птицы которые питаются рыбой
masterok
masterokМастерок.жж.рф
Хочу все знать
Это не какая-то чайка, или другая рыбоядная птица, которые просто высматривают добычу и хватают её. Здесь представлен именно настоящий рыболов, который бросает в воду прикормку, выжидает, пока рыба подойдет к ней и затем ловко длинным клювом ловит её.
Про людей говорят: лучше дайте голодному удочку, чем кормить его рыбой, имея в виду, что человек должен сам себя прокормить. А здесь птица вполне научилась сама обеспечивать себя рыбой. Находчивость птицы просто поражает.
Зелёная кваква — это маленькая цапля величиной от 40 до 46 см и с короткой шеей. Её оперение имеет серо-зелёный цвет, нижняя сторона светлее. На голове — чёрная шапочка с длинным чёрным гребешком. Клюв чёрный, лапы бледно-жёлтые либо оранжевые. Оба пола внешне очень схожи. Молодняк окрашен в более матовые оттенки, с тёмно-коричневой спиной и белыми пятнами на крыльях. Шея и грудь коричневые с белыми полосками. Лапы имеют матовый зелёный цвет. В целом, в разных точках огромного ареала распространения образовались различные подвиды. Птица эта живет в Бразилии.
купить картины этих птичек можно во многих местах Бразилии.
Кваква – заморская гостья и типичная птица Индо-Малайской фауны. У нас в России она живет в Приморском и Хабаровском краях. Гнездится даже у Комсомольска-на-Амуре. По-видимому, это самое северное нахождение кваквы. Излюбленное местопребывание ее – речные уремы с буйной растительностью, затопляемые водой. В сумерки, когда кваква становится более активна, она свободно пробирается в густых зарослях у самой воды, цепко перехватывая ветки своими костлявыми пальцами. В момент опасности она, подобно выпи, неподвижно замирает, вытаращив немигающие злые глаза и вытянув вперед и вверх длинный клюв.
На открытых местах кваква редко показывается, и увидеть ее удается не часто, да и то в полете. В воздухе она очень неуклюжа и нетороплива.
Рыбоядные птицы и их возможное рыбохозяйственное значение
Существует довольно большое количество видов птиц, питающихся в той или иной степени рыбой. Таких птиц называют рыбоядными, или ихтиофагами. К ним прежде всего относятся виды, принадлежащие к отрядам веслоногих (в СССР — бакланы и пеликаны) и гагар, затем многие чайковые, голенастые (цапли, выпи и др.), крохали и др. Есть рыбоядные птицы и в отряде хищных (скопа, орланы, коршун) и даже среди сов — рыбный филин Дальнего Востока. В общем число видов птиц, которых обычно считают рыбоядными, определяется для СССР примерно в 80—90 видов. Конечно, это большое число. Нетрудно видеть, что к рыбоядным птицам нередко относят виды, которые при ближайшем рассмотрении не питаются рыбой. Но они принадлежат к тем же отрядам, как и настоящие рыбоядные птицы, и имеют очень сходный с ними облик. Это — чайковые птицы, ко всем видам которых относятся одинаково и поганки, хотя из 5 видов, гнездящихся в СССР, только одна чомга (большая поганка) временами кормится рыбой, да и то не всегда и не везде. Другие виды поганок рыбой вообще не питаются или поедают рыбу только случайно. Многие из голенастых тоже оказываются совсем не такими уж злостными рыбоядными птицами, как это обычно полагают.
Таким образом, указанное выше число (80—90 видов) сильно преувеличено, видимо, не меньше чем вдвое. Кроме того, теперь хорошо известно, что многие так называемые рыбоядные птицы должны оцениваться не только с точки зрения интересов рыбного хозяйства, но с учетом значения их в сельском хозяйстве, так как они истребляют вредных грызунов и насекомых. Некоторые из «рыбоядов» оказываются полезными даже и для рыбного хозяйства: истребляют лягушек и сорных рыб, а также поедают большое количество хищных насекомых в водоемах. Во всяком случае, никак нельзя зачислять птицу в ихтиофаги, исходя только из ее общего облика и из принадлежности к «рыбоядному» отряду.
