без меня жить не можешь только не отрицай
А ты теперь не сможешь без меня.
А ты теперь не сможешь без меня.
Но вовсе я не этого хотела.
Ты греться будешь только у огня,
А мог бы греться и душой и телом.
А ты теперь не сможешь без меня.
Но этого пока не понимаешь.
Ты где-то там живешь, судьбу кляня
И думаешь, что тоже забываешь.
А ты теперь не сможешь без меня.
И чувство это станет неподвластным.
Живи так дальше и других пленяй!
Впредь становясь для них весьма опасным.
Ты думаешь, что сможешь наплевать
На то, что промелькнуло между нами.
Не будешь ни страдать, ни горевать.
Но станешь лишь меня искать глазами…
Я отдала тебе тепло души,
Рассветы подарила и закаты.
А ты пиши мне письма…ты пиши.
Быть может и отправишь их когда-то….
Я не жалею вовсе ни о чем.
Мне было так тепло необычайно!
В тебе искала сильное плечо,
Но холоден ты стал черезвычайно…
Я ухожу, поверь, не на минуту.
И не от боли, от обид и лжи.
Я выдохлась. Я выпита, как будто.
А ты совсем не чувствовал, скажи.
Уйду, но ты поймешь через года…
Любить как я, увы, никто не в силах…
Когда в ночи шептала тебе «ДА»…
Я ложь твою с трудом, но выносила…
Не жди меня, я больше не вернусь.
Быть может, о тебе когда-то вспомню…
Но не впущу на сердце ту же грусть,
И больше о себе я не напомню.
Я ждать могла, терпеть и все прощать.
Любить тебя, надеяться и верить…
Я не просила что-то обещать,
И дни до нашей встречи в жизни мерить.
Да, я ушла. И ты это поймешь…
Ни завтра, ни сейчас… ни через месяц…
Ты будешь ждать меня… и не уснешь…
И вспомнишь, как обидел ты… раз десять.
Не возвращай, уже не суждено.
На пепелище не растет подснежник…
Я ухожу. И это решено.
А ты запомнишь только мою…нежность…
Пройдут года, ты пустоту заполнишь…
И будешь счастлив вновь, но ТАК любим не будешь,
Ты думаешь, что ты меня не вспомнишь?…
На самом деле даже не забудешь…
Иван Тургенев — Отцы и дети: Глава 10
Прошло около двух недель. Жизнь в Марьине текла своим порядком: Аркадий сибаритствовал, Базаров работал. Все в доме привыкли к нему, к его небрежным манерам, к его немногосложным и отрывочным речам. Фенечка, в особенности, до того с ним освоилась, что однажды ночью велела разбудить его: с Митей сделались судороги; и он пришел и, по обыкновению полушутя, полузевая, просидел у ней часа два и помог ребенку. Зато Павел Петрович всеми силами души своей возненавидел Базарова: он считал его гордецом, нахалом, циником, плебеем; он подозревал, что Базаров не уважает его, что он едва ли не презирает его – его, Павла Кирсанова! Николай Петрович побаивался молодого «нигилиста» и сомневался в пользе его влияния на Аркадия; но он охотно его слушал, охотно присутствовал при его физических и химических опытах. Базаров привез с собой микроскоп и по целым часам с ним возился. Слуги также привязались к нему, хотя он над ними подтрунивал: они чувствовали, что он все-таки свой брат, не барин. Дуняша охотно с ним хихикала и искоса, значительно посматривала на него, пробегая мимо «перепелочкой»; Петр, человек до крайности самолюбивый и глупый, вечно с напряженными морщинами на лбу, человек, которого все достоинство состояло в том, что он глядел учтиво, читал по складам и часто чистил щеточкой свой сюртучок, – и тот ухмылялся и светлел, как только Базаров обращал на него внимание; дворовые мальчишки бегали за «дохтуром», как собачонки. Один старик Прокофьич не любил его, с угрюмым видом подавал ему за столом кушанья, называл его «живодером» и «прощелыгой» и уверял, что он с своими бакенбардами – настоящая свинья в кусте. Прокофьич, по-своему, был аристократ не хуже Павла Петровича.
Наступили лучшие дни в году – первые дни июня. Погода стояла прекрасная; правда, издали грозилась опять холера, но жители …й губернии успели уже привыкнуть к ее посещениям. Базаров вставал очень рано и отправлялся версты за две, за три, не гулять – он прогулок без цели терпеть не мог, – а собирать травы, насекомых. Иногда он брал с собой Аркадия. На возвратном пути у них обыкновенно завязывался спор, и Аркадий обыкновенно оставался побежденным, хотя говорил больше своего товарища.
Однажды они как-то долго замешкались; Николай Петрович вышел к ним навстречу в сад и, поравнявшись с беседкой, вдруг услышал быстрые шаги и голоса обоих молодых людей. Они шли по ту сторону беседки и не могли его видеть.
– Ты отца недостаточно знаешь, – говорил Аркадий.
Николай Петрович притаился.
– Твой отец добрый малый, – промолвил Базаров, – но он человек отставной, его песенка спета.
Николай Петрович приник ухом… Аркадий ничего не отвечал.
«Отставной человек» постоял минуты две неподвижно и медленно поплелся домой.
– Третьего дня, я смотрю, он Пушкина читает, – продолжал между тем Базаров. – Растолкуй ему, пожалуйста, что это никуда не годится. Ведь он не мальчик: пора бросить эту ерунду. И охота же быть романтиком в нынешнее время! Дай ему что-нибудь дельное почитать.
– Что бы ему дать? – спросил Аркадий.
– Да, я думаю, Бюхнерово «Stoff und Kraft» [«Материя и сила» (нем.).] на первый случай.
– Я сам так думаю, – заметил одобрительно Аркадий. – «Stoff und Kraft» написано популярным языком.
– Вот как мы с тобой, – говорил в тот же день, после обеда Николай Петрович своему брату, сидя у него в кабинете: – в отставные люди попали, песенка наша спета. Что ж? Может быть, Базаров и прав; но мне, признаюсь, одно больно: я надеялся именно теперь тесно и дружески сойтись с Аркадием, а выходит, что я остался назади, он ушел вперед, и понять мы друг друга не можем.
– Да почему он ушел вперед? И чем он от нас так уж очень отличается? – с нетерпением воскликнул Павел Петрович. – Это все ему в голову синьор этот вбил, нигилист этот. Ненавижу я этого лекаришку; по-моему, он просто шарлатан; я уверен, что со всеми своими лягушками он и в физике недалеко ушел.
– Нет, брат, ты этого не говори: Базаров умен и знающ.
– И самолюбие какое противное, – перебил опять Павел Петрович.
– Да, – заметил Николай Петрович, – он самолюбив. Но без этого, видно, нельзя; только вот чего я в толк не возьму. Кажется, я все делаю, чтобы не отстать от века: крестьян устроил, ферму завел, так что даже меня во всей губернии красным величают; читаю, учусь, вообще стараюсь стать в уровень с современными требованиями, – а они говорят, что песенка моя спета. Да что, брат, я сам начинаю думать, что она точно спета.
– А вот почему. Сегодня я сижу да читаю Пушкина… помнится, «Цыгане» мне попались… Вдруг Аркадий подходит ко мне и молча, с этаким ласковым сожалением на лице, тихонько, как у ребенка, отнял у меня книгу и положил передо мной другую, немецкую… улыбнулся и ушел, и Пушкина унес.
– Вот как! Какую же он книгу тебе дал?
И Николай Петрович вынул из заднего кармана сюртука пресловутую брошюру Бюхнера, девятого издания.
Павел Петрович повертел ее в руках.
– Гм! – промычал он. – Аркадий Николаевич заботится о твоем воспитании. Что ж, ты пробовал читать?
– Либо я глуп, либо это все – вздор. Должно быть, я глуп.
– Да ты по-немецки не забыл? – спросил Павел Петрович.
– Я по-немецки понимаю.
Павел Петрович опять повертел книгу в руках и исподлобья взглянул на брата. Оба помолчали.
– Да, кстати, – начал Николай Петрович, видимо желая переменить разговор. – Я получил письмо от Колязина.
– От него. Он приехал в*** ревизовать губернию. Он теперь в тузы вышел и пишет мне, что желает, по-родственному, повидаться с нами и приглашает нас с тобой и с Аркадием в город.
– Ты поедешь? – спросил Павел Петрович.
– И я не поеду. Очень нужно тащиться за пятьдесят верст киселя есть. Mathieu хочет показаться нам во всей своей славе; черт с ним! будет с него губернского фимиама, обойдется без нашего. И велика важность, тайный советник! Если б я продолжал служить, тянуть эту глупую лямку, я бы теперь был генерал-адъютантом. Притом же мы с тобой отставные люди.
– Да, брат; видно, пора гроб заказывать и ручки складывать крестом на груди, – заметил со вздохом Николай Петрович.
– Ну, я так скоро не сдамся, – пробормотал его брат. – У нас еще будет схватка с этим лекарем, я это предчувствую.
Схватка произошла в тот же день за вечерним чаем. Павел Петрович сошел в гостиную уже готовый к бою, раздраженный и решительный. Он ждал только предлога, чтобы накинуться на врага; но предлог долго не представлялся. Базаров вообще говорил мало в присутствии «старичков Кирсановых» (так он называл обоих братьев), а в тот вечер он чувствовал себя не в духе и молча выпивал чашку за чашкой. Павел Петрович весь горел нетерпением; его желания сбылись наконец.
Речь зашла об одном из соседних помещиков. «Дрянь, аристократишко», – равнодушно заметил Базаров, который встречался с ним в Петербурге.
– Позвольте вас спросить, – начал Павел Петрович, и губы его задрожали, – по вашим понятиям слова: «дрянь» и «аристократ» одно и то же означают?
– Я сказал: «аристократишко», – проговорил Базаров, лениво отхлебывая глоток чаю.
– Точно так-с; но я полагаю, что вы такого же мнения об аристократах, как и об аристократишках. Я считаю долгом объявить вам, что я этого мнения не разделяю. Смею сказать, меня все знают за человека либерального и любящего прогресс; но именно потому я уважаю аристократов – настоящих. Вспомните, милостивый государь (при этих словах Базаров поднял глаза на Павла Петровича), вспомните, милостивый государь, – повторил он с ожесточением, – английских аристократов. Они не уступают йоты от прав своих, и потому они уважают права других; они требуют исполнения обязанностей в отношении к ним, и потому они сами исполняют свои обязанности. Аристократия дала свободу Англии и поддерживает ее.
– Слыхали мы эту песню много раз, – возразил Базаров, – но что вы хотите этим доказать?
– Я эфтим хочу доказать, милостивый государь (Павел Петрович, когда сердился, с намерением говорил: «эфтим» и «эфто», хотя очень хорошо знал, что подобных слов грамматика не допускает. В этой причуде сказывался остаток преданий Александровского времени. Тогдашние тузы в редких случаях, когда говорили на родном языке, употребляли одни – эфто, другие – эхто: мы, мол, коренные русаки, и в то же время мы вельможи, которым позволяется пренебрегать школьными правилами), я эфтим хочу доказать, что без чувства собственного достоинства, без уважения к самому себе, – а в аристократе эти чувства развиты, – нет никакого прочного основания общественному… bien public… [общественному благу (франц.).] общественному зданию. Личность, милостивый государь, – вот главное; человеческая личность должна быть крепка, как скала, ибо на ней все строится. Я очень хорошо знаю, например, что вы изволите находить смешными мои привычки, мой туалет, мою опрятность, наконец, но это все проистекает из чувства самоуважения, из чувства долга, да-с, да-с, долга. Я живу в деревне, в глуши, но я не роняю себя, я уважаю в себе человека.
– Позвольте, Павел Петрович, – промолвил Базаров, – вы вот уважаете себя и сидите сложа руки; какая ж от этого польза для bien public? Вы бы не уважали себя и то же бы делали.
Павел Петрович побледнел.
– Это совершенно другой вопрос. Мне вовсе не приходится объяснять вам теперь, почему я сижу сложа руки, как вы изволите выражаться. Я хочу только сказать, что аристократизм – принсип, а без принсипов жить в наше время могут одни безнравственные или пустые люди. Я говорил это Аркадию на другой день его приезда и повторяю теперь вам. Не так ли, Николай?
Николай Петрович кивнул головой.
– Аристократизм, либерализм, прогресс, принципы, – говорил между тем Базаров, – подумаешь, сколько иностранных… и бесполезных слов! Русскому человеку они даром не нужны.
– Что же ему нужно, по-вашему? Послушать вас, так мы находимся вне человечества, вне его законов. Помилуйте – логика истории требует…
– Да на что нам эта логика? Мы и без нее обходимся.
– Да так же. Вы, я надеюсь, не нуждаетесь в логике для того, чтобы положить себе кусок хлеба в рот, когда вы голодны. Куда нам до этих отвлеченностей!
Павел Петрович взмахнул руками.
– Я вас не понимаю после этого. Вы оскорбляете русский народ. Я не понимаю, как можно не признавать принсипов, правил! В силу чего же вы действуете?
– Я уже говорил вам, дядюшка, что мы не признаём авторитетов, – вмешался Аркадий.
– Мы действуем в силу того, что мы признаём полезным, – промолвил Базаров. – В теперешнее время полезнее всего отрицание – мы отрицаем.
– Как? не только искусство, поэзию… но и… страшно вымолвить…
– Все, – с невыразимым спокойствием повторил Базаров.
Павел Петрович уставился на него. Он этого не ожидал, а Аркадий даже покраснел от удовольствия.
– Однако позвольте, – заговорил Николай Петрович. – Вы все отрицаете, или, выражаясь точнее, вы все разрушаете… Да ведь надобно же и строить.
– Это уже не наше дело… Сперва нужно место расчистить.
– Современное состояние народа этого требует, – с важностью прибавил Аркадий, – мы должны исполнять эти требования, мы не имеем права предаваться удовлетворению личного эгоизма.
Эта последняя фраза, видимо, не понравилась Базарову; от нее веяло философией, то есть романтизмом, ибо Базаров и философию называл романтизмом; но он не почел за нужное опровергать своего молодого ученика.
– Нет, нет! – воскликнул с внезапным порывом Павел Петрович, – я не хочу верить, что вы, господа, точно знаете русский народ, что вы представители его потребностей, его стремлений! Нет, русский народ не такой, каким вы его воображаете. Он свято чтит предания, он – патриархальный, он не может жить без веры…
– Я не стану против этого спорить, – перебил Базаров, – я даже готов согласиться, что в этом вы правы.
– И все-таки это ничего не доказывает.
