прости меня наташа книга читать
Из зеркального отражения на нее смотрел кто-то совершенно чужой. Ровно подстриженные по плечи рыжие волосы подхвачены у лба изящным обручем, на ресницах слой туши, а прозрачно-голубые глаза кажутся слишком измученными, несмотря на то что аккуратно подведены темно-коричневым карандашом; и даже персиковые румяна на скулах не могут скрыть того, какая она бледная и напуганная.
Ей приказали дышать ровно и держать подбородок высоко поднятым. Но разве ей это по силам? Двадцать восемь лет своей жизни Элла провела, опустив плечи. Никакие парикмахеры и стилисты не в силах сотворить чудо. Каждому вокруг известно, что дочь Лизы Гончаровой — ничтожество.
На кровати ее ожидало строгое платье без рукавов с глухим воротом цвета слоновой кости. Дополнить его предстояло нитью жемчуга из шкатулки, которая уныло взирала на нее с белого комода, расписанного золотыми трилистниками, удачно гармонирующими с золотом на тяжелых занавесках. Из окон щедро лился солнечный свет. Лето стояло в самом разгаре, а в огромной спальне, посреди которой Элла застыла в нерешительности, было холодно. А, может, холод сковал ее изнутри?
В дверь постучали и напомнили о том, что она должна поторапливаться.
Элла с силой заставила себя снова взглянуть на свое отражение. Это не ее лицо, снова пронеслось в голове. Ее волосы обычно беспорядочно вились вокруг лица неукротимой дикой массой, а скулы были более острыми, но каким-то образом румяна и тонкий слой тонального крема изменили ее лицо до неузнаваемости. Она не смела возражать. Единственная поблажка, которую ей позволили, — оставить нетронутыми губы. Почти. Если не считать капельки блеска. Обычно Элла никогда не пользовалась косметикой. В этом просто не было смысла: она была жуткой уродиной — тощей, неуклюжей, лохматой.
— Вас будут снимать на камеру. Фотографы не оставят вас в покое, пока не получат свою порцию крови, — официальным тоном объяснила ей эту необходимость Люда Терещенко, бывшая личным секретарем и правой рукой ее матери. — Весь мир замер в ожидании: как будет вести себя новая глава компании «Медиаком»…
А потом долгая лекция о том, что она должна делать и что ей категорически запрещено.
Никто не спросил о том, что думает сама Элла по этому поводу. А ведь тринадцать лет назад она поклялась себе, что никогда больше не ступит за порог этого огромного мрачного дома и не признает, кто она такая! Слишком много обид и неприятных воспоминаний. Слишком много времени в бесплодном ожидании того, что мать наберет ее номер телефона и попросит прощения. Но чудо так и не произошло. И только тринадцать лет спустя Лиза Гончарова вспомнила о том, что у нее есть дочь, вписав ее имя в свое завещание и сделав единственной наследницей миллионов семьи Гончаровых…
Элла не могла побороть неприятную тошноту. Огромный дом в самом центре Печерского района уже начали осаждать журналисты, они пытались прорваться через высокое ограждение и, кажется, были настроены весьма решительно в своей неуемной жажде докопаться до истины. А ведь они, наверное, даже не знали ее имени.
Люда говорила вчера о том, что пресс-конференция неизбежна. Как и совет директоров компании «Медиаком», президентом которой Элле предстояло стать. Одного она не могла понять: почему сейчас и почему она? Единственное объяснение, которое в сотый раз за несколько дней приходило в голову, было слишком болезненным. Но она не переставала об этом думать: Лиза Гончарова хотела ее наказать. В очередной раз.
Элла начала задыхаться. Обняла себя руками и бросилась в ванную, которая примыкала к спальне, чтобы умыться. Люда придет в ужас, но ей было все равно. Так же, как ее матери, которая вышвырнула ее за порог родного дома.
