не умер, я все ещё живой
Моя могила украшена цветами
Меня не видишь, а я стою с тобой
Лицо твоё, умытое слезами.
Как успокоить?! Горе снять и грусть
И я тебя тихонько обнимаю
Как обьяснить, что я ещё живой?!
И боль твою к себе я забираю.
Народу много, кажется пришло
И поп с кадилом машет причитая
От свечек в храме, стало вдруг светло
Но там не я, а кто там я не знаю.
А я по-прежнему опять с тобой
Жаль ты не видишь, ни чего не знаешь
Пока ещё, жива моя любовь
Со смертью в прятки даже поиграешь.
Не надо плакать, милая не плачь
Да тяжело, я это понимаю.
Но буду я по прежнему с тобой
И на плечо, ладонь вновь опускаю.
Не стоить верить, будто все прошло
И дождь следы мои все замывает
Моя любовь всегда живёт с тобой
К тебе прийти частенько помогает.
Нет я не умер, я ещё живой!
В твоё я сердце, тенью проникаю
Я твой хранитель Ангел и твой Бог
От разных бед тебя всегда, спасаю.
Я на подоконник залез.
Во дворе уж смеркается. Во дворе пусто.
Солнце садится за лесом.
Солнце не знает, как я себя чувствую.
Когда меня выпишут, я наизнанку выверну душу.
Чистой стороной. Грязной к себе.
Позвоню маме. Попрошу подогреть покушать.
Долго не сидеть.
Ложиться спать.
Пусть и не сладко.
Не волноваться. И больше не плакать сутками.
Я домой вернусь на 157 маршрутке.
Или же на трамвае с пересадками.
Когда меня выпишут, не захочу обратно.
Мне наскучили больничные краски.
Я, купив конфет шоколадных и сока томатного,
Пойду по тротуарам заспанным.
Вдоль фонтанов, вдоль фешенебельных витрин.
Привет осень.
Понял я теперь.
На сегодня.
На завтра.
Навсегда.
Один.
Лишь бы не с тобой.
Лишь бы не в твоих объятиях.
Дети умирают, когда перестают верить в сказки.
Я умер, когда перестал звезды считать.
Пересмотрю все комедии американские,
Что бы только не слезы,
Только не на моих щеках.
Когда меня выпишут,
Я беспечно минут двадцать буду глазеть в бирюзовое небо.
Прости, я не Никита Стихами,
Но меня с тобой тоже никогда не было.
И никогда не будет.
Пусть буднями сменяются будни.
Больной, но пытаюсь быть милым.
На роботу неспешно идут люди.
А я, вот он я, в толпе дебилов с улыбкой дебила.
Боли-то сколько, сожаления сколько.
Известно нам лишь.
Вот он я, улыбаюсь тебе из окон новостройки.
А ты проходишь,
И делаешь вид, буд-то не знаешь.
Обещаю.
Когда меня выпишут,
Я отброшу все сожаления и думы.
Приду к тебе слегка выпивший,
Что бы видела.
Я жив.
Я не умер.
Точно помню, что слова идут от лица умершего. Как бы утешает того, кто о нем печалится. Что-то и про шепот звезд, и про шорох листьев, и капли дождя, стая птиц (может, чего-то и нет ).
Я не умер, я ещё живой
Виктор Ассоров
Не гони лошадок, полевой.
Дай с дороги, мне воды напиться.
Я не умер, я ещё живой,
Дай мне жаждой веры упоиться.
Возвращаюсь я к родным местам,
Где так долго воздуха не слышал.
Потерял в дороге свой наган,
От которого шугался кот на крыше.
Хлопочи родная седина,
Не сломала жизнь любовь и веру!
На тебя родимая страна,
Не накинут из веревки меру.
Ну, а мы, как в поле ураган,
Всё сметаем словом для победы.
И не нужен мне теперь наган,
Чтобы видеть ваши злые беды.
Не гони лошадок, полевой!
Дай с дороги, мне воды напиться.
Я не умер, я ещё живой,
Дай мне жаждой веры упоиться.
А примерно где видели? в каком году и насколько оно длинное?)
