рассказ научи меня прощать глава 101
Научи меня прощать. Глава 103
Наступивший новый 1993 год, Константин с Ольгой отметили на этот раз дома.
Анютка разболелась накануне праздника, и традиционный поход к Зине с Яковом пришлось отменить.
Больше всего, кстати, из-за этого расстроилась Наташа.
Ей уже было почти пятнадцать, она превратилась из Наталки-русалки в несколько неуклюжую, худенькую девочку-подростка с непропорционально длинными руками и ногами, которых она очень стеснялась.
Наташа огорчилась вдвойне, потому что надеялась на компанию Веры, но увы… Вера отмечала этот Новый год в кругу своих новых и старых друзей, а Наташа, как не достигшая совершеннолетия, в этот круг никак не вписывалась.
Она надеялась, что хотя бы Анечка не даст ей скучать, поэтому, когда Яков сообщил ей, что Константин с Ольгой и дочкой не придут, расстроилась ещё больше.
Ольге было очень жаль пропускать, ставшие такими привычными, «семейные посиделки у мамы Зины». Но за дочь она переживала. Та температурила, капризничала, отказывалась от еды, и успокаивалась, только если чувствовала мать рядом.
Тогда она хватала её маленькой детской ладошкой за руку, или просто за фартук и держала крепко-крепко, чтобы она никуда вдруг не пропала.
Температура у Анечки держалась несколько дней.
Вызванная из детской поликлиники врач-педиатр, внимательно выслушав малышку, выписала лекарства.
Потом, внимательно, глядя прямо Ольге в глаза, сказала:
— Я бы Вам порекомендовала не сбивать высокую температуру. Вы меня поняли? Сбивайте, если будет 39. Если будет ниже – пусть организм борется сам.
И снова переспросила:
Ольга обеспокоенно кивнула.
Врач была уже пожилой, сухонькой и маленькой, но подвижной и шустрой женщиной.
— Если через три дня температура по-прежнему будет держаться, вызывайте «скорую», езжайте в больницу. Хотя, думаю, справитесь. Девочка у Вас крепкая.
Ольга удивилась, но промолчала, снова заученно кивнув.
Но врач оказалась права. Дочь, медленно, но верно, пошла на поправку. Только вот новогодние праздники прошли в этот раз как-то незаметно.
Пока дочь спала, Ольга с Костей нарядили маленькую искусственную ёлочку. Ольга приготовила «оливье», они выпили с мужем по стопке вишневой наливки мамы Зины. Немного посидели у телевизора, но быстро отправились спать.
Время от времени раздавалась музыка, где-то кричали «Ура!», соседи верху танцевали.
Однако молодые родители, утомленные, переживая за дочь, спали крепко.
Утром разбудила их Анечка.
Она выбралась из кроватки и принялась прыгать на диване между родителями, хлопая в ладоши.
— Ё-о чка! – восторженно махала она обеими ручками. – Ка-си-во!
Костя проснулся первым.
— Верно, дочка, ёлочка красивая!
Он поднялся, быстро натянул домашние брюки,подхватил дочь на руки, поднёс девочку поближе к деревцу. Анечка пошевелила ручкой развешанный по веткам блестящий «дождик».
— Это кто у нас тут выздоровел? – радостная Ольга тоже успела встать и подошла к ним.
— Я! – гордо сказала Анечка, трогая ладошкой свой лоб. – Бо-бо неть!
— Ух ты, как хорошо, что «бо-бо» от тебя убежала. Это, наверное, дед Мороз «бо-бо» прогнал.
Глаза Анечки округлились от удивления.
«Дедом» она звала исключительно Якова, поэтому была крайне удивлена.
Костя с женой рассмеялись.
— Я хо-ло-со! – тут же заявила Анечка, быстро сообразив, что слово «подарок» означает всегда что-то очень интересное.
— А вот мы сейчас и посмотрим, что дед Мороз тебе под ёлочку положил.
Ольга взяла дочь у Константина с рук на руки и осторожно присела с ней на корточки перед табуреткой, на которой стояла ёлка, посадив малышку себе на колено.
Глаза Анечки загорелись.
Как это она раньше не догадалась под табуретку заглянуть?!
Прислоненная к ножке табуретки, на полу сидела большая кукла в синем платье с оборками. На ногах у неё были белые сандалики, а на руке висела крошечная вязаная сумочка. Кукла была явно «в возрасте», но синее платье было новехонькое, словно только сшитое.
Надо же, как мама Зина постаралась. Обрядила Наташину куклу в самые лучшие одёжки.
— Точно, дочка, кукла! Да какая! Настоящая красавица! – Костя подмигнул жене. – Анечка, смотри! А за табуреткой ещё что-то есть!
Девочка снова замерла, а потом захлопала в ладоши.
Отец вытащил из-за табуретки детскую кукольную раскладную коляску.
Ольга снова улыбнулась.
Вчера Костя принёс от Зины огромную сумку. Но она так устала, что попросила его положить подарки под ёлку самостоятельно. Про куклу она знала, Зина проговорилась, конечно. Но об остальном не подозревала.
И коляску нашли! Столько лет в чулане пролежала у Жени с Ириной. Тоже Наталкина игрушка.
