пустота внутри меня темней чем пустота снаружи
Снижение активности самовосприятия
Расстройство характеризуется ослаблением актов самовосприятия вплоть до полного их выпадения. Оно может затрагивать как разные части структуры Я, так и Я в целом. Обычно возникает в связи с депрессией, нередко в той или иной степени распространяется на аффективные проявления последней, оттесняя их на второй план в жалобах пациентов на самочувствие и в субъективной картине болезни.
Такая депрессия определяется как анестетическая. Очень редко расстройство сочетается с маниакальными состояниями, порождая т. н. анестетическую манию. Оно может, по-видимому, возникать и в структуре смешанных аффективных состояний. В тех случаях, когда расстройство затрагивает важные для пациента стороны функционирования Я и в то же время не лишает их способности осознавать и переживать собственное страдание, возникают субъективно чрезвычайно мучительные состояния, которые принято обозначать термином болезненная психическая анестезия, или болезненное бесчувствие. Наиболее тягостными для пациентов бывают состояния, в которых они теряют способность воспринимать свои позитивные эмоции и чувства.
В зависимости от того, какие именно акты самовосприятия выпадают из сознания пациентов, весьма условно можно разграничить ряд вариантов расстройства. Возникающие в результате последнего белые пятна в самовосприятии образуют в действительности самые причудливые и ничем не объяснимые пока что конфигурации. Вообще следует сказать, что разные нарушения самовосприятия нередко возникают одновременно, вследствие чего возникают весьма сложные клинические структуры. Приведенные далее иллюстрации хорошо это показывают.
 | Подобные проявления свидетельствуют о наличии психического заболевания. При проявлении снижения активности самовосприятия рекомендуем обратиться к психиатру |
Подобранные преимущественно на одну какую-то тему, они тем не менее очень разные в своих деталях и потому поучительны и представляются нам чрезвычайно интересными. Интересными они могут быть также потому, что в них часто бывают отражены не только конкретные проявления одного и того же симптома, но и указания на другие симптомы, как бы формирующиеся в связи с основным расстройством.
Утрата осознавания собственной активности проявляется жалобами пациентов на неспособность воспринимать те усилия, которые они предпринимают при осуществлении того или иного вида деятельности, а также на утрату восприятия своих желаний, стремлений, влечений. Поведение пациентов между тем может оставаться вполне адекватным. Вот как звучат эти жалобы: «Я не вижу смысла того, что я делаю, жизнь течет бездарно, никчемно. У меня нет стремлений, я плыву по течению, живу какой-то чужой жизнью. По-бытовому понимаю, что нужно делать и зачем, но это понимание обязанности, долга, но не желания или потребности. Ничего не хочу. Не хочу даже ощущать себя. Мне хочется, чтобы тело испарилось, а остались только мысли. Чувствую себя механическим, все вроде бы делаю по-прежнему, работаю, занимаюсь домашними делами, с кем-то разговариваю, но делаю все это не как Я, а будто машина с вечным двигателем, без желания, усилий и без усталости. Чувствую себя роботом, автоматом, который делает все сам по себе, без меня. В том, что я делаю, моего Я нет, оно бездействует. Делается все само по себе, без моего участия, мне только и остается, что наблюдать за собой как со стороны. Иду, например, но не как я сама это делаю, а меня будто бы несет куда-то. Я не чувствую своих усилий, когда что-нибудь делаю, я только констатирую, как действует мое тело. Я наблюдаю, к примеру, как я встаю, открываю холодильник, достаю и выпиваю молоко, ставлю бутылку в мойку, ложусь в постель, и все это, как и почти все другое, делает мое тело, но не я. Когда я что-то делаю, мое тело, руки и ноги двигаются раньше, чем я подумаю это делать. Говорю, но не как я, а будто бы включенный магнитофон работает. Не чувствую, чего хочу поесть. Один раз купил семь сортов рыбы, думал, что, может, захочу что-то съесть Но желания так и не появилось. Ничего не хочу, ни к чему нет охоты, стремления, такое чувство, будто это и не я вовсе или я нахожусь в виртуальном мире. Вроде сижу в какой-то сфере и не могу из нее вырваться».