Настоящих рыбоядных птиц, т. е. тех, которые питаются исключительно или главным образом рыбой, в СССР не так уж много, но они есть. Естественно возникает вопрос, что же известно в настоящее время о настоящих ихтиофагах. Не уменьшают ли они сколько-нибудь существенно промысловое стадо рыб и тем самым уловы?
Самый первый ответ на этот вопрос может быть, конечно, очень простым и скорым: поскольку они едят рыбу, следовательно они вредны. Может быть и более сложный ответ с уточнением: а много ли едят они рыбы? Если много, то безусловно вредны.
Однако для человека, имеющего представление о сложности взаимоотношений в природе, это еще не достаточный ответ. Ведь надо знать меру явления, т. е. каким способом установлен критерий «много» или «мало», с достаточным ли научным основанием, или субъективно, на глазок?
Если мы просмотрим орнитологическую литературу, не затрагивая относительно немногих работ последних 10—15 лет, то сколько-нибудь ясного ответа на поставленные здесь вопросы в ней мы не найдем. Конечно, во многих орнитологических работах есть указания, что тот или иной вид птиц питается рыбой. Но точных количественных данных с анализом того, что именно поедают птицы, в них нет, поэтому они дают в значительной степени приблизительную, недостаточно полную картину. Серьезных выводов из этих неопределенных материалов делать нельзя. Но нельзя и упрекать старых авторов за отсутствие в их статьях нужных нам сейчас данных: практика не ставила тогда перед орнитологией подобного рода вопросов, а для приблизительной оценки пищевых связей того, что написано, было достаточно.
Теперь положение существенно изменилось. Вопрос о значении рыбоядных птиц в течение последних 10—15 лет дебатируется, и порою в острых формах. Начало дискуссии положила общеизвестная книжка А. И. Пахульского (1951), из которой можно сделать только один вывод, что все рыбоядные птицы — бедствие для рыбного хозяйства и нужно как можно скорее от них избавиться. Однако автор книги основывался на весьма приблизительных и, как теперь многими исследователями показано, очень преувеличенных суждениях о количестве рыбы, съеденной птицами-ихтиофагами.
Кроме того, эта брошюра построена на глубоком убеждении, что величина изъятия, которую рыбоядные птицы производят в стаде промысловых рыб, полностью соответствует уменьшению рыбных запасов в водоеме и что она, можно сказать, равновелика уменьшению рыбных товаров в торговой сети. Например, если бакланы съели 100 т рыбы, то потребитель, согласно этому взгляду, получит в свои тарелки на 100 т рыбы меньше. Однако путь от размеров промыслового стада до уловов определенной величины, а затем от уловов до товарной продукции, которая поступает из магазинов потребителю, очень долог и имеет много препятствий. Крайние звенья этой цепи далеко не соответствуют друг другу по величине.
Естественно, что эти неправильные предпосылки вызвали острую необходимость выяснить, как обстоит дело с рыбоядными птицами в действительности.
Книга А. И. Пахульского дала толчок к развертыванию работ по изучению рыбоядных птиц. После этого орнитологи выполнили целый ряд специальных работ. Однако не все они сделаны на должном методическом уровне, который позволял бы считать наши суждения по данному вопросу безупречными.
К рыбоядной тематике обратился ряд исследователей. Многие из них были поддержаны секцией охраны птиц Всероссийского общества охраны природы. Имена лиц, приложивших свои усилия к разрешению проблемы о вредной деятельности рыбоядных птиц, перечислены в списках литературы большинства статей этого сборника. Значительную работу в этом направлении проделали заповедники. Однако в ряде случаев исследователи уделяли внимание преимущественно размещению рыбоядных птиц по акватории и их подсчету, некоторым сторонам их биологии и не всегда в достаточной мере — их питанию. Исследования подобного рода, конечно, много способствовали выяснению проблемы, но этого еще недостаточно. Лишь относительно немногие, проделанные за последние 10—15 лет работы (В. К. Маркузе, Н. Н. Скокова, Т. Л. Бородулина, C. М. Успенский и некоторые другие 1 ), можно назвать полностью отвечающими своей задаче.
Таким образом, к настоящему времени значительно расширены и уточнены наши знания о рыбоядных птицах. Намечаются первые контуры заключения, которое можно сделать по вопросу о возможном вреде рыбоядных птиц, но исчерпывающего решения еще нет. Поэтому особенно важно подчеркнуть, что в этом направлении предстоит еще значительная исследовательская работа. При этом также тщательно должен быть обсужден вопрос о возможном вреде рыбоядных птиц как распространителей паразитарных заболеваний среди рыб.