«Весь день она лежала в забытьи»
Весь день она лежала в забытьи,
И всю ее уж тени покрывали —
Лил теплый летний дождь — его струи
По листьям весело звучали.
И медленно опомнилась она,
И начала прислушиваться к шуму,
И долго слушала — увлечена,
Погружена в сознательную думу.
И вот, как бы беседуя с собой,
Сознательно она проговорила
(Я был при ней, убитый, но живой):
«О, как все это я любила. »
.
Любила ты, и так, как ты, любить —
Нет, никому еще не удавалось —
О Господи. и это пережить.
И сердце на клочки не разорвалось.
Когда умру, я не уйду,
Я навсегда останусь с вами
Цветами, листьями, корнями,
Густым шиповником в саду.
К ногам твоим я припаду,
Когда трава совсем увянет,
Как сумасшедший оборванец,
Как блудный сын заблудших душ.
В саду не рвите лебеду;
Я постою возле забора,
С немым восторгом и укором
От дома вашего беду
Я отведу зеленым взором,
Я к вам опять вернусь в бреду.
Над могилой моей не рыдай,
Я ушла в заоблачный край
Я прилетаю к вам во сне,
Сверкаю в снежной белизне.
Я с вами солнечным, светлым днем,
Лечу к вам ветром и дождем.
Над могилой моей не рыдай,
Я не там, я везде-так и знай!
Mary Elizabeth Frye
Do not stand at my grave and weep;
I am not there. I do not sleep.
I am a thousand winds that blow.
I am the diamond glints on snow.
I am the sunlight on ripened grain.
I am the gentle autumn rain.
When you awaken in the morning’s hush
I am the swift uplifting rush
Of quiet birds in circled flight.
I am the soft stars that shine at night.
Do not stand at my grave and cry;
I am not there. I did not die.
В 1995 Британскя радиовещательная корпорация БиБиСи провела опрос cреди своих слушателей, чтобы выявить какие стихотворения наиболее популярны у англичан. Совершенно неожиданно, опередив знаменитых английских поэтов Киплинга, Вордсворта, Теннисона, Питера Брука, самым популярным оказалось небольшое стихотворение «Do not stand at my grave and weep”. Это тем более удивительно, что автор в то время оставался неизвестен, хотя стихотоворение очень часто цитировалось на похоронных церемониях.
Только в 1998 году, благодаря усилиям известной журналистки Абигайл ван Бюрен (Abigail Van Buren), было установлено, что автором произведения является американка Мэри Элизабет Фрай (Mary Elizabeth Frye, 1905 — 2004).
Мэри Элизабет Фрай, домохозяйка и цветовод, написала это стихотоворение в 1932 г. под впечатлением от участи молодой еврейской девушки из Германии, Маргарет Шварцкопф (Margaret Schwarzkopf ), которая была озабочена судьбой своей матери, остававшейса в фашистской Германии. Когда мать умерла, горюющая Маргарет Шварцкопф сказала Мэри, что она никогда не сможет пролить слезу на могиле матери. Вдохновение настигло Мэри, и она немедленно написала стихи на обычном коричневом пакете для покупок. Она нигде не печатала эти стихи, а раздавала всем, кто попросит.
Сама Мэри Элизабет Фрай (в девичестве Мэри Элизабет Кларк) родилась в Дэйтоне, Огайо, в 1905 г, в 3 года осиротела. В 1927 году вышла замуж за Клода Фрай, владельца небольшого бизнеса. Мэри Элизабет Фрай не получила формального образования, но была заядлым читателем. Она писала другие стихи, но они не вышли за пределы ее семейного круга.
***
Не стой и не плачь над могилой.
Нет там меня, поверь.
Я приду к тебе с тысячей ветров,
Когда ты откроешь дверь.
Я алмаз, что в снегу сверкает.
Я луч солнца, что греет колос.
Знай, проснувшись в тиши под утро:
Шум негромкий дождя – мой голос.
Я в стремительной птичьей стае,
Что кружится в бездонной сини.
Мягким светом звезды далекой
Стану я для тебя отныне.
Так не стой над моей могилой,
Не оттуда к тебе я взывал.
Нет меня под плитой холодной,
Потому что я не умирал.