Приведем наблюдения И.С.Сумбаева, его пациенты говорят: «Иногда я совершаю ненужные действия, как будто мои руки работают сами, без моего участия. Я как бы превратилась в машину; например, нередко мой язык говорит совершенно автоматически, и я только потом осознаю смысл мною сказанного. Точно так же я часто читаю чисто механически, совершенно не следя за смыслом слов». Уместно вспомнить здесь наблюдение О.В.Кербикова о «безмотивных действиях» пациентов с кататоно-гебефренной симптоматикой. Такие пациенты, по-видимому, просто не осознают своих побуждений что-то сделать, отчего, приходя в себя, они ничего не могут сообщить о мотивах своего неправильного, обычно импульсивного поведения.
Утрата осознавания эмоций и чувств проявляется жалобами на утрату способности воспринимать собственные эмоции и чувства. Расстройство встречается в разных вариантах. Один из наиболее часто встречающихся — это ангедония, т. е. неспособность испытывать ощущение приятного.
Ангедония является как бы парциальным вариантом болезненного бесчувствия, способность воспринимать негативные эмоции при этом сохраняется или даже бывает обострена. Ее считают типичным признаком депрессии, шизофрении, шизоидного расстройства личности, симптомом психического дефицита, одним из проявлений деперсонализации.
Тотальный вариант нарушения приводит к неспособности воспринимать самые разные эмоции, как положительные, так и отрицательные.
В относительно легких случаях расстройства собственные эмоции воспринимаются пациентами притупленно, смазанно, кажутся им скоротечными или ощущаются как бы на периферии Я. В более тяжелых случаях они не воспринимаются вовсе.
Они сообщают об этом так: «Смеюсь, но не внутри Я, а где-то на его поверхности. Души у меня будто вовсе нет, а голова понимает. Любимую песню воспринимаю в словах, в душу она не входит. Реакции записываются на мысли, голова будто отделилась от сердца, которого как бы и нет совсем. Не чувствую своей души, такое ощущение, что она растаяла или находится где-то далеко. Я не совсем еще Я. Я жду, когда моя душа вселится в меня обратно или оживет во мне. Только недавно я почувствовал, что мои эмоции стали удлиняться, становиться более продолговатыми, что пошло, наконец, очеловечивание. У меня не стало никаких чувств, ни хороших, ни плохих. Потерял эмоции, как умер, только физическое тело ходит. Эмоции исчезли, а их проявления остались. Я стала совсем бесчувственной, как чурка. Все вижу, понимаю, но внутри меня абсолютная пустота, душа застыла, все в ней замерло, будто там ничего нет. Подходит ко мне вчера дочка, я обнимаю, целую ее, но как резиновую, как какой-то предмет. Я плачу, слезы в три ручья, а в душе пустота, хоть бы шевельнулось что. Я — живой труп, оболочка человека, я чувствую себя так, будто во мне умерло что. Я как деревянная стала, пропали все переживания. Чувств мне не хватает. Плачу, а чувства только-только зарождаются. Сны тоже вижу без эмоций, так, словно они превратились в механическое соединение образов и звуков. Было, правда, за последние полгода два или три сна с сексуальными чувствами, со счастьем, с радостью, но только я просыпаюсь, как сразу же натыкаюсь как на шапку, панцирь в голове или какое-то препятствие, эмоции никак не могут через них пробиться. Я перестала радоваться ребенку, целую его механически, без радости, нежности. Не стало чувств к мужу, близким людям, я воспринимаю их словно посторонних, чужих. Вообще у меня нет теперь никаких чувств. Раньше была трусихой, всего боялась, особенно покойников, избегала ходить на похороны. А теперь смотрю на умерших как на мумии, мне совсем не страшно, безразлично стало. Нет никакого настроения, ни хорошего, ни плохого, ни грустного, ни веселого, я стала как каменная. Молю Бога, чтобы вернулись ко мне хоть какие-то эмоции или чувства, пусть и плохие. Без них нет ощущения, что живешь. Пустота в душе, я не я, я безжизненная оболочка. Нет переживаний. Недавно дед у нас умер, а я, странное дело, не переживаю, я тут же забыл об этом, не заострил на этом внимание. Исчезли страхи. Я не пугаюсь теперь ничего, что бы ни случилось. Не стало родственных чувств. Родственники теперь для меня все равно, что чужие люди, я только изображаю при них свои чувства. Меня мучает чувство одиночества. Близких людей, подруг как бы и не стало, они кажутся мне чужими, посторонними людьми, мне вообще никого не хочется видеть. Мама для меня стала как чужая, у меня нет к ней никаких чувств».
