меня мама не предупреждала что придется так много готовить
Почему ваши мамы и бабушки так невкусно готовят?
Мы уже писали о том, как советские привычки питания могут повлиять на наше здоровье, и чаще всего влияние больше негативное, чем положительное. Но попробуйте рассказать об этом нашим бабушкам – они начнут охать и приговаривать, мол, «внучок, как-то ты исхудал», и закормят всем, что есть на столе и в холодильнике.
Остается только развести руками – молодость наших бабушек пришлась на тяжелый период голода и дефицита продуктов, поэтому неудивительно, что нас пытались и пытаются откармливать до состояния тучного борова. И ведь никак не докажешь, что большинство привычек и традиций, связанных с питанием, больше вредны, чем полезны!
Однообразие блюд
До сих пор у многих бабушек остается привычка готовить старые блюда: чаще всего это не из-за дефицита продуктов, а из-за страха перед чем-то новым. Геркулесовая каша, пюре на воде, разваренная лапша и курица под майонезом – эти блюда давно уже набили оскомину, однако бабушки продолжают их готовить. Любые советы и рекомендации от детей и внуков хозяюшки воспринимают со словами: «Всю жизнь питались, и ничего!»
Гигантские порции
Самый важный постулат советского питания – первое, второе и компот. Раньше так люди питались, поскольку тратили много сил и сжигали много калорий. При сидячем образе жизни переедать очень вредно – это нагрузка на пищеварительную систему и на сердце. Попробуйте доказать это бабушкам: даже если вы придете только на чай, на столе окажется и жареная картошечка, и гороховый суп, и тазик с винегретом. Спасибо, бабушка, я только чай буду!
Сладкий чай с конфетами
Кстати, про чай. Если после сытного обеда или ужина вы отказались от него, то берегитесь вздохов и истерических восклицаний: по мнению бабушки, вы недостаточно поели (гороховый суп, пюре с сосисками и винегрет не в счет), а без чая так точно отощаете. Если же не отказались от чашки чая, вас непременно заставят попробовать «вон ту, эту конфетку, печеньице, меня ими соседка угостила». Однако одной чашкой чая вам не задобрить бабушку – она наверняка по доброте душевной захочет налить и вторую, и третью, причем непременно сладкий чай, да еще и с конфетами. Словом, записывайтесь в тренажерный зал рядом с домом бабушки.
Разваренные макароны
В советское время макароны разваривались до такой степени, что их было невозможно есть, настолько они были липкие. Переваренные «по бабушкиному» рецепту макароны не только невкусны, но и вредны – они повышают уровень сахара в крови. Часто для приготовления таких слипшихся макарон покупаются самые дешевые пачки изделий – вероятно, наши бабушки по-прежнему помнят голодные времена и бедность и привыкли экономить.
Блюда «для красоты»
Обычно хозяйка не станет украшать блюда, приготовленные своим домочадцам, поскольку так не принято, однако если ждете гостей – ждите и буйства фантазии. Наверняка вам часто удавалось видеть, как ваши бабушки выкладывают блюда «горочкой». Может, на вкус блюда и аппетитные, а вот внешний вид, мягко говоря, отталкивает.
Никаких специй
В советское время на кухне было всего три разновидности специй – соль, перец и лавровый лист. Кое-где у хозяек можно найти готовые смеси приправ «для курицы» и «для пельменей» с истекшим сроком годности. Даже если их и добавляют в какие-то блюда, то просто потому, что надо куда-то добавить – например, тимьян в макароны.
Невкусные каши
«Больше каши кушай – будешь сильным!» — эту фразу нам говорили и нянечки в детском саду, и наши мамы, и бабушки. Никто из них не говорил, каким испытанием для нас окажется ложка манной каши с комками, липкого риса или водянистой гречки. Сколько слез было пролито нами в надежде, что мы действительно станем здоровыми и сильными уже после одной ложки каши! Однако мучений было бы намного меньше, если бы эти каши готовились точно по инструкции, а не на скорую руку.