Многие орнитологи, занимающиеся изучением рыбоядных птиц, убеждены, что значение их настолько ясно, что эту проблему сейчас можно снять с рассмотрения, как не имеющую хозяйственного значения. Однако одной убежденности недостаточно, так как не надо забывать, что имеются люди с противоположным мнением. Для выяснения истины нужно найти ответ, который обладал бы достаточной силой убедительности, доказательной для всех.
Однако уже и сейчас несомненно, что проблема рыбоядных птиц имеет далеко не первостепенное значение для рыбного хозяйства.
Теперь на основании уже произведенных исследований можно сказать, что к числу рыбоядных птиц следует отнести гораздо меньше видов, чем это делалось до сих пор, и что численность их оказывается значительно ниже предполагаемой. Рационы питания выяснены более или менее точно, и во многих случаях они сильно уменьшены. Рыбный рацион птицы расчленен по объектам, при этом выделены случаи поедания сорных рыб, бесполезных человеку, а иногда и вредных для рыбного хозяйства.
Выяснено и другое: содержание желудка птицы — еще не достаточный материал для того, чтобы судить о ее хозяйственном значении. Кроме этого, нужно знать также биологию пищевого объекта, на каком этапе своего годичного цикла он вылавливается птицей, как и при каких обстоятельствах. Важно, наконец, знать и состояние рыбного хозяйства, степень его интенсивности.
Например, даже если желудок чайки набит рыбой, то это может происходить от разных причин: в одном случае — это отходы промысла, и вреда эта птица не приносит никакого, в другом — съедена рыба, идущая на нерест, тогда вред может быть более значительным; в третьем — это рыба, идущая с нереста, и вред уже много меньший, а если эта рыба нерестится всего один раз в жизни, и ее после нереста съела птица, то вреда в этом нет никакого. Другой пример: известно, что кваква поедает в дельте Волги довольно много сазанчиков. Но можно ли говорить о вреде кваквы для рыбного хозяйства, если значительная часть сазанчиков, как это показала Н. Н. Скокова (1960), уничтожается этой цаплей в изолированных, пересыхающих водоемах, где молодь рыб все равно обречена на гибель?
Для доказательства вредной роли птиц в рыбном хозяйстве нельзя оперировать суммарными цифрами для огромных территорий. Они не выявляют истинного положения дел. Надо брать конкретные места и исследовать местные связи. Например, 1000 крохалей: много это или мало? Если эта тысяча птиц рассредоточена на 10 тыс. км по речкам, где вовсе и промысла нет, то это число ничтожно, его можно не принимать во внимание. А если 1000 птиц сосредоточена на небольшом пространстве в дельте промысловой реки, то она может сыграть там большую роль. Или известно, что взрослая колпица за 4,5 месяца, которые она проводит в дельте Волги, вылавливает около 3200 мальков сазана. Много ли это, если учесть, что в дельте Волги живет, по учетам 1953 г., 1200 колпиц. Можно было бы думать, что они губят много рыбы. Однако если мы сделаем сопоставление, то это число становится ничтожно малым: как показала Скокова (1959) только 0,01% от числа сазанчиков, выращенных в рыбхозах дельты Волги, могло бы стать пищей этих 1200 колпиц. Можно напомнить и другое сопоставление, сделанное Скоковой (1959). Кроме 3200 мальков сазана, колпица съедает в среднем за сезон около 1570 хищных водных насекомых, а последние за 2 месяца существования их в водоеме уничтожают около 950 тыс. личинок и мальков рыб. Итак, если бы эти насекомые не были выловлены колпицей, они истребили бы в 210 раз больше рыбьей молоди, чем колпица. Не менее убедительны сопоставления, сделанные В. К. Маркузе (в этом сборнике): довольно большое число рыб, съеденных птицами, становится при сравнении с другими факторами отхода мизерным, практически малозначащим.
Прибегать к цифровым показателям вообще нужно с осторожностью, так как, не зная существа явления, можно получить огромные величины, совершенно не отражающие сути дела.
