мэри роуч путешествие еды
Мэри роуч путешествие еды
Посвящаю Лили, Фебе и моему брату Рипу
В 1968 году в студенческом городке Калифорнийского университета в Беркли шестеро молодых мужчин совершили нечто беспрецедентное и далеко выходящее за рамки всего общепринятого. Нет, они не участвовали в акциях гражданского неповиновения и не употребляли «расширяющие сознание» галлюциногены, несмотря на окружающую обстановку и общественную атмосферу тех дней. Принимая во внимание тот факт, что описываемое событие совершалось в стенах факультета пищеварения, я даже не могу со всей уверенностью утверждать, носили его непосредственные участники брюки клеш или имели бáчки необычной формы. Мне известно только самое неоспоримое: шесть мужчин вошли в лабораторию метаболизма, где в течение двух дней пробовали пищу, приготовленную из мертвых бактерий. Так занялась заря новых космических исследований, начатых с лихорадочным возбуждением.
NASA нацелилось на Марс. Однако корабль, загруженный едой для двухлетней миссии, увы, был бы слишком тяжел для запуска. Это обстоятельство подталкивало к разработке рациона, основанного на «биорегенерации». Или, проще говоря, выращенного на отходах жизнедеятельности самих астронавтов. Результаты эксперимента нашли отражение в названии итоговой научной статьи: «Непереносимость человеком бактерий в качестве пищи». Испытуемых мучили головокружение и рвота. Кроме того, в течение 12 часов «пищевой образец Г» 13 раз провоцировал их к опорожнению кишечника. Вполне воодушевляет к продолжению исследований, правда? Бледно-серый Aerobacter, подаваемый к столу в виде «кашицы», был, как отмечалось, «неприятно-слизистым», а H. eutropha отличалась «галогеновым привкусом».
Некоторые специалисты, трудившиеся в той же области, смотрели на сей эксперимент искоса. Процитирую мысль, обнаруженную в статье об искусственной космической пище. «Мужчины и женщины… не поглощают нутриенты. Они употребляют в еду то, что служит им пищей. Более того, они [мужчины и женщины]… едят специально приготовленные блюда. Возможно, биохимику или физиологу, взирающему на многое исключительно с позиций своей научной дисциплины, этот аспект человеческого поведения может показаться несущественным или даже легкомысленным. Тем не менее корни его уходят глубоко в человеческую природу».
О чем тут речь, догадаться несложно. В стремлении непременно найти решение, команда из Беркли, пожалуй, кое-что упустила из виду, слишком уж сузив свой взгляд на вещи. В конце концов, если вы хотите определить, каков на вкус свет уличных фонарей, возможно, стоит на некоторое время отвлечься от экспериментов с питанием. Однако я хотела бы высказаться и в защиту «биохимика или физиолога, взирающего на многое исключительно с позиций своей научной дисциплины». Как писатель, я бесконечно обязана этим ученым, искавшим ответы на вопросы, над которыми ранее не думали или перед которыми пасовали другие. Вот лишь несколько имен. Пионер гастроэнтерологии Уильям Бомонт в течение многих лет не раз исследовал, как работает желудок жившего в его доме слуги. Шведский врач Альгот Кей-Аберг однажды расположил на стульях в столовой 30 трупов, чтобы изучить способность человеческого тела принимать в желудок определенное количество воды. Франсуа Мажанди стал первым физиологом, определившим химический состав кишечных газов – в этом исследовании ему помогли четверо французских преступников, гильотинированных в процессе переваривания последней в их жизни трапезы. Филадельфийский специалист по диспепсии Дэвид Метц, наблюдая желудок в рентгеновском излучении, изучал, что происходит, когда победитель соревнования едоков заглатывает по два хот-дога одновременно – ученого интересовало, возможно ли в данном случае несварение. И конечно, наши «диетологи» из Беркли, подававшие к столу бактерии ложечками и нервно отступавшие назад – как шеф-повара, которым непременно нужно узнать, каковы их блюда на вкус. Кушанья не удались, однако сам эксперимент – уж не знаю, к лучшему или к худшему – вдохновил меня написать эту книгу.
