приходи к обеду в позапрошлую среду
Сэмюэл Джонсон
Как правило, мужчине приятнее видеть накрытый к обеду стол, чем слышать, как его жена говорит по-гречески.
Да. мужики — примитивнейшие сущетства)
Но всё же. Куда вы без нас? 😉
ну-ну. «сидеть дома, плакать, штопать и готовить». все туда же
Ну тут не так категорично, и потом, так оно ведь и есть.
конечно. я проверяла.
Согласна с Солнцем насчет категоричности.
Ну разумеется, самолюбие задевает не меньше, чем если будешь иметь зарплату больше его зарплаты)) *biggrin*
вот-вот, поэтому если говоришь по-гречески, нужно, чтобы мужчина говорил по-гречески и по-китайски 😉
Или хотя бы так: ты говоришь по-гречески о его достоинствах и всяческих его качествах, что тебя восхищают, и сразу за собой же переводишь, а то как он узнает, что эти слова ему и о нем. Альтернатива. *biggrin*
. заодно греческий выучит :)))
Не! Пущай он лучше будет полиглотом! только по одному этому качеству можно рассказать о множествах других его достоинств. ))) а ты будешь знать тока греческий, но огромным твоим достоинством будет иметь такого мужчину))) *ROFL*
и тогда его очередь будет рассказываь девушке о ее достоинствах на всех известных ему язках 🙂
Хороший совет. стоит прислушаться. а вы не знаете курицу перед готовкой общипывать надо или с перьями варить?
Вот потому-то я и не хочу замуж.
Похожие цитаты
Мы не нуждаемся в грамматике, для того чтобы чисто говорить по-гречески.
Час обеда наступил. Стихи про еду. Реж. моменты
Словно по морю плывёт
По тарелке ЛОЖКОХОД!
Этот чудо-пароход
Заплывает прямо в рот.
Он сгружает вновь и вновь
То картошку, то морковь,
И капусту, и горох –
Груз такой совсем не плох!
Возвращается в тарелку,
А в тарелке – стало мелко…
Дальше он не поплывёт:
Сел на мель наш ЛОЖКОХОД!
Нет вкусней фруктовой каши!
И блины прекрасны наши.
Сладкий джем дают к блинам
– Очень вкусно!
Ам-ам-ам!
НА ДНЕ МОЕЙ ТАРЕЛОЧКИ
На дне моей тарелочки
Рисунок льва, у Леночки
Забавные дельфины,
У Владика – машины.
И только у Маринки
Картинка не видна.
Чтоб показать картинку,
Съесть суп она должна!
Раз – в борще, и лоб, и щёчки,
Два – в сметане нос у дочки,
Три – в повидле кофта наша,
А четыре – пальчик в каше.
Пять – в карман компотик льётся.
Кто грязнулей здесь зовётся?
АППЕТИТ КО МНЕ ПРИДЁТ
– Что с тобой, скажи Илюша?
Суп опять не хочешь кушать.
У тебя унылый вид.
Потерялся аппетит?
– Если мне нальют компот
Вместо супа на обед
И дадут кулёк конфет,
Аппетит ко мне придёт.
Возле маковой ватрушки
Спят две сладкие пампушки,
Рядом яблочный пирог
На большой поднос прилёг.
В печке греются пока
Три пузатых пирожка.
На тарелке стонет плюшка:
– Мне для сна нужна подушка.
Ну, а бублику не спится,
Со стола готов скатиться.
За компанию калач
Хочет с ним помчаться вскачь.
Забежала детвора:
– Кушать подано, ура!
ПРИГЛАШАЕМ НА ЧАЁК
Чайник песенку поёт,
На чаёк ребят зовёт.
Ну-ка, чашку подставляй,
Пей горячий сладкий чай.
Вот и пряник, вот медок –
Замечательный чаёк!
– Почему живот ворчишь?
Почему не замолчишь?
– Да-да-да, ворчу, ворчу.
Дайте каши – замолчу!
На прогулку не спешу:
Ем молочную лапшу,
А лапша ползёт в тарелку,
Скачет с ложки словно белка.
Я лапшу ладошкой хвать:
– Всё, не будешь удирать!
А она обратно в суп.