Вот пример: в желудке крачки оказалось 10 мальков воблы по 10 г каждый. Следовательно, крачка съела за день 100 г рыбы. Исходя из этой «суточной нормы», и производятся дальнейшие вычисления, позволяющие будто бы количественно определить вред этой чайки рыбному промыслу. При пересчетах оказывается, что 1000 крачек, обладающих подобным аппетитом, наносят вред промыслу, определяемый в 365 ц. Но можно подсчитывать и иначе: каждый из съедаемых крачкой мальков мог бы через три-четыре года достигнуть веса приблизительно 400 г и быть пойманным человеком. Таким образом получилось бы, что крачка только своим однодневным питанием (тем, что она съела 100 г мальков) лишила рыбака 4 кг улова. А за год, 1000 крачек? При таком подсчете окажется, что вред от 1000 крачек определяется уже не 365 ц съеденной рыбы в год, а баснословной цифрой — 14 600 ц.
Однако следует учитывать и так называемый рыбоводный коэффициент. Применение его снова изменяет результаты всех наших расчетов, сильно их уменьшая. Таким образом, при разных подсчетах, арифметически всегда правильных, получаем различные цифры, которые по-разному определяют степень вреда рыбоядных птиц. Нужно уметь правильно использовать числовые данные, а для этого необходимо знание биоценотических отношений в водоеме.
Одним из главных аргументов лиц, стремящихся доказать, что вред от рыбоядных птиц весьма велик, является суммарный подсчет общего количества рыб, изъятого из водоема ихтиофагами. Этот подсчет, как мы уже говорили, дает сильно преувеличенные результаты. Но важно не только это. Важно, что полученные цифры никак нельзя считать величинами, показывающими, насколько уменьшаются уловы от присутствия на водоеме рыбоядных птиц, так как размер поедания — это еще не размер вреда.
Здесь многое зависит от интенсивности промысла. Я уже имел возможность показать раньше, что при мало напряженном промысле наличие на водоеме рыбоядных птиц может совсем не сказываться на величине уловов. При достаточно напряженном промысле отрицательное влияние ихтиофагов уже начинает сказываться, и чем интенсивнее промысел, тем это влияние сильнее при неизменной величине стада рыбоядных птиц. Наконец, если мы имеем замкнутое рыбоводное хозяйство, в котором промысел берет весь наличный запас пригодных к вылову рыб, тогда все, что берут в водоеме ихтиофаги, является прямым и равновеликим ущербом уловам.
Без учета интенсивности промысла вычислять, сколько птицы съедят рыбы в водоеме, это не значит определять причиняемый ими ущерб. Мало что показывает и сравнение величины изъятия с величиной промысловых уловов. Например, в западной части Баренцева моря птицы, по данным C. М. Успенского (1953), поедали, видимо, столько же рыбы, сколько вылавливал там человек. Значит ли это, что птицы уменьшают там наши уловы вдвое? На этот счет нет общепринятого мнения. Вполне вероятно, что в ряде случаев это свидетельствует, наоборот, лишь о весьма большой сырьевой базе наших морей и о возможности значительного расширения промысла. Без конкретного анализа и дополнительных исследований нельзя ответить на этот вопрос.
В связи со сказанным сошлюсь на следующее. В течение долгих лет веслоногие птицы перуанского побережья выедали анчоусов во много раз больше, чем брал анчоусов промысел. Доказывает ли это, что веслоногие конкурировали с промыслом — мешали ему? Оказывается — нет. За последние годы уловы у берегов Перу возросли более чем в 10 раз, дойдя до 6800 тыс. т (а веслоногие, по свидетельству Р. Бломберга, берут в год 5500 тыс. т анчоусов), и напряженного положения с запасами не создалось. Произошло только качественное улучшение промыслового стада анчоусов.