История №1266101
КАК Я ПЕРЕСТАЛ ЕСТЬ В ГОСТЯХ
Вы не поверите, но примерно до 35 лет я совсем не ел в гостях, хоть бы мне и хотелось, хоть бы я даже умирал с голоду. Я твердо, с какой-то даже нервозностью в голосе, как у Катерины в гостях у мамы Рудольфа в фильме «Москва слезам не верит», говорил: «Нет-нет! Спасибо, мне ничего не надо!» – так, что мне не решались предлагать еду второй раз.
Почему, спросите вы?
Когда-то, совсем еще маленьким мальчиком, я шел домой пообедать привычным капустным супом, как вдруг на втором этаже нашей пятиэтажки меня остановила соседка, мама моего приятеля – заходи, говорит, Максимка, пообедай с нами, а то Антоше скучно одному. Возможно, вид у меня был голодным, и соседка попросту сжалилась надо мной.
– Ты есть, – спрашивает, – хочешь?
А я, доверчивая детская душа, конечно же, отвечаю:
– Да, хочу!
Меня ведут к столу, угощают и первым, и вторым, и домашним печеньем с компотом, я, разумеется, ни от чего не отказываюсь, ем за двоих, так, что меня ставят в пример хлипкому Антоше.
В общем, поел я, попрощался со всеми и ленивой походкой пошел домой…
А дома мама уже поджидает меня со своим свежесваренным капустным супом. Боже, как я ненавидел эту капусточку! Но семья у нас была большая, и для прокорма такой оравы мама обычно варила целое ведро такого вот супца; наверно, он был очень полезным, да только вот аппетита у меня не возбуждал, а сегодня, после котлет и домашнего «Курабья», тем более.
Ну и мама меня так, значит, вкрадчиво спрашивает:
– Уж не поел ли ты где, сынонька?
А я без задней мысли хвастаюсь:
– Да, я грибного супа наелся у соседей, и целых три котлеты съел, и печенье… Вот, мне еще с собой печенья дали – давай я лучше чаю с ним попью, а суп не буду есть!
Что тут началось: она, значит, мать моя, готовит день и ночь, не разгибая больной поясницы, а я побираюсь по соседям, позорю её, какая же я тварь… А отец пьет, не просыхает, а старший брат вообще её не воспринимает, а младший плюется и язык показывает. И зачем она нас только нарожала… И то, и сё, и пятое, и десятое…
– Ешь, я тебе сказала. – рявкнула она на меня и со стуком водрузила передо мной миску с капустным месивом. Глотая слезы, давился я этой мерзкой субстанцией.
Прошло много лет… Как-то, сидя с мамой на крылечке ее деревенского дома, я пожаловался ей, что вот уже 30 лет не ем в гостях даже хлеба.
– А что так? – вытаращив глаза, искренне изумилась мать.
– Да вот после того случая в Казахстане, ну, ты помнишь, когда я в гостях у Антона поел…
– Нет, сынок, что-то не припомню, – честно призналась матушка.
Так что теперь я все-таки могу что-то съесть в гостях. Прошел, видать, психологический зажим…
Мне пришлось досрочно выходить из декрета, потому что свекровь купила машину, а мой муж ей кредит оплачивает
Не удалось мне насладиться законным декретом, пришлось оставлять ребенка на попечение свекрови. А причина в том, что нам резко стало не хватать денег. Дыру в семейном бюджете пробила машина, купленная той самой свекровью. Купить-то она купила, но кредит за эту самую машину теперь платит мой муж.
К декрету мы с мужем готовились. Квартира у нас была, мне ее бабушка подарила еще до свадьбы. Мы там сделали ремонт, обустроили детскую. Кое-что накопили, чтобы декрет пережить без особых потрясений. Купили все необходимое для малыша. В общем, подошли ответственно.
Я планировала, что отсижу декрет полностью, буду заниматься домом и ребенком. Но все пошло наперекосяк почти сразу после родов, месяца четыре только и прошло. У мужа на работе начались проблемы из-за этой всей ситуации с пандемией, зарплату существенно урезали, а на три недели они вообще просидели за свой счет.