– Стой, лапша, ведь я не глуп.
Справлюсь я с тобой, лапша,
Ты вкусна и хороша.
Не хочу ни суп, ни плов.
Я – отличный ЛАПШЕЛОВ!
Кастрюльки не спали,
Кастрюльки шипели,
Хоть очень устали,
Сварить нам успели
К обеду и супчик,
И пудинг, и плов.
Где ложечки наши?
Кто кушать готов?
В группе чисто и красиво,
Пахнет свежим пирогом.
Сколько здесь ребят счастливых,
Всем уютно за столом!
На столе пирог румяный
С яблочной начинкой.
Не пирог, а сказка прямо,
Не пирог – картинка!
Раз – тефтели,
Два – котлеты,
Три – пельмени,
Пять – манты.
Мама варит,
И за это
Я люблю её!
А ты?!
Час обеда подошёл,
Суп торопится на стол,
А за ним спешат котлетки:
– Ну-ка скушайте нас, детки!
Следом шествует компот,
Детям песенку поёт:
– Я полезный очень-очень,
Кто добавки, дети, хочет?
ПОДАВАЙТЕ СУП СЮДА!
– Ладушки, ладошки,
Каши дать немножко?
– Нет, нет, не хотим,
Мы в карманах посидим.
– Ладушки, ладошки,
Что ж вам дать? Картошки?
– Нет, нет, не хотим,
Лучше мы чуть-чуть поспим.
– Ладушки, а вот ваш суп
Из картофеля и круп!
Суп чудесный, золотистый,
Очень вкусный и душистый!
– Где вы, ладушки?
– Идём,
Наши ложки мы берём,
Подавайте суп сюда –
Очень вкусная еда!
Посылаю для воспитателя Северовой Галины Александровны.
Спасибо, дорогая Галина Александровна, что заставили меня найти эти стихи в старых тетрадях и в интернете!
С радостью посылаю их для ваших подопечных малышей.
Прикольные статусы про Среду
По народным поверьям среда и пятница — два Ангела, которые проведут человека в рай, если он соблюдал пост в эти дни.
Среда — это место обитания любых дней недели.
Миллионы людей, мечтающих о бессмертии, не знают, что им делать в среду вечером.
Многих напрягает окружающая среда, а вот меня удушающий понедельник.
Сегодня уже среда, а мне еще стыдно за пятницу.
Работаешь такой, работаешь, уже вроде бы целую неделю, а потом раз, и среда.
Если третий день не хочется работать, значит, сегодня среда.
Среда — апатия переходит в меланхолию…
Бездельник, Повторник (повторник бездельника), Бреда, Четверть, Питница, Клубббота, Похмельсенье
В среду посреди недели
Наши кошки средство съели
От мышей, средь бела дня…
Вот дождутся у меня!
Понедельник — отходим от выходных, вторник — готовимся к работе, среда — работаем, четверг — отдыхаем от работы, пятница — готовимся к выходным. Вывод: может хватит уже работать по средам!
Чем отличается понедельник от вторника? Вторник от среды? Вот сегодня среда, а как будто тот же понедельник.
Среда — половина рабочей недели.
В душе соловьи потихоньку запели.
Еще пару дней и опять выходные.
Как медленно тянутся сутки земные!
Какова среда, таков и пятница.
Четверг хорош тем, что после пятницы будет суббота. Помни об этом в среду.
Время делает шаг. вторник убивает среда.
Прав был классик, личность человека формирует среда… а деградируют суббота и воскресение.
Странной пустотой отдавал этот день, было даже ощущение, что это понедельник. Пригляделась, нет, среда. Среда моего обитания.
Среда. Отличный шанс пообещать себе, что твоя жизнь изменится с понедельника.
Что ты не получил в среду, получишь в воскресенье. Если не получил — значит не готов. Мы имеем лишь то, что нам действительно нужно на сегодня.
В среду все работой озадачены.
Середина, как болото, топкая.
Люди делом лишь сосредоточены,
И им за серьёзность я похлопаю.
Всё само собой удачно спорится,
День проходит собрано и сдержанно.
Невозможно сильно нам поссориться,
В среду это как бы и невежливо.
