блок да я изведала все муки
Александр Блок — Женщина: Стих
Памяти Августа Стриндберга
Да, я изведала все муки,
Мечтала жадно о конце…
Но нет! Остановились руки,
Живу — с печалью на лице…
Весной по кладбищу бродила
И холмик маленький нашла.
Пусть неизвестная могила
Узнает всё, чем я жила!
Я принесла цветов любимых
К могиле на закате дня…
Но кто-то ходит, ходит мимо
И взглядывает на меня.
И этот взгляд случайно встретя,
Я в нем внимание прочла…
Нет, я одна на целом свете.
Я отвернулась и прошла.
Или мой вид внушает жалость?
Или понравилась ему
Лица печального усталость?
Иль просто — скучно одному.
Нет, лучше я глаза закрою:
Он строен, он печален; пусть
Не ляжет между ним и мною
Соединяющая грусть…
Но чувствую: он за плечами
Стоит, он подошел в упор…
Ему я гневными речами
Уже готовлюсь дать отпор, —
И вдруг, с мучительным усильем,
Чуть слышно произносит он:
«О, не пугайтесь. Здесь в могиле
Ребенок мой похоронен».
Я извинилась, выражая
Печаль наклоном головы;
А он, цветы передавая,
Сказал: «Букет забыли вы». —
«Цветы я в память встречи с вами
Ребенку вашему отдам…»
Он, холодно пожав плечами,
Сказал: «Они нужнее вам».
Да, я винюсь в своей ошибке,
Но… не прощу до смерти (нет!)
Той снисходительной улыбки,
С которой он смотрел мне вслед!
Женщина
Памяти Августа Стриндберга
Да, я изведала все муки,
Мечтала жадно о конце…
Но нет! Остановились руки,
Живу – с печалью на лице…
Весной по кладбищу бродила
И холмик маленький нашла.
Пусть неизвестная могила
Узнает все, чем я жила!
Я принесла цветов любимых
К могиле на закате дня…
Но кто-то ходит, ходит мимо
И взглядывает на меня.
И этот взгляд случайно встретя,
Я в нем внимание прочла…
Нет, я одна на целом свете.
Я отвернулась и прошла.
Или мой вид внушает жалость?
Или понравилась ему
Лица печального усталость?
Иль просто скучно – одному.
Нет, лучше я глаза закрою:
Он строен, он печален; пусть
Не ляжет между ним и мною
Соединяющая грусть…
Но чувствую: он за плечами
Стоит, он подошел в упор…
Ему я гневными речами
Уже готовлюсь дать отпор, –
И вдруг, с мучительным усильем,
Чуть слышно произносит он:
«О, не пугайтесь. Здесь в могиле
Ребенок мой похоронен».
Я извинилась, выражая
Печаль наклоном головы;
А он, цветы передавая,
Сказал: «Букет забыли вы». –
«Цветы я в память встречи с вами
Ребенку вашему отдам…»
Он, холодно пожав плечами,
Сказал: «Они нужнее вам».
Да, я винюсь в своей ошибке,
Но… не прощу до смерти (нет!)
Той снисходительной улыбки,
С которой он смотрел мне вслед!
💕 Женщина
Великому шведскому писателю и публицисту Ю́хану А́вгусту Стри́ндбергу Александр Блок посвятил не только некролог, но и стихотворение «Женщина», написанное в 1914 году. Ниже мы коротко разберём сюжет стиха, а также посмотрим, какие средства выразительности использовал поэт при его написании.
Сюжет и тема
📝 Повествование в стихотворении «Да, я изведала все муки» ведётся от лица женщины, которая давно мечтала о смерти, но старуха с косой отвернулась и ей осталось жить:
Томясь от печали и одиночества дама весной бродит по кладбищу и пытается найти утешение у неизвестной могилы.
Пусть неизвестная могила
Узнает всё, чем я жила!
Она приносит цветы своему мертвому другу, но и там не находит успокоения, так как не может остаться одна, её везде преследуют случайные взгляды. В них чувствуется внимание, но женщина его не хочет, она в него не верит! И около могилы к ней подходит незнакомец, что призывает даму ретироваться от общества к своему уютному одиночеству.
Незнакомец с жалостливым взглядом не отступает, он стоит позади дамы, и она уже готова дать ему отпор, но таинственный мужчина начинает говорить. Он говорит, что не имеет ничего против женщины, просто тут в могиле похоронен его ребёнок.