Да-да, людям нужна хорошо приготовленная еда. Но они все же поглощают пищевые продукты. Человек сначала перемалывает и увлажняет их, а затем посредством ритмичных волнообразных сжимающих движений отправляет в емкость, способную наполняться соляной кислотой и перемешивающую свое содержимое. Последнее затем проталкивается в систему труб, обладающих выщелачивающим эффектом, и, наконец, обращается в то, что неизменно было и остается самым могущественным табу в истории человечества. Завтрак – это только начало.
Мое первое знакомство с анатомией человека началось с пластмассового безголового и безрукого торса[1], предназначенного для изучения естественных наук и находившегося в классной комнате миссис Клафлин. Поверхность груди и часть грудной клетки были срезаны напрочь – как у жертвы какой– то неописуемой промышленной аварии, и взору открывались съемные внутренние органы во всей своей мертвенно-бледной красе. Торс, установленный на столе в задней части помещения, стойко выносил ежедневное потрошение 50 учащимися. Идея, заключавшаяся в предоставлении юным умам возможности исследовать внутреннее устройство собственных тел, оказалась, однако, абсолютно провальной. Органы примыкали друг к другу, словно частицы мозаики, и были чистенькими, как на выставке в витрине мясной лавки[2]. Части пищеварительного тракта отделялись друг от друга: пищевод – от желудка, а тот – от кишечника. Пожалуй, лучшим учебным пособием являлся пищеварительный тракт, представленный в цельном виде. Нечто подобное циркулировало в Интернете несколько лет назад: сквозная труба – от ротового отверстия до ректума.
«Труба», впрочем, не очень точная метафора, поскольку намекает на некую однообразность от начала и до конца.
Тонкий кишечник и ободочная кишка образуют клубок, напоминающий головной мозг, расплющенный броском о стену.
Кухню не перепутаешь со спальней. Точно так же – если представить себя миниатюрным путешественником по пищеварительной системе – не спутаешь рот с желудком или последний с ободочной кишкой.
Пищеварительный тракт напоминает анфиладу комнат, выход каждой из которых является входом в следующую – хотя все они своеобразны и имеют собственное назначение.
Я совершила тур по «трубе», мысленно следуя за крошечной «видеопилюлей» – маленькой цифровой камерой, формой напоминающей большую поливитаминную таблетку. Камера-таблетка документирует свои перемещения, как тинейджер со смартфоном в руках – «что вижу, о том пою»: снимая кадр за кадром по мере продвижения вперед. В области желудка снимки получаются мутно-зелеными со следами плавающей вокруг взвеси и неких «осадочных пород». Очень похоже на документальные съемки тонущего «Титаника». В течение нескольких часов кислоты, энзимы и мышцы желудка превращают все, за исключением наиболее упругих кусочков пищи (и, разумеется, камеры-таблетки), в кашицу, называемую химусом.
Такие же изделия существуют и в наше время. Они называются «человеческий торс с отделяемой головой, представляющий строение мужского и женского тела» и «совершенное изображение человеческого тела в виде торса, включающее 16 частей». Уж не маячит ли за этими наглядными пособиями, предлагаемыми к продаже в образовательных целях, тень сексуального маньяка – серийного убийцы?
В действительности кишки в телах подвижнее, чем на прилавке у мясника, и факт этот недооценивался веками. В эпоху королевы Виктории вкус к порядку был выражен столь явно, что смещение органов рассматривалось как медицинский диагноз. Докторов вводили в заблуждение не пластмассовые муляжи, а трупы в анатомичке и лежачие пациенты: органы располагались выше обычного, поскольку тела находились в горизонтальном положении. С утверждением рентгеноскопии, когда просвечиваемые пациенты сидели, а их кишки «съезжали» вниз, в среде хирургов родилось фантастическое представление об «опущении органов» – и сотни частей человеческих тел без всякой на то нужды стали перемещать повыше и пришивать на новых местах.
Рецензии на книгу « Путешествие еды » Мэри Роуч
Отличная полиграфия, приятно взять в руки.
Написано тяжелым языком, буквально продираешься через текст. Сделаю допущение, что это неудачный перевод)) Много совершенно ненужных подробностей. К примеру, автор долго с наслаждением описывает, как выглядит и во что одета разработчик кошачьего питания, вот оно мне надо?