А потом настойчивый стук в дверь в очередной раз напомнил о том, что она должна поторопиться. Элла с трудом заставила себя влезть в платье, купить которое никогда бы себе не позволила; ноги на высоких каблуках пошатывались. Жемчуг, принадлежавший матери, так и остался лежать возле шкатулки. Ей нечего изображать из себя кого-то другого, тем более свою мать. Они с ней ни капельки не походили, и теперь Элла радовалась, что это именно так. И пускай, будучи наивной девочкой, она мечтала иметь такие же роскошные белокурые локоны и ослепительную улыбку, ни за что не пожелала бы себе такого горького финала. Елизавета Гончарова была не просто успешной деловой женщиной, но и ослепительной красавицей. Элла же была ее полной противоположностью — ошибкой далекой молодости: одна ночь с пьяным студентом здорово подпортила когда-то репутацию Лизы. Впрочем, журналисты любили смаковать подробности «падения» своей любимицы, делая акцент на том, как блестяще она исправила прошлое, искупив грехи молодости. Лизу просто обожали.
Выходя в коридор, Элла больше не смотрела на свое отражение. Она очень хорошо знала, что там увидит. И к чему все эти тщательные приготовления, если в утренних газетах уже появилось фото с похорон, на котором тщедушная женщина в черном аккуратно вытирает глаза платочком, не решаясь поднять голову?
Возможно, вся эта шумиха и повышенный интерес вызваны лишь тем, что Лиза Гончарова так тщательно скрывала ото всех, где скрывается ее дочь, что сейчас это было просто неизбежно? Хотя для многих существование некой дочери вообще оказалось полной неожиданностью.
Люда осмотрела ее весьма скептически, что-то пробормотала себе под нос и велела идти следом. Отчего-то эта маленькая пухлая женщина с тугим пучком на затылке считала себя за главную в «Королевстве» Покойной Елизаветы Гончаровой. Элла еще не решила, как стоит к ней относиться. Чем-то Люда Терещенко смахивала на злобную фурию, была черства, не пользовалась духами и, кажется, никогда не расставалась с мобильным телефоном.
— Вы не имели права подхватить простуду посреди лета, — добавила Люда уже в коридоре, когда они подходили к выходу из дома. За ними следовала кучка людей из личной свиты бывшей «Королевы компьютеров».
— Я не имела права вообще здесь быть! — с горечью парировала Элла.
— Не говорите об этом вслух и тогда, возможно, вы не сойдете за подкидыша.
Люда Терещенко невзлюбила ее с первого взгляда. Что, впрочем, и не удивительно: у матери не сохранилось ни одной ее фотографии или детского рисунка. Зато в гостиной на огромной каминной полке красовался фотоснимок любимого сына Лизы Гончаровой — Марка. Можно было не вглядываться, чтобы узнать на нем привлекательного молодого человека, а Элла очень хорошо помнила, как он выглядел тринадцать лет назад. Одно было странно: почему это фото до сих пор находилось здесь после всей прошлогодней скандальной шумихи? Лично Элла не хотела видеть это фото и вспоминать о сводном брате: он по-прежнему оставался таким же темным пятном в детских воспоминаниях, как и мать.
Тема: Статья: Сергей Курдаков «Прости меня, Наташа. »
Опции темы
Сергей Курдаков «Прости меня, Наташа. «
Это свидетельство я читала лет тому 10.
Понравилось.
Прости меня, Сергей.
Советую посмотреть документальный фильм:
Прости меня, Сергей
Forgive Me, Sergey
Производство: Россия
Жанр: документальный фильм
Тип: фильм, 56 мин.
Год: 2004
Краткое содержание:
3 сентября 1971 года двадцатилетний моряк Сергей Курдаков покинул советский корабль у берегов Канады. Спрыгнув в ледяной океан, он чудом добрался до берега. Став политическим эмигрантом, Сергей написал и издал автобиографию. Спустя тридцать лет молодая американка Кэролайн Уокер отправилась в Россию, чтобы пройти путь Сергея. «Прости меня, Сергей» – история любви, измен и прощений людей, которые никогда не встречались.
Советую посмотреть документальный фильм:
Прости меня, Сергей
Forgive Me, Sergey
Производство: Россия
Жанр: документальный фильм
Тип: фильм, 56 мин.