Для данного расстройства типичны, в отличие от эмоционального опустошения, упорные жалобы пациентов на бесчувствие или, как они часто говорят, на «апатию», а также невольная и стойкая сосредоточенность внимания на утрате эмоций.
Пациент А.В.Снежневского, описывая утрату сознания своих эмоций и чувств, говорит, что у него «сглажен сам процесс ощущения». Все вокруг выступает для него в некотором «чисто смысловом виде», а «ощутимый, чувственный характер восприятия» отсутствует. Все кажется ему плоским, нет объема, пространства, все воспринимается как бы отдельными частями, а не в целостности. «Я, — говорит он, — нахожусь вне пространства, вне времени, вне объема, вне чувственного восприятия». Связь с другими людьми осуществляется лишь формально-логически, «чувства у меня разрушены. Нет ощущения Я, я растворяюсь. Голос чужой, еда не имеет вкуса, тело не ощущаю. Абсолютная потеря чувств, вместо чувств у меня некий эрзац. Логически я могу производить сложные операции, а оперировать с конкретными вещами я не могу». Данная иллюстрация как бы доказывает, с одной стороны, что утрата способности осознавать собственные эмоции и чувства может сочетаться с любыми другими проявлениями гипоаутогнозии.
С другой стороны, она ясно свидетельствует о том, что гипоаутогнозия есть относительно самостоятельное нарушение; даже достигая столь выраженной степени, как у упомянутого пациента, она не меняет своего качества, не переходит, например, в чувство отчуждения проявлений собственного Я, когда они превращаются в подобие объектов окружающего мира, не переживается и чувство принадлежности к Я явлений окружающей действительности.
Кроме того, и это тоже следует отметить, мимические и вегетативные проявления эмоций остаются у пациентов столь же живыми, как и прежде. Некоторые пациенты, между тем, предъявляют жалобы на недостаточность актов экспрессии. Они говорят о маске на лице, о том, что лицо их ничего не выражает, а жестикуляция стала скудной, обедненной, и потому ничто в их внешнем облике не говорит об их душевном состоянии или что они лишились способности адекватно и полно проявлять свои чувства: «Чувства у меня есть, но я не могу проявить их вовне. Порой мне кажется, что я занимаю одну и ту же позу, а мое лицо застывает в одном и том же выражении. Мне кажется, что мой голос, жесты, выражение лица стали фальшивыми, неестественными, ничего не выражающими. Я не могу передать свои чувства детям, как будто чувства застревают во мне и не выходят наружу. Не мои жесты, не такие, как обычно, и походка какая-то другая, неестественная». Наблюдение за выразительными актами пациентов обычно этого не подтверждает; во всяком случае, их беспокойство по поводу скупости экспрессии представляется сильно преувеличенным.
Пожалуй, особенно тяжело переживается пациентами ощущение утраты высших эмоций, т. е. чувств прекрасного, благородного, справедливого и гармоничного. Все происходящее воспринимается при этом как что-то временное, ничтожное, условное, суетное. Пациенты страдают от того, что не стало ничего, во что можно бы верить, на что надеяться, чего-то ждать. Это состояние духовной фрустрации переживается как страшная пустота существования, парализующая мировая скорбь, мучительная тоска по возвышенному и как бы бесконечный траур по вечным ценностям. Мы считали бы целесообразным ввести специальный термин для обозначения данного варианта расстройства — духовная болезненная анестезия.
Например, у верующих людей может притупляться или вовсе исчезать осознавание религиозного чувства. Трудно согласиться с авторами, которые принимают это расстройство за будто бы характерную для депрессии потерю способности верить в существование высшей силы, как, впрочем, и верить во что-нибудь вообще. Непередаваемо тяжело переживается и утрата способности воспринимать собственные эстетические чувства. Так, художник, которого ранее приводили в трепет произведения живописи и свои удачные творческие находки, жалуется на то, что он совершенно потерял дар ощущать наслаждение прежними волнующими его чувствами гармонии и красоты.
Единственное занятие, которое дает ему возможность что-то ощущать в своей душе, это чтение Евангелия, в особенности Нагорной проповеди. Пациент сообщает, что лишь это еще обнадеживает и удерживает его в жизни. Духовная болезненная анестезия — бесспорный и едва ли не самый мучительный признак утонченной преморбидной организации личности.