Теперь понятно, почему она так расстроилась. Сама хотела подарки под ёлку положить, а потом посмотреть, как Анютка их найдёт.
От сердца оторвала свои бывшие игрушки.
А мама Зина-то какова! Для коляски тоже новое сиденье сшила из обрезков разноцветной ткани. Получилось просто загляденье. Новая игрушка, как из магазина!
Ольга растрогалась и даже смахнула набежавшие слезинки.
Посылки присылали, письма мать писала, даже звонила изредка, но внучку Ольгины родители видели только на редких фотографиях.
Ольга вздохнула.
Зина с Яковом для них с Костей, как мать с отцом. Помогают, беспокоятся, одной семьёй живут.
Вот так… Иногда чужие люди становятся роднее самых родных.
Костя, почувствовав её настроение, погладил жену по плечу.
— Не грусти, солнышко моё. Смотри, как Анюта радуется! Выздоровела дочка, праздник у нас, чего слёзы лить? День рождения у неё на носу!
— Анютка тут же отвлеклась от разглядывания куклы.
— Де?! – она испуганно схватила себя ручонками за нос.
Родители опять рассмеялись, точно угадав, что дочь спрашивала: «Где?»
— Это значит, Анечка, что совсем рядом! Скоро!
Анюты довольно заулыбалась и потянулась к кукле.
Ольга подняла куклу и протянула дочери.
— Как мы её назовём, а, Анечка?
Думала она довольно долго, старательно шевеля губами. Потом, наконец, медленно, по слогам, попыталась выговорить:
Но девочка отрицательно замотала головой, прижимая к себе куклу.
— Ма-ин-ка! – повторила она настойчиво.
— Ах, Мар-и-и-инка! – Ольга звонко пропела выбранное дочкой для куклы имя. – Ну, что же… прекрасное имя!
Отец опять подхватил девочку на руки.
— Дочь! А кукла эта почти как живая. Если её положить, она закроет глазки и будет послушно спать. Проверим?
— Да! – Анечка была просто потрясена этим фактом и мечтала тут же проверить.
Костя уложил куклу на диван, Маринка послушно закрыла глаза.
— Па-а-ать! – Анютка была в восторге.
Оставив дочь играть с новыми игрушками, родители вернулись к ёлке.
— Олечка, там я из сумки не всё достал, что Зина с Яковом положили, ты посмотри, что там ещё. Я торопился вчера подарки для Анюты под ёлку вовремя пристроить.
Ольга вышла в прихожую и вернулась с большой матерчатой сумкой.
— Ого! Костик! Смотри! Здесь мохеровый шарф, это Зина для тебя связала, ещё бутылка какая-то… Костя, да это коньяк! Не иначе, Яков расстарался. Варенье Зина положила. А для меня – варежки! Смотри!
Ольга выудила из сумки симпатичные пушистые, белые варежки.
— Как хорошо, что мама Зина мне повстречалась. Костик, а наши подарки ты передал?
— Конечно! Кстати, передавали тебе особое спасибо за кофе. Где ты его только найти ухитрилась?
— Так выменяла, Костя. Сейчас люди на бартер перешли, разве не знаешь? Так и выменяла на две бутылки водки. Мы же с тобой не пьющие. Именно такой кофе Якову нравится, я хорошо помню.
— Можно. Врачи сказали, даже нужно. По маленькой чашечке в день и не крепкий. Не беспокойся, мама Зина, как курица с яйцом, с ним носится.
— Яков только что по струнке не ходит. Лекарства по часам, работать сверх меры ему не позволяет, даже сон послеобеденный прописала мужу по выходным. Он чуть не стонет уже. Но все предписания выполняет. Зато и чувствовать стал себя намного лучше.
— Наша мама Зина – форменный офицер. Только в юбке.
Оба рассмеялись, наблюдая, как Анечка, усадив куклу Маринку в новую коляску, старательно катает её по комнате…
Маленькая Анечка была занята.
Она сидела на своём детском стульчике и внимательно смотрела, как её мама выкатывает в коридор из небольшой кладовки стиральную машинку.
Сам агрегат всегда производил на Анечку неизгладимое впечатление.
Машинка была огромная, как гора, или как великан из сказки, которую читала мама ей перед сном. А ещё она страшно гудела, и даже немножко прыгала.
Анечка была ещё очень мала, но понимала, что, когда мама стирает, её нельзя беспокоить. Потому что стирка – это очень важно.
Ольга улыбнулась, глядя, как её дочь внимательно смотрит на цилиндрический гудящий агрегат под названием «Ока». Машинка была хоть и старая, но зато надёжная. Доставшись Косте от родителей, она не перестала служить семье верой и правдой, хотя Ольга подумывала о её замене на более новую и практичную «Сибирь».
Только когда это получится ещё сделать?
Когда мама ставила на плиту большой металлический бак, это означало, что Анечке пора уходить из кухни.
В баке кипятилось бельё. После кипячения его хорошо выполаскивали, а потом начиналось самое интересное!
В ванну наливалась вода, мама насыпала в банку немного красивого синего порошка из картонной коробочки, хорошенько взбалтывала содержимое и выливала его в ванну.
Вода сразу становилась ярко-голубой и очень красивой!
В этот раз было также.