Год: 2004
Краткое содержание:
3 сентября 1971 года двадцатилетний моряк Сергей Курдаков покинул советский корабль у берегов Канады. Спрыгнув в ледяной океан, он чудом добрался до берега. Став политическим эмигрантом, Сергей написал и издал автобиографию. Спустя тридцать лет молодая американка Кэролайн Уокер отправилась в Россию, чтобы пройти путь Сергея. «Прости меня, Сергей» – история любви, измен и прощений людей, которые никогда не встречались.
Парень молденький был, Америку увидал, доверчивые люди вот его и понесло, и нашлись богатые кто ему поверил. ))) ему тогда 20 (-+2) лет было. в таком возрасте синдром Мояковского ой как развит)))
Мой мнение.
Фильм «Прости меня, Сергей»
Чекисты заметают следы.
Парень молденький был, Америку увидал, доверчивые люди вот его и понесло, и нашлись богатые кто ему поверил. ))) ему тогда 20 (-+2) лет было. в таком возрасте синдром Мояковского ой как развит)))
Мой мнение.
Фильм снят католической студией.
Простая американка не могла провести мини люстрацию на территории РФ, используя данные книги Сергея Курдакова «Прости меня, Наташа. «. Чекисты ей показали то, что она должна была увидеть, и не более этого.
Время для таких фильмов ещё не пришло.
Читал эту книгу много лет назад и даже не отложилось в памяти тогда что в ней говорится о Боге и верующих людях. ух сатана, до чего же ослепил.
У меня жена, простая американка, 15 лет назад не только по Новосибирску, но и по всем военным базам подмосковья прошлась и с камерой, и с чем угодно. Фильм снимали хоть и католики, но из местного, Новосибирского филиала.
http://http://www.kana.ru/
И что особенного в этом фильме? Ну наврал человек. Бывает.
У меня жена, простая американка, 15 лет назад не только по Новосибирску, но и по всем военным базам подмосковья прошлась и с камерой, и с чем угодно. Фильм снимали хоть и католики, но из местного, Новосибирского филиала.
http://http://www.kana.ru/
И что особенного в этом фильме? Ну наврал человек. Бывает.
Где прошла ваша жена американка с камерой это её личные проблемы, которые меня мало интересуют.
P.S.
приводимая вами ссылка не рабочая.
Сергей Курдаков «Прости меня, Наташа. «
ШТОРМ В ТИХОМ ОКЕАНЕ
Уже несколько дней и ночей с трудом боролся корабль на своём пути с дико бурлящим Тихим океаном. Шторм обрушился неожиданно, когда холодные ветры с севера столкнулись с тёплыми потоками, пришедшими из Японии. Воздушные массы взрывались в ураган ветра и воды, а мы очутились в его середине, перед побережьем Канады. Хотя наш корабль, русский траулер „Елагин», был достаточно стабильным и массивным, наперекор всем диким штормам, однако в последние 60 часов швыряло его по волнам, словно был он ни что иное, как маленькое рыбацкое судёнышко.
Многие наши опытные и испытанные моряки, омытые всеми водами мира, заболели от необычных качек вихревых волн, которые ударялись о прибрежные скалы и потом с неутраченной силой катились назад в море. После однодневной борьбы судно и экипаж выбились из сил. Корабль кряхтел, стонал, дрожал, стучал, продвигаясь медленно вперёд.
Даже в радиорубке, которая была особенно оснащена шумопонижающей изоляцией, я мог чувствовать механическое пульсирование корабля, ощущать, как каждая отдельная частица машины боролась против власти шторма. В последние дни я очень мало спал. В своей деятельности радиста я должен был передавать на военно-морскую базу Советского Союза определённые цифровые данные, и ввиду необычной погоды, я почти непрерывно был на службе. Правда, буря бушевавшая вокруг, вовсе не вызывала во мне то чувство неуютности как буря чувств во мне самом. После длительных озабоченных планирований и приготовлений стоял я перед побегом на Свободу. В пределах Канадских прибережных вод, которые из-за непогоды нам разрешили объехать, я приблизился к моей цели. С боязливым нетерпением ожидал я эту возможность к побегу. Нос корабля погружался под огромные водяные массы и потом снова медленно поднимался вверх. Весь корабль содрогался под властью волн.