Жили с тех накоплений, которые были. Но эти накопления рассчитывались, как поддержка, а не как полное обеспечение. Я думала уж самой выходить на работу, оставив мужа в декрете, но у нас на работе была примерно такая же ситуация. У меня уже поднималась паника, но тут все начало возвращаться в свою колею. Муж вернулся на работу, все стало нормализовываться, хотя от накоплений почти ничего не осталось, все потратилось и проелось.
Свекровь к нам в гости ходила регулярно. Внука навестить, чай попить, за жизнь поговорить. Постоянно причитала, как за нас переживает, как бы она хотела помочь, да нечем. Очень радовалась, когда у нас начало все налаживаться. А потом через пару месяцев купила себе машину в кредит.
— Вот едешь ты в автобусе, а там половина без масок. Кашляют, чихают, ни о ком не думают. А у себя в машине едешь одна, как королева. Никто по ногам не топчется, не чихает тебе на плечо. Красота
Момент, когда мама мужа отучилась на права, я не уловила. Да мне и не до пристальной слежки за мамой мужа было. У меня ребенок на руках. Я о наличии у нее прав узнала, когда она уже машину купила.
Пришла к нам свекровь, светится, как начищенный самовар.
Я выглянула, посмотрела, на автопилоте поздравила маму мужа с покупкой. Вот, думаю, пока мы тут последний хрен без соли доедали, она нас могла только морально поддержать. А как жалела, как сокрушалась. И тут внезапно такая не копеечная покупка. Да пусть она с пробегом, но все равно, не пять тысяч рублей стоит, правильно же.
Вслух я этого говорить не стала. Приняла, как факт, но в памяти, конечно, отложила. Я ей не завидовала, сама я без прав и за руль не рвусь, а у мужа машина есть, так что завидовать тут нечему.
— Об этом не волнуйся, с сыном мама посидит с удовольствием.
Лучше бы свекровь с таким же удовольствием на работу пошла, а точнее поехала. Мы с мужем даже поссорились на эту тему. Я должна бросить ребенка, чтобы зарабатывать на машину свекрови, просто предел мечтаний!
На работу я все-таки вышла, другого выхода у меня просто не было. Свекровь сидит с внуком, не забывая вечером мне указывать на то, что дома у меня грязновато, да и готовлю я как-то не очень. Как будто у меня есть на это время! Взяла бы да помогла, раз такая умная. К себе-то она внука не забирает, отмазываясь, что у нее для ребенка ничего нет. Но мне кажется, это лишний повод сунуть нос по чужим шкафам.
Жду-не дождусь, когда сын пойдет в садик и мама мужа перестанет постоянно торчать у меня дома. На мужа я до сих пор обижена. Раньше о втором декрете задумывалась, а теперь даже не хочу об этом слышать.
Мой доктор
Рисунок Василия Киндинова
Мой доктор.
Вот с публикации этой повести все и началось.
Я помню себя лет с четырех. Все мои ранние воспоминания связаны с медициной. Болела я часто и сильно. Поэтому первое слово, после «мама», у меня был «доктор». Еще бы! У нас очень часто появлялся мужчина в белом халате. Поначалу я плакала от его вида: значит, снова будут уколы и горчичники.
Только став немного старше – стала понимать, что это только для того, чтобы я поправилась и более мужественно относилась ко всем этим неприятностям. Впрочем, мне повезло: у мамы были деньги, и она покупала французские микстуры и витамины, а пить их было очень даже вкусно.
Папы не помню – он спился и умер, когда я была совсем маленькой. Но мама была настоящей русской женщиной: умудрилась не только вылезти из нужды, но даже завести свой кооператив, ныне АОЗТ «Светлана». Как ей это удалось в лихие девяностые – никогда не рассказывала, да и сейчас не любит об этом вспоминать.
Ребенком я росла болезненным. В детсад ходила только за очередной инфекцией. Кончилось все тем, что участковый доктор строго сказал маме:
– Хватит мучить ребенка! Ковры убрать! Книги под стекло! