меня зовут шон клэр макгоуэн читать полностью бесплатно
Меня зовут шон клэр макгоуэн читать полностью бесплатно
Я решила попробовать снова. Нужно было погасить ссору, которую я же и начала.
— Ты видел? У нас появилась соседка, — сказала я с деланым весельем в голосе.
— Ты хотел сказать — кто-то кроме нас? — мой вопрос прозвучал ехидно, и он устало посмотрел на меня.
Последовала пауза, и я снова решила включить беззаботную болтушку-жену:
— Одинокая дама. Мне она показалась милой. Разве что чуточку высокомерной.
Он закрыл холодильник.
— Обед готов? Если нет, я пойду в музыкальную комнату. Нужно кое-что записать.
Когда мы поженились, Клодия в шутку подарила мне книгу под названием «Инструкции для жен». Она была издана в пятидесятых. Там говорилось что-то вроде «к его приходу постарайтесь выглядеть свежей и красивой, приберите в доме» и прочее. Это был один из тех иронических подарков, которые означают: «Гляди, какие мы близкие подруги». Иногда, следя за стрелками часов и беспокоясь о том, получится ли рагу с олениной, я задумывалась, действительно ли это была шутка.
Когда я подала лазанью, Ник отправил в рот щедрую порцию и скривился:
— Это тот рецепт, что я оставлял?
— Типа того. Я немного его изменила.
— Соли многовато. Это не очень хорошо для ребенка, — он посмотрел на меня сердито, будто на нерадивого подчиненного.
Ребенок, который начал диктовать мне образ жизни, был еще размером с давленый орех. Но об этом я предпочла промолчать. Я предпочла отступить, потому что вокруг простиралось минное поле, и я была в западне. Да и он прав. Он делал для меня все, и вот как я ему отплатила… Я ощутила жгучее чувство вины — словно соль на ранах.
— Ты наверняка и Поппета сегодня не выгуливала?
«С чего он взял?» Но все так: после встречи с Норой я дала собаке побегать вдоль дороги, но совсем чуть-чуть, а не целый час, как требовал Ник.
— Я немного потерялась во времени от волнения и не смогла долго гулять.
— Нужно полноценно гулять каждый день, Сьюзи. Мало того, тебе самой это полезно, ведь доктор сказал, что тебе не следует набирать вес до последнего триместра. Ты хоть капельку подумай о Поппете. Это нечестно по отношению к нему.
Начнем с того, что я вообще не хотела Поппета — это был еще один маленький сюрприз после переезда — и теперь оказалась единственной ответственной за его благополучие.
— Хорошо, — я уловила плаксивые нотки в своем голосе и подумала: «Как я сюда попала? Кто я? Кто этот мужчина?»
Даже странно было подумать, что каких-то несколько недель назад я была уверена, что все осталось позади.
— В общем, я пригласила ее на обед. Ну, соседку. У нее муж умер, — к моему ужасу, при этих словах у меня перехватило дыхание, как и во время разговора с Норой.
Я попыталась скрыть свою реакцию, но Ник с хмурым видом оторвался от телефона:
Он не мог ни о чем подозревать. Но обратить внимание на мое странное поведение, заметить мои покрасневшие глаза… На миг ужас пронзил меня электрическим током.
— Ну? — всего один слог, и сразу столько вопросов: «Скажи мне правду, Сьюзи. Расскажи, что происходит».
Неужели ему все известно?
Я сбивчиво ответила:
— Н-н-ничего. Гормоны. — Следовало бы сказать что-нибудь вроде: «Я представила себе, что это мог бы быть ты, и расстроилась», но я не смогла себя заставить.
К счастью, это напомнило Нику о ребенке. Он наконец-то дотронулся до меня и погладил по животу, наклонившись через стол:
— Уже тревожишь мамочку, малыш?
В его голосе звучала неподдельная нежность, и, как это часто бывает в семьях, между нами воцарилось невысказанное перемирие.
На секунду мне захотелось все ему рассказать. Сбросить с себя груз вины и положить к его ногам.
Мы когда-то любили друг друга, еще совсем недавно. Может быть, сможем снова…
— Я заварю тебе зеленый чай. Это очень полезно для ребенка.