«О, не пугайтесь. Здесь в могиле
Ребенок мой похоронен».
😥 Женщины извинилась и ещё раз пытается уйти, но незнакомец напоминает ей, что она забыла букет на могиле. Дама возражает, мол, это вашему ребенку, на что слышит ответное возражение
Героиня стихотворения все-таки уходит, она винится в своей ошибке по отношению к незнакомому человеку, но не может простить ему той снисходительной улыбки, которую он послал ей вослед.
В образе женщины Блок открывает Стриндберга, который также при жизни изведал все муки, но через них открыл многим глаза на мир красоты и искусства.
Анализ кратко
Стих написан в жанре элегии, так как очевидно наполнен грустью. Композиция состоит из несколько частей – вступление (первая строфа), события на кладбище (строфы 2-9) и финал, где женщина оценивает встречу с незнакомцем.
Стихотворение имеет перекрёстную рифмовку (муки – конце – руки – лице) с преобладанием женских рифм. Эпитеты: маленький холмик, неизвестная могила, любимые цветы.
Полный текст
Да, я изведала все муки,
Мечтала жадно о конце.
Но нет! Остановились руки,
Живу — с печалью на лице.
Весной по кладбищу бродила
И холмик маленький нашла.
Пусть неизвестная могила
Узнает всё, чем я жила!
Я принесла цветов любимых
К могиле на закате дня.
Но кто-то ходит, ходит мимо
И взглядывает на меня.
И этот взгляд случайно встретя,
Я в нем внимание прочла.
Нет, я одна на целом свете.
Я отвернулась и прошла.
Или мой вид внушает жалость?
Или понравилась ему
Лица печального усталость?
Иль просто — скучно одному.
Нет, лучше я глаза закрою:
Он строен, он печален; пусть
Не ляжет между ним и мною
Соединяющая грусть.
Но чувствую: он за плечами
Стоит, он подошел в упор.
Ему я гневными речами
Уже готовлюсь дать отпор, —
И вдруг, с мучительным усильем,
Чуть слышно произносит он:
«О, не пугайтесь. Здесь в могиле
Ребенок мой похоронен».
Я извинилась, выражая
Печаль наклоном головы;
А он, цветы передавая,
Сказал: «Букет забыли вы». —
«Цветы я в память встречи с вами
Ребенку вашему отдам. »
Он, холодно пожав плечами,
Сказал: «Они нужнее вам».
Да, я винюсь в своей ошибке,
Но. не прощу до смерти (нет!)
Той снисходительной улыбки,
С которой он смотрел мне вслед!
Читает Т Кулябина
Памяти Августа Стриндберга
Да, я изведала все муки,
Мечтала жадно о конце…
Но нет! Остановились руки,
Живу — с печалью на лице…
Весной по кладбищу бродила
И холмик маленький нашла.
Пусть неизвестная могила
Узнает всё, чем я жила!
Я принесла цветов любимых
К могиле на закате дня…
Но кто-то ходит, ходит мимо
И взглядывает на меня.
И этот взгляд случайно встретя,
Я в нем внимание прочла…
Нет, я одна на целом свете.
Я отвернулась и прошла.
Или мой вид внушает жалость?
Или понравилась ему
Лица печального усталость?
Иль просто — скучно одному.
Нет, лучше я глаза закрою:
Он строен, он печален; пусть
Не ляжет между ним и мною
Соединяющая грусть…
Но чувствую: он за плечами
Стоит, он подошел в упор…
Ему я гневными речами
Уже готовлюсь дать отпор, —
И вдруг, с мучительным усильем,
Чуть слышно произносит он:
«О, не пугайтесь. Здесь в могиле
Ребенок мой похоронен».
Я извинилась, выражая
Печаль наклоном головы;
А он, цветы передавая,
Сказал: «Букет забыли вы». —
«Цветы я в память встречи с вами
Ребенку вашему отдам…»
Он, холодно пожав плечами,
Сказал: «Они нужнее вам».
Да, я винюсь в своей ошибке,
Но… не прощу до смерти (нет!)
Той снисходительной улыбки,
С которой он смотрел мне вслед!
Лирика. Поэмы
Я помню нежность ваших плеч —
Они застенчивы и чутки.
И лаской прерванную речь,
Вдруг, после болтовни и шутки.
Волос червонную руду
И голоса грудные звуки.
Сирени темной в час разлуки
И то, что больше и странней:
Из вихря музыки и света —
Взор, полный долгого привета,
И тайна верности… твоей.