Отдыхать в среду, конечно, круто, но четверг становится понедельником.
Только среда, а гульнуть уже хочется как вечером 31 декабря!
Золотая середина –
Снова ждет меня среда!
Коллектив я не покину!
Не работал? – Не беда!
Человека формирует не только среда, но и другие дни недели.
Плохо, уже 3-й день подряд…
Что ж, за день-то сегодня такой…
Видимо Среда…
Зарифмую без труда, что мне нравится среда
Превратим окружающую нас среду в окружающую нас пятницу!
— Пятница! Поехали со спокойной душой в бар!
— Сегодня среда.
— Ну тогда поехали с неспокойной душой в бар!
Батя сегодня отмочил. Заходит в комнату, смотрит на носки лежащие на полу и говорит: судя по количеству носков возле твоей кровати сегодня среда
Я пью только по дням недели, которые начинаются с буквы «С»: среда, суббота и сегодня.
Н астроение классное, весеннее! Я иду, улыбки не тая. У меня сегодня воскресенье и мне пофиг, что у всех среда!
На улице была среда, а на душе — вечер пятницы. Хотелось чего-то не связанного со словами карьера, отчеты и совесть.
Раньше было лучше. Например, два дня назад было воскресенье.
БОНУС КАРТИНКИ С ИНЕТА
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Читать онлайн Приеду к обеду. Мои истории с моей географией бесплатно
Екатерина Рождественская
Приеду к обеду: мои истории с моей географией
Художественное оформление Марии Рязанцевой
В оформлении книги используются фото из личного архива автора
© Рождественская Е., 2021
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
От автора
Иногда пишущие люди сравнивают выход новой книги с рождением ребенка. Не знаю, может, и так….
Смотрите сами – сидишь, вынашиваешь, страдаешь, иногда тебя, как при токсикозе, от написанного подташнивает, иногда наступает эйфория, какая ты гениальная, а потом может и выкидыш случиться – удаляешь к чертовой матери всю свою гениальность и снова, с чистого листа… Страдаешь, мучаешься, не ешь-не пьешь, задумываешься, не отвечая на вопросы домашних, и те понимающе кивают, переглядываясь, – что с нее возьмешь, она сейчас не с нами, писатель, право слово, а не мать!
Потом, когда уже невмоготу и рукопись стала толстой, объемной, выпирает и шевелится, идешь к специалисту, в издательство. Сроков для этого не существует.
И сколько книге вынашиваться, никто не знает, когда как: иногда мигом, месяц-другой, ррраз и готово, иногда неспешно, годами, а бывает, и всю жизнь…
Перед вами книжка про прекрасную и неотъемлемую часть моей жизни – путешествия и еду. Про города, в которых побывала за эти пять лет, дороги, что не кончались, людей, о которых решила вспомнить, а еще и рецепты, что собирала повсюду.
Но не могу не предупредить – это нетолерантные записки. Толерантность сегодня очень в моде, но я, извините, совершенно из другого теста. Пишу так, как есть – черное называю черным, а некрасивое – некрасивым, и подстраиваться подо всех или кого-то конкретного не собираюсь. Я родом из советского детства, когда многое было иначе и называлось своими именами. А если я все же кого-то обидела, то прошу прощения.
Мои истории с моей географией
Сколько я себя помню, а я себя помню, то всегда приходила в поросячий восторг при виде заграничных голубых старушек. Во времена моей юности их было довольно много, и они постоянно попадались на глаза – у театров, гостиниц, просто на улице. Эти мальвины на пенсии казались мне чрезвычайно привлекательными и совершенно необыкновенными. Их необычно-голубой цвет волос был отличительным знаком того, что все они приехали из далеких стран загнивающего капитализма и были ПУТЕШЕСТВЕННИЦАМИ.