Я терпеть не могла зеленый чай.
— Прекрасно! — ответила я, отставив в сторону все мысли о том, чтобы рассказать ему, — это было бы безумием.
Мне нужно найти выход. И как можно скорее.
Она стояла у окна, вслушиваясь в тиканье часов, медленно пережевывающих ее жизнь. Когда муж оказывался дома, поверить, что все эти вечера он, врач, постоянно занятый сверхурочно, проводит в клинике, было легко. Она скучала по нему, но отрывать от важной работы, от спасения чужих жизней, не позволяла совесть.
В одиночестве было труднее. Он считал ее излишне подозрительной, вечно настроенной предвзято, а на самом деле выходило все наоборот. Она изо всех сил старалась как можно дольше ничего не замечать. Но долгими вечерами, одна в доме без единой пылинки, в тесной компании телевизора да бутылки вина, она иногда не выдерживала. Тихие голоса начинали нашептывать ей: «Где же он на самом деле? Нет ли у него другой?»
Вероломный ум начинал подбрасывать доказательства. Приходит домой поздно, прячет телефон, засовывая его под диванные подушки, когда она заходит в комнату. Среди ночи исчезает из постели, а когда она, измаявшись, дожидается его возвращения, спокойно ложится рядом, поясняя, что отходил в туалет или попить воды.
Но она-то знает, что его не было минут десять, если не больше. Какие мелочи! Может, ей все это мерещится? И ничего такого и в голову бы не пришло, если бы ей было чем заняться, если бы у нее была работа или какие-то увлечения. Если бы она продолжала играть на фортепиано, а не просто ежедневно протирать с него пыль. Если бы приходилось заботиться об их ребенке… Да и где ему знакомиться? Круг-то не широк: какая-нибудь симпатичная медсестра, представительница фармацевтической компании, девушка из магазинчика, куда он ходит за кофе? Она вспомнила о конференции, на которую муж ездил несколько месяцев назад. Ночевал в гостинице недалеко от Хитроу. Такая скука, поморщился он, даже и рассказать не о чем.
«Кто она? Она красивая, молодая, милая? С чего все началось? Сколько уже продолжается?» — снова началась череда мыслей. Как ни пыталась она вытряхнуть всё из головы, расставляя книги по алфавиту, или прибираясь в шкафах, или начищая серебро, мысли никак не желали уходить.
«Глупая девчонка. Это ты во всем виновата».
Это всего лишь голос в ее голове? Да, от этого никуда не деться. Она не могла доверять собственному разуму. Он вечно нашептывал ей всякую чушь, искажал факты. Он был ненадежен.
Стоя у окна, она увидела огни машины, свернувшей на дорожку, услышала хруст гравия под колесами. Муж вернулся, но ее сердце не встрепенулось от привычной радости. Она наблюдала, как он, сидя в своем «ягуаре», увлеченно ковыряется в телефоне. И его лицо озаряет улыбка, которой она не видела уже очень давно. Игривая, чувственная, подогретая искренним интересом. А она мужа больше не интересовала — словно кошка, которую он рассеянно гладил, проходя мимо. Он поднял голову, заметил ее в окне и, махнув рукой, вылез из машины. Она заставила себя помахать в ответ. На его лице промелькнуло виноватое выражение или ей это просто показалось?
Он подошел к двери и вошел в прихожую. Она вдохнула лимонный аромат его лосьона после бритья. Красавец мужчина в очках в темной оправе, дорогая рубашка плотно облегает мускулистую грудь, хотя ему хорошо за сорок. Как же ей повезло!
— Я просто… — этим вечером весело отшутиться не получалось. — Ты так поздно вернулся. Ты всегда приезжаешь поздно.
Он глубоко вздохнул и бросил сумку на стул.
— Ох, Элли… Не начинай…
— Пожалуйста, если… если у тебя кто-то есть, просто пообещай, что не бросишь меня!
Он схватил ее за руки и посмотрел прямо в глаза:
— Никого у меня нет. Разве ты не видишь? Просто у меня очень много работы. Из-за сокращений приходится часами торчать в смотровой и в операционной.
Ее захлестнуло чувство вины. Что значат ее банальные чувства на фоне борьбы со смертью?