Снижение активности самовосприятия
Расстройство характеризуется ослаблением актов самовосприятия вплоть до полного их выпадения. Оно может затрагивать как разные части структуры Я, так и Я в целом. Обычно возникает в связи с депрессией, нередко в той или иной степени распространяется на аффективные проявления последней, оттесняя их на второй план в жалобах пациентов на самочувствие и в субъективной картине болезни.
Такая депрессия определяется как анестетическая. Очень редко расстройство сочетается с маниакальными состояниями, порождая т. н. анестетическую манию. Оно может, по-видимому, возникать и в структуре смешанных аффективных состояний. В тех случаях, когда расстройство затрагивает важные для пациента стороны функционирования Я и в то же время не лишает их способности осознавать и переживать собственное страдание, возникают субъективно чрезвычайно мучительные состояния, которые принято обозначать термином болезненная психическая анестезия, или болезненное бесчувствие. Наиболее тягостными для пациентов бывают состояния, в которых они теряют способность воспринимать свои позитивные эмоции и чувства.
В зависимости от того, какие именно акты самовосприятия выпадают из сознания пациентов, весьма условно можно разграничить ряд вариантов расстройства. Возникающие в результате последнего белые пятна в самовосприятии образуют в действительности самые причудливые и ничем не объяснимые пока что конфигурации. Вообще следует сказать, что разные нарушения самовосприятия нередко возникают одновременно, вследствие чего возникают весьма сложные клинические структуры. Приведенные далее иллюстрации хорошо это показывают.
| | Подобные проявления свидетельствуют о наличии психического заболевания. При проявлении снижения активности самовосприятия рекомендуем обратиться к психиатру |
Подобранные преимущественно на одну какую-то тему, они тем не менее очень разные в своих деталях и потому поучительны и представляются нам чрезвычайно интересными. Интересными они могут быть также потому, что в них часто бывают отражены не только конкретные проявления одного и того же симптома, но и указания на другие симптомы, как бы формирующиеся в связи с основным расстройством.
Утрата осознавания собственной активности проявляется жалобами пациентов на неспособность воспринимать те усилия, которые они предпринимают при осуществлении того или иного вида деятельности, а также на утрату восприятия своих желаний, стремлений, влечений. Поведение пациентов между тем может оставаться вполне адекватным. Вот как звучат эти жалобы: «Я не вижу смысла того, что я делаю, жизнь течет бездарно, никчемно. У меня нет стремлений, я плыву по течению, живу какой-то чужой жизнью. По-бытовому понимаю, что нужно делать и зачем, но это понимание обязанности, долга, но не желания или потребности. Ничего не хочу. Не хочу даже ощущать себя. Мне хочется, чтобы тело испарилось, а остались только мысли. Чувствую себя механическим, все вроде бы делаю по-прежнему, работаю, занимаюсь домашними делами, с кем-то разговариваю, но делаю все это не как Я, а будто машина с вечным двигателем, без желания, усилий и без усталости. Чувствую себя роботом, автоматом, который делает все сам по себе, без меня. В том, что я делаю, моего Я нет, оно бездействует. Делается все само по себе, без моего участия, мне только и остается, что наблюдать за собой как со стороны. Иду, например, но не как я сама это делаю, а меня будто бы несет куда-то. Я не чувствую своих усилий, когда что-нибудь делаю, я только констатирую, как действует мое тело. Я наблюдаю, к примеру, как я встаю, открываю холодильник, достаю и выпиваю молоко, ставлю бутылку в мойку, ложусь в постель, и все это, как и почти все другое, делает мое тело, но не я. Когда я что-то делаю, мое тело, руки и ноги двигаются раньше, чем я подумаю это делать. Говорю, но не как я, а будто бы включенный магнитофон работает. Не чувствую, чего хочу поесть. Один раз купил семь сортов рыбы, думал, что, может, захочу что-то съесть Но желания так и не появилось. Ничего не хочу, ни к чему нет охоты, стремления, такое чувство, будто это и не я вовсе или я нахожусь в виртуальном мире. Вроде сижу в какой-то сфере и не могу из нее вырваться».