ЖЕНЩИНА
Памяти Августа Стриндберга
Да, я изведала все муки,
Мечтала жадно о конце…
Но нет! Остановились руки,
Живу – с печалью на лице.
Весной по кладбищу бродила
И холмик маленький нашла.
Пусть неизвестная могила
Узнает всё, чем я жила!
Я принесла цветов любимых
К могиле на закате дня…
Но кто-то ходит, ходит мимо
И взглядывает на меня.
И, этот взгляд случайно встретя,
Я в нем внимание прочла…
Нет, я одна на целом свете.
Я отвернулась и прошла.
Или мой вид внушает жалость?
Или понравилась ему
Лица печального усталость?
Иль просто – скучно одному.
Нет, лучше я глаза закрою:
Он строен, он печален; пусть
Не ляжет между ним и мною
Но чувствую: он за плечами
Стоит, он подошел в упор…
Ему я гневными речами
Уже готовлюсь дать отпор, —
И вдруг, с мучительным усильем,
Чуть слышно произносит он:
«О, не пугайтесь. Здесь в могиле
Ребенок мой похоронен».
Я извинилась, выражая
Печаль наклоном головы;
А он, цветы передавая,
Сказал: «Букет забыли вы».
«Цветы я в память встречи с вами
Ребенку вашему отдам…»
Он, холодно пожав плечами,
Сказал: «Они нужнее вам».
Да, я винюсь в своей ошибке,
Но… не прощу до смерти (нет!)
Той снисходительной улыбки,
С которой он смотрел мне вслед!
ПЕРЕД СУДОМ
Что же ты потупилась в смущеньи?
Погляди, как прежде, на меня,
Вот какой ты стала – в униженьи,
В резком, неподкупном свете дня!
Я и сам ведь не такой – не прежний,
Недоступный, гордый, чистый, злой.
Я смотрю добрей и безнадежней
На простой и скучный путь земной.
Я не только не имею права,
Я тебя не в силах упрекнуть
За мучительный твой, за лукавый,
Многим женщинам сужденный путь…
Но ведь я немного по-другому,
Чем иные, знаю жизнь твою,
Более, чем судьям, мне знакомо,
Как ты очутилась на краю.
Вместе ведь по краю, было время,
Нас водила пагубная страсть,
Мы хотели вместе сбросить бремя
И лететь, чтобы потом упасть.
Ты всегда мечтала, что, сгорая,
Догорим мы вместе – ты и я,
Что дано, в объятьях умирая,
Увидать блаженные края…
Что же делать, если обманула
Та мечта, как всякая мечта,
И что жизнь безжалостно стегнула
Грубою веревкою кнута?
Не до нас ей, жизни торопливой,
И мечта права, что нам лгала. —
Всё-таки, когда-нибудь счастливой
Разве ты со мною не была?
Эта прядь – такая золотая
Разве не от старого огня? —
Страстная, безбожная, пустая,
Незабвенная, прости меня!
АНТВЕРПЕН
Пусть это время далеко,
Антверпен! – И за морем крови
Ты памятен мне глубоко…
Речной туман ползет с верховий
Широкой, как Нева, Эско.
И над спокойною рекой
В тумане теплом и глубоком,
Как взор фламандки молодой,
Нет счета мачтам, верфям, докам,
И пахнет снастью и смолой.
Тревожа водяную гладь,
В широко стелющемся дыме
Уж якоря готов отдать
Тяжелый двухмачтовый стимер:
Ему на Конго курс держать…
А ты – во мглу веков глядись
В спокойном городском музее:
Там царствует Квентин Массис;
Там в складки платья Саломеи
Цветы из золота вплелись…
Но всё – притворство, всё – обман:
Взгляни наверх… В клочке лазури,
Мелькающем через туман,
Увидишь ты предвестье бури —
Божья матерь улыбнулась
Поглядеть, как веселится
Раскрутился над рекою
Счастьем, удалью, тоскою
И под ветром заметались
А прохожим примечтались
И, кто шел путем-дорогой
Стал просить весны у бога,
Похоронят, зароют глубоко,
Бедный холмик травой порастет,
И услышим: далёко, высоко
На земле где-то дождик идет.
Ни о чем уж мы больше не спросим,
Пробудясь от ленивого сна.
Знаем: если не громко – там осень,
Если бурно – там, значит, весна.