— Ты принимаешь те таблетки?
— У меня из-за них в глазах двоится.
— Это для твоего же блага, милая. Мы же не хотим, чтобы это повторилось, верно?
Она потупилась и после секунд внутренней борьбы ответила:
— Нет. Ты прав. Есть хочешь?
Самое ужасное, что она не стала бы любить его меньше, даже если бы ее опасения оправдались.
Засыпая в тот вечер в красивой спальне под толстым одеялом на гладких хлопковых простынях, она думала о женщине, которой как бы нет. Как ее зовут? Какая она? Замужем ли? Хватит ли мужу сил порвать с ней сейчас, когда Элли начала что-то подозревать? Он поставит ее в известность или просто перестанет звонить? Это называется «гостинг». Это слово Элли услышала в какой-то подростковой драме, которую смотрела в один из одиноких вечеров. Когда человек исчезает из чужой жизни, словно он умер, без каких-либо извинений или объяснений. Неприятно, но в таком поведении есть определенный смысл.
Проснувшись в три часа ночи и ощущая себя последним человеком на земле, словно моряк с затонувшего корабля на пустынном острове, она представила себе совершенно бредовый разговор с этой несуществующей женщиной. Что бы Элли сказала ей. Как могла бы отпугнуть.
Меня зовут шон клэр макгоуэн читать полностью бесплатно
Пламя распространялось быстро. Быстрее, чем она могла себе представить. Вот уже оранжевые языки принялись облизывать крышу большого дома. Изо всех окон и дверей клубами валит черный дым. Она бежит, поскальзываясь, оставляя следы на влажной от росы траве. Рядом бегут собаки, пушистые лающие облака. Они знают — что-то случилось, но не могут понять, насколько все плохо. Она и сама еще не вполне это понимает. Она чувствует запах — тяжелый, удушливый — и представляет себе, что творится внутри дома. Дым, жар, ужас. Выхода нет.
Она добегает до вершины холма, замечает вдали чуть поблескивающее море. Его темная поверхность серебрится в лунном свете. Она останавливается. Теперь видно, что выбраться из дома невозможно. В ее груди нарастает чувство. Это облегчение? Или, скорее, возбуждение, смешанное со страхом? Оно вспыхнуло, будто спичка. Нужно бежать к ближайшему дому, кричать, чтобы вызвали пожарных, выдавить из себя объяснение ночной прогулки с собаками — бессонница… Ужасное чувство вины от того, что оказалась в безопасности. И тогда все закончится. Но она стоит на месте в ожидании следующего мига, словно вкопанная. И видит то, что останется в ее памяти навсегда — бледное лицо в высоком окне. В окне комнаты Себби.
Ему удалось чуть приоткрыть раму, хотя он едва может дотянуться до щеколды, и она слышит его крик, который доносит дыхание пламени. Ей никогда не забыть этого. Перепуганный голос, выкрикивающий ее имя.
Не раздумывая, она бросается навстречу пламени.
Когда я впервые увидела ее, меня поразил ее печальный вид. Удивительно, если учесть мое собственное положение. С чего ей-то быть такой грустной? Если кому и стоило грустить, так это мне, въезжавшей в крошечный, кишащий пауками домишко, такой тесный, что собственную мебель пришлось отправить на склад. Не стало денег, не стало особняка. Не стало ничего.
Это случилось в еще теплый октябрьский день, когда я впервые приехала осмотреть дом. Агент, молодой человек по имени Гэвин, от которого разило лосьоном после бритья, предложил подвезти меня на своем небольшом «фиате». Он успел утомить меня, нахваливая дом. Когда в очередной раз зашла речь о спокойном и тихом месте, прекрасно подходящем для уединенной жизни, так и захотелось сказать ему, что я уже решила снять этот дом. Домик вместе с двумя другими стоял на узкой деревенской дороге в нескольких милях от шоссе М25. Ближайший город — Севеноукс, но до него было не близко. На несколько миль вокруг больше нет ничего, ни единого здания. Когда-то в этих домишках жила прислуга большой усадьбы, развалины которой виднелись за полями. Полузаброшенный дом, носивший название «Остролист», был пуст. «Плющ» собиралась снять я. Она жила в «Иве».
— У вас будут соседи, — бодро сообщил Гэвин. — Милая молодая пара. Они купили дом… э… где-то полгода назад.
Я ничего не ответила. Полагала, что еще не готова к встрече с ними. После всего произошедшего торопиться не стоило. Но, надо признать, мне стало любопытно, и я внимательно оглядела их дом, когда мы проезжали мимо. По тому, как выглядел сад, сразу было ясно, что они — горожане. Выбор растений совершенно неудачный: нежные цветы, которым не пережить первых заморозков, какая-то облепленная пирующими слизнями зелень в неуклюжих мешках-горшках.
Гэвин ехал по узкой сельской дороге слишком быстро, но я успела заметить движение в окне и обратить внимание на стоявшую в нем женщину, которая пыталась рассмотреть нас, прикрыв глаза от солнца. Взгляд ее был странным, каким-то голодным. Неестественно ярко-красные, словно пожарная машина, волосы и белое лицо.
— Это жена владельца, — сказал Гэвин. — Переехали из Лондона. Подальше от суеты, в общем. Всё здесь переделали — хитрая сигнализация, полы с подогревом.
В этот момент мне стало ее жаль. Возможно, дело было в том, что беглецы из города понятия не имели, что значит жить в деревне. День за днем, по-настоящему. Возможно, это было из-за ее тоскливого и печального, даже испуганного вида. А может, все дело было в том взгляде, которым она провожала меня, когда я вышла из «фиата» и направилась по узкой заросшей дорожке к «Плющу». Словно ей отчаянно хотелось поговорить хотя бы с кем-нибудь. Я подумала, не помахать ли ей рукой или еще как-то поприветствовать, но не решилась. Для этого еще будет время.
Внутри «Плюща» было сыро и темно, дом уже много лет не знал ремонта. Ванная была старомодно покрашена лаймово-зеленой краской, а в трещину в кухонном окне протянуло стебель ползучее растение. Это жилище во всех отношениях оказалось хуже того, где я провела последние десять лет. Но остаться там я не могла, поэтому нужно было решиться.
— Я беру этот дом, — сказала я и заметила промелькнувшую на лице Гэвина легкую тень радости и удивления, которые он попытался скрыть.
В тот день я с ней так и не поговорила, но уже тогда предполагала, что вскоре нам предстоит познакомиться довольно близко.
Спустя две недели я приехала сюда с фургоном вещей. Дни подготовки к переезду выдались беспокойными. Все упаковать, найти склад для хранения — это было недешево, но я и помыслить не могла о том, чтобы расстаться со всеми этими прекрасными вещами. Нужно было нанять грузчиков, купить коробки, все сложить, переадресовать почту, расторгнуть договоры на коммунальные услуги. На это ушло много сил, и я потратила последние деньги. Я все еще не могла примириться с тем, что теперь придется думать о каждом центе, а не просто, доставая карточку, запускать руку в денежную реку, когда-то казавшуюся неисчерпаемой.
Настал день, и я закрыла дверь дома — моего прекрасного дома — на замок и бросила ключ в щель для почты. И мне ужасно захотелось выбить эту отличную дверь и снова его забрать. Я представила себе, как сюда въезжают люди, как они обходят пустые комнаты с белыми стенами и деревянными полами, наполняя их шумом, цветом, жизнью. Скорее всего, такой большой дом продадут семье с детьми… При этой мысли сердце знакомо дрогнуло — две комнаты на верхнем этаже, условно считавшиеся запасными спальнями или кабинетами, так никогда и не стали детскими.
С этим ничего нельзя было поделать. Но мне всего сорок два — шанс еще есть. Этим и приходилось утешаться.
За всеми этими занятиями у меня не было времени думать о ней, о красноволосой женщине, которая станет моей соседкой. Только когда фургон вырулил на узкую улочку и с трудом двинулся по ней, время от времени застревая под нависшими ветвями, я вспомнила о той женщине. Скоро я с ней увижусь. Может быть, даже сегодня.