Вопрос, который мы сейчас разбираем, — это крупный теоретический, имеющий большую практическую значимость биоценологический вопрос. По существу, это проблема численности и определяющих ее факторов. Мы должны знать влияние численности одних звеньев сообщества на другие звенья, причем дело осложняется еще тем, что человек размыкает существенные пищевые цепи и какую-то часть численности того или иного биоценотического звена присваивает себе. Кроме того, в круге движения органического вещества рыбоядные птицы могут оказаться тем звеном в сообществе, через которое только и могут быть использованы эти органогенные вещества, ставшие телом птицы. Это, например, вполне можно отнести к чистиковым птицам. Органогенные вещества переходят в море от одного не используемого нами звена биоценоза к другому и могут даже выпасть из кругообращения, осев на дно. Но, попав в кайр, это вещество может быть использовано человеком в виде яиц или мяса этих птиц. Наконец, кайры могут просто «удобрять» море, способствуя умножению фито — и зоопланктона, часть которого пойдет на пропитание промысловых рыб. Весьма ценным звеном, при помощи которого длительное время использовались и сейчас используются богатейшие органические запасы Тихого океана у берегов Перу, служат бакланы, пеликаны и олуши.
Промысловые запасы морей гораздо больше, чем то, что мы реально из них получаем, и борьба за увеличение товарной рыбной продукции состоит не только в борьбе с тем, что уменьшает рыбные запасы, но и в борьбе с последующими потерями рыбы, которые временами весьма велики.
Если мы обозначим количество рыбы, которое возможно выловить в соответствии с промысловыми запасами в водоеме, как А, а уловы как A1, то А не равно А1, а именно: A1
Однако последнее неравенство нельзя рассматривать как непреложный закон природы. Неравенство возникает главным образом по организационно-техническим причинам, и умелой постановкой дела можно добиться того, чтобы разница между А и А1 была наименьшей, по возможности приближалась к нулю. В этом последнем случае всякое увеличение запасов А будет вызывать равновеликое увеличение уловов А1. Но пока равенства нет, можно сказать лишь, что рыбоядные птицы как-то влияют на А и в какой-то мере уменьшают его, но как это сказывается на А1, остается неизвестным. Впрочем, исследования Л. Г. Динесмана (1955) и работы, проведенные недавно на озерах Северной Родезии, показывают, что даже бакланы не влияют вредно на состояние запасов и уловы. О том же свидетельствует и пример с птицами, создающими гуано на перуанском побережье.
На соотношение между А и А1 влияют различные факторы, многие из них имеют, как указано, организационно-технический характер. Но сейчас следует обратить внимание на другое. Дело в том, что величина А1 не остается постоянной, а уменьшается при дальнейшем продвижении к потребителю, проходя последовательно через значения А2, А3 и т. д. до наименьшего значения Аn. Таким образом А1>А2>А3>…>Аn. Чем ближе потеря продукта стоит в этом ряду к Аn, тем она обходится «дороже» потребителю, чем левее в указанном ряду происходит «потеря, тем она, естественно, «дешевле».
Все эти потери рыбы, заключенные между А1 и Аn, не имеют никакого отношения к рыбоядным птицам, но мы говорим сейчас об этих потерях потому, что конечный результат всей цепи действий — воспроизводство рыбы, вылов ее, последующая обработка и, наконец, продажа — зависит, конечно, от А и А1, но определяется не только ими. Для того чтобы достичь наилучших результатов (наилучшего Аn), надо знать относительные размеры потерь рыбы на разных этапах и выделить определяющие их факторы. Наши современные материалы вполне позволяют сказать, что, за редким исключением, потери от рыбоядных птиц — не главные.
Поскольку рыбоядные птицы наносят ущерб запасам рыбы, т. е. величине А, то этот ущерб обычно многократно перекрывается на последующих этапах. Это значит, что усилия, направленные на устранение потерь от рыбоядных птиц, могут быть сняты последующими потерями от А1 до Аn. Однако для ихтиолога вопросы перехода от А1 к Аn не имеют существенного интереса; наиболее важной задачей для него, при всех обстоятельствах, остается повышение уловов, которого можно достичь за счет повышения запасов. Возвращаясь, таким образом, к вопросу о состоянии запасов, мы должны помнить, что на величину А влияют многие различные факторы. Конечно, прежде всего влияет промысел. Однако это влияние здесь не рассматривается, так как этот фактор не может быть устранен, кроме редких случаев запуска водоемов. На величину А действуют в какой-то мере, очевидно, и рыбоядные птицы, и многие водные беспозвоночные, и лягушки и т. д. Мы уже указывали, что потери от хищных насекомых оказываются в ряде случаев выше, чем от рыбоядных птиц. А ведь рыбоядные птицы действуют и на хищных насекомых.