И еще. Это довольно неаппетитное чтиво) Ну то есть за едой лучше не читать.
Есть интересные моменты в книге, а также любопытные эксперименты, которые проводят ученые и исследователи этой «закрытой» темы.
По ходу повествования, которое, на мой взгляд, получилось не особо прямолинейным и последовательным, Мэри натыкается на интересных исследователей и больше внимания уделяет им и их исследованиям.
Также меня повеселила ее приверженность к мясу, хотя сама же приводит примеры о пользе растительной пищи.
В целом книга полезна для общего развития и обращает внимание на важность нашей пищеварительной системы, даже жизненно критичную её важность для нас самих!
Добротная книга: белоснежная бумага, комфортный шрифт… Великолепный стиль изложения, с проблесками юмора… А главное — её можно читать начиная с любой страницы, даже с последней. При этом Вы ничего важного не упустите. Автор — превосходно эрудированна, с графоманской дотошностью описывает самые незначительные мелочи и подробности просто всего. Словно Казахский акын что вижу, о том пою… обо всём, кроме сути. С каким же трудом и нечеловеческими потугами она сталкивается, пытаясь хоть как-то раскрыть непосильную тему! Возможно, в этом и была её задумка, показать манерой путаного изложения тот долгий, извилистый путь, который проходит еда. Допускаю, что для пытливого американского ума эта книга является вершиной научно-популярного творчества, но нам до этой планки далеко… Так низко нагибаться — позвоночник не позволяет. Я бы обозначил, как набор рассказов из колонки жёлтой прессы околонаучной тематики… Можно полистать от большой скуки и забыть. Перевод хороший, но и он не спасает. А посему лишь твёрдая троечка из десяти. Не хотел тратить время на отзыв, но в итоге решил предостеречь от необдуманной покупки, которую можно сделать прочитав другие восторженные отклики…
Но не за ее пузырчатость. Способность вспениваться – «визитная карточка» протеинов как класса веществ, и в слюне обнаруживаются более тысячи различных белков. Взбивая сливки или яйца, вы поднимаете в воздух множество белков, которые затем снова попадают в жидкую среду, образуя пузырьки. Именно так возникает белая пена на морде и шее беговой лошади – это, в сущности, взбитая, как крем, слюна. Взбивание спермы осложнено ее коагулирующими свойствами. А если вы хотите узнать еще больше, то я вынуждена направить вас прямо на скользкие дорожки Всемирной паутины.
В буквальном смысле – серебристых шаров. Покрытие у них – из настоящего серебра. И на этикетках не зря пишут: «Только для украшения». Как и всякий юрист-эколог, Марк Поллок не верит, что у вас и в мыслях нет пробовать их на вкус. В 2005 году Поллок вчинил иски PastryWiz, Martha Stewart Living Omnimedia, Dean & DeLuca и еще полудюжине прочих поставщиков этих «серебряных драже», как у бизнесменов принято называть эти штучки. Поллок преуспел в изъятии «драже» со складских полок в Калифорнии. Но не пугайтесь, пекари, перед праздником! Серебристые драже в изобилии предлагают продавцы в онлайне – наряду с золотистыми, мини– и многоцветными пастельных оттенков. И еще для них же продаются специальные щипчики-пинцет. (С чашевидными кончиками, предназначенными для того, чтобы «легко подхватывать даже отдельные шарики драже».)
К примеру, заявления производителей дезинфицирующих жидких средств для ополаскивания рта о том, что 99 % бактерий будут убиты, – дезинформация. Силлетти утверждает, что половина бактерий не могут быть выращены в лаборатории: они размножаются только в полости рта. «Когда запрашиваешь у компаний-производителей данные в подтверждение их заявлений, тебе показывают статистику только для тех культур микроорганизмов, которые фирмы могут выращивать». А сколько еще существует прочих и что именно жидкость для ополаскивания рта может с ними сделать – это покрыто мраком неизвестности.