(Елена Стюарт)
Над могилой не плачь моей,
Я не там, не уснула в ней.
Я у тысяч ветров навек,
Я пушистый и мягкий снег.
Я обильным дождём пройду,
Я созрею в твоём саду.
Я в заутренней тишине,
Я в безудержной трескотне
Птиц, кружащих над головой,
Я в ночи загорюсь звездой,
Я фиалкою расцвету,
Я в молчаньи к тебе приду,
Я по-птичьи спою про мечты,
Я во всём, что так любишь ты.
Над могилой моей не стой,
Я не там. Я всегда с тобой.
(Сергей Юдин)
Не надо плакать над моей могилой,
Меня здесь нет. Я не утратил силы.
Я ветром раздуваю паруса,
Я — на траве блестящая роса,
И солнца свет на выжженных полях.
Я в утренней тиши, когда все люди спят,
Птиц поднимаю перелетных на крыло,
Я зажигаю звезды и дарю тепло.
Не надо над могилой слезы лить.
Меня здесь нет, я буду вечно жить.
Не плачь над могилой моей, не стой –
Меня там нет. Я снова живой.
Я – тысяча вольных морских ветров,
Я – россыпь алмазов на шали снегов,
Я – солнечный свет на спелом зерне,
Я – дождик в осенней глухой тишине.
Когда на заре ты проснешься опять,
Я буду звездой, что ложится спать.
Не плачь, над могилой моей застыв, –
Меня там нет. Я не умер. Я жив.
Не стой над могилой моей в слезах,
Меня там нет и я не прах.
Я тысяча мчащихся вдаль ветров.
Я свет искрящихся белых снегов.
На спелых зернах я солнца луч.
Я мягкий дождь из сиреневых туч.
Когда проснешься в тиши утра
Я птиц полет, что несут ветра.
По кругу вверх от родных гнезд
я тихий свет полуночных звезд.
Не стой над могилой моей в слезах.
Меня там нет и я не прах.
Меня похоронят а его зароют
Долго же шёл ты в конверте, листок, —
Вышли последние сроки!
Но потому он и Дальний Восток,
Что — далеко на востоке.
Ждёшь с нетерпеньем ответ ты —
Весточку в несколько слов.
Мы здесь встречаем рассветы
Раньше на восемь часов.
Здесь до утра пароходы ревут
Средь океанской шумихи —
Не потому его Тихим зовут,
Что он действительно тихий.
Ждёшь с нетерпеньем ответ ты —
Весточку в несколько слов.
Мы здесь встречаем рассветы
Раньше на восемь часов.
Ты не пугайся рассказов о том,
Будто здесь самый край света, —
Сзади ещё Сахалин, а потом —
Круглая наша планета.
Ждёшь с нетерпеньем ответ ты —
Весточку в несколько слов.
Мы здесь встречаем рассветы
Раньше на восемь часов.
Что говорить — здесь, конечно, не рай,
Но невмоготу переписка, —
Знаешь что, милая, ты приезжай:
Дальний Восток — это близко!
Скоро получишь ответ ты —
Весточку в несколько слов!
Вместе бы встретить рассветы
Раньше на восемь часов!
Пословица звучит витиевато:
Не восхищайся прошлогодним небом, —
Не возвращайся — где был рай когда-то,
И брось дурить — иди туда, где не был!
Там что творит одна природа с нами!
Туда добраться трудно и молве.
Там каждый встречный — что ему цунами! —
Со штормами в душе и в голове!
Покой здесь, правда, ни за что не купишь —
Но ты вернёшься, говорят ребята,
Наперекор пословице поступишь —
Придёшь туда, где встретил их когда-то!
Здесь что творит одна природа с нами!
Сюда добраться трудно и молве.
Здесь иногда рождаются цунами
И рушат всё в душе и в голове!
На море штиль, но в мире нет покоя —
Локатор ищет цель за облаками.
Тревога — если что-нибудь такое —
Или сигнал: внимание — цунами!
Я нынче поднимаю тост с друзьями!
Цунами — равнодушная волна.
Бывают беды пострашней цунами
И — радости сильнее, чем она!
Друг в порядке — он, словом, при деле, —
Завязал он с газетой тесьмой:
Друг мой золото моет в артели, —
Получил я сегодня письмо.
Пишет он, что работа — не слишком.
Словно лозунги клеит на дом:
«Государство будет с золотишком,
А старатель будет — с трудоднём!»
Говорит: «Не хочу отпираться,
Что поехал сюда за рублём. »
Говорит: «Если чуть постараться,
То вернуться могу королём!»
Написал, что становится злее.
«Друг, — он пишет, — запомни одно:
Золотишко всегда тяжелее
И всегда оседает на дно.
Тонет золото — хоть с топорищем.
Что ж ты скис, захандрил и поник?
Не боись: если тонешь, дружище, —
Значит, есть и в тебе золотник!»
Пишет он второпях, без запинки:
«Если грязь и песок над тобой —
Знай: то жизнь золотые песчинки
Отмывает живящей водой. »
Он ругает меня: «Что ж не пишешь?!
Знаю — тонешь, и знаю — хандра, —
Все же золото — золото, слышишь! —
Люди бережно снимут с ковра. »
Друг стоит на насосе и в метку
Отбивает от золота муть.
. Я письмо проглотил как таблетку —
И теперь не боюсь утонуть!
Становлюсь я упрямей, прямее, —
Пусть бежит по колоде вода, —
У старателей — всё лотерея,
Но старатели будут всегда!
Жизни после смерти нет.
Это всё неправда.
Ночью снятся черти мне,
Убежав из ада.
И в Дубне, и на Таганке что-то ставят, что-то строят:
Сходство явно, но различие кошмарно.
Элементы открывают, и никто их не закроет,
А спектакль закрыть — весьма элементарно.
Всё в Дубне и на Таганке идентично, адекватно,
Даже общие банкеты, то есть пьянки.
Если б премиями, званьями делились вы с театром —
Нас бы звали филиалом на Таганке,
Если б премиями, званьями делились мы бы с вами —
Вас бы звали филиалом на Дубнянке.
Пусть другие землю роют, знаем мы, что здесь откроют
Сто четырнадцать тяжёлых элементов,
И раз Флёров — академик, значит, будет больше денег
На обмытие его экспериментов,
И раз Флёров — академик, значит будет больше денег,
И мы будем ездить к вам как можно чаще.
И вкусы и запросы мои — странны, —
Я экзотичен, мягко говоря:
Могу одновременно грызть стаканы —
И Шиллера читать без словаря.
Во мне два Я — два полюса планеты,
Два разных человека, два врага:
Когда один стремится на балеты —
Другой стремится прямо на бега.
Я лишнего и в мыслях не позволю,
Когда живу от первого лица, —
Но часто вырывается на волю
Второе Я в обличье подлеца.
И я борюсь, давлю в себе мерзавца, —
О, участь беспокойная моя! —
Боюсь ошибки: может оказаться,
Что я давлю не то второе Я.
Когда в душе я раскрываю гранки
На тех местах, где искренность сама, —
Тогда мне в долг дают официантки
И женщины ласкают задарма.
Но вот летят к чертям все идеалы,
Но вот я груб, я нетерпим и зол,
Но вот сижу и тупо ем бокалы,
Забрасывая Шиллера под стол.
. А суд идёт, весь зал мне смотрит в спину.
Вы, прокурор, вы, гражданин судья,
Поверьте мне: не я разбил витрину,
А подлое моё второе Я.
И я прошу вас: строго не судите, —
Лишь дайте срок, но не давайте срок! —
Я буду посещать суды как зритель
И в тюрьмы заходить на огонёк.
Я больше не намерен бить витрины
И лица граждан — так и запиши!
Я воссоединю две половины
Моей больной раздвоенной души!
Искореню, похороню, зарою, —
Очищусь, ничего не скрою я!
Мне чуждо это ё моё второе, —
Нет, это не моё второе Я.
И душа, и голова, кажись, болит, —
Верьте мне, что я не притворяюсь.
Двести тыщ — тому, кто меня вызволит!
Ну и я, конечно, постараюсь.
Нужно мне туда, где ветер с соснами, —
Нужно мне, и всё, — там интереснее!
Поделюсь хоть всеми папиросами
И ещё вдобавок тоже — песнями.