Мир этот казался беззаботным и радостным, полным приключений и красивой жизни, подсмотренной в заграничных журналах. Эти дамы стали для меня ориентиром на будущее, хоть и страшно было так далеко заглядывать. Несмотря на то, что все они были в годах, за семьдесят точно, они продолжали выглядеть привлекательно, подкрашивали седину синькой и одевались по последней капиталистической моде, а не донашивали, как наши, сто раз перешитое и перелицованное. И еще они точно выглядели здоровыми и боевыми, уж если могли позволить себе долгие перелеты и переезды. Да и дома у них тоже все было налажено, внуки-правнуки присмотрены и свободного времени имелось в избытке, которое и тратили они на себя и со вкусом. Ну вот так я себе все разложила по полочкам. Мне очень хотелось стать когда-нибудь такой мальвиной, хотя я понимала, что одно лишь окрашивание волос не превратит меня в свободную духом путешественницу.
И, как пишут в книгах, прошло время. Голубоволосые старушки из того далекого времени немного подвыветрились. Я тех, европейских, почти перестала встречать. Хотя, возможно, стала немодной та небесная синька для волос. Вместо привычных заездили на огромных автобусах по Москве седые китайские старушки, на которых мне совсем не хотелось быть похожей, не вязались они с тем сказочным дымчатым образом из моего далекого детства.
А детство мое проходило в Москве, где, собственно, родилась мама, а спустя 24 года и я. Москва ведь тоже интересный город, и почему бы нам по нему не попутешествовать? Не к Царь-пушке, конечно, отправиться, не в Лужники и не к памятнику Маяковскому – нет, это вы, пожалуйста, без меня, а очень прицельно, очень избирательно, туда, где сердце замирает и переворачивается. Именно у меня. Ведь у всех есть любимые дворики, дома и переулки, правда? Вот я вам и покажу свои любимые московские места. Может, не все они любимые, но чем-то обязательно запомнившиеся.
Москва и по адресам
Двор на Поварской
Без этого адреса не обойдемся, ведь это дом, в котором я родилась: Поварская, 52, тогда еще улица Воровского, мой первый адрес. Я уже писала об этом месте и сейчас немного повторюсь.
Вот что написано в одной умной книге по архитектуре про наш двор:
«Огромная классическая усадьба с обширным, сложной (приближенной к овалу) формы двором, со всех сторон окруженным низкими одноэтажными служебными постройками и двухэтажными жилыми флигелями, соединенными проездными арками. Главный дом – двухэтажный с мезонином, имеет торжественную пятичастную композицию. Его боковые ризалиты оформлены по сторонам спаренными дорическими колоннами, поддерживающими выступающий вперед карниз с аттиком. Эти боковые части соединены с центральной небольшими террасными переходами на уровне второго этажа, украшенными тонкой кованой решеткой ограждения. Центр выделен мезонином под фронтоном с крупной геральдической композицией (в центре тимпана фронтона гербы родов Боде и Колычевых), поддерживаемым шестиколонным коринфским портиком. Интересна простая, но милая в своей доморощенности архитектурная обработка флигелей».
Как сухо, по-деловому и не совсем понятно о моем родном дворе, о таком красивом, удивительном месте! Доморощенная… Ничего она не доморощенная, обработка эта! А самая что ни на есть та! И все во мне сразу восстает против такого описания, там все по-другому, правда!
Двор наш был сильно исторический, много разных сказок о нем рассказывали. А может, вовсе и не сказок, а правд. Прабабушка моя Поля с прадедом Яковом поселились там с самого посленэповского времени, в середине двадцатых, когда насовсем переехали из Саратова в Москву. Называлась улица Поварской, потом, в 1923, ее переименовали в Воровского. Случилась тогда послереволюционная эпидемия – улицы переименовывать, чтобы как можно быстрее стереть из памяти все, что связано с николашками, буржуями, попами и царской обслугой. Ну, видимо, и Поварская попала под раздачу, хотя на ней испокон веков жили не сами цари, а царские повара. К Поварской примыкали переулочки, по названиями которых можно было сразу понять род деятельности их обитателей: Скатерный, Ножовый, Хлебный, Чашников, в общем, сложился здесь такой милый кухонный район, пропахший горячим хлебом, жареным луком и сбежавшим молоком. Но нет, комиссия по смене названий улиц решила, что Поварская – намек на то, что простой люд, то есть повара, не себе ж готовили, а горбатились на всяких там богатеев, чистили картошку, ворочали огромные чаны с водой, крутили вертелы с дичью и прочая, и прочая. То есть работали как рабы на галерах. Значит, Поварскую с ее намеками на рабский труд вон! Вместо этого пусть улица будет названа фамилией нового героя, зверски убитого дипломата Вацлава Воровского, несгибаемого революционера ленинской когорты, который на Поварской никогда не жил. Ну, пусть.
Ну вот, так мои и въехали тогда в этот круглый красивый двор, который тоже стал круглым не сразу, а застраивался постепенно, почти весь девятнадцатый век, пока, наконец, к началу двадцатого не округлел совсем и не закрылся резной железной решеткой со спиральным рисунком, отвоевав нужную ему площадь. Вроде как заграбастал территорию и замкнул руки. По обе стороны от ворот изначально располагались службы, каретные сараи, конюшни и всякие другие мастерские. Все они были одноэтажными, с широкими въездами со двора. Можно даже сейчас увидеть эти старые входы, они, конечно, видоизменились, какие-то были заложены кирпичом до размера обычной двери, но все равно, представить, как оно все было, очень даже возможно. Зайдите во двор на Поварской, 52, подойдите к памятнику Толстому, который уже с 1953 года сидит, бедняга, в одной и той же позе посреди двора и посмотрите вокруг – низенькие окошечки, уходящие под дом, дверки, в которые не протиснешься, у самой земли, высокие «барские» вторые этажи, колонны, герб со львами, терраса с балясинами, взрослые дерева, заслоняющие небо – все вместе, все перемешано, эдакая микросхема мира. Попробуйте покрутиться вокруг своей оси, представляя, как все было сто лет назад.
Ну вот, а когда после октябрьского переворота богатые владельцы усадьбы повывелись и разъехались за пределы революционно-бурлящей России, надобность в лошадях и, тем более, в каретах, отпала, конюшни перестроили под конурки для людей с длинной коридорной системой по обеим крыльям, выходящим на Поварскую улицу и улицу Герцена (Большую Никитскую) с другой стороны. Комнатки хоть и были маленькими, как купе поезда, нарезанными наугад, но выходили прямо на трамвайные пути и нередко освещались солнцем, в отличие от подвалов внутри двора, где в изобилии по всей его окружности жили люди.
Двор вмещал намного больше жильцов, чем казалось на первый взгляд. С улицы, если стоять за воротами, совершенно не было видно запутанной системы арочных проходов и закутков, входов и дверей, тупиков и муравьиных троп, переходов и закоулочков, которые обрамляли наш большой круглый двор. Народу там жило дай боже, какое-то время даже обитал нарком просвещения Анатолий Луначарский с семьей. А так – люди разных мастей и сословий, национальностей и вероисповеданий, профессий и судеб, волею случая собранных в одном месте под защитой больших кованых ворот нашего двора на Поварской.
Под каждым окном обязательно что-то зеленело, но по желанию – у кого конский щавель и крапива, у кого георгины с гладиолусами, бывало и лук-чеснок, даже жасмин, сирень да шиповник, благоухающие половину лета на весь двор. Красиво было, свежо и тенисто. Птицы жили, вёснами пели, даже ласточки залетали и вили гнезда за колоннами хозяйского дома. Чирикали себе всякие, сидя на ветках хорошо выросших уже лип, которые были посажены еще в конце девятнадцатого века. Тогда вообще всю Поварскую-Воровскую засадили липами, и дворник зорко следил, чтобы к неокрепшим еще деревцам у забора усадьбы никто никакую скотину не привязывал, веток не рвал и даже угловую липу, выходящую на деревню Кудрино, нынешнее Садовое кольцо, и подверженную всяким случайностям, огородил штакетником.
Место, конечно, было тогда очень интересное, не самое обычное для Москвы. Вроде как государство в государстве. Со своими правилами, законами, традициями и привычками. В двадцатых в барском доме Дворец искусств открыли, потом переименовали его в Клуб Литераторов, так кто там только не выступал на вечерах поэзии, даже Есенин туда приезжал, Блок точно приходил, Брюсов так вообще главным был, он и основал Клуб. А поскольку он стал центральным литературным местом того времени, то там не только концерты, чествования и литературные вечера проходили, но и вообще все мероприятия, связанные с писателями, и прощания с великими в том числе. Булгакова на Поварской в нашем дворе хоронили. На похороны Маяковского народ так три дня шел! Во дворе черт-те что делалось, могли запросто затоптать! От площади Восстания, сегодня она Кудринская, до прабабушкиных дверей все черно от людей было, на заборе торчали, на крышах ждали, на деревьях висели, чтоб увидеть, как понесут великое тело! А потом, как гроб вынесли, и толпа ушла за ним, двор как после мамаева набега остался – все потоптано, искорежено, а кое-что и своровано, даже прищепки все с веревки поснимали и лейку сперли…. Вот как так, всё удивлялась тогда прабабушка Поля – прийти на похороны великого поэта, а уйти с лейкой и прищепками?
Жили во дворе одной большой и вполне дружной семьей, за этими воротами-то, общие бабки сидели с общими детьми – в переносном смысле, конечно, вы поняли. Но ведь где одна бабушка с внучком, там можно подкинуть и еще пять-шесть деток из других подвальных квартир. А уж если, скажем, в какой-то квартире по какому-то важному поводу затевались пирожки, котлеты или голубцы – любой штучный товар – то семейной порцией никогда не отделаться, будь любезен, готовь с запасом и угощай! С тех самых пор, наверное, пошли наши фирменные пирожки и голубцы крохотного размера, на один укус. Так повелось когда-то из экономии, видимо, но стало отличительной мелкокалиберной чертой нашей домашней готовки. Хотя голубцы и голубцы, в общем-то, ничего в них нет сверхъестественного – фаршик (я, например, индея люблю, испытываю к нему приязнь, но бывает и составной мясной), потом туда добавляется полуготовый рис, лук-морковь-чесночок, дружно припущенные хором. Затем зелени мелко режу прям целый сноп, кинзу-укроп-петрушку. Хотя петрушку не сильно люблю, грубовата. Приправки любимые – какие вам нравятся помимо соли-перца? – ну всякие прованские травы, грузинские сборы, ведь у вас обязательно же есть волшебная полочка, на которой стоят эти заветные алхимические закопченные пузырьки с травами! У Лидки, у бабушки, в те давние времена все и всегда было строго ввиду скромной советской действительности, очень небогато и ограниченно по набору: соль, перец горошком и молотый, изредка зерна кориандра из магазина «Семена», лаврушка, лимонная кислота, сушеный, измельченный в пыль, укроп, сухая горчица и сода – вот весь приправный набор. Да хрен в холодильнике. Ни о каких прованских травах тогда и слыхом не слыхивали. Провинциальные – пожалуйста, а прованские – ну что вы, увольте! Так что фарш просто солили, перчили, ну и наши семейные пять копеек в рецепт: бросали целую охапку мелко нарезанных сушёных белых грибов (замоченных до этого на пару часов в кипятке и отваренных заранее, конечно)!
Ну, а потом вы знаете! Заворачиваем, обжариваем, потом тушим в смеси томатного сока, соевого соуса и сметаны и отправляем преть в духовку на медленном огне! Опять же, соевый соус пришел к нам позже, но как только он появился в магазинах, то сразу стал одной из наших самых любимых и главных приправ.
Хорошенько потушили и едим! И что вы думаете – очень «едабельные» голубцы получаются! Один нюанс – делаешь целую кастрюлю, типа, на всю неделю, а они ррраз и сразу заканчиваются! И так было всегда, начиная с незапамятных времен, но я-то в таких кулинарных подробностях помню, к сожалению, только прабабушкины времена, не раньше.
Ну вот, потом Клуб Литераторов превратился в Союз Писателей, наросло новое племя советских классиков. Стали они кучковаться во дворе на Поварской. Каждому писателю с Государственной или, бери выше, со Сталинской премией, полагалась персональная машина, вот водителям с семьями и предоставили конурки в подвалах, чтоб все время под рукой быть – вдруг кому-то срочно понадобится в Кремль ехать на высокохудожественный разговор с начальником?
Писатели сменяли друг друга, уклад в писательском дворе на Поварской оставался одним. Военное поколение – Симонов, Твардовский, Фадеев, Катаев постепенно уходили в забытье, на смену им шла шестидесятническая молодежь. Случился тогда в шестидесятые настоящий поэтический бум, поэтическая лихорадка, и знаете что – она началась именно с нашего двора! Именно в нем, если войти в ворота и пойти правее, в подвале, не доходя до барского дома, жили мои родители, поэт Роберт Рождественский и Алла Киреева. Мама родилась и прожила всю свою молодую жизнь на Поварской – школа, училище Большого театра, потом резкая смена профессии, и по стопам своего отца, писателя и журналиста – в Литинститут. Там и встретила своего однокурсника Роберта, подающего надежды поэта и просто хорошего человека.
Именно туда, к ним в подвал, приходили на бабушкины блинчики и прабабушкин торт «Лужа» студенты-однокурсники и примкнувшие к ним: Евтушенко с тогдашней своей кратковременной женой Беллой Ахмадулиной, архитектор Андрей Вознесенский, доктор Василий Аксенов, да и многие другие молодые и талантливые, не особо помышлявшие в те времена о своем великом будущем. И стихи начали читать прилюдно именно в этом нашем дворе, когда однажды, одним прекрасным весенним вечером, после того как все бабушкины блинчики были съедены, а спиртное выпито, гости и хозяева вышли разом на свежий воздух во двор, кто покурить, кто охладиться. Вот и собрались, поеживаясь, у памятника Толстому, который стал, не подавая вида, слушать молодых крикливых поэтов. Набежали соседи из других подвалов, чтобы тоже послушать, зашли с опаской в чужой двор прохожие, привлеченные тонкими неокрепшими голосами, набежало тогда народу дай боже! Это потом уже случились чтения у памятника Маяковскому, это потом народ повалил валом в Политехнический и Лужники на поэтические вечера. Но сначала-то стали читать во дворе на Поварской! Вот такой исторический факт, о котором мало кто знает. А может, и никто, кроме меня.
Ну здесь же нельзя не сказать поподробнее про наши блинчики и «Лужу», правда? Сначала блинчики – это основа любой уважающей себя семьи. Привожу цитату из бабушкиного талмуда, куда она записывала все рецепты: «Для блинчиков берем 2 яйца, соль-сахар, взбить, плюс 200 г воды, плюс 150 г муки, снова взбить, плюс еще 200 г воды и оп-ля-ля!» Единственное, она не написала, что это оп-ля-ля надо жарить исключительно на чугунной сковороде. У нас были такие две, пришпаренные, черные, прокопченные, повидавшие на своем веку миллионы блинчиков уж точно и передаваемые из поколения в поколение. Эти две заветные сковородки она не разрешала мыть. Никогда. Только тщательно протирать. Они лежали на отдельной полке, прикрытые полотенчиком, и ждали своего часа. Бабушка доставала их, ставила раскаляться, потом резала пополам картофелину, гордо втыкала в нее вилку, наливала в розеточку немного постного пахучего масла и перед каждым блинчиком смазывала этой масляной картофелиной разгоряченную сковородку. Готовила всегда на двух, так быстрее получалось. И самое важное, на каждый горячий блин укладывался кусочек сливочного масла. И не говорите мне про диету, это отвлекает! Как мне нравилось, когда масло плавилось и стекало вниз по стопке уже готовых горячих блинов! У меня всегда был свой ритуал. Я, сколько себя помню, подходила к плите во время жарки, и хватала блин прямо со сковородки, как только бабушка его переворачивала. Бледный с одной стороны, не прожаренный, он обладал удивительной клейкостью, дышал жаром и с радостью принимал на свое круглое поле всё – и сметану, и варенье, а и просто масло с солью. Это было восхитительно! Пока не наедалась – не отходила, бабушка это знала и всегда звала: «Катюля, скоро закончу жарить!» – и я мчалась на непропеченное тесто.
Ну и прабабушкина «Лужа». Она, собственно, не столько прабабушкина, сколько быстрая и незамысловатая еда довольно ограниченного количества советских семей, в том числе и нашей. Как говорится, просто, выгодно, удобно! Если сказать без выпендрежа, а по существу, то на выпеченный корж или накрошенное печенье кладутся любые ягоды или пришпаренные фрукты и заливаются заварным кремом. Если языком кулинара, то вот рецепт.