Между факторами, действующими на величину А, существует известная взаимозависимость. Поэтому ошибочно думать, что если мы один из факторов исключим, тем самым создадим возможность для соответствующего увеличения А — промыслового стада рыб. Многие факторы конкурируют между собой и один может заменить другой. В частности, если удалить колпиц из устья Волги, они будут немедленно «заменены» хищными насекомыми, которые, получив свободу, истребят в 210 раз больше рыбьей молоди, чем их истребляют колпицы. Если этого не учитывать, то можно производить большие работы по удалению врагов рыб впустую, особенно когда речь идет о рыбоядных птицах.
Может быть «замена факторов» и совсем другого рода. Предположим, мы сумели сберечь от всех врагов несколько белуг и они идут на нерест. Но на нерестовых путях их ловят браконьеры, берут от них икру, а самих рыб выбрасывают за борт как опасное вещественное доказательство их вины. Получается, что труд, затраченный на сбережение этих белуг, был напрасным. Наконец, вопрос о врагах рыб теряет всякое значение, как только вступает в действие такой мощный фактор, как загрязнение вод фабричными стоками, полностью губящий всех рыб. Ясно, что борьба с браконьерами и борьба с химическим загрязнением вод гораздо важнее, чем борьба с рыбоядными птицами.
Иногда говорят, что «защитники» рыбоядных птиц ставят интересы охраны природы выше интересов рыбного хозяйства. Таким образом, в этом мнении более частный вопрос о сохранении или истреблении рыбоядных птиц перерастает в более широкий — в утверждение, что охрана природы противостоит интересам хозяйства. Однако охрана рыб — это ведь также охрана природы, и ихтиологи хорошо знают, что борьба за увеличение промыслового стада рыб проводится нередко через ограничение уловов и даже запуск, т. е. через охрану поголовья от перепромысла.
Противопоставление охраны природы государственным интересам, используемое как основа для объявления беспощадной борьбы с рыбоядными птицами, должно получить решительный отпор. Только по недостатку аргументов, по незнанию или по злому умыслу можно делать такое противопоставление.
Итак, мы пришли к заключению, что проблема роли рыбоядных птиц в рыбном хозяйстве — второстепенная проблема. Направлять внимание работников рыбного хозяйства на птиц-ихтиофагов как на главного врага — вредно, так как это отвлекает внимание от других значительно более важных вопросов, оставляя их практически нерешенными. В наши дни рыбное хозяйство становится более рациональным, и в изменившихся условиях значение рыбоядных птиц может тоже измениться. Кроме того, оно, конечно, различно в географически разных местах и в настоящее время. А это требует новых исследований в разных условиях хозяйства, в различных водоемах и ландшафтно-географических зонах. Исследования по рыбоядным птицам должны быть продолжены и расширены.
Если вы нашли ошибку, пожалуйста, выделите фрагмент текста и нажмите Ctrl+Enter.
Птицы — рыболовы
11 февраля 2019 года
Рыбоядные птицы, или птицы-рыболовы, — довольно большая группа пернатых, питающихся в основном или исключительно рыбой. Сюда относятся как целые отряды (пингвинообразные, пеликанообразные, гагрообразные, трубконосые), семейства (скопиные, цаплевые, фаэтоновые) и рода (крохали, зимородки, рыбные филины), так и отдельные виды (белоголовый орлан, орлан-белохвост, рыбный филин, многие чайки). Способы ловли рыбы у этих птиц весьма разнообразны, как и приспособления, которые они используют.
Скопа и орланы хватают добычу когтями. Но делают это по-разному: скопа способна нырнуть за рыбой на глубину до полутора метров, а орланы поджидают неосторожную жертву, плавающую у поверхности. Оперение скопы имеет водоотталкивающее покрытие, а поворотный третий палец позволяет крепко удерживать скользкую добычу. Зачастую эта птица ловит по две рыбы одновременно, зажав по одной в каждой лапе. У орланов таких приспособлений нет, зато подушечки пальцев на их лапах шероховатые, что в совокупности с длинными когтями тоже обеспечивает очень прочный захват.
Пингвины, мастера «полёта» под водой, ловят добычу клювом. Их язык и нёбо покрыты жёсткими щетинками, направленными назад. Благодаря этому птицы не только удерживают добычу в клюве, но и направляют её в глотку головой вперёд.