Дайте мне глоток другого воздуха!
Смею ли роптать? Наверно, смею.
Запах здесь. А может быть, вопрос в духах.
Отблагодарю, когда сумею.
Нервы у меня хотя луженые,
Кончилось спокойствие навеки.
Эх вы мои нервы обнажённые!
Ожили б — ходили б как калеки.
Не глядите на меня, что губы сжал, —
Если слово вылетит, то — злое.
Я б отсюда в тапочках в тайгу сбежал, —
Где-нибудь зароюсь — и завою!
Как счастье зыбко.
Опять ошибка:
Его улыбка,
Потом — бокал на стол, —
В нём откровенно
Погасла пена;
А он надменно
Простился и ушёл.
Хрустальным звоном
Бокалы стонут.
Судьба с поклоном
Проходит стороной.
Грустно
вино мерцало,
Пусто
на сердце стало,
Скрипки смеялись надо мной.
Впервые это со мной:
В игре азартной судьбой,
Казалось, счастье выпало и мне —
На миг
пригрезился он,
Проник
волшебником в сон, —
И вспыхнул яркий свет в моём окне.
Но счастье зыбко —
Опять ошибка!
Его улыбка,
Потом — бокал на стол, —
В бокале, тленна,
Погасла пена;
А он надменно
Простился — и ушёл.
Хрустальным звоном
Бокалы стонут.
Бесцеремонно он
Прервал мой сон.
Вино мерцало.
А я рыдала.
Скрипки рыдали в унисон.
Семейные дела в Древнем Риме
Как-то вечером патриции
Собрались у Капитолия
Новостями поделиться и
Выпить малость алкоголия.
Не вести ж бесед тверёзыми!
Марк-патриций не мытарился —
Пил нектар большими дозами
И ужасно нанектарился.
И под древней под колонною
Он исторг из уст проклятия:
«Эх, с почтенною матроною
Разойдусь я скоро, братия!
Она спуталась с поэтами,
Помешалась на театрах —
Так и шастает с билетами
На приезжих гладиаторов!
«Я, — кричит, — от бескультурия
Скоро стану истеричкою!» —
В общем, злобствует как фурия,
Поощряема сестричкою!
Только цыкают и шикают.
Ох, налейте мне «двойных»!
Мне ж — рабы в лицо хихикают.
На войну бы мне, да нет войны!
Я нарушу все традиции —
Мне не справиться с обеими, —
Опускаюсь я, патриции,
Дую горькую с плебеями!
Я ей дом оставлю в Персии —
Пусть берет сестру-мегерочку, —
На отцовские сестерции
Заведу себе гетерочку.
У гетер хотя безнравственней,
Но они не обезумели.
У гетеры пусть всё явственней,
Зато родственники умерли.
Там сумею исцелиться и
Из запоя скоро выйду я!»
. И пошли домой патриции,
Марку пьяному завидуя.
Как-то раз, цитаты Мао прочитав,
Вышли к нам они с большим его портретом.
Мы тогда чуть-чуть нарушили устав.
Остальное вам известно по газетам.
Вспомнилась песня, вспомнился стих,
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их. »
Вот почему — заваруха.
При поддержке миномётного огня,
Молча, медленно, как будто — на охоту,
Рать китайская бежала на меня.
Позже выяснилось — численностью в роту.
Вспомнилась песня, вспомнился стих,
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их. »
Вот почему — заваруха.
Вспомнилась песня, вспомнился стих,
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их. »
Вот почему — заваруха.
Вспомнилась песня, вспомнился стих,
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их. »
Вот почему — заваруха.
Мины падают, и рота так и прёт,
Кто как может — по воде, не зная броду.
Что обидно! — этот самый миномёт
Подарили мы китайскому народу.
Вспомнилась песня, вспомнился стих,
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их. »
Вот почему — заваруха.
Он давно — Великий Кормчий — вылезал,
А теперь, не успокоившись на этом,
Наши братья залегли — и дали залп.
Остальное вам известно по газетам.
Вспомнилась песня, вспомнился стих,
Словно шепнули мне в ухо:
«Сталин и Мао слушают их. »
Вот почему — заваруха.