Приведем наблюдения И.С.Сумбаева, его пациенты говорят: «Иногда я совершаю ненужные действия, как будто мои руки работают сами, без моего участия. Я как бы превратилась в машину; например, нередко мой язык говорит совершенно автоматически, и я только потом осознаю смысл мною сказанного. Точно так же я часто читаю чисто механически, совершенно не следя за смыслом слов». Уместно вспомнить здесь наблюдение О.В.Кербикова о «безмотивных действиях» пациентов с кататоно-гебефренной симптоматикой. Такие пациенты, по-видимому, просто не осознают своих побуждений что-то сделать, отчего, приходя в себя, они ничего не могут сообщить о мотивах своего неправильного, обычно импульсивного поведения.
Утрата осознавания эмоций и чувств проявляется жалобами на утрату способности воспринимать собственные эмоции и чувства. Расстройство встречается в разных вариантах. Один из наиболее часто встречающихся — это ангедония, т. е. неспособность испытывать ощущение приятного.
Ангедония является как бы парциальным вариантом болезненного бесчувствия, способность воспринимать негативные эмоции при этом сохраняется или даже бывает обострена. Ее считают типичным признаком депрессии, шизофрении, шизоидного расстройства личности, симптомом психического дефицита, одним из проявлений деперсонализации.
Тотальный вариант нарушения приводит к неспособности воспринимать самые разные эмоции, как положительные, так и отрицательные.
В относительно легких случаях расстройства собственные эмоции воспринимаются пациентами притупленно, смазанно, кажутся им скоротечными или ощущаются как бы на периферии Я. В более тяжелых случаях они не воспринимаются вовсе.
Они сообщают об этом так: «Смеюсь, но не внутри Я, а где-то на его поверхности. Души у меня будто вовсе нет, а голова понимает. Любимую песню воспринимаю в словах, в душу она не входит. Реакции записываются на мысли, голова будто отделилась от сердца, которого как бы и нет совсем. Не чувствую своей души, такое ощущение, что она растаяла или находится где-то далеко. Я не совсем еще Я. Я жду, когда моя душа вселится в меня обратно или оживет во мне. Только недавно я почувствовал, что мои эмоции стали удлиняться, становиться более продолговатыми, что пошло, наконец, очеловечивание. У меня не стало никаких чувств, ни хороших, ни плохих. Потерял эмоции, как умер, только физическое тело ходит. Эмоции исчезли, а их проявления остались. Я стала совсем бесчувственной, как чурка. Все вижу, понимаю, но внутри меня абсолютная пустота, душа застыла, все в ней замерло, будто там ничего нет. Подходит ко мне вчера дочка, я обнимаю, целую ее, но как резиновую, как какой-то предмет. Я плачу, слезы в три ручья, а в душе пустота, хоть бы шевельнулось что. Я — живой труп, оболочка человека, я чувствую себя так, будто во мне умерло что. Я как деревянная стала, пропали все переживания. Чувств мне не хватает. Плачу, а чувства только-только зарождаются. Сны тоже вижу без эмоций, так, словно они превратились в механическое соединение образов и звуков. Было, правда, за последние полгода два или три сна с сексуальными чувствами, со счастьем, с радостью, но только я просыпаюсь, как сразу же натыкаюсь как на шапку, панцирь в голове или какое-то препятствие, эмоции никак не могут через них пробиться. Я перестала радоваться ребенку, целую его механически, без радости, нежности. Не стало чувств к мужу, близким людям, я воспринимаю их словно посторонних, чужих. Вообще у меня нет теперь никаких чувств. Раньше была трусихой, всего боялась, особенно покойников, избегала ходить на похороны. А теперь смотрю на умерших как на мумии, мне совсем не страшно, безразлично стало. Нет никакого настроения, ни хорошего, ни плохого, ни грустного, ни веселого, я стала как каменная. Молю Бога, чтобы вернулись ко мне хоть какие-то эмоции или чувства, пусть и плохие. Без них нет ощущения, что живешь. Пустота в душе, я не я, я безжизненная оболочка. Нет переживаний. Недавно дед у нас умер, а я, странное дело, не переживаю, я тут же забыл об этом, не заострил на этом внимание. Исчезли страхи. Я не пугаюсь теперь ничего, что бы ни случилось. Не стало родственных чувств. Родственники теперь для меня все равно, что чужие люди, я только изображаю при них свои чувства. Меня мучает чувство одиночества. Близких людей, подруг как бы и не стало, они кажутся мне чужими, посторонними людьми, мне вообще никого не хочется видеть. Мама для меня стала как чужая, у меня нет к ней никаких чувств».