Услышав шум подъезжающего фургона, я вскочила с дивана, на котором сидела, съежившись среди салфеток и полупустых чайных чашек. Едва ли кто-нибудь из знакомых смог бы меня сейчас узнать. Я то была подавлена отупляющим чувством отчаяния, то металась в ужасе по гостиной, не в силах усидеть на месте, обдумывая планы бегства. Как отсюда выбраться? Куда поехать? Всякий раз, когда звонил телефон или гудел мобильник, сердце вздрагивало. Я чувствовала, как оно бьется в моей груди, разгоняя по венам адреналин. Если бы кто-нибудь знал, в каком я сейчас состоянии, он бы сказал: «Как ты могла такое допустить? Как ты могла быть такой дурой?» Мне и самой случалось это говорить — раньше, пока я сама не оказалась в ситуации, из которой нет выхода.
Поэтому, едва заслышав фургон, я вскочила. В голове сразу стали роиться оправдания: «Это неправда. Я не хотела. Мне очень жаль». На шум, скребя когтями по каменному полу, с дурацким лаем к двери бросился Поппет. Машины сюда почти не заезжали. Молока мы не покупали, а большую часть почты Ник получал на рабочий адрес. Я решила, что он вернулся с работы пораньше, а я еще не одета и даже не начинала готовить ужин. Что он скажет? Или это что-то другое. «Она. » Нет, это оказался мебельный фургон, и я вспомнила, как несколько недель назад мимо проезжал агент по недвижимости — показывал кому-то соседний дом. Мне и в голову не приходило, что кто-то в него въедет. Дюжий грузчик помог выйти из такси пассажирке — женщине лет сорока с небольшим в жилете и очень уместно смотревшихся в деревне высоких зеленых сапогах. Волосы у нее были длинные и темные, с проседью на макушке. Косметикой, как мне удалось рассмотреть даже отсюда, она пренебрегла, как и я. Наверное, она тоже решила, что здесь нас все равно никто не увидит.
До переезда я чувствовала себя просто измочаленной. И в глубине души радовалась возможности бросить работу и позабыть все, что было связано с Дэмьеном, — да и сам Лондон заодно. Первые несколько недель пролетели словно небольшой отпуск. Просыпаясь под сводами сельского дома под пение птиц за окном, я надевала резиновые сапоги, стеганую куртку и шарф-снуд, который мама Ника подарила мне на Рождество — вспомнив об этом, я подумала, что она о чем-то догадывалась. Может, о нашем предстоящем переезде знали все, кроме меня? Ожидая возвращения мужа, я усердно трудилась: занималась готовкой, уборкой или спорила с рабочими, перед которыми стояла задача превратить рассыпающуюся лачугу в современный загородный особняк с винным погребом, студией и музыкальной комнатой для гитар Ника, грифы которых давно покрылись пылью. Я могла со спокойной совестью говорить подругам, что занята. Просто богиня ремонта, прямо как Сара Бини из телевизора.
Меня зовут шон клэр макгоуэн читать полностью бесплатно
После нашего знакомства я не встречалась со Сьюзи пару дней. Из окна гостиной мне было видно, как ее муж уезжал на работу и возвращался, как она сама то озадаченно разглядывала гибнущие растения, то выволакивала пса на очень короткую прогулку. Порой она поглядывала в сторону «Плюща», но дорогу не переходила, и я не знала, как снова поговорить с ней. А потом мне повезло — она не сумела попасть в дом. Из своего окна я увидела, как она нервно кружит по садику, еле удерживая своего Поппета на поводке, и распахнула дверь.
— Ох, нет! Я такая идиотка! Вечно забываю код от сигнализации. А если она сработает, за вызов придется платить, поэтому я боюсь попробовать еще раз.
— Так ты не можешь войти?
Она всплеснула руками:
— Нет, пока Ник не пришлет мне код.
— Пожалуйста, подожди у меня — на улице такой холод! Выпьем чаю?
— Спасибо. Не помню, представилась я прошлый раз или нет, но, на всякий случай, меня зовут Сьюзи.
Потом я долго прокручивала эти слова в голове в поисках подтекста.
Пока Сьюзи сидела в моей гостиной, я заметила, что она постоянно поглаживает убранный в карман кардигана телефон. Похоже, Сьюзи ждала — как оказалось, напрасно — звонка или сообщения. Не поступило и весточки от Ника. А еще она очень нервничала — так вздрогнула от звука ветки, шаркнувшей по стеклу, что пролила чай себе на джинсы.