Внутренне я облегчённо вздохнул. Потом приступил к заключительным приготовлениям, которые так часто мысленно проводил. Сначала я отключил радиотрансляцию и оставил включённой только запись сигналов бедствия, на случай, чтобы другие корабли могли нас достигнуть в случае бедствия.
Громкоговоритель я установил так, чтобы входящие сообщения могли быть услышаны Борисом. Озабоченно осмотрел я радиорубку, чтобы удостовериться, что всё в порядке, потом я бесшумно выбрался, закрыл дверь за собою и направился к своей каюте. Опять я должен был пройти через мостик, который находился теперь в полной темноте. Дождь бил в оконные стёкла и снимал всякую видимость. Борис стоял напряжённо в сумеречном свете контрольных ламп и не спускал глаз с приборов, чтобы локализировать возможные случайные машинные повреждения и держать машину под контролем. Я остановился возле него на несколько секунд, сделал несколько незначительных замечаний и, извиняясь за свою усталость поплёлся в свою каюту.
Беспокойно бросил я взгляд на часы. Было 9 часов 45 минут. Мне остаются в лучшем случае 15 минут для моих последних подготовлений. Теперь надо было спешить, чтобы использовать оставшиеся минуты, пока палуба ещё пуста. Как только шторм начнёт утихать, команда высыплет на палубу, чтобы найти возможные повреждения.
Так как мы находились на севере, я носил свою зимнюю форму: тяжёлые военные сапоги, лёгкий шерстяной пиджак и толстый свитер. Вес и стесненность движений из-за такой одежды принесут мне, конечно, много неприятностей, когда я буду в воде, но я решил достичь населённого пункта абсолютно одетым и в своих сапогах. Теперь у меня совершенно не оставалось времени подумать об этой, в сущности важной проблеме. В этот момент были у меня другие дела, казавшиеся наиболее важными.
Я поднял матрац и вынул то, над чем я с некоторых пор усердно работал: это был большой непромокаемый, подобный сумке, пояс. Снаружи был он из тяжёлой резины, а внутри из непромокаемого пластика. Из моего шкафчика я вынул те немногие предметы, которые были для меня дороже всего: несколько фотографий друзей, товарищей и любимых мест в России, о которых я никогда уже ничего не узнаю и не увижу.
Это было всё, что я хотел взять с собой из моей прежней жизни в новую, не говоря о ранах во мне самом, телесных и душевных, и многих воспоминаний.
Но вдруг прямо напротив меня открылась дверь, и падающий оттуда свет осветил полностью мою фигуру. Я нагнулся и застыл. Но тот, кто открыл эту дверь, вышел на порог и в тот же миг повернулся обратно, захлопнув её за собою. Видимо, шторм заставил его изменить свои намерения.
Но теперь требовалось действовать. Мощная волна в один миг швырнула судно на высоту двухэтажного дома. Я решил подождать, пока мы спустимся в глубину морской пучины, затем перелез через перила и, сломя голову, бросился в зловещий чёрный океан.
БОРЬБА ЗА ЖИЗНЬ И СМЕРТЬ
Снова и снова нырял я под волны и плыл как можно быстрей. Вскоре я так отдалился от корабля, что мог уже держаться на поверхности и критически осмыслить обстановку. Теперь цепенящий холод полностью дошёл до моего сознания. Мои сапоги и тяжёлая одежда впитали в себя столько воды, что их вес умножился в несколько раз. Огромная волна подкатила меня, подняла под себя так, что я думал: не выбраться мне на поверхность. Барахтаясь и напрягаясь, я кое-как смог вдохнуть немного воздуха, что снова возродило капельку надежды. Эти сапоги! Какая ошибка! Надо было их снять! Эта маленькая ошибка может стоить мне жизнь. „Сергей, — сказал я себе, — ты мертвец!»
Без компаса в полной тьме не было надежды добраться до какой-либо местности. И к тому же я более двух часов, долгих и мучительных, находился в воде. Борьба с сапогами отняла у меня много сил и времени. Я проглотил уже уйму солёной воды. Меня начал донимать холод. Я чувствовал, как немеет моё тело. Если я за два часа не достигну берега, то я погибну, больше не выдержу. И я плыл напрягая последние силы по направлению, где, по-моему, должна быть земля. Теперь я уже научился использовать движение волн, благодаря чему я экономил свои собственные силы.