– Именно ничего не доказывает, – повторил Аркадий с уверенностию опытного шахматного игрока, который предвидел опасный, по-видимому, ход противника и потому нисколько не смутился.
– Как ничего не доказывает? – пробормотал изумленный Павел Петрович. – Стало быть, вы идете против своего народа?
– А хоть бы и так? – воскликнул Базаров. – Народ полагает, что когда гром гремит, это Илья пророк в колеснице по небу разъезжает. Что ж? Мне соглашаться с ним? Да притом – он русский, а разве я сам не русский?
– Нет, вы не русский после всего, что вы сейчас сказали! Я вас за русского признать не могу.
– Мой дед землю пахал, – с надменною гордостию отвечал Базаров. – Спросите любого из ваших же мужиков, в ком из нас – в вас или во мне – он скорее признает соотечественника. Вы и говорить-то с ним не умеете.
– А вы говорите с ним и презираете его в то же время.
– Что ж, коли он заслуживает презрения! Вы порицаете мое направление, а кто вам сказал, что оно во мне случайно, что оно не вызвано тем самым народным духом, во имя которого вы так ратуете?
– Как же! Очень нужны нигилисты!
– Нужны ли они или нет – не нам решать. Ведь и вы считаете себя не бесполезным.
– Господа, господа, пожалуйста, без личностей! – воскликнул Николай Петрович и приподнялся.
Павел Петрович улыбнулся и, положив руку на плечо брату, заставил его снова сесть.
– Не беспокойся, – промолвил он. – Я не позабудусь именно вследствие того чувства достоинства, над которым так жестоко трунит господин… господин доктор. Позвольте, – продолжал он, обращаясь снова к Базарову, – вы, может быть, думаете, что ваше учение новость? Напрасно вы это воображаете. Материализм, который вы проповедуете, был уже не раз в ходу и всегда оказывался несостоятельным…
– Опять иностранное слово! – перебил Базаров. Он начинал злиться, и лицо его приняло какой-то медный и грубый цвет. – Во-первых, мы ничего не проповедуем; это не в наших привычках…
– А вот что мы делаем. Прежде, в недавнее еще время, мы говорили, что чиновники наши берут взятки, что у нас нет ни дорог, ни торговли, ни правильного суда…
– Ну да, да, вы обличители, – так, кажется, это называется. Со многими из ваших обличений и я соглашаюсь, но…
– А потом мы догадались, что болтать, все только болтать о наших язвах не стоит труда, что это ведет только к пошлости и доктринерству; мы увидали, что и умники наши, так называемые передовые люди и обличители, никуда не годятся, что мы занимаемся вздором, толкуем о каком-то искусстве, бессознательном творчестве, о парламентаризме, об адвокатуре и черт знает о чем, когда дело идет о насущном хлебе, когда грубейшее суеверие нас душит, когда все наши акционерные общества лопаются единственно оттого, что оказывается недостаток в честных людях, когда самая свобода, о которой хлопочет правительство, едва ли пойдет нам впрок, потому что мужик наш рад самого себя обокрасть, чтобы только напиться дурману в кабаке.
– Так, – перебил Павел Петрович, – так: вы во всем этом убедились и решились сами ни за что серьезно не приниматься.
– И решились ни за что не приниматься, – угрюмо повторил Базаров.
Ему вдруг стало досадно на самого себя, зачем он так распространился перед этим барином.
– И это называется нигилизмом?
– И это называется нигилизмом, – повторил опять Базаров, на этот раз с особенною дерзостью.
Павел Петрович слегка прищурился.
– Так вот как! – промолвил он странно спокойным голосом. – Нигилизм всему горю помочь должен, и вы, вы наши избавители и герои. Но за что же вы других-то, хоть бы тех же обличителей, честите? Не так же ли вы болтаете, как и все?
– Чем другим, а этим грехом не грешны, – произнес сквозь зубы Базаров.
– Так что ж? вы действуете, что ли? Собираетесь действовать?
Базаров ничего не отвечал. Павел Петрович так и дрогнул, но тотчас же овладел собою.
– Гм. Действовать, ломать… – продолжал он. – Но как же это ломать, не зная даже почему?
– Мы ломаем, потому что мы сила, – заметил Аркадий. Павел Петрович посмотрел на своего племянника и усмехнулся.
– Да, сила – так и не дает отчета, – проговорил Аркадий и выпрямился.
– Несчастный! – возопил Павел Петрович; он решительно не был в состоянии крепиться долее, – хоть бы ты подумал, что в России ты поддерживаешь твоею пошлою сентенцией! Нет, это может ангела из терпения вывести! Сила! И в диком калмыке и в монголе есть сила – да на что нам она? Нам дорога цивилизация, да-с, да-с, милостивый государь; нам дороги ее плоды. И не говорите мне, что эти плоды ничтожны: последний пачкун, un barbouilleur [маратель, писака (франц.)], тапёр, которому дают пять копеек за вечер, и те полезнее вас, потому что они представители цивилизации, а не грубой монгольской силы! Вы воображаете себя передовыми людьми, а вам только в калмыцкой кибитке сидеть! Сила! Да вспомните, наконец, господа сильные, что вас всего четыре человека с половиною, а тех – миллионы, которые не позволят вам попирать ногами свои священнейшие верования, которые раздавят вас!
– Коли раздавят, туда и дорога, – промолвил Базаров. – Только бабушка еще надвое сказала. Нас не так мало, как вы полагаете.
– Как? Вы не шутя думаете сладить, сладить с целым народом?
– От копеечной свечи, вы знаете, Москва сгорела, – ответил Базаров.
– Так, так. Сперва гордость почти сатанинская, потом глумление. Вот, вот чем увлекается молодежь, вот чему покоряются неопытные сердца мальчишек! Вот, поглядите, один из них рядом с вами сидит, ведь он чуть не молится на вас, полюбуйтесь. (Аркадий отворотился и нахмурился.) И эта зараза уже далеко распространилась. Мне сказывали, что в Риме наши художники в Ватикан ни ногой. Рафаэля считают чуть не дураком, потому что это, мол, авторитет; а сами бессильны и бесплодны до гадости; а у самих фантазия дальше «Девушки у фонтана» не хватает, хоть ты что! И написана-то девушка прескверно. По-вашему, они молодцы, не правда ли?
– По-моему, – возразил Базаров, – Рафаэль гроша медного не стоит, да и они не лучше его.
– Браво! браво! Слушай, Аркадий… вот как должны современные молодые люди выражаться! И как, подумаешь, им не идти за вами! Прежде молодым людям приходилось учиться; не хотелось им прослыть за невежд, так они поневоле трудились. А теперь им стоит сказать: все на свете вздор! – и дело в шляпе. Молодые люди обрадовались. И в самом деле, прежде они просто были болваны, а теперь они вдруг стали нигилисты.
– Вот и изменило вам хваленое чувство собственного достоинства, – флегматически заметил Базаров, между тем как Аркадий весь вспыхнул и засверкал глазами. – Спор наш зашел слишком далеко… Кажется, лучше его прекратить. А я тогда буду готов согласиться с вами, – прибавил он вставая, – когда вы представите мне хоть одно постановление в современном нашем быту, в семейном или общественном, которое бы не вызывало полного и беспощадного отрицания.
– Я вам миллионы таких постановлений представлю, – воскликнул Павел Петрович, – миллионы! Да вот хоть община, например.
Холодная усмешка скривила губы Базарова.
– Ну, насчет общины, – промолвил он, – поговорите лучше с вашим братцем. Он теперь, кажется, изведал на деле, что такое община, круговая порука, трезвость и тому подобные штучки.
– Семья, наконец, семья, так как она существует у наших крестьян! – закричал Павел Петрович.
– И этот вопрос, я полагаю, лучше для вас же самих не разбирать в подробности. Вы, чай, слыхали о снохачах? Послушайте меня, Павел Петрович, дайте себе денька два сроку, сразу вы едва ли что-нибудь найдете. Переберите все наши сословия да подумайте хорошенько над каждым, а мы пока с Аркадием будем…
– Надо всем глумиться, – подхватил Павел Петрович.
– Нет, лягушек резать. Пойдем, Аркадий; до свидания, господа!
Оба приятеля вышли. Братья остались наедине и сперва только посматривали друг на друга.
– Вот, – начал наконец Павел Петрович, – вот вам нынешняя молодежь! Вот они – наши наследники!
– Наследники, – повторил с унылым вздохом Николай Петрович. Он в течение всего спора сидел как на угольях и только украдкой болезненно взглядывал на Аркадия. – Знаешь, что я вспомнил, брат? Однажды я с покойницей матушкой поссорился: она кричала, не хотела меня слушать… Я, наконец, сказал ей, что вы, мол, меня понять не можете; мы, мол, принадлежим к двум различным поколениям. Она ужасно обиделась, а я подумал: что делать? Пилюля горька – а проглотить ее нужно. Вот теперь настала наша очередь, и наши наследники могут сказать нам: вы, мол, не нашего поколения, глотайте пилюлю.
– Ты уже чересчур благодушен и скромен, – возразил Павел Петрович, – я, напротив, уверен, что мы с тобой гораздо правее этих господчиков, хотя выражаемся, может быть, несколько устарелым языком, vieilli, [старомодно (франц.)] и не имеем той дерзкой самонадеянности… И такая надутая эта нынешняя молодежь! Спросишь иного: «Какого вина вы хотите, красного или белого?» – «Я имею привычку предпочитать красное!» – отвечает он басом и с таким важным лицом, как будто вся вселенная глядит на него в это мгновенье…
– Вам больше чаю не угодно? – промолвила Фенечка, просунув голову в дверь: она не решалась войти в гостиную, пока в ней раздавались голоса споривших.
– Нет, ты можешь велеть самовар принять, – отвечал Николай Петрович и поднялся к ней навстречу. Павел Петрович отрывисто сказал ему: bon soir, [добрый вечер (франц.).] и ушел к себе в кабинет.
Любви небесной отражение земное мужского сердца к женскому порыв
Любви небесной отражение земное –
Мужского сердца к женскому порыв…
* * *
Ветры мягким серпантином
Свили в небе облака,
Тканью яркого сатина
Я прикрыл тебя слегка,
Не грусти и не печалься
Все проходит, всему срок
Был отмерян, но не взяли
С нас смирения оброк
И Любви дань золотую
Предстоит нам заплатить,
Душу чистую, святую
Жизнью в радости омыть.
* * *
Прекрасное созданье Бога
Ты в мир явилась в лучший час,
Ты холодна, ты недотрога
И время разлучило нас,
Чтоб испытали перемены
И приняли спокойно их
Ты повстречаешь супермена,
А я душой исторгну стих,
Который мне не даст покоя
Пока его не запишу
И свойство у него такое,
Что им живу и им дышу
Я в миг чудесного творенья
И в этот миг я так люблю,
Что будто на краю прозренья
Как перед пропастью стою.
* * *
Мы встретились, по Вечности гуляя
И нам осталась Вечность на свидание
Друг друга, с полуслова понимая
Мы обняли сердцами Мирозданье
Нас обвенчали звезды нежным светом
Они так долго ждали нашей встречи
Не верится, что мы на свете этом
Зажгли любовью души, словно свечи
Душой и телом я с тобой сливаюсь
И в единенье этом исчезаю прежний,
И духом чистым заново рождаюсь,
Тебя люблю, тебя храню, моя надежда.
* * *
Разлука – испытанье веры,
Любви, смиренья, чистоты
В печали я не знаю меры,
Когда любимые черты
Опять встают перед очами,
Когда от боли я кричу
Холодными зимы ночами
И в тишине слова шепчу
Молитвы, что рождает сердце
И устремляет к Небесам,
Молю, чтоб ты была со мною
Хочу ли? Уж не знаю сам
Моей любви на долго хватит,
Но я молчанье сохраню,
Лишь жизнь рассудит и заплатит
Сполна за преданность мою.
* * *
Сплести стихов ковры простые
Мне было в жизни суждено
И слова нити золотые
Я тку в душе уже давно,
Вплетая их в узоры стиля,
Прекрасного. своей строкой
И расправляя мысли-крылья
Лечу, а стих пишу рукой
Той, что тебя обнять желает,
Ласкать и радость подарить,
Ведь руки сердце продолжают
Творить умеют и любить.
* * *
Моя Небесная Супруга,
Прошу тебя, приди ко мне,
Мы так устали друг без друга
Жить в сером и унылом дне.
Быть может, не достойны руки
Мои тебя еще обнять,
Терпеть же боль с тобой разлуки
Мне хватит сил, но как унять
Желанье быть с тобою рядом,
Прекрасный лик твой созерцать,
Украсить чистоты нарядом,
Любовью нежить и ласкать.
* * *
Тебе в любви признаться я не в силах,
Как многие, умна ты и красива,
И лишь глаза твои с неистовым отчаяньем
Велят хранить мне вечное молчание.
* * *
Я знаю, вижу сон
И хочется проснуться,
Но как же долог он,
А руки прикоснутся
Спешат опять к земле
И твердость ощутив,
Пытаюсь я понять
Души своей порыв
Взлететь на высоту,
Свободу ощутить
Любовь и Красоту
Принять и подарить
Тебе, мой милый друг,
Которого люблю,
Кого простить за все
Всевышнего молю.
* * *
Мой стих – не мой
Он из Надмирья
Небесной Церкви перезвон,
Моей души, смиренной крылья
И сердца золоченый трон.
Он зацепить тебя желает
За то, что спит уже давно
И будит, будто бы ласкает,
Хотя мне в прочем все равно
Проснешься ты или сильнее
Играть в игру решишь теперь,
Мудрее станешь иль умнее
Не избежать тебе потерь
Того, что в новый мир мешает
Пройти, как в ушко от иглы,
А мысли грубые ветшают
Им суждено с сынами мглы
Очиститься и просветлиться,
Вернуться в Небо Красотой
И ты не уставай молиться
Молитвой искренней, простой…
* * *
Молчи! Не надо слов,
Ты все испортишь
Я вижу Свет в твоих глазах
Ты этот миг когда-то вспомнишь
С душой ликующей, в слезах.
Ты хочешь выразить словами
Невыразимое всегда,
Ведь то, что движет в жизни нами
От нас таят. Пройдут года,
Но нам надеяться на завтра
Не стоит – это все обман
Здесь и сейчас – вот счастья карта,
Все остальное – прах, дурман.
* * *
Кто мной любим – меня не любит,
Кем я любим – мне не мила
Так жизнь нас, очищая, судит
За наши грешные дела,
Что мы творим, не зная сами
Об истине Любви иной,
Ее негаснущее пламя
Из жизни нашей неземной
Мы донести должны с тобою
К Престолу Матери, Отца
Смиренье, радостью, красою
Наполнить страждущих сердца.
Тогда понять мы сможем Волю,
Что нашей воле вопреки,
Доставив нам не мало боли,
Спасти пытаясь от тоски
Непонятого смысла жизни
Нас бережно хранит, ведет
В Небесный храм святой отчизны
Где нас так любят, где нас ждет
Творец и Силы Мирозданья,
Родные души и семья,
Где счастья жизни, созиданья
Достойны будем ты и я.
* * *
С тобою рядом места нет – оно
Другому предназначено судьбою
Мне трудно спорить с тем, что суждено
И трудно быть в дали, того не скрою,
Но есть надежда глупая во мне,
Что Жизнь мою любовь вернет вдвойне.
* * *
Есть та черта, что преступить не можем
Хоть и хотим, но совесть мучит, гложет
И сердце трепетно стучит
И словно птица после клетки
Душа моя к тебе летит.
Ее прими в свои объятья
И чистое смиренья платье
Одень на мой мятежный дух.
Я буду молчалив как прежде
И нежен буду словно пух.
* * *
Все, я усвоил урок
Видно пришел уже срок
Мне о любви все понять
И дань свободе отдать
Я отпускаю печаль
Мне себя больше не жаль
Каменной птицы крыло
Мне улететь помогло
Нежное пламя свечи
Мне о тебе промолчит
Руки ко мне протяни
Тайну мою сохрани
Сердце свое мне открой
И ощути тот покой
Что нами был позабыт
Словно он в землю зарыт
Прошлого нам не вернуть
Наш продолжается путь
Путь в мир блаженства и чуда
В мир, где все любят друг друга.
* * *
Закрой газа, откройся мне
Побудем в сердца тишине
Уйдет тоска, уйдет печаль
И прошлого уже не жаль,
Руками поцелуй меня
И дай зеленого огня
Тебе отвечу в тот же час,
Хоть тело разделяет нас,
Но в духе мы с тобой едины
И я тебя уж не покину,
Ты только вспомни обо мне
И я приду к тебе во сне.
* * *
Уйти из царства боли и разлуки
Хочу когда-нибудь, однажды, навсегда
Забыть навечно расставанья муки
И ожиданья месяцы-года
Забыть по-настоящему себя
Хочу когда-нибудь, не пожалев о прошлом
И мир страстей оставить, не губя
Себя в борьбе «ужасного» с «хорошим»
Простить по-настоящему другого
Хочу когда-нибудь, и отпустить, любя
И с тем уйти в прощальную дорогу
Отдав долги, забрав с собой тебя.
* * *
Осень золотая, я Тебя люблю
Осень золотая, я Тебя молю
Ты покрой нам златом души и тела
Раскали нам пламя в сердце до бела
Осень золотая, я благодарю
Что явила ныне Ты Любовь мою
Больше, дорогая, нас не разлучай
Год нас ожидая, Ты по нам скучай
Осень золотая, Ты меня прости
И в объятья милой с миром отпусти
Я вернусь однажды, только подожди
Пусть не плачут больше обо мне дожди.
* * *
Да, я познал Любовь Звезды моей
Она меня согрела, обласкала
Как будто бы со дна семи морей
Меня подняла, в Мирозданье отыскала
Её мне не понять своим умом
Прикосновением понять могу лишь только
Когда я с ней, один тогда вдвоём
Во сколько ж оценить сей дар, во сколько?
Готов я голос её вечно слушать чистый
Из рук её есть пищу, пить нектар
И проживая сей Любви пожар
Его Свет подарить, всех греющий, лучистый
Её глаза сияют Светом Бога
Её слова рождают тишину
Когда её я нежно обниму
То попаду в пресветлый храм Чертога
Во мне живет желание одно
Я исполнения его желаю страстно
Хочу я чтобы все нашли Её,
Или Его, единственное счастье.
* * *
Любимая, ко мне пришла ты в час
Когда уже надежда иссякала
Но твой приезд мою надежду спас
Искал твои глаза, а ты мои искала
Достаточно услышать было голос
Чтобы понять – ты здесь, Звезда моя
Что окунуться в шелк твоих волос
Помогут мне Владыки и Земля
Пречистая Мария подарила
Нам встречу, единение сердец
О, как моя душа благодарила
Её за этот сказочный венец.
* * *
О сколько же чудных мгновений
Ты даришь мне, будучи рядом
И жжешь ослепительным взглядом
И плавишь прикосновеньем
Время теряет свой смысл
Ночью и днем исчезая
Я же в объятьях сгораю
Забыв о словах и о числах
Спасибо, Господь, что надежды
Мои воплощаешь так нежно
Спасибо, что нас Ты хранишь
Своею Любовью безбрежной.
* * *
Быть может я уже не смею
Держать тебя в объятиях своих
И полный света совершенный стих
Писать к тебе я права не имею?
Быть может я уже не смею пить
То, что пьют все из чаш своих простых
Не смею ждать, надеяться, любить
Лишь смею в чувствах я своих застыть
Я знаю, что готовишь для меня
Ты испытания похлеще прежних всех
Когда исчезнут при знаки огня
Меня ждет ослепительный успех.
* * *
Прикосновенье рук твоих рождает трепет
Прикосновенье губ всё хочет растопить
И глаз твоих не сможет мир забыть
И запах твой впитает каждый ветер
Слова твои останутся во мне
Чтобы потом родиться чудной рифмой
И разожгут сердца особым ритмом
Давая так легко прийти зимой весне
Через тебя узор играющий раскрашу
Через меня напишешь этот стих
Любви и счастья хватит на двоих
И мир спасем единым сердцем нашим.
* * *
Свеча и Роза, символичное посланье
О правильности выбора в Пути
И позолоченный цветок и злато пламя
Нам шепчут: « Вместе дальше Вам идти»
Я вижу в безрассудности желаний
Любимой лишь желание обжечь
И вымолить у Мира покаянье
Устлав его ковром из роз и свеч
Я умолкаю, слыша голос дерзкий
Который превратится мною в смех
Алхимик мне доверил это средство
Чтоб нам в пути сопутствовал успех.
* * *
Целуй меня, целуй моя Душа
Не дай забыть твое прикосновенье
Прикосновеньем дополняюсь, чуть дыша
До целого, на вечное мгновенье.
* * *
О Мать нежнейшая, о Отче дорогой
Дарующие нам Благословенье
Пусть станет благодарности мольбой
Улыбка, смех и чудо единенья
Меня с любимой, а её со мной
Как исполнение Божественного Плана
Где каждый день и каждый миг любой
В нас Бог вершит дела и вечно пламя
Его горит во любящих сердцах
Сливаясь с пламенем Галактики, Вселенной
Жизнь утверждая в Бесконечности мирах
Храня ее Источник сокровенный.
Земля же руки робко подставляя
Под дождь невиданный, пролитый на нее
В кружении быстром пела, танцевала
И продолжала сказочный полет
Нам повезло, мы вместе оказались
В миг этот на планете голубой
И роз небесных лепестки чуть нас касались
Когда Земля кружила нас с тобой.
* * *
Разбросаны кусочки совпадений
На том пути, что вел меня к тебе
Удачи смех и слезы поражений
Смешались красками на жизни полотне
Не зная будущего ведаю возможность
Его сложить мозаикой мечты
И метод воплощенья – осторожность
Даб не нарушить времени черты
Узор событий станет нам мандалой
Что мы раскрасим красками Любви
И станет милосердною наградой
Хранящим в сердце Господа огни.
* * *
Я в детстве плакал, слёзы возвратились
Ко мне в ладони ласковым дождем
Вот так порой, мы очень долго ждем
Последствия причин, что позабылись
И если снова я заплачу, то возможно
Когда-то выпадет росой моя слеза
И будет радовать она твои глаза
Напоминая о свидании осторожно
А если я однажды рассмеюсь
Тебе ручей напомнит этот смех
И ветер разнесет его для всех
Пока дождем я снова где-то льюсь.
Сиянье глаз с улыбкою как Солнце
Движенья рук как ветви на ветру
Хотят пробиться сквозь души оконце
И пальцы тянутся к сердечному костру
Молитвы тихие как нега в зимний вечер
И пламя свеч все золотит внутри
По всей Земле зажег бы эти свечи
И «Отче Наш» прочел бы трижды три.
* * *
Придя с миров немыслимо прекрасных
Храня в Душе их сказочный пейзаж
О них сказать рисунком хочешь страстно
И суть их прячет красочный мираж
Изгибы линий и игра узоров
Уводят в мир волшебников и фей
Цвета пестрят и ублажают взоры
Смотрящий их становится добрей
Рисуй судьбы своей чудесные картины
Пусть явят отражение любви
Гармонией их будут все хранимы
Ведь продолжение твоей Души они.
* * *
Душа моя, сложив от грусти крылья
Летит к тебе, она ведь может всё
И Луч Любви без всякого усилья
К твоей душе через века её несет
Мой облик различишь ты в ней едва ли
Она прекрасней личности стократ
Её глаза тебе сказать желают,
Что я мечтаю встретиться у врат
Перед твоей душою на коленях
Что в саркофаге спит из хрусталя
За всё хочу я получить прощенье
И поцелуем разбудить тебя
Печален мой сонет, того не скрою
В мечтах, Любовь моя, всегда с тобою.
* * *
Спасибо, что любимой и желанной
Ты позволяешь быть себе со мной
Спасибо, что луч света золотой
Так точно отражаешь непрестанно
Из света нити тянутся к тебе
От сердца моего с любовью хрупкой
И духа лучезарною голубкой
Летят с надеждой в каждом новом дне
Порвать такие ниточки не просто
Погаснуть должен света огонек
Но он пока от этого далек
Хотя и одинок он, словно остров
Спасибо, что меня ты отстранила
Своей доступностью мне выбор не давая
Как будто двери незаслуженного Рая
Легко и просто, с нежностью закрыла
Мне без тебя не легким будет путь,
Но сердце невозможно обмануть.
У прошлого нет власти над тобою
Его не забывай, не вспоминай
Смех со слезами, как огонь с водою
В себе вновь алхимически смешай
Ликуй, ведь ты познаешь скоро счастье
На фоне затянувшейся беды
Его как карту с долгожданной мастью
Ты вытащишь в колоде у Судьбы
* * *
Глаза твои меня не узнают
Душа твоя давно меня узнала
И ангелы ликуют и поют
Соединились два проявленных начала
Земными мерками не меряй их союз
Не ограничивай умом сердец безбрежность
Коль тело тяготится страхом уз
Никто не станет сковывать в них нежность
На мой огонь лети мой мотылек
Огню как крыльям нужен в жизни воздух
Освобожденья час не близок, не далек
Шмель долго ждет, пока взойдет подсолнух
Чудесней и вкусней цветка нектар
Тем, что шмелю с трудом достался в дар.
* * *
Избаловать тебя не смогут
Мои цветы, мои слова
Лишь чуточку сильней помогут
Почувствовать как ты жива
Как любишь ты и как любима
Как правит в мире бал весна
Как ты теперь неповторима
Чиста, прозрачна и ясна
Как мир тебя ласкает, нежит
Как благодарна ты судьбе
Как счастлив маленький подснежник
Подаренным быть мной тебе.
* * *
Из жизни я твоей исчезну
Как дым растаю от костра
Надеюсь был тебе полезным
Прекрасная моя сестра
Надеюсь ты меня прощаешь
За мой язвительный язык
Снежинкой будучи, растаешь
И сердце превратишь в родник
Любви простой и безусловной
И не иссякнет он вовек
Будь счастлива и брата помни
Ведь он был звездный человек.
* * *
От тебя я спрячусь
Не найдешь меня
Может быть заплачешь
От любви огня
Может быть увидишь
Свет со дна души
Может быть услышишь
Сердца плач в тиши
Может быть узнаешь
Что-то о себе
Может быть растаешь
Льдом в моей руке
Может быть прозреешь
В то, что без любви
Деньги не построят
Счастья корабли.
* * *
Когда настал час расставанья
С отжившим прошлым, суетой
Я выразил одно желанье
Чтоб повстречаться с той другой
Которая открыта будет
Фонтану сердца моего
Моих влечений не осудит
Меня откроет мне того
Которого я долго прятал
От счастья и от красоты
И вот себя я распечатал
Спасибо, что со мною ты.
* * *
Твоя рука в моей руке
Мы видим солнце вдалеке
Оно нам светит безусловно
Ему неведома печаль
И неба голубая шаль
Нас прячет и хранит до срока
Пока чудесная эпоха
Огнем пройдется на Земле.
* * *
Я все осознаю, все понимаю
Я здесь и сейчас, я знаю
Что ты не во власти моей
Но руки теплей и теплей
Они не дают ничего
Кроме меня самого
Коснувшись тебя я лечу
Молчанием громко кричу
Я спрячу тебя в тайнике
В моих мыслей чистой реке.
* * *
Любую весну я ждал
Но этой обязан тобой
Не оценить этот дар
Посланный мне судьбой
Впервые я не боюсь
Впервые мне так легко
Рукою к тебе прикоснусь
Ты близко и далеко
Пусть этот продлится сон
И пусть перейдет в другой
Я слышу души своей звон
Мне так хорошо с тобой.
* * *
Тебя поглажу нежною рукой
И отпуская прошепчу: «Лети»
Ты стала для меня такой родной,
Что без тебя не представлял Пути
И пусть моя любовь не будет сетью
Которая тебя тихонько душит
Лишь сердце пусть озябшее согреет
И успокоит плачущую душу.
* * *
Через тебя Любовь Отца струится
Через тебя Он так меня ласкал
Что в ласке той я мог почти забыться
Я получил, что жаждал и искал
Благодарю тебя за все, моя родная
За искренность твою и доброту
За мужество разрушенного рая
Убитую – воскресшую мечту
Коль так решил Отец, то пусть так будет
Присутствию Его не прекословь
А разум мой тебя не позабудет
И не утихнет нежная любовь.
* * *
Не умру – улечу
Не умру – унесусь
Здесь однажды усну
Там однажды проснусь
Быть с тобою хочу
Вместе хоть иногда
Я за все заплачу
И исчезну тогда.
* * *
Я устал и война затянулась
Мне б укрыться в окопах любви
Твое сердце еще не проснулось
А в моем догорают огни
Я сбежать с поля боя не смею
В тоже время я мира хочу
И принять пораженье сумею –
В тихом храме поставлю свечу.
* * *
Если ты станешь «моей»
Тебя у меня заберут
Остаться со мной сумей
Не затянув рабства жгут
Крылья расправь и лети
Рядом со мною в высь
Мне помоги в пути
Но угодить не стремись
Тебя я всегда приму
Такой какая ты есть
И не втяну в войну
За правду «свою» и честь
Молчанье твое ценю
Превыше избитых фраз
И если даст Бог сохраню
Растворенья в тебе экстаз.
* * *
Ко мне быть может ты вернешься
Однажды в поздний, тихий час
Дорогой темной прокрадешься
В окно посмотришь – свет погас
Я тихо сплю, не зная где ты
Я вижу сон, где мы вдвоем
Лучами солнышка согреты
Смеемся, счастливо живем
Ты подойдешь к двери не смело
Позвонишь будто в первый раз
Замок открою неумело
И вот сиянье карих глаз.
* * *
Не повторяй ошибок прежних
Не разрывай сердечных уз
Не ускользай от ласки нежной
Оставь за дверью мыслей груз
Тебя я защитить сумею
От мрака и от суеты
Замерзшую в пути согрею
И сбудутся твои мечты
Молчанием с Отцом сольемся
И словом не убьем Любви
До новой цели доберемся
Ведь дороги мы для Земли
Она нам Мать, Она нас любит
По жизни бережно ведет
Нас за ошибки не осудит
Душе поможет сделать взлет
Мы все родные друг для друга
Увидеть можно и понять
Моя небесная подруга
Не дай тебя мне потерять.
* * *
Лучезарная радость моя
Свет очей моих грустно-веселых
Я люблю тебя, тайну храня
До поры дней весенне-зеленых
Не смотри на меня ты так строго
Не играй королеву снегов
Все равно растоплю у порога
Светом глаз и любовью богов
На Земле увяданья пора
Желтых листьев, а чувств обновленья
Мне б остыть наконец-то пора
Но сильней жжет огонь вдохновенья
Мы встречались с тобою давно
Очень часто, но все позабыли
Все ж надеюсь, что будет дано
Откровенье о том, где мы были
Помню только католиков храм
Где хоралы звучали чудесно
Там я видел тебя среди дам
Ты была, мое счастье, прекрасна
Расцветай все сильней и люби
Счастье жизни почувствуй сама
И вино простоты пригуби
И сойди хоть немного с ума.
* * *
Не рви себя на части
Не обвиняй себя
Не в нашей это власти
Не мучиться любя.
* * *
Ты замужем давно, а я женат
Мы счастливы наверное уже
Никто в судьбе моей не виноват
Я сам отрежессировал сюжет
Но если б было можно все опять
Начать сначала, что-то изменить
Тебя хотел бы снова повстречать,
Тебя хотел бы снова полюбить.
* * *
Прощай, я ухожу
В неведомую даль
С собою уношу
И радость и печаль
Не забывай меня
Не вспоминай вовек
Мой самый дорогой
И близкий человек
Закончились слова
Их было слишком много
Ты как всегда права
Но судишь слишком строго
Будь счастлива всегда
Сокровище мое
И хоть пройдут года
Пусть радость не пройдет
Храни блаженный шар
Он свет усилит твой
Из будущего дар
Меня сведет с тобой
Мы встретимся опять
С тобой я буду рядом
Любить тебя, ласкать
Смогу не только взглядом
Предвижу много я,
Но тут я умолкаю
Молчание храня
Люблю тебя, родная
Прощай, я ухожу
В неведомую высь
И главное скажу
Люби Отца, молись…
* * *
Другим не показывай, как ты сильна
Иначе с тобой разразится война
За то, чтоб тебе доказать поскорей,
Что сила не делает жизни мудрей.
* * *
Не узнанная, до конца по свету ходишь
И с собственной судьбой все время споришь
А может стоит просто перестать
День завтрашний хвалить,
Вчерашний день ругать.
* * *
Огонь твоей любви я потушить пытаюсь
Причина есть тому, в чем я конечно каюсь
Я спрятаться хочу от яркости лучей
И в нежности нырнуть сияющий ручей.
* * *
Здравствуй, солнце ясное
Как ты хороша
Личико прекрасное
Чистая душа
Глазки словно звездочки
Карие горят
Губы будто розочки
Нежный аромат
Щечечки румяные
Волосы – каштан
Наслажденье пьяное
Сказочный туман.
* * *
Растоптать не смею
Верность я твою
Лишь душой согрею
Песню лишь спою
Лишь улыбкой милой
Облучу слегка
И разумной силой
Сдержится рука
Твое тело стройное
Я не обниму
Без тоски и боли
Я тебя люблю.
* * *
Я в начале – ты в конце
В Овне я, а ты в Стрельце
Крыса ты, а я Петух
Ты малявка – я лопух
Ты жена – я бывший муж
Кобра ты – я мелкий уж
Ангел ты – я демон ада
Ты жара, а я прохлада
Ты луна – я звезды в небе
Всем я был – тобою не был.
* * *
О если б только ты узнала
Как страшно будущее знать
Предчувствий силу испытала
И неизбежности печать
Тебе того не пожелаю
Тебе того не предскажу
И дырку в прошлом залатаю
Тебя молчаньем накажу.
* * *
Отражение Света Небесного
Наблюдал я в глазах твоих чистых
Не ждала ты признания лестного
Не мечтала о нем даже в мыслях
Отражение Чувства Небесного
Ты душой в моем чувстве хранила
Ароматом бутона чудесного
Ты меня навсегда опьянила
Отражение Счастья Небесного
Моей жизни коснулось тобой
И поет сердце тихую песню
Узелок развязался тугой
Отражением Мудрости Высшей
Нашу жизнь я прошу наделить
И уменьем простым, словно дышим
Понимать, сострадать и любить.
* * *
Я принял одиночества судьбу
И радость ощутил тогда такую,
Что будто бы на долгую мольбу
Пришел ответ и сердце так ликует
Не страшен дом пустой и тишина
Ее нарушить я всегда успею
Но не войдет в него уже она,
Которую люблю и сердцем грею
Свободой наделить ее молю
Но не свободой от уплаты долга
И в жизнь ее я яда не волью
И ждать ответ я не заставлю долго.
* * *
Наступит Новый год
Он будет без меня
Ведь я уже не тот
Хоть не тушил огня
И ты уже не та
Сменила быстро роль
А жизни суета
Уняла сердца боль
Пусть год Кота сотрет
У мышки слезы с глаз
И счастье принесет
Уже в который раз.
* * *
Осень за окном
На душе весна
Опустел мой дом
Ночью не до сна
Радуется Дух
Хоть причины нет
Хоть не слышит слух
О любви сонет
И желанья нет
Что-то изменить
Но еще куплет надо сочинить
Мне приснился сон
Ты была со мной
Смеха перезвон
В дымке голубой.
* * *
Ты сидишь за стеной
И из башни глядишь
Едет путник степной
Дождик капает с крыш
Ты не можешь впустить
Его в замок судьбы
Он ведь может разбить
Из хрусталя полы
Он ведь может поведать
О жизни иной
Той, что ты и не знала
Сидя за стеной
Путник даст покататься
На счастья коне
Но не стоит спускаться
С башни крепкой в стене
Может сердце не выдержать
Жизни в тюрьме
И из замка ты выбежишь
Прямо ко мне
Я раскрою объятья
Раздастся твой смех
Подвенечное платье
Наденешь под мех.
* * *
Если я не настоящий
Ложь сочится сквозь меня
Если в небо не летящий
Нет в груди того огня,
Что сжигает все пустое
Все ненужное, весь тлен
Понимание простое
Не дает попасться в плен
Мнений, правил и суждений
Осуждений и похвал,
Оправданий и сомнений –
Боже, как же я устал,
Но я дойду и ты дойдешь
Куда? Наверное туда
Где боли больше не найдешь,
Где избежишь ее суда.
* * *
Люблю,
И в той Любви, горю как Феникс
Превращая в пепел все тленное пред Богом
Перед людьми же – шут придворный
Стоящий на коленях у порога
Во храм, когда никто не видит
Лишь звездный купол знает что-то, но таит
И сердце помнит и порой болит
Невыразимой болью, не телесной
И звездный дождь в нем каплями звучит…
* * *
Любви прикосновенье все очистит
И чистота в застывший дом войдет,
Весна подарит миг желанной встречи
И боль разлуки ветер унесет,
Глаза твои в мои глаза вольются
И тело станет на двоих одно,
Два сердца в унисон опять забьются,
Сок ожиданья превратив в вино,
Растает снег и на земле озябшей
Проснется все, рождая красоту,
Не вспомним мы уже листвы опавшей,
Продолжим в Вечности искать свою мечту.
* * *
Все изменилось, все осталось прежним
Твой лак для рук и запах на одежде
Меня ввергают в мир воспоминаний
А так же о тебе со мной мечтаний
Сойду с ума или останусь прежним
Но умереть не дам простой надежде
На скорое к тебе прикосновенье
Души измученной утихшее волненье
Тебя зовут по праву белоснежной
Твоих ладоней ощущенье нежных
Меня преследует порой и днем и ночью
Я знаю, что ты тоже очень хочешь…
Прижать мою ладонь к себе на миг
И боль разлуки превращая в крик
Все ж духом не упасть от боли той
Держись мой ангел чистый – я с тобой.
* * *
О если б знала ты, как хочется согреться
В руках твоих, как в огненном цветке
И глаз твоих увидев яркий блеск
На долгий миг в их радости забыться.
Теперь я понял, как был виноват
Как мучил сердце пыткой равнодушья
Как не хотел внимать тебе и слушать
Об истине созвездия Плеяд.
Разлука лечит и дает постичь судьбу,
В которую порой не верю я,
Но в храме внутреннем стою у алтаря
Творю за нас безмолвную мольбу.
Не перестану чувствовать тебя
На расстоянии любом и в миг любой
И слушать в сердце голос твой родной
Ждать и надеяться, мечтая и любя.
* * *
Ты есть и ты не со мной,
Но чувствую я не так,
Ты бьешься во мне листвой
Ты мой свет и мой мрак.
В твоих глазах утону,
Растаю в твоих руках,
Покину на век войну,
Где в нежность стреляет страх.
* * *
Ожидание сладкое
Меня нежно греет
И смотрю я украдкой
Твои фото, и млею
От одной только мысли
О встрече желанной,
Сердце бьется так быстро
И болит непрестанно,
Потому, что скучает
За своей половиной,
Биться рядом желает
С сердцем страстно любимым
Верит сердце и знает,
Что Любовь – смысл жизни,
Как снег чистый растает,
Как шампанское брызнет
От безумного счастья,
Как живая молитва,
Разрываясь на части
С фантастическим ритмом.
* * *
На тысячи и сотни миль к тебе
Веретено души ткет нить любви,
В немой, лишь Богу слышимой мольбе
Прошу – Господь сю нить не разорви.
Храни Любовь мою в пути от бед
И мантией от жадных глаз прикрой,
Когда же будет трудно – дай совет,
А напряженье сил омой слезой.
Пусть крепнет в испытании она –
Моя Любовь в краю далеком без меня
Мы выпьем эту чашу всю до дна,
До встречи пламя нежное храня.
* * *
Душа моя в кровь разбивает крылья
И бьется, словно птица о стекло,
И тратит ненапрасные усилья,
Стремясь к тому, что так её влекло.
Душа моя твою так любит Душу,
Как может только Бога Бог любить
И заставляет только Сердце слушать,
Дабы мой путь к тебе не погубить.
Мне Сердце не позволит униженья,
И не позволит растоптать мечту,
Поэтому ненужному сраженью
Терпение с смиреньем предпочту.
Я буду ждать, я ждал уже не мало
Идя по Вечности, терял тебя не раз,
Но Сердце все равно тебя искало
И находило по сиянью глаз.
Я боль твою сожгу любовью чистой
Надежда воплотится, всё пройдет
И Тара покрывалом серебристым
Тебя утешит, и продолжит свой полет.
Мне лишь бы видеть глаз твоих сиянье,
Мне лишь бы слышать голос твой и смех,
И понимать красноречивое молчанье
Искусно прячущее чувства ото всех.
Да, счастье будет дорого здесь стоить,
Но есть монета, чтобы заплатить
И я готов с Судьбой твоей поспорить
Дай Бог мне лишь сильней тебя любить
* * *
Задумчивость Луны и радость Солнца
Сплетаются в таинственный узор,
Когда ты поднимаешь ясный взор
И смотришь на меня, и не бороться
Решаешь с переменчивой Судьбой,
Которая обиделась, быть может,
Но ропот твой ее не потревожит
Коль примириться ты решишь сама с собой.
Я мог, конечно, это не писать,
Но это не дает мне крепко спать.
* * *
Мне говорят: «Поэтом был уже»,
А я не верю, и желаю снова
Подбором рифмы и подбором слова
Излить себя в поэзии фужер.
Мне говорят: «Ты о любви писал»,
А я не верю, и желаю снова
Сказать в стихах, что лишь она основа
И суть всего, что в жизни я искал.
Тебя я ждал не много и не мало
Лет и мгновений, месяцев и дней
И свет пылающих в груди моей огней
Мне говорил: «Еще не все пропало».
Так было много раз и будет вновь
Внезапно вдруг свернет судьбы шоссе
И ты появишься во всей своей красе
И тихо скажешь: «Это я – твоя любовь».
* * *
Ночь опустила бархатные шторы
И глаз твоих краса видна Луне
Я, глядя в них, теряю все опоры
Спокойствие так свойственное мне
А звезды шепчут ласково, чуть слышно:
«Сильнее страха лишь одна Любовь»
И даже камень неподвижный ею дышит
Когда Весна приходит в Киев вновь
Природа томно нежится под Солнцем
С ним соревнуется огонь в моей груди
И сердце в ней мозаичным оконцем
От розовых лучей почти гудит
А где-то там, под небом Тадж-Махала
Где мрамор нежностью пропитан и гранит
Где камень гимн слагает Двум Началам
Рождается Любви живой Магнит
Сегодня ночью встретимся вновь в Храме
Вселенском, самом важном для Земли
И шанс получим в новой жизни драме
Сыграть те роли, что Дух Вечности велит.
* * *
Смотрю в твои глаза и вспоминаю
Когда и где, в каких еще Мирах
Встречал тебя, любимая, родная,
Но память эта превратилась в прах
«Венец забвенья» на «Корону Элохима»
Хотел бы поскорее заменить
Но и сейчас таинственную нить
Я чувствую, хотя она незрима
Не знаю, как воспримешь эти строки
Быть может, дерзкими покажутся они
Но верю я, что глаз твоих огни
Одарят их вниманием глубоким
Порыв души не сдерживаю я
Пусть расправляет золотые крылья
Пишу легко, без малого усилья
Ведь помогают Небо и Земля.