— Черт! Простите. Это все из-за беременности. Я стала такой неловкой…
Она хотя бы перестала это скрывать — вообще-то, глупая затея прятать то, что всем видно. Хотя, может, она из тех девиц, что отлично умеют притворяться, будто начисто игнорируют реальность.
Теперь, когда она оказалась в моем доме, появилась возможность хорошенько расспросить ее… о многом, но волнение сделало меня косноязычной. И еще мне не терпелось встретиться с ее мужем. Сьюзи без устали рассказывала о нем, пока мы пили чай. «Ник терпеть не может, когда я забываю вовремя начать готовить обед». «Ник требует, чтобы я запирала ворота, чтобы пес не убежал». «Ник говорит, что Поппету нужно гулять не меньше часа в день, но в морозные дни это так трудно. Я ужасно боюсь упасть». А вот и мой шанс! Я стояла в дверях кухни, протирая полотенцем фарфоровую чашку с рисунком из мелких голубых васильков — часть сервиза моей матери, наш свадебный подарок.
— Если хочешь, могу составить вам компанию. Долгие прогулки полезны для здоровья. А если что-то случится, сбегаю за помощью. — Мое предложение пришлось Сьюзи по душе.
Она ответила с нескрываемой радостью:
— Чудесно! Я согласна. Вообще-то, со мной вечно одни проблемы, нужен кто-нибудь, кто будет за мной приглядывать.
Сьюзи явно испытывала дискомфорт, но при этом почему-то избегала говорить об этом открыто. Стеснялась? Я решила провести разведку боем.
— Как ты себя чувствуешь? С этой беременностью…
Она сложила руки на животе:
— Довольно неплохо с тех пор, как перестало тошнить. Все случилось так неожиданно. Мы пытались в Лондоне, но, честно говоря, я думала, что у нас никогда не получится, — она слегка покраснела. — А теперь… Ну, это случилось. А все никак в голове не укладывается.
— Наверное, Ник доволен, — предположила я.
Она побледнела. С чего бы это?
— Он очень волнуется. Переживает за меня. Думает, что я неправильно питаюсь днем, что могу поскользнуться в поле или угодить под машину.
И все же Ник купил Сьюзи пса, с которым ей нужно гулять не меньше часа в день! Интересно.
— Тяжело, наверное, оставаться целыми днями одной? — обронила я.
Она прикусила губу, казалось удерживая рвущиеся наружу слова. А я сама внезапно ощутила страстное желание рассказать ей свою историю, объяснить, что привело меня сюда, что случилось со мной. Одиночество часто толкает на безумные поступки. А Сьюзи одинока. Вероятно, даже более одинока, чем я. Я-то, во всяком случае, к этому привыкла.
Она вдруг вскочила на ноги, выхватывая из кармана телефон. Мне показалось, что он загудел, хотя я знала, что это не то сообщение, которое она мечтала получить. Оно не придет никогда. Но потом я услышала с дороги шум притормаживающей машины. Достаточно редкий звук — наверное, вернулся Ник.
— Проклятье! Уже почти пять! Он сегодня рано!
Она неловко поставила чашку, брызнув коричневой жидкостью на стену.
— Прости, Нора! Мне нужно предупредить Ника о сигнализации. Как же он будет злиться! — Она неловкими движениями обмотала шею шарфом. — Боже, ну и дырявая у меня голова! Я хотела спросить, не заглянешь ли ты к нам в субботу на обед?
Я притворилась, что раздумываю, хотя у меня не было и не могло быть иных планов. Возможность побывать в их доме, увидеть ее мужа — прекрасная перспектива.
— Было бы здорово, спасибо. Принести с собой что-нибудь?
Обычный для среднего класса обмен любезностями. Предполагалось, что она ответит: «Главное, сама приходи», и я, конечно, все равно что-нибудь принесу.
Сьюзи сыграла свою роль, потом добавила:
— Отлично! Буду ждать. Познакомлю тебя с Ником.