Хорошо, что в дремотные звуки
Не вступают восторг и тоска,
Что от муки любви и разлуки
Упасла гробовая доска.
Торопиться не надо, уютно;
Здесь, пожалуй, надумаем мы,
Что под жизнью беспутной и путной
Разумели людские умы.
Милая девушка, что ты колдуешь
Черным зрачком и плечом?
Так и меня ты, пожалуй, взволнуешь,
Только – я здесь ни при чем.
Знаю, что этой игрою опасной
Будешь ты многих пленять,
Что превратишься из женщины страстной
В умную, нежную мать.
Но, испытавши судьбы перемены, —
Сколько блаженств и потерь! —
Вновь ты родишься из розовой пены
Точно такой, как теперь.
На улице – дождик и слякоть,
Не знаешь, о чем горевать.
И скучно, и хочется плакать,
И некуда силы девать.
Глухая тоска без причины
И дум неотвязный угар.
Давай-ка, наколем лучины,
Раздуем себе самовар!
Авось хоть за чайным похмельем
Ворчливые речи мои
Затеплят случайным весельем
За верность старинному чину!
За то, чтобы жить не спеша!
Авось и распарит кручину
Хлебнувшая чаю душа!
Ты твердишь, что я холоден, замкнут и сух,
Да, таким я и буду с тобой:
Не для ласковых слов я выковывал дух,
Не для дружб я боролся с судьбой.
Ты и сам был когда-то мрачней и смелей,
По звездам прочитать ты умел,
Что грядущие ночи – темней и темней,
Что ночам неизвестен предел.
Вот – свершилось. Весь мир одичал, и окрест
Ни один не мерцает маяк.
И тому, кто не понял вещания звезд, —
Нестерпим окружающий мрак.
И у тех, кто не знал, что прошедшее есть,
Что грядущего ночь не пуста,—
Затуманила сердце усталость и месть,
Отвращенье скривило уста…
Было время надежды и веры большой —
Был я прост и доверчив, как ты.
Шел я к людям с открытой и детской душой,
Не пугаясь людской клеветы…
А теперь – тех надежд не отыщешь следа,
Всё к далеким звездам унеслось.
И к кому шел с открытой душою тогда,
От того отвернуться пришлось.
И сама та душа, что, пылая, ждала,
Треволненьям отдаться спеша, —
И враждой, и любовью она изошла,
И сгорела она, та душа.
И остались – улыбкой сведенная бровь,
Сжатый рот и печальная власть
Бунтовать ненасытную женскую кровь,
Зажигая звериную страсть…
Не стучись же напрасно у плотных дверей,
Тщетным стоном себя не томи:
Ты не встретишь участья у бедных зверей,
Называвшихся прежде людьми.
Ты – железною маской лицо закрывай,
Поклоняясь священным гробам,
Охраняя железом до времени рай,
Недоступный безумным рабам.
АРФЫ И СКРИПКИ(1908—1916)
Свирель запела на мосту,
И ангел поднял в высоту
Звезду зеленую одну,
И стало дивно на мосту
Смотреть в такую глубину,
Свирель поет: взошла звезда,
И под мостом поет вода:
Смотри, какие быстрины,
Оставь заботы навсегда,
Такой прозрачной глубины
Такой глубокой тишины
Смотри, какие быстрины,
Когда ты видел эти сны.
Душа! Когда устанешь верить?
Весна, весна! Она томна,
Как тайна приоткрытой двери
В кумирню золотого сна…
Едва, подругу покидая,
Ушел я в тишину и тень,
И вот опять – зовет другая,
Другая вызывает день…
Но мглой весеннею повито
Всё, что кипело здесь в груди…
Не пой, не требуй, Маргарита,
В мое ты сердце не гляди…
И я любил. И я изведал
Безумный хмель любовных мук,
И пораженья, и победы,
И имя: враг; и слово: друг.
Их было много… Что я знаю?
Воспоминанья, тени сна…
Я только странно повторяю
Их было много. Но одною
Чертой соединил их я,
Одной безумной красотою,
Чье имя: страсть и жизнь моя.
И страсти таинство свершая,
И поднимаясь над землей,
Я видел, как идет другая
На ложе страсти роковой…
И те же ласки, те же речи,
Постылый трепет жадных уст,
И примелькавшиеся плечи…
Нет! Мир бесстрастен, чист и пуст!
И, наполняя грудь весельем,
С вершины самых снежных скал
Я шлю лавину тем ущельям,
Где я любил и целовал!