.
Из зеркального отражения на нее смотрел кто-то совершенно чужой. Ровно подстриженные по плечи рыжие волосы подхвачены у лба изящным обручем, на ресницах слой туши, а прозрачно-голубые глаза кажутся слишком измученными, несмотря на то что аккуратно подведены темно-коричневым карандашом; и даже персиковые румяна на скулах не могут скрыть того, какая она бледная и напуганная.
Ей приказали дышать ровно и держать подбородок высоко поднятым. Но разве ей это по силам? Двадцать восемь лет своей жизни Элла провела, опустив плечи. Никакие парикмахеры и стилисты не в силах сотворить чудо. Каждому вокруг известно, что дочь Лизы Гончаровой — ничтожество.
На кровати ее ожидало строгое платье без рукавов с глухим воротом цвета слоновой кости. Дополнить его предстояло нитью жемчуга из шкатулки, которая уныло взирала на нее с белого комода, расписанного золотыми трилистниками, удачно гармонирующими с золотом на тяжелых занавесках. Из окон щедро лился солнечный свет. Лето стояло в самом разгаре, а в огромной спальне, посреди которой Элла застыла в нерешительности, было холодно. А, может, холод сковал ее изнутри?
В дверь постучали и напомнили о том, что она должна поторапливаться.
Элла с силой заставила себя снова взглянуть на свое отражение. Это не ее лицо, снова пронеслось в голове. Ее волосы обычно беспорядочно вились вокруг лица неукротимой дикой массой, а скулы были более острыми, но каким-то образом румяна и тонкий слой тонального крема изменили ее лицо до неузнаваемости. Она не смела возражать. Единственная поблажка, которую ей позволили, — оставить нетронутыми губы. Почти. Если не считать капельки блеска. Обычно Элла никогда не пользовалась косметикой. В этом просто не было смысла: она была жуткой уродиной — тощей, неуклюжей, лохматой.
— Вас будут снимать на камеру. Фотографы не оставят вас в покое, пока не получат свою порцию крови, — официальным тоном объяснила ей эту необходимость Люда Терещенко, бывшая личным секретарем и правой рукой ее матери. — Весь мир замер в ожидании: как будет вести себя новая глава компании «Медиаком»…
А потом долгая лекция о том, что она должна делать и что ей категорически запрещено.
Никто не спросил о том, что думает сама Элла по этому поводу. А ведь тринадцать лет назад она поклялась себе, что никогда больше не ступит за порог этого огромного мрачного дома и не признает, кто она такая! Слишком много обид и неприятных воспоминаний. Слишком много времени в бесплодном ожидании того, что мать наберет ее номер телефона и попросит прощения. Но чудо так и не произошло. И только тринадцать лет спустя Лиза Гончарова вспомнила о том, что у нее есть дочь, вписав ее имя в свое завещание и сделав единственной наследницей миллионов семьи Гончаровых…
Элла не могла побороть неприятную тошноту. Огромный дом в самом центре Печерского района уже начали осаждать журналисты, они пытались прорваться через высокое ограждение и, кажется, были настроены весьма решительно в своей неуемной жажде докопаться до истины. А ведь они, наверное, даже не знали ее имени.
Люда говорила вчера о том, что пресс-конференция неизбежна. Как и совет директоров компании «Медиаком», президентом которой Элле предстояло стать. Одного она не могла понять: почему сейчас и почему она? Единственное объяснение, которое в сотый раз за несколько дней приходило в голову, было слишком болезненным. Но она не переставала об этом думать: Лиза Гончарова хотела ее наказать. В очередной раз.
Элла начала задыхаться. Обняла себя руками и бросилась в ванную, которая примыкала к спальне, чтобы умыться. Люда придет в ужас, но ей было все равно. Так же, как ее матери, которая вышвырнула ее за порог родного дома.