Потом она бросилась бегом через дорогу, не поглядев по сторонам — машины здесь были редкостью, но все же, — и я подумала, какая же она легкая и энергичная, несмотря на беременность, несмотря на печаль и страх. Ее огненные волосы выделялись на фоне осенних листьев и теней, нависших над дорогой. Я видела, как она бежит к мужу, размахивая руками. И представила себе, что она ему говорит: наверное, просит извинить за то, что, не сумев попасть в дом, просидела у меня. Он оказался совсем не таким, каким я его себе представляла. Худощавый, ростом едва метр семьдесят, квадратное лицо, короткостриженные волосы. В куртке при брюках от костюма, вероятно, в галстуке. Встретишь такого на улице — еле заметишь. И все же Сьюзи боялась его настолько, что едва не бросила на пол чашку, лишь бы поскорее побежать к нему. Как любопытно!
Я вытерла брызги чая, ставшие бледно-коричневыми пятнышками на моей белоснежной стене, размышляя о том, что уже довольно много знаю о соседях. Да, переезд мне помог, я не ошиблась. Как говаривала моя мать, перемены ничуть не хуже отдыха.
Наступила суббота, и я поймала себя на том, что ужасно волнуюсь неизвестно почему. Противно щемило под ложечкой — так бывает, когда необходимо сделать что-то, чего ты в глубине души боишься. Но сообразить, в чем причина, мне никак не удавалось. Я снова подумала о том, какая утрата постигла Нору, и собственная тайная скорбь сдавила грудь. Мне здорово помог бы бокал вина, но рассчитывать на послабления со стороны Ника не приходилось. Он и без того злился на меня из-за этой дурацкой сигнализации: я снова, в третий раз со времени переезда, не сумела ее отключить. Никак не получалось запомнить код. А может, я нажимала не на те кнопки неловкими от беременности, онемевшими на холоде пальцами.
Чем дольше тянулась суббота, тем сильнее терзала нас с Ником странная нервозность. Мы даже переоделись к обеду: я — в жалкое черное платье для беременных и колготы, Ник — в темно-синюю рубашку и брюки, которых я прежде не видела. Они ему очень шли, и я рассеянно отметила, что он похудел и подкачал мышцы. Это всё походы в зал, из-за которых он стал приезжать домой, где я томилась, жирея с каждым днем, еще позже.
Сразу после переезда к нам изредка заезжали с ночевкой друзья. И только тогда я поняла, в какой глуши мы живем — ни больших зданий, ни магазинов на многие мили вокруг. Лишь пустующие домишки да поля во все стороны. Клодия, помнится, заявила, что не может спать в такой тишине. В пять утра я застала ее на кухне, читающей газету.
— Прости, что тебе не удалось выспаться, — сказала я немного обиженно.
— Все хорошо, — ответила она. — Просто не все созданы для жизни за городом. Я скучаю по машинам и столичному смогу!
Но ведь и мне казалось, что я для этого не создана.
Ближе к семи я вытащила Ника из его комнаты, и мы принялись переругиваться, словно ожидая инспекции.
— А ты достала чистые…
— Конечно. Не держи меня за дуру.
Он вдруг вскинулся:
— А вдруг у нее аллергия? Ну, многие теперь не едят пшеницу или молочные продукты…
— Она сказала, что ест все.
Мы старались даже не глядеть друг на друга. Словно всю нашу жизнь кто-то начал изучать под микроскопом.
Мы сидели так тихо, что услышали ее шаги по дорожке — ровно в семь. Ник бросился к двери — я подняла руку, чтобы удержать его. Будет неловко, если она решит, будто мы сидели и ждали ее, затаив дыхание. Я пошла к двери сама, осторожно придерживая живот одной рукой, и, прежде чем открыть, скроила любезную улыбку:
— Нора! Как хорошо, что ты решила нас навестить.
Она вошла и вытерла ботинки о коврик. Мне показалось странным, что она надела их для такой короткой прогулки. К тому же ботинки были сильно испачканы, словно Нора сначала долго бродила по полям. Она молча оглядела прихожую.
— Это Ник, — сказала я, буквально втащив ее в гостиную.
Она с интересом посмотрела на него.
— Наша соседка! — Ник неловко пожал ей руку. — Э… позвольте.