Ольга подсинила воду, болтая в ней рукой, создавая в ванной небольшие волны и крутящиеся водовороты. Потом, погрузив в воду выстиранное бельё, отправилась немного отдохнуть в комнату.
После возни с тяжелым, мокрым бельём, у неё невыносимо ныла спина и плечи.
Только минут через десять она поймала себя на мысли, что в квартире подозрительно тихо.
Анютка, возившаяся с куклой у её ног, исчезла, оставив Маринку возле дивана.
Разлучить дочку с новой куклой могло только что-то очень важное.
Ольга отправилась на поиски и, обнаружив пропажу на кухне, всплеснула руками.
Посреди кухни, на полу, сидела довольная Анютка, щедро посыпая пространство вокруг себя синькой из раскрытой коробочки, которую она умудрилась стащить со стола.
В синьке было всё – полы, табуретка, Анечкино платье и сама Анечка.
Она потащила дочь в ванну.
— Вот папа наш придёт, увидит вместо тебя синюю девочку, и что он подумает? – причитала она озабоченно, поливая дочь из лейки и намыливая её ручонки в десятый раз.
Ольга корила себя за забывчивость.
Угораздило же её коробочку с синькой забыть на кухонном столе.
Синька была ядреной и до конца отмываться никак не хотела.
Больше всего окрасились руки и, о ужас, волосы! Видимо, Анютка, довольная находкой, решила, что её судьба – быть похожей на Мальвину.
У Ольги были тёмные волосы, а у Кости – светло-русые. В плане волос дочери достались папины гены и её детские пушистые волосы были светлыми.
Костя, вернувшийся с работы, сначала остолбенел, увидев выбежавшую ему навстречу дочь.
Ольга вышла навстречу мужу и развела руками:
— Прости, не уследила. Шустрая у нас дочь.
Видя, как веселится отец, Анютка тоже залилась радостным смехом.
Отсмеявшись, Костя потащил дочь к торшеру, чтобы хорошенько рассмотреть её кудри, явственно отсвечивающие голубым.
— Хороша! – вынес он вердикт. – Прямо Мальвина!
— Костя, что делать-то будем? – Ольга большими глазами смотрела на мужа. – К врачу нужно в поликлинику. День рождения седьмого. Как её к врачу вести в таком виде?
Научи меня прощать. Глава 120
Сознание возвращалось постепенно.
Сильно шумело в голове, и Дмитрию казалось, что он слышит непрекращающийся глухой гул. Сбоку было горячо и мокро, вокруг висела темнота.
Инстинктивно пошарив руками вокруг, он не обнаружил ничего, кроме твердой поверхности.
Почему-то в первую очередь он подумал о книгах: как же они там, прямо на снегу?
Потом рукой он схватился за бок. Сознание пока не хотело тревожиться из-за места, где он оказался.
Куртка была мокрой, но в темноте невозможно было понять, что это. Может быть, он лежит в луже? Но ведь сейчас зима, какие лужи… И потом, жидкость была какой-то липкой. Дмитрий повернулся, и бок неожиданно ожгло резкой болью.
Дмитрий вспомнил глухой голос: «Привет Виконту от хозяина!» Память снова услужливо подсказала: его не только ударили по голове, но и ткнули чем-то острым.
Значит, он ранен, а эта липкая жидкость – его кровь.
Но, если он пришёл в себя, он жив. Это главное. Только где он? И что это за шум?
Вдруг его охватила паника. Здесь темно, руки натыкаются на твердые стенки, замкнутое пространство, он что, в гробу?!
В полусознании тут же всплыли все прочитанные и слышанные «страшилки» о людях, похороненных заживо. Его что, похоронили?!
Вдруг за пазухой рука нащупала что-то твердое. Что это? «Псалтирь». Это же книга, подаренная Романом Николаевичем!
Вцепившись в книгу, как в последнюю соломинку, Дмитрий прошептал, первое, что пришло на ум: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного…»
Значит, эти двое не только подкараулили его в той арке, они затащили его в машину и теперь куда-то привезли. Вот только куда? К старику?
Зачем он сдался Георгию? Кто он, в сущности? Так, мелкая сошка. Просто выгодный человек, которого очень легко заменить. Правда, Георгий не прощает обид, а его поведение он вполне мог счесть за обиду.
Может быть, обнаружил, что икона – подделка? Вряд ли. «Репин» свою работу знает. Если бы старик обнаружил подмену, искали бы Дмитрия более рьяно. Однако, то, что Дмитрий удрал от бывшего хозяина, тоже тянуло на наказание. Но не на убийство же?!
Дмитрий вдруг напрягся – шум мотора стих. Хлопнули дверцы, его похитители вышли из машины.
Сознание вернулось полностью, все чувства обострились.
Теперь Дмитрий ощущал запах бензина и машинного масла, чувствовал холод металла, даже хруст снега под тяжелыми шагами показался ему просто оглушительным.
Двое остановились у багажника.
— Да хватит ныть, Козырь! Как баба себя ведёшь. Старик сказал найти гниду, так мы нашли. Считай, нам повезло! Ещё и премия светит.
— Козырь, ты что, тупой? Кто его будет искать? Кому он нужен, этот монах недоделанный?
Но Козырь продолжал чертыхаться.