Май жестокий с белыми ночами!
Вечный стук в ворота: выходи!
Голубая дымка за плечами,
Неизвестность, гибель впереди!
Женщины с безумными очами,
С вечно смятой розой на груди! —
Пробудись! Пронзи меня мечами,
От страстей моих освободи!
Хорошо в лугу широком кругом
В хороводе пламенном пройти,
Пить вино, смеяться с милым другом
И венки узорные плести,
Раздарить цветы чужим подругам,
Страстью, грустью, счастьем изойти,—
Но достойней за тяжелым плугом
В свежих росах поутру идти!
ТРИ ПОСЛАНИЯ
Всё помнит о весле вздыхающем
Мое блаженное плечо…
Под этим взором убегающим
Не мог я вспомнить ни о чем…
Твои движения несмелые,
Неверный поворот руля…
И уходящий в ночи белые
Неверный призрак корабля…
И в ясном море утопающий
Печальный стан рыбачьих шхун…
И в золоте восходном тающий
Бесцельный путь, бесцельный вьюн…
Черный ворон в сумраке снежном,
Черный бархат на смуглых плечах.
Томный голос пением нежным
Мне поет о южных ночах.
В легком сердце – страсть и беспечность,
Словно с моря мне подан знак.
Над бездонным провалом в вечность,
Задыхаясь, летит рысак.
Снежный ветер, твое дыханье,
Опьяненные губы мои…
Валентина, звезда, мечтанье!
Как поют твои соловьи…
Страшный мир! Он для сердца тесен!
В нем – твоих поцелуев бред,
Темный морок цыганских песен,
Торопливый полет комет!
Знаю я твое льстивое имя,
Черный бархат и губы в огне,
Но стоит за плечами твоими
Иногда неизвестное мне.
И ложится упорная гневность
У меня меж бровей на челе:
Она жжет меня, черная ревность
По твоей незнакомой земле.
И, готовый на новые муки,
Вспоминаю те вьюги, снега,
Твои дикие слабые руки,
Бормотаний твоих жемчуга.
ВСТРЕЧНОЙ
Я только рыцарь и поэт,
Потомок северного скальда.
А муж твой носит томик Уайльда,
Шотландский плэд, цветной жилет…
Твой муж – презрительный эстет.
Не потому ль насмешлив он,
Что подозрителен без меры?
Следит, кому отдашь поклон…
А я… что мне его химеры!
Сегодня я в тебя влюблен!
Ты вероломством, лестью, ложью,
Как ризами, облечена…
Скажи мне, верная жена,
Дрожала ль ты заветной дрожью,
Была ли тайно влюблена?
И неужели этот сонный,
Ревнивый и смешной супруг
Шептал тебе: «Поедем, друг…»,
Тебя закутав в плэд зеленый
От зимних петербургских вьюг?
И неужели после бала
Твой не лукавил томный взгляд,
Когда воздушный свой наряд
Ты с плеч покатых опускала,
Опять у этой двери
И пухом светлых перий
И профиль прежней Мэри
Горит на склоне дня.
Опять затепли свечи,
Пусть будут те же речи
Твои высокие плечи,
Последней страсти ярость,
В тебе величье есть:
И близкой смерти весть…
О, зрелой страсти ярость,
Жениха к последней двери
О негаданной потере
Встала Мэри у порога,
Грустно смотрит на дорогу,
Звезды ранние зажглись,
Мэри смотрит ввысь.
Вон о той звезде далекой,
Спой о жизни, одиноко
Спой о том, что не свершил он,
Для чего от нас спешил он
В незнакомый, тихий край,
В песнях, Мэри, вспоминай…
Тихо пой у старой двери,
Нежной песне мы поверим,
Погрустим с тобою, Мэри.
Косы Мэри распущены,
И рассыпалась грусть
Мы о Мэри твердим наизусть
Мы о Мэри грустим и поем,
А вверху, в водоеме твоем,
И не счесть светлых рос,
Не заплесть желтых кос
Усните блаженно, заморские гости, усните,
Забудьте, что в клетке, где бьемся, темней
Что падают звезды, чертя серебристые нити,
Что пляшут в стакане вина золотистые змеи…
Когда эти нити соткутся в блестящую сетку,
И винные змеи сплетутся в одну бесконечность,
Поднимут, закрутят и бросят ненужную клетку
В бездонную пропасть, в какую-то синюю вечность.