Для данного расстройства типичны, в отличие от эмоционального опустошения, упорные жалобы пациентов на бесчувствие или, как они часто говорят, на «апатию», а также невольная и стойкая сосредоточенность внимания на утрате эмоций.
Пациент А.В.Снежневского, описывая утрату сознания своих эмоций и чувств, говорит, что у него «сглажен сам процесс ощущения». Все вокруг выступает для него в некотором «чисто смысловом виде», а «ощутимый, чувственный характер восприятия» отсутствует. Все кажется ему плоским, нет объема, пространства, все воспринимается как бы отдельными частями, а не в целостности. «Я, — говорит он, — нахожусь вне пространства, вне времени, вне объема, вне чувственного восприятия». Связь с другими людьми осуществляется лишь формально-логически, «чувства у меня разрушены. Нет ощущения Я, я растворяюсь. Голос чужой, еда не имеет вкуса, тело не ощущаю. Абсолютная потеря чувств, вместо чувств у меня некий эрзац. Логически я могу производить сложные операции, а оперировать с конкретными вещами я не могу». Данная иллюстрация как бы доказывает, с одной стороны, что утрата способности осознавать собственные эмоции и чувства может сочетаться с любыми другими проявлениями гипоаутогнозии.
С другой стороны, она ясно свидетельствует о том, что гипоаутогнозия есть относительно самостоятельное нарушение; даже достигая столь выраженной степени, как у упомянутого пациента, она не меняет своего качества, не переходит, например, в чувство отчуждения проявлений собственного Я, когда они превращаются в подобие объектов окружающего мира, не переживается и чувство принадлежности к Я явлений окружающей действительности.
Кроме того, и это тоже следует отметить, мимические и вегетативные проявления эмоций остаются у пациентов столь же живыми, как и прежде. Некоторые пациенты, между тем, предъявляют жалобы на недостаточность актов экспрессии. Они говорят о маске на лице, о том, что лицо их ничего не выражает, а жестикуляция стала скудной, обедненной, и потому ничто в их внешнем облике не говорит об их душевном состоянии или что они лишились способности адекватно и полно проявлять свои чувства: «Чувства у меня есть, но я не могу проявить их вовне. Порой мне кажется, что я занимаю одну и ту же позу, а мое лицо застывает в одном и том же выражении. Мне кажется, что мой голос, жесты, выражение лица стали фальшивыми, неестественными, ничего не выражающими. Я не могу передать свои чувства детям, как будто чувства застревают во мне и не выходят наружу. Не мои жесты, не такие, как обычно, и походка какая-то другая, неестественная». Наблюдение за выразительными актами пациентов обычно этого не подтверждает; во всяком случае, их беспокойство по поводу скупости экспрессии представляется сильно преувеличенным.
Пожалуй, особенно тяжело переживается пациентами ощущение утраты высших эмоций, т. е. чувств прекрасного, благородного, справедливого и гармоничного. Все происходящее воспринимается при этом как что-то временное, ничтожное, условное, суетное. Пациенты страдают от того, что не стало ничего, во что можно бы верить, на что надеяться, чего-то ждать. Это состояние духовной фрустрации переживается как страшная пустота существования, парализующая мировая скорбь, мучительная тоска по возвышенному и как бы бесконечный траур по вечным ценностям. Мы считали бы целесообразным ввести специальный термин для обозначения данного варианта расстройства — духовная болезненная анестезия.
Например, у верующих людей может притупляться или вовсе исчезать осознавание религиозного чувства. Трудно согласиться с авторами, которые принимают это расстройство за будто бы характерную для депрессии потерю способности верить в существование высшей силы, как, впрочем, и верить во что-нибудь вообще. Непередаваемо тяжело переживается и утрата способности воспринимать собственные эстетические чувства. Так, художник, которого ранее приводили в трепет произведения живописи и свои удачные творческие находки, жалуется на то, что он совершенно потерял дар ощущать наслаждение прежними волнующими его чувствами гармонии и красоты.
Единственное занятие, которое дает ему возможность что-то ощущать в своей душе, это чтение Евангелия, в особенности Нагорной проповеди. Пациент сообщает, что лишь это еще обнадеживает и удерживает его в жизни. Духовная болезненная анестезия — бесспорный и едва ли не самый мучительный признак утонченной преморбидной организации личности.