— Как кому? А в клоповнике его, в монастыре этом, думаешь, его не хватятся?! Это у тебя мозгов нет, хоть и кликуха твоя: «Цезарь». Вдруг его бородатые приятели гомон поднимут?
Тот, кого хриплый голос назвал «Цезарем», рассмеялся.
Дмитрий вдруг вспомнил этого «Цезаря».
Невысокий, крепкий, юркий, как змея, злой, с вечно бегающими подозрительными глазками. Один из «шестёрок» Демона. Как же он его вычислил?
Видимо, этот же вопрос волновал и его подельника.
Цезарь снова зло рассмеялся.
— Вот поэтому ты – всего лишь Козырь! Когда фартит, а когда и нет. А Цезарь – это я. Потому что несколько дел одновременно могу делать. И память у меня феноменальная, особенно на лица. Мозг у меня правильно работает, понял?
— Другое место у тебя правильно работает, придурок! Как мы этот навоз разгребать теперь будем?!
— Сказал, успокойся! – Цезарь прикрикнул на приятеля. – Никак разгребать не будем. Выкинем его из машины, да и всех дел. Дорога пустая, вокруг поле и посадки, кто его здесь искать будет? В посадках и выкинем. Снегом засыплет, только по весне найдут. Если повезёт.
— Давай, открывай багажник, бери его за ноги!
— Ты офонарел?! А если с дороги кто увидит?
Цезарь снова выругался.
— Так фары горят! Нас же видно!
— И что?! Проедет кто мимо, подумает, что из деревни едем. А остановились мало ли зачем, может мотор заглох? Или ты думаешь, что нынче все такие альтруисты, помогать кинуться?
— Что ты всё время муть какую-то вещаешь? – Козырь неожиданно обозлился. – Говори по-человечески! То память у него какая-то этакая, не выговоришь, теперь туристов каких-то приплёл…
Его подельник захохотал в голос.
— Дубьё ты необразованное, Козырь! Хоть бы книжку какую прочёл, что ли. Для разнообразия.
— Зачем? – Козырь искренне удивился, завозился у багажника. – Нас и так неплохо кормят.
Дмитрий, слышавший всю эту перепалку, понял, что жизнь его висит на волоске. Он судорожно соображал, что ему делать. Драться?
Он попробовал слегка пошевелиться, но бок снова пронзила острая боль.
Натренированные тяжёлым физическим трудом мышцы были сильны, но в таком состоянии, раненому, ему не справиться с двумя противниками.
Если он будет сопротивляться, получит ещё одну рану, возможно не одну, и тогда – шанса выжить у него точно не будет.
Тем временем багажник распахнулся. В лицо хлёстко пахнуло морозным воздухом.
Дмитрий плотно закрыл глаза и полностью расслабился, чтобы не выдать того, что он давно пришёл в себя.
Двое мужчин выволокли его из багажника и бросили под колёса, словно куль.
Дмитрий едва удержался от крика. Боль была такой острой, что ему показалось, что он сейчас умрёт. Он ещё плотнее зажмурил глаза, хотя лежал теперь на снегу лицом вниз.
В свете фар кружились, словно танцуя, пушистые снежинки.
Козырь пнул его ногой.
Снова боль. Дмитрий стиснул зубы, чтобы не закричать.
— Слышь, Цезарь, а ты его точно … того? Может, он живой ещё?
Его приятель склонился над распластанным в снегу телом.
— Я ещё никогда не промахивался. – Он зло улыбнулся, от его улыбки подельника передёрнуло. – Если хочешь, так проверь.
— Ещё чего?! Ты его «на перо посадил», а проверять мне?
— Да не гоношись ты, я сказал! – Цезарь в свою очередь пнул Дмитрия. – Даже если он ещё жив, точно помрёт, я свидетелей не оставляю. Мороз своё дело сделает.
Лучше помоги скинуть его за обочину. За снежный отвал бросим, там его ни с дороги не увидеть, ни здесь не разглядеть, если кто мимо поедет. Да поехали отсюда! Я жрать хочу! Завтра старику позвоним, доложим, что разобрались с его красавчиком. Он доволен будет. Вот и погуляем по возвращении.
Он схватил Дмитрия за руки.
— И впрямь тёплый ещё! Ничего, скоро околеет.
Двое мужчин, поднатужившись, свалили Дмитрия с невысокого снежного отвала.
Он покатился куда-то вниз и снова потерял сознание.
Хлопнули дверцы, его похитители спешно уселись в машину.
Вскоре автомобиль медленно вырулил с развилки на основную дорогу, прибавил ходу и скрылся за поворотом.
Холодно… До чего же холодно…
Сознание снова медленно возвращалось.
Ощущение холода было первым. Руки и ноги закоченели, Дмитрий едва мог пошевелить пальцами.
Потом вернулась боль. Сильно болела голова, жгло бок, который снова стал теплым, значит, рана снова начала кровоточить.
Дмитрий попробовал пошевелиться.
Неожиданно для него, боль уже не была поглощающей, мороз действительно делал своё дело.
Кое-как перевернувшись, Дмитрий ухитрился встать на четвереньки.
Нужно как-то выползти на дорогу. Здесь в снегу, он не протянет и часа.
Он натянул рукава куртки на почти потерявшие чувствительность пальцы, мысленно воздавая хвалу отцу Николаю, который выдал ему вещь на размер больше.