В 1973 году пытливые исследователи простуды из Школы медицины Виргинского университета изучали «частоту соприкосновений носовой слизистой оболочки… с пальцами человека в естественных условиях» – или, проще говоря, выясняли, как часто люди ковыряют в носу. Прикрываясь необходимостью вести конспективные записи, наблюдатель сидел перед слушателями, заполнявшими скамьи лекционного амфитеатра в часы наиболее посещаемых занятий. Были проведены семь курсов наблюдений – каждый продолжительностью от 30 до 50 минут. В течение этого времени группа из 124 студентов-медиков коллективно ковыряла в носу 29 раз. Взрослые учащиеся воскресной школы в носу ковыряли реже. Но не из-за того, что религиозных людей отличают лучшие манеры, а потому, как предполагают сами исследователи, что стулья присутствующих были составлены кругом. В особой части исследования его инициаторы нанесли на пальцы семерых подопытных загрязнение вирусом простуды, а затем позволили поковырять в носу. Двое из этой семерки простудились. Возможно, описание данного случая поможет вам отыскать еще одну причину не ковырять в носу.
Опасайтесь боевых укусов: они могут вызвать септический артрит. В одном исследовании говорится, что в 18 случаях из 100 дело кончилось ампутацией пальца. К счастью, только среднего. Когда имеешь дело с агрессивным пациентом, отсутствие среднего пальца можно рассматривать как подходящую форму превентивной медицины.
Владельцы зоопарка, наоборот, вели себя очень, очень тихо. «Кто знает, – написал мне по электронной почте сам Бронштейн, – возможно, этот дракон впрыснул немного „сыворотки спокойствия“ им самим». Я же на 100 % уверена: кто-кто, а Шэрон Стоун уж точно тут ни при чем.
Словечко quack – шарлатан – происходит от немецкого quacksalber – «быстрое серебро» (прозвище ртути). В стороне от этого блеска не осталась и медицина. Даже в 1899 году Merck Manual выдавал ртуть (mercury, «меркурий». – Прим. перев.) за антисифилитическое средство, действующее благодаря «усиленному слюновыделению». Однако сифилитики были не единственными, кто должен был изливать слюну в парах «меркурия». Мерк, автор медицинского трактата, тем временем пожинал немало выгод от использования 18 других «чудодейственных меркуриев».
То есть около трех литров. – Прим. перев.
Не спутайте с музеем Nutter D. Marvel, где выставлены различные средства передвижения на конной тяге. Или с Butter Museum, действующей фермой и одновременно – экспозицией, демонстрирующей «все, что имеет отношение к сливочному маслу: от разнообразной посуды, на которой его принято подавать, до многовековой истории самого продукта», хотя, вероятно, и без рассказа о той запоминающейся роли, которую сливочное масло сыграло в фильме 1972 года «Последнее танго в Париже».
Известны три вида пальцевых узоров: «петля» (65 %), «спираль» (30 %) и «дуга» или «арка» (5 %). Манера жевания пищи средней твердости включает четыре «стиля»: «простой» (50 %), «дегустаторский» (20 %), «манипуляторский» (17 %) и «приязычный» (13 %). Миллионы вариаций, благодаря которым вы можете чувствовать себя неповторимым и восхитительным поглотителем заварного крема – равно как и носителем уникальных папиллярных узоров.
Электромиография позволяет отслеживать и регистрировать биопотенциалы, возникающие в мышцах человека при их возбуждении. – Прим. перев.
В метрической системе мер 1 микрон (современное название – микрометр) равен одной миллионной доле метра. Для сравнения: толщина человеческого волоса колеблется от 80 до 110 микрометров. – Прим. перев.
Я бы предложила в качестве номинанта Род-Айленд. (Самый маленький штат США, расположенный на берегу Атлантического океана. Здесь игра слов: state можно перевести как «состояние» и как «штат». – Прим. перев.).
От англ. chewing and spitting. – Прим. перев.
В пересчете на аналогичную территорию и «багажную нагрузку» – с той же скоростью, что и черепаха. То есть 0,22 мили в час (примерно 354 метра в час. – Прим. перев.).
То есть потребителей с низкой степенью удовлетворенности товарами или услугами из-за малого уровня дохода, невысокого социального статуса, болезни, инвалидности и так далее. – Прим. перев.