А потом настойчивый стук в дверь в очередной раз напомнил о том, что она должна поторопиться. Элла с трудом заставила себя влезть в платье, купить которое никогда бы себе не позволила; ноги на высоких каблуках пошатывались. Жемчуг, принадлежавший матери, так и остался лежать возле шкатулки. Ей нечего изображать из себя кого-то другого, тем более свою мать. Они с ней ни капельки не походили, и теперь Элла радовалась, что это именно так. И пускай, будучи наивной девочкой, она мечтала иметь такие же роскошные белокурые локоны и ослепительную улыбку, ни за что не пожелала бы себе такого горького финала. Елизавета Гончарова была не просто успешной деловой женщиной, но и ослепительной красавицей. Элла же была ее полной противоположностью — ошибкой далекой молодости: одна ночь с пьяным студентом здорово подпортила когда-то репутацию Лизы. Впрочем, журналисты любили смаковать подробности «падения» своей любимицы, делая акцент на том, как блестяще она исправила прошлое, искупив грехи молодости. Лизу просто обожали.
Выходя в коридор, Элла больше не смотрела на свое отражение. Она очень хорошо знала, что там увидит. И к чему все эти тщательные приготовления, если в утренних газетах уже появилось фото с похорон, на котором тщедушная женщина в черном аккуратно вытирает глаза платочком, не решаясь поднять голову?
Возможно, вся эта шумиха и повышенный интерес вызваны лишь тем, что Лиза Гончарова так тщательно скрывала ото всех, где скрывается ее дочь, что сейчас это было просто неизбежно? Хотя для многих существование некой дочери вообще оказалось полной неожиданностью.
Люда осмотрела ее весьма скептически, что-то пробормотала себе под нос и велела идти следом. Отчего-то эта маленькая пухлая женщина с тугим пучком на затылке считала себя за главную в «Королевстве» Покойной Елизаветы Гончаровой. Элла еще не решила, как стоит к ней относиться. Чем-то Люда Терещенко смахивала на злобную фурию, была черства, не пользовалась духами и, кажется, никогда не расставалась с мобильным телефоном.
— Вы не имели права подхватить простуду посреди лета, — добавила Люда уже в коридоре, когда они подходили к выходу из дома. За ними следовала кучка людей из личной свиты бывшей «Королевы компьютеров».
— Я не имела права вообще здесь быть! — с горечью парировала Элла.
— Не говорите об этом вслух и тогда, возможно, вы не сойдете за подкидыша.
Люда Терещенко невзлюбила ее с первого взгляда. Что, впрочем, и не удивительно: у матери не сохранилось ни одной ее фотографии или детского рисунка. Зато в гостиной на огромной каминной полке красовался фотоснимок любимого сына Лизы Гончаровой — Марка. Можно было не вглядываться, чтобы узнать на нем привлекательного молодого человека, а Элла очень хорошо помнила, как он выглядел тринадцать лет назад. Одно было странно: почему это фото до сих пор находилось здесь после всей прошлогодней скандальной шумихи? Лично Элла не хотела видеть это фото и вспоминать о сводном брате: он по-прежнему оставался таким же темным пятном в детских воспоминаниях, как и мать.
«— …Это был мой личный дневник, Марк! Ты не смел лазить туда и читать! — услышала она свой собственный голос, надрывающийся от слез.
Простите меня! (Сборник)
Наталья Нестерова
Простите меня!
Внуки теплых чувств к бабушке не питали. В детстве она не забирала их на каникулы, не приезжала в гости, не слала гостинцы и подарки, словом, никак не участвовала в воспитании. Логично, что, повзрослев, внуки платили той же монетой — забвением. Двоюродные брат и сестра, Марина и Антон, не видели бабушку ни разу, только знали о ее существовании. Родители Марины и Антона, соответственно бабушкины дочь и сын, умерли трагически рано, бабушка своих детей пережила. Еще бы! Она себя берегла. Бывшая прима областного оперного театра, она и на пенсии сохранила замашки капризной избранницы судьбы. Пока могла себя обслуживать (скорее — находились те, кто ее обслуживал), сидела в своей провинции, не вспоминая о внуках и правнуках. И вот заявилась в Москву. Здравствуйте, я ваша бабушка, подвиньтесь и будьте любезны ухаживать за мной!