— Так рукава-то заверни, и впору будет! – Отец Николай не церемонился. – Хорошая куртка. Тёплая!
В раненый бок впился острый угол. Книга!
Дмитрий застонал, нашарил рукой твердый прямоугольный предмет и сдвинул его в район живота.
Прямо так, на четвереньках, в полной темноте, он пополз куда-то вверх.
Кажется, его поддерживало только инстинктивное, животное чувство самосохранения и желания жить.
В голове снова вспыхнуло: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного…»
Кто знает, вдруг кто-то из брошенных им женщин решил наложить на себя руки?! Разве такого не могло быть? Уже одно это для него – смертный приговор. Он за свою одну недолгую жизнь собрал столько проклятий в свой адрес, что хватило бы на несколько жизней. Жил, не думая о других, искренне полагая, что вся жизнь – игра.
Его вдруг охватило неведомое чувство.
Паника ушла, пришло понимание, спокойствие, даже смирение.
Он бесконечно шептал про себя: «Господи, на всё воля Твоя…» и штурмовал невысокий снежный отвал, словно неприступную крепость.
Наконец, почти обессилев, он заполз наверх и съехал на дорогу.
Перед глазами плыло, голова болела и кружилась, зато стало теплее. Он сел прямо в колею, на укатанный колесами снег.
Что теперь? Где он? Дмитрия окружала полная темнота, он совершенно не знал, куда ему двигаться. Если он сейчас пойдёт не туда, он просто замёрзнет.
Вдруг в полной темноте он увидел свет.
Дмитрий, собрав силы, попытался подняться на ноги, но это ему сделать не удалось.
Тогда он пополз прямо по колее, в сторону света, на четвереньках. Он даже поднял руку вверх, порываясь закричать, но из горла вырвалось только тихое, невнятное сипение.
Проехавшая мимо машина была слишком далеко.
Конечно, кто мог его заметить тут, в темноте, ползающего по снегу…
Но теперь он хотя бы знал направление, в котором ему нужно было двигаться.
Оставляя за собой след из кровавых капель, он упрямо полз вперёд.
Наконец, силы оставили его и он упал, зажимая руками рану.
Сознание снова померкло.
Ему показалось, что в глаза снова бьёт свет, кто-то кричит прямо ему в ухо, тормошит за плечо. Он промычал что-то в ответ этому призрачному мороку, и свет окончательно погас.
Георгий, чувствуя, как быстрее бежит по жилам кровь, с удовольствием работал руками. Тренажер чуть слышно поскрипывал, мышцы приятно бугрились под кожей.
Златы ещё не было, она отправилась на очередную вылазку за импортными тряпками.
Георгий слегка поморщился.
Не то, чтобы он жалел на это денег или ему не нравилось, какие она выбирала для себя наряды. Просто последнее время он чуял, как зыбка стала почва под ногами.
Слишком много развелось желающих занять его место.
Он хищно улыбнулся.
Пусть попробуют! Он свою репутацию зарабатывал годами, одно его имя вызывает страх. И тут какой-то выскочка всерьёз думает, что вот так просто, с лёту, сможет свалить его?
Он усилил охрану, сменил водителя у Златы.
Она была этим недовольна, но вида не подала. Умная девочка. Он ещё раз похвалил себя за верный выбор.
Злата быстро усвоила, что его решения нельзя оспаривать. Можно, конечно, попробовать его уговорить, применить все эти хитрые женские уловки… Но его они мало заботили. Он никогда не менял своих решений.
Надо сказать Дементию, пусть ещё раз проверит водителя. Нужно, чтобы вокруг него были только стопроцентно проверенные люди. Дементию можно в этом доверять. Он предан ему до гробовой доски. Хорошо иметь рядом такого человека.
Дверь в зал отворилась. Словно услышав мысли хозяина, вошёл Дементий.
Демон был, как всегда, мрачен, сосредоточен и спокоен.
— В чем дело? – мужчина взял полотенце, висевшее на крючке, вытер со лба выступивший пот. – Какие-то проблемы? Ты же знаешь, я не люблю, когда меня отвлекают.
Демон сухо кивнул, но не ушёл. Это означало, что новости действительно важные.
Георгий подошёл к небольшому столику, открыл бутылку с минералкой.
Дементий отрицательно качнул головой, терпеливо наблюдая, как хозяин пьёт.
Поставив стакан на стол, Георгий обернулся к нему.
— Мои люди нашли Виконта.
Глаза Георгия вновь блеснули, он подался вперёд, словно гончая, почуявшая след.
— Где? – Голос звучал безразлично и равнодушно, хотя Демон прекрасно чувствовал нетерпение «старика».
— В городе Н. Он был монахом. Или что-то вроде того.
Рука Георгия, снова потянувшаяся к бутылке, застыла в воздухе. Он повернулся к Демону.
— Кто? Виконт?! Монах?! – Георгий расхохотался. – Он такой же монах, как я – автомеханик. Что за чушь? Хотя… Спрятаться таким образом Виконт мог. Хитёр, сволочь…
Он уселся в кресло возле стола.
— Ну так как? Я так понимаю, потому, что ты сказал «был», я могу сделать вывод, что дело улажено?