Мэри роуч путешествие еды
Посвящаю Лили, Фебе и моему брату Рипу
В 1968 году в студенческом городке Калифорнийского университета в Беркли шестеро молодых мужчин совершили нечто беспрецедентное и далеко выходящее за рамки всего общепринятого. Нет, они не участвовали в акциях гражданского неповиновения и не употребляли «расширяющие сознание» галлюциногены, несмотря на окружающую обстановку и общественную атмосферу тех дней. Принимая во внимание тот факт, что описываемое событие совершалось в стенах факультета пищеварения, я даже не могу со всей уверенностью утверждать, носили его непосредственные участники брюки клеш или имели бáчки необычной формы. Мне известно только самое неоспоримое: шесть мужчин вошли в лабораторию метаболизма, где в течение двух дней пробовали пищу, приготовленную из мертвых бактерий. Так занялась заря новых космических исследований, начатых с лихорадочным возбуждением.
NASA нацелилось на Марс. Однако корабль, загруженный едой для двухлетней миссии, увы, был бы слишком тяжел для запуска. Это обстоятельство подталкивало к разработке рациона, основанного на «биорегенерации». Или, проще говоря, выращенного на отходах жизнедеятельности самих астронавтов. Результаты эксперимента нашли отражение в названии итоговой научной статьи: «Непереносимость человеком бактерий в качестве пищи». Испытуемых мучили головокружение и рвота. Кроме того, в течение 12 часов «пищевой образец Г» 13 раз провоцировал их к опорожнению кишечника. Вполне воодушевляет к продолжению исследований, правда? Бледно-серый Aerobacter, подаваемый к столу в виде «кашицы», был, как отмечалось, «неприятно-слизистым», а H. eutropha отличалась «галогеновым привкусом».
Некоторые специалисты, трудившиеся в той же области, смотрели на сей эксперимент искоса. Процитирую мысль, обнаруженную в статье об искусственной космической пище. «Мужчины и женщины… не поглощают нутриенты. Они употребляют в еду то, что служит им пищей. Более того, они [мужчины и женщины]… едят специально приготовленные блюда. Возможно, биохимику или физиологу, взирающему на многое исключительно с позиций своей научной дисциплины, этот аспект человеческого поведения может показаться несущественным или даже легкомысленным. Тем не менее корни его уходят глубоко в человеческую природу».
О чем тут речь, догадаться несложно. В стремлении непременно найти решение, команда из Беркли, пожалуй, кое-что упустила из виду, слишком уж сузив свой взгляд на вещи. В конце концов, если вы хотите определить, каков на вкус свет уличных фонарей, возможно, стоит на некоторое время отвлечься от экспериментов с питанием. Однако я хотела бы высказаться и в защиту «биохимика или физиолога, взирающего на многое исключительно с позиций своей научной дисциплины». Как писатель, я бесконечно обязана этим ученым, искавшим ответы на вопросы, над которыми ранее не думали или перед которыми пасовали другие. Вот лишь несколько имен. Пионер гастроэнтерологии Уильям Бомонт в течение многих лет не раз исследовал, как работает желудок жившего в его доме слуги. Шведский врач Альгот Кей-Аберг однажды расположил на стульях в столовой 30 трупов, чтобы изучить способность человеческого тела принимать в желудок определенное количество воды. Франсуа Мажанди стал первым физиологом, определившим химический состав кишечных газов – в этом исследовании ему помогли четверо французских преступников, гильотинированных в процессе переваривания последней в их жизни трапезы. Филадельфийский специалист по диспепсии Дэвид Метц, наблюдая желудок в рентгеновском излучении, изучал, что происходит, когда победитель соревнования едоков заглатывает по два хот-дога одновременно – ученого интересовало, возможно ли в данном случае несварение. И конечно, наши «диетологи» из Беркли, подававшие к столу бактерии ложечками и нервно отступавшие назад – как шеф-повара, которым непременно нужно узнать, каковы их блюда на вкус. Кушанья не удались, однако сам эксперимент – уж не знаю, к лучшему или к худшему – вдохновил меня написать эту книгу.
Да-да, людям нужна хорошо приготовленная еда. Но они все же поглощают пищевые продукты. Человек сначала перемалывает и увлажняет их, а затем посредством ритмичных волнообразных сжимающих движений отправляет в емкость, способную наполняться соляной кислотой и перемешивающую свое содержимое. Последнее затем проталкивается в систему труб, обладающих выщелачивающим эффектом, и, наконец, обращается в то, что неизменно было и остается самым могущественным табу в истории человечества. Завтрак – это только начало.