У Марины и Антона ситуации схожие: квартиры небольшие, купленные в кредит, дети маленькие — у Марины дочери два года, сыну Антона девять месяцев. В обеих семьях отцы работают с утра до вечера, мамы сидят с малышами. Каждая копейка на счету, каждая минута сна — подарок. Им не хватало многого, но только не совершенно чужой, хоть и родной по крови, бабушки.
Вначале бабушка поселилась у Марины. Согласия не спрашивала. Поставила перед фактом, позвонив по телефону.
— Еду к тебе провести остаток жизни.
— В каком смысле «еду»? — опешила Марина.
— В смысле — поездом. Встречайте. Кажется, поезд приходит утром. Меня проводят. Вагон пятый. До встречи.
Марина положила трубку, повернулась к мужу и, вытаращив испуганно глаза, промямлила:
— К нам едет бабушка. Вагон пятый. Жить.
— Чего-чего? — не понял Андрей, муж.
— У меня есть бабушка… биологическая, я тебе рассказывала…
— Да я сама о ней тысячу лет не вспоминала. На похороны мамы не приехала. «Мне вредны отрицательные эмоции», — передразнила Марина, вспомнив свой давний разговор с бабушкой. — И с рождением правнучки не поздравила…
— А теперь? — поторопил Андрей.
— Теперь она, кажется, собирается у нас умирать, в смысле: жить до смерти.
— Нам только умирающей бабушки недоставало!
Они повздорили. И получилось, что Марина, сама в панике, вынуждена была доказывать мужу, что есть моральные ценности, которые не обсуждаются. Марина расплакалась, не столько из-за черствости мужа, сколько от предчувствия, что их жизнь превратится в форменный кошмар.
Андрей сдался, поднял руки. Сказал:
— Ладно, пусть бабушка поселяется. Поближе к воде, то есть к водопроводному крану. Все равно, кроме как на кухне, разместить негде. Не на балконе же устраивать. Там она быстро околеет. Что, впрочем, было бы неплохо.
И на протестующий рык Марины примирительно оправдался:
— Шучу, прости! Кто у нас, говоришь, бабушка? Меццо-сопрано на пенсии? Будет правнучке колыбельные исполнять, а мы сможем хоть иногда вечерами вырываться из дома.
Но Андрей глубоко заблуждался, рассчитывая, что Маринина бабушка станет нянькой.
Встречали ее больше трех часов. Андрей отпросился с работы. Три поезда из бабушкиного города приходили в девять, десять тридцать и одиннадцать сорок. Два выхода на перроны были ложными. Вокзальная обстановка нервировала. Суматошные люди с чемоданами и баулами, алчные навязчивые таксисты, толкотня, дурные запахи, мусор, пустые бутылки от пива на каждом шагу, обилие пьяных и подозрительных личностей — московские вокзалы, как их ни отмывай, все равно остаются филиалами клоаки.
Андрей звонил на работу и говорил, что задерживается. Марина звонила соседке, которая присматривала за дочерью, и уговаривала посидеть еще часок. Андрей терпеть не мог расхлябанных, необязательных людей, которые пожирают чужое время.
Что стоило бабушке заглянуть в билет на номер поезда? Ничего не стоило. И не пришлось бы им киснуть на вокзале, когда дел невпроворот. Он выговаривал жене, словно та несла ответственность за легкомыслие бабушки. Марина молча слушала упреки и вспоминала слова мамы: «Родителей не выбирают. Твоя бабушка — натура неординарная. Нам еще повезло, что живем далеко друг от друга». Везению пришел конец?
Бабушка приехала в одиннадцать сорок. Марина ее мгновенно узнала, хотя никогда не видела. Из воспоминаний детства: мама и дядя шепотом злословят, называют бабушку вечно загримированной актрисой. Она так и не разгримировалась, напротив — поверх старой краски наслаивала новую. На перрон вышла дряхлая королева в наряде и макияже куртизанки.
«О боже! — мысленно ужаснулась Марина. — У нее ресницы приклеенные».