Бакланы ловят рыбу, ныряя за ней в воду. В Японии и Китае издревле используется рыбалка с этими птицами. Ручным бакланам перевязывают горло, чтобы они не могли проглотить крупную рыбу, и выпускают в воду. Когда птица наполняет рыбой свой горловой мешок, рыбак подзывает её и забирает добычу. После рыбалки птицам развязывают горло и кормят уже по-настоящему.
Похожим образом охотятся родственные бакланам пеликаны, только горловой мешок у них гораздо больше, с таким под водой особо не поплаваешь. Поэтому пеликаны рыбачат на мелководье, зачёрпывая добычу своим подклювьем, как сачком. Змеешейка, ещё одна представительница отряда пеликанообразных, не ныряет прицельно за рыбой, а догоняет её вплавь. Как и пингвины, она словно «летает» под водой. Клюв змеешейки заострён на конце и имеет зазубрины по краям. Догнав добычу, она пронзает её клювом, словно гарпуном. Затем рыболов всплывает на поверхность и быстро проглатывает пойманную рыбу, подбросив её в воздух. Оперение у бакланов и змеешеек не водоотталкивающее, потому часто можно наблюдать, как они сушатся на берегу, развернув крылья. Для птиц очень важно, оказавшись на суше, как можно быстрее вернуть себе способность к полёту, ведь хищники подстерегают их повсюду.
Фрегаты тоже родственны бакланам, змеешейками и пеликанам, но охотятся совершенно иначе. Горловые мешки у них превратились в часть брачного наряда самца, стали огромными и яркими. Фрегаты отлично летают, но неуклюжи на земле. Они способны самостоятельно поймать рыбу, схватив её с поверхности воды, но предпочитают отбивать добычу у других птиц-рыболовов, поскольку в воздухе им нет равных. Порой они охотятся даже на летучих рыб.
Олуши, ещё одно семейство пеликанообразных птиц, славятся не только рыболовным мастерством, но и прекрасными парными брачными танцами. Они ныряют в воду с большой высоты и в момент соприкосновения с поверхностью могут развивать скорость до 140 км/ч! Ноздри олуш навсегда закрылись в процессе эволюции, чтобы птица случайно не втянула ими воду при нырянии, поэтому они всегда дышат открытым клювом. Бывает у морских птиц настоящий пир, когда стая дельфинов вынуждает косяк сардин приблизиться к поверхности. Олуши, буревестники, крачки, пеликаны и фрегаты атакуют рыб сверху, при этом стараясь не попасться в зубы дельфинам, атакующим снизу.
А вот и один из самых маленьких рыболовов — обыкновенный зимородок. Размером эта птичка чуть больше воробья, зато сноровки ему не занимать. Зимородок охотится с присады. Сидя над водой на сухой ветке или стебле камыша, он зорко всматривается в глубину. Увидев подходящую добычу, птица молниеносно ныряет и хватает её клювом. Затем возвращается на присаду и заглатывает рыбу, или же несёт её в гнездо.
Есть среди утиных целый род искусных рыболовов. Это крохали. У них нетипичный для уток удлинённый клюв цилиндрической формы с острыми зубцами по краям. Это отличное приспособление для удерживания скользкой добычи. Любители рыбы есть даже среди ночных охотников — сов. Это рыбные совы (Scotopelia), рыбные филины (Ketupa) и рыбный филин (Bubo blakistoni), самая крупная сова мира. Эти птицы хватают свою добычу когтями, поджидая, пока она подойдёт поближе к поверхности воды.
Подлинного мастерства в деле рыбной ловли достигли некоторые цапли. Чёрная цапля, обитающая в Африке, бродит по мелководью, периодически останавливаясь и раскрывая крылья в виде зонта. Мелкая рыбёшка заплывает в тень, и хитрая птица тут же хватает её. Отсюда второе название цапли — «зонтичная».
А зелёная кваква, обитающая на городских водоёмах, научилась ловить рыбу на приманку. Она бросает в воду кусок булки и ждёт, пока вокруг неё соберутся рыбки. Цапли способны проглотить очень большую добычу, их шея может очень сильно растягиваться. Однако, пока рыбина переваривается, птица не способна взлететь, поэтому в случае опасности цапля отрыгивает проглоченное, словно змея.