Мое первое знакомство с анатомией человека началось с пластмассового безголового и безрукого торса[1], предназначенного для изучения естественных наук и находившегося в классной комнате миссис Клафлин. Поверхность груди и часть грудной клетки были срезаны напрочь – как у жертвы какой– то неописуемой промышленной аварии, и взору открывались съемные внутренние органы во всей своей мертвенно-бледной красе. Торс, установленный на столе в задней части помещения, стойко выносил ежедневное потрошение 50 учащимися. Идея, заключавшаяся в предоставлении юным умам возможности исследовать внутреннее устройство собственных тел, оказалась, однако, абсолютно провальной. Органы примыкали друг к другу, словно частицы мозаики, и были чистенькими, как на выставке в витрине мясной лавки[2]. Части пищеварительного тракта отделялись друг от друга: пищевод – от желудка, а тот – от кишечника. Пожалуй, лучшим учебным пособием являлся пищеварительный тракт, представленный в цельном виде. Нечто подобное циркулировало в Интернете несколько лет назад: сквозная труба – от ротового отверстия до ректума.
«Труба», впрочем, не очень точная метафора, поскольку намекает на некую однообразность от начала и до конца.
Тонкий кишечник и ободочная кишка образуют клубок, напоминающий головной мозг, расплющенный броском о стену.
Кухню не перепутаешь со спальней. Точно так же – если представить себя миниатюрным путешественником по пищеварительной системе – не спутаешь рот с желудком или последний с ободочной кишкой.
Пищеварительный тракт напоминает анфиладу комнат, выход каждой из которых является входом в следующую – хотя все они своеобразны и имеют собственное назначение.
Я совершила тур по «трубе», мысленно следуя за крошечной «видеопилюлей» – маленькой цифровой камерой, формой напоминающей большую поливитаминную таблетку. Камера-таблетка документирует свои перемещения, как тинейджер со смартфоном в руках – «что вижу, о том пою»: снимая кадр за кадром по мере продвижения вперед. В области желудка снимки получаются мутно-зелеными со следами плавающей вокруг взвеси и неких «осадочных пород». Очень похоже на документальные съемки тонущего «Титаника». В течение нескольких часов кислоты, энзимы и мышцы желудка превращают все, за исключением наиболее упругих кусочков пищи (и, разумеется, камеры-таблетки), в кашицу, называемую химусом.
Но камера-таблетка следует далее – и вниз. Когда она прорывается через пилорус – привратник желудка, отделяющий его от кишечника, – картина резко меняется. Стенки тонкого кишечника – розовые, как у болонской сосиски, и плотно покрыты ворсинками-выростами длиной примерно по миллиметру. Они увеличивают общую площадь поверхности, нужной для усвоения нутриентов, и напоминают крошечные петельки на махровой ткани. Ободочная и прямая кишки – конечный участок пищеварительного тракта, где формируются отходы жизнедеятельности: здесь они скапливаются и лишаются избыточной влаги.
Такие же изделия существуют и в наше время. Они называются «человеческий торс с отделяемой головой, представляющий строение мужского и женского тела» и «совершенное изображение человеческого тела в виде торса, включающее 16 частей». Уж не маячит ли за этими наглядными пособиями, предлагаемыми к продаже в образовательных целях, тень сексуального маньяка – серийного убийцы?
В действительности кишки в телах подвижнее, чем на прилавке у мясника, и факт этот недооценивался веками. В эпоху королевы Виктории вкус к порядку был выражен столь явно, что смещение органов рассматривалось как медицинский диагноз. Докторов вводили в заблуждение не пластмассовые муляжи, а трупы в анатомичке и лежачие пациенты: органы располагались выше обычного, поскольку тела находились в горизонтальном положении. С утверждением рентгеноскопии, когда просвечиваемые пациенты сидели, а их кишки «съезжали» вниз, в среде хирургов родилось фантастическое представление об «опущении органов» – и сотни частей человеческих тел без всякой на то нужды стали перемещать повыше и пришивать на новых местах.