Над искусственно большими, в комочках туши, ресницами синели тени. Толстый слой пудры покрывал лицо, проваливался в глубокие морщины, делая их еще заметнее и наводя на мысль о бороздах, процарапанных острым предметом, вроде шила. Румяна на щеках клоунски пунцовели. Дешевая жирная помада растеклась, уплыла в морщинки над губой, и поэтому казалось, что бабушка недавно пила кровь. Редкие седые волосы не закрывали голову, которую венчал шиньон в виде большого засушенного инжира — такой же кривой и сухой. Цвет шиньона на три тона отличался от своих волос, сквозь которые просвечивал череп.
На бабушке был ядовито-розовый костюм, с рюшами на груди, на талии и по подолу юбки. В ушах болтались крупные серьги, оттянувшие мочки, как у дикой африканки. Пальцы унизаны перстнями самоварного, позеленевшего от времени золота, с «камнями» величиной с грецкий орех.
Проходящие мимо люди, торопившиеся, занятые своими мыслями, по-вокзальному суетливые, на бабушку оглядывались. Было на что смотреть.
Бабушка подставила внучке щеку для поцелуя. В нос Марине ударил крепкий запах томных духов.
— Бабушка, это мой муж Андрей.
Оглядев Андрея с ног до головы, бабушка изрекла:
— Примерно так я себе и представляла.
Андрей не понял, комплимента удостоился или оскорбление заработал. Его первой реакцией при виде чик-чирикнутой старушки в розовом была широкая ухмылка. А потом оказалось, что это и есть Маринкина бабушка. Быстро сменить выражение лица с насмешливого на почтительное получилось не сразу.
— Вынеси мои вещи из вагона.
— Я сам, — суетливо дернулся Андрей. — Какое место, купе?
Пока они ждали прибытия бабушки, насмотрелись на услуги носильщиков. Те брали по сто пятьдесят рублей за место, будь то хоть сундук, хоть легкая авоська. Но и этот тариф кончался на незримой границе вокзала. А за границей — двойная плата. Марина и Андрей наблюдали несколько сцен, когда носильщик, провезя багаж лишние пятьдесят метров до автомобиля, вынуждал людей платить несусветные деньги, грозил милицией и тыкал пальцем в табличку на своей тележке, где двойной тариф обозначался меленько-меленько.
Пока Андрей сновал из вагона на перрон, бабушка упрекнула Марину:
— Не догадалась с цветами встретить?
— Извини! — смутилась Марина.
С бабушкой прибыло столько вещей, что и одним носильщиком было немыслимо обойтись. Бабушка ехала одна, остальное пространство купе занимали ее чемоданы, коробки и сумки. Они перетекли на тележки носильщиков и возвышались корявыми пирамидами.
«В одно такси не поместимся, — переглянулись Марина и Андрей, — и в два вряд ли. Влетит нам в копеечку».
Они планировали, что Андрей отойдет от вокзала и поймает машину. Марина с бабушкой подождут. Потому что вокзальные таксисты ломили цены запредельные. До места, к которому красная цена четыреста рублей, таксисты требовали две тысячи и с неохотой на полторы соглашались. Но поймать три машины и подогнать их к вокзалу было нереально.
Поняв безвыходность Марины и Андрея, стоящих у груды багажа, таксисты ни в какую не соглашались снижать плату.
— Что за вульгарные торги, — хмыкнула бабушка-аристократка.
«Может, ты сама и выложишь девять тысяч рублей за доставку своего барахла? И заодно оплатишь носильщика», — подумала Марина. Но вслух ничего не сказала. Лихорадочно соображая, как в их маленькой квартире разместить бабушкины вещи. Если их просто внести и поставить, не останется места для передвижения.
Ехали на трех машинах. Потом Андрей сбегал домой за деньгами, чтобы расплатиться с таксистами, таскал вещи наверх. Как и ожидала Марина, в квартире стало не повернуться.
Андрей уехал на работу, потный и злой.
— Бабушка, это твоя правнучка, — представила Марина дочь, испуганную вторжением чемоданов и коробок.
— Здравствуй, девочка! — ущипнула бабушка ребенка за щеку, не подумав спросить об имени. — Так! Никаких «бабушек» и тем более «прабабушек». Зовите меня Эмилия. Ясно? Девочка, повтори: Эмилия.