Дементий невозмутимо кивнул. На его лице не отразилось ровным счетом ничего.
Снова молчаливый кивок.
— Надо бы подыскать человечка на его место. Что думаешь?
— Есть две кандидатуры. Если угодно, приглашу в понедельник на рабочую квартиру.
— Ещё нет, но скоро будет.
— Сразу отправь её ко мне.
Дементий, с достоинством средневекового рыцаря, отвесил хозяину очередной поклон и растворился за дверью…
Научи меня прощать. Глава 119
Дмитрий, одетый в «мирское», как было принято говорить в монастыре, стоял на дороге, подняв руку.
До ближайшего городка было недалеко, а поручение отец Анастасий дал ему важное.
Игумен договорился о кирпиче для продолжения строительства – в монастыре было решено достроить дополнительное крыло к основному корпусу и перенести туда кухню и трапезную, эти небольшие строения были чересчур старыми и годились разве что на снос.
Дмитрий должен был отвезти какие-то документы по строительству и заодно заехать по адресу, что дал ему отец Анастасий – забрать пожертвование для монастырской библиотеки. Книг было не слишком много, но коробка весила прилично, поэтому игумен и подрядил для этой работы физически крепкого послушника. Дмитрий так поднаторел в упражнениях с вилами в коровнике, что его мышцы вполне позволяли без проблем доставить в монастырь такой груз, как книги.
Ехать предполагалось на попутке. Это было обычной практикой, все местные уже привыкли к людям в черной одежде, нередко голосующим у поворота, ведущего на монастырскую дорогу.
Инокам никогда не отказывали, с удовольствием подвозили до города.
Вот и теперь Дмитрий привычно ждал, пока из-за поворота появится какая-нибудь машина. Стоя на ветру, он думал о важности поручения, слегка поёживаясь на пронизывающем холодном ветре.
Вскоре показалась попутка, синий «Москвич» притормозил возле него – пожилая семейная пара ехала в город, на рынок.
Без проблем добравшись с ними до города и уладив вопросы с документами, Дмитрий заглянул в написанную отцом Анастасием бумажку с адресом, хотя помнил его наизусть. Убедившись, что всё правильно, он направился к нужному подъезду пятиэтажки.
Поднявшись на третий этаж, увидел дверь, обитую тёмно-синим, почти чёрным, дермантином. Нажал круглую кнопку звонка.
Она подалась неожиданно легко, практически полностью утонув в пластиковом корпусе, а за дверью послышался звук колокольчика, очень похожий на тот, что производил по утрам у них в коридорах брат Афанасий. Разве что, он был более мелодичным.
Дверь вскоре распахнулась, выглянул старик. Редкие, совершенно седые волосы росли на его голове будто пучками. Большие, круглые очки в металлической оправе были похожи на старинный монокль. Дополняли образ нервные руки с длинными, тонкими пальцами. Его старческое лицо, покрытое глубокими морщинами, словно излучало свет.
Неожиданно Дмитрий подумал, что этот старик в молодости был необычайно красив…
— Здравствуйте. Вы от батюшки? Отца Анастасия?
Голос старика был слегка глуховатым.
— Так точно. – Дмитрий вдруг неожиданно слегка ему поклонился, словно дело происходило не на лестничном пролёте обычной пятиэтажки, а на великосветском балу.
Старик улыбнулся, широко приоткрывая дверь.
— Проходите, молодой человек, проходите.
Дмитрий вошёл, и ему показалось, что он попал в библиотеку. Или в старинный дом, даже в музей – сложно было сразу определить.
Они стояли рядами на полках, выглядывали корешками со шкафов, лежали стопками по всевозможным горизонтальным поверхностям. Столько книг, собранных в одной небольшой квартире, Дмитрий не видел ни разу в жизни.
Он протянул руку Дмитрию. Тот уважительно пожал её, рукопожатие оказалось крепким.
— Ванная комната здесь! – Роман Николаевич кивком головы указал на дверь, которая тоже была окружена полками с книгами так, что всё свободное пространство стен было занято.
Дмитрий аккуратно пристроил свою тёплую куртку на крючок вешалки и шагнул в чуть приоткрытую дверь.
Он оказался в совершенно обычной ванной комнате, со старой, чугунной ванной, раковиной, зеркалом на стене. Однотонный голубой кафель блестел как-то обыденно и странно. Слишком большой контраст эта комнатка представляла с только что увиденным.
Увидев себя в зеркале, Дмитрий с удивлением стал себя рассматривать.
Неужели этот суровый бородатый мужик в зеркале – он?
Куда только делись былой лоск, блеск в глазах, очаровывающий женщин, заигрывающая улыбка, к которой он так привык? Даже ямочка на подбородке теперь была не видна – густая, окладистая борода придавала лицу совершенно иной вид.
Внешне он стал выглядеть лет на десять старше, а глаза теперь не блестели. Они по-прежнему были живыми, но эта живость поменяла оттенки.
Теперь это были глаза не молодого «баловня судьбы», легко шагающего по жизни и также легко переступающего через любые чужие чувства. Сейчас это были глаза уставшего человека, который уже начал понимать выражение «соль земли».
Выражение это, как любил повторять в проповедях отец Анастасий, пришло из Евангелия, в котором Иисус так называл своих учеников.
Дмитрию вспомнился густой бас настоятеля:
— Запомните, братие, «солью земли» называл Иисус своих верных учеников. Почему? Потому что соль и пряности в древности были очень ценны, они придавали еде вкус и позволяли долгое время сохранять её. Иисус имел в виду, что они, его ученики, будут иметь способность изменить людей, сделать их лучше, человечнее, разжечь в людях «искру Божию», ведь она есть в каждом. Поэтому Он и выбрал такое выражение – «соль земли». Мы, те, кто подвизается в деле следования учению Христа, должны во всём равняться на его учеников! Наша задача – хотя бы стремиться к тому, чтобы стать ею, этой «солью земли»…
Дмитрий вздохнул. Его путь ещё только начинается… Но он уже осознавал, что нашёл свою дорогу. И она – правильная.
Он быстро вымыл руки, не удержавшись от соблазна понюхать странное, круглое, непривычно душистое мыло, явно импортное. Мыло вкусно пахло терпким одеколоном.
Роман Николаевич уже ждал его в одной из комнат, поскольку в неё приглашала гостеприимно распахнутая дверь.
Дмитрий прошёл, уселся в кресло.
Старик улыбнулся. В углах глаз собрались многочисленные морщинки.
— У меня есть для вас индивидуальный подарок.
Дмитрий хотел было запротестовать, но Роман Дмитриевич уже вышел из комнаты.
Вернулся он быстро, неся в руках старую книгу в кожаном переплёте. Протянул её Дмитрию. Тот с интересом взял тяжелый книжный «кирпичик».
Это был старинный «Псалтирь». Было видно, что книгой часто пользовались, но при этом тщательно оберегали и бережно хранили. Слегка пожелтевшие плотные страницы содержали следы пометок, написанных пером, витиевато, с завитушками. Так писали ещё до революции.
Но тот поднял руку в протестующем жесте.
— Даже не спорьте. Говорят, что ни одна встреча в жизни человека не происходит просто так, без Божьей на то воли. Раз вы пришли ко мне, а я угадал в вас чтеца – эта книга принадлежит теперь вам и только вам.
— Спасибо. – Дмитрий искренне улыбнулся.
— Вот и хорошо! Надеюсь, вы, молодой человек, не откажетесь почаевничать со стариком? Я тут скоро совсем одичаю среди книг, без общества.
На письменный стол был водружен поднос с чашками, жестяной коробкой с чаем, вазочкой с маковыми сушками и сахарницей с кусковым сахаром.
Роман Николаевич вышел и вскоре появился с чайником в руках.
— Ну что же вы? Не стесняйтесь, сыпьте заварку!
Он поставил горячий чайник на стол поодаль, на металлическую подставку, тоже старинную. Открыл жестяную банку, щедро насыпал в свою чашку душистой заварки.
Он присел в соседнее кресло, наблюдая, как Дмитрий повторяет его манипуляции и накрывает свою чашку специальным блюдцем.
— Вы уж простите меня, старика, что задерживаю вас. Но мне и вправду не хватает общения. Детей у меня, к сожалению, нет, я совершенно одинокий человек. Теперь и мне пришла пора уходить…
Дмитрий посмотрел на него с удивлением.
Роман Николаевич улыбнулся.
Он поднял на Дмитрия глаза, уже по-стариковски выцветшие, но умные и проницательные.
Роман Николаевич с удовольствием сделал глоток горячего, крепко заваренного, чая.
Он судорожно вздохнул, но снова улыбнулся, встретившись глазами с обеспокоенным взглядом Дмитрия.
— Не волнуйтесь, какое-то время я ещё потопчу бренную землю. Кстати, ещё кое-что…
Старик поднялся с кресла и открыл дверцу секретера, достал конверт.
— Здесь немного денег для монастыря. Считайте это моим пожертвованием. Отцу Анастасию скажете, что это лично от меня – на строительство. Пусть и у меня в новом храме будет «именной кирпич».*
Дмитрий понимающе кивнул, взял конверт, вложил его в подаренную книгу.
Собираясь покидать гостеприимную квартиру Романа Николаевича, Дмитрий раздумывал, куда же ему деть подарок. Коробка была уже полна, а внутренний карман куртки оказался совсем небольшим, поэтому не мог вместить «Псалтирь». Но выход нашёлся.
Плотная подкладка порвалась и требовала починки. Поскольку выданная хозяйственным отцом Николаем вещь обычно всегда оказывалась в порядке, Дмитрий не обратил внимания на этот изъян, когда собирался в дорогу. Порванную подкладку он обнаружил потом. Сейчас она очень даже пригодилась: недолго думая, Дмитрий сунул подарок под неё. Прошитая на поясе, она надежно удерживала книгу.
С коробкой в руках он спустился по лестнице, вышел из подъезда. Уже почти стемнело. Дмитрий спешил по знакомому адресу «дежурной» квартиры – одна из «духовных чад» отца Анастасия, Клавдия Григорьевна, всегда привечала у себя припозднившихся иноков, приезжавших в городок по «мирским» делам, радушно устраивая их у себя «на постой».
Зайдя под арку приметного дома, Дмитрий уже предвкушал исключительно вкусные знаменитые вареники с вишней, которыми всегда кормила постояльцев щедрая хозяйка, но тут перед ним возникли, словно из-под земли, две тёмные фигуры.
Одна из фигур преградила дорогу, а вторая быстро метнулась к нему.
— Это привет Виконту от хозяина! – прошипела фигура Дмитрию на ухо.
Отреагировать быстро он не успел.
— Я отнёс заявление и подал на развод.
Голос Алексея звучал глухо, слова давались с трудом.
Люба молчала. Она внутренне сжалась, словно пружина, но она давно ждала этих слов. То, что происходило, не могло длиться вечность.
— Пойми меня, Любаша, я не могу больше так. Мы всё больше и больше отдаляемся друг от друга, копим взаимные претензии. Но проблему этим не решить, поэтому я считаю, что пора нам обоим поискать семейного счастья где-то ещё. Мне жаль, что у нас с тобой его найти не получилось.
Спокойно вытерла ещё одну вымытую тарелку, аккуратно поставила её на сушилку.
Села за стол, напротив, снова кивнула.
— Да, Лёша. Я долго думала о сложившейся ситуации, и тоже считаю её тупиковой. Прости меня, если сможешь. Когда мы только начали жить вместе, я искренне считала, что нашла себе пару. Но я ошибалась, у нас действительно разные представления о счастливой семейной жизни. Я виновата, что сразу не рассказала тебе всего, не хотела ворошить прошлое. Давай расстанемся друзьями. Ведь это возможно?
— Ты меня тоже прости. Я думал, что ты, как любая другая женщина, хочешь иметь детей. Даже не представлял, что бывают такие семьи, как у тебя. Наверное, просто потому, что сам вырос совсем в других условиях.
— Я понимаю тебя, Люба, но принять это не могу. Прости…
— У меня просьба. – Жена подняла на него глаза. – Мне понадобится время, чтобы уладить вопрос с квартирой. Не могу же я выставить людей вот так просто на улицу. Поэтому надеюсь, что незамедлительно ты меня не выгонишь.
— Нет, конечно! Никуда я тебя не выгоняю. Уйдёшь, когда сама сочтешь нужным.
Они сидели друг напротив друга и молчали.
Потеряно, удивлённо, как будто наблюдая со стороны, как рушится их, казалось, такая налаженная и укатанная временем, жизнь, на деле оказавшаяся «замком на песке».
Замок был красивым, но первая волна недопонимания накатила – и вот уже у замка нет фигурных башенок, вторая волна из лжи лизнула песок и смыла часть стен, а сейчас замок и вовсе походил на бесформенные и оплывшие развалины.
Для чего сохранять стены, если нет фундамента.
Телефонный звонок вернул обоих в действительность.
— Я возьму. Мне должны были позвонить по работе.
Люба вышла в прихожую, сняла с телефонного аппарата трубку.
— Ветрова Любовь Сергеевна? – спросила трубка строгим женским голосом.
— Да. Только не Ветрова, а Светлова. По мужу. А в чем дело?
— Я очень сожалею о случившемся, но вы родственница Ветровой Марии Антоновны, 1988 года рождения, поступившей к нам после гибели родителей. Вас мы с трудом разыскали, и обязаны поставить вас в известность и опросить. Ветров Антон Сергеевич, это ведь ваш брат, верно?
— Что?! Антон погиб? Когда? Что случилось? – Люба почувствовала, что у неё закружилась голова.
— Сожалею. – Голос перестал быть металлическим, в нём появились человеческие нотки. – Автомобильная авария. Ваш брат и его жена погибли на месте. Девочка в этот момент находилась в доме у дяди, вашего среднего брата, Андрея Ветрова и его жены.
— Что случилось? – в коридор вышел Алексей, по тону жены определив, что что-то произошло.
— Вы же замужем, верно?
— Да. – Голос предательски задрожал. – Ещё замужем…
— Где это – у вас? – Люба в полном шоке посмотрела на трубку. Ей казалась, что она живая и именно она разговаривает сейчас с ней. Она снова поднесла её к уху.
— В детском доме номер четыре, разумеется. В любом случае вам следует увидеть ребёнка, прежде чем подписывать бумаги и принимать решение. Психологическое состояние Маши сложное… Словом, поговорим обо всем на месте. Жду вас завтра или послезавтра в течение дня. Вам удобно?
Люба кивнула, не осознавая, что её кивок трубка не слышит.
Вздрогнув, как от озноба, с усилием произнесла:
И в полной беспомощности посмотрела на мужа…
____________
*Со времен Крещения Руси в нашей стране сложился негласный обычай строить храмы и монастыри «всем миром». В созидании нового места молитвы старались принять все местные жители, меценаты, князья, а также узнавшие о благом деле люди. Каждый человек мог внести в создание дома молитвы небольшой, но искренний вклад. Святой Иоанн Кронштадский писал, что участнику строительства храма Господь прощает многие грехи. «Именным» называют строительный кирпич, на котором указывается имя жертвователя на нужды храма. Кирпич впоследствии становится частью стены здания церкви. Имя жертвователя вносится в специальную книгу для вечного поминовения. А за каждой литургией (которая в монастырях совершается ежедневно) священник молится с особым прошением о «создателях, благотворителях и украсителях» храма. Поминать имя жертвователей в данной церкви будут до тех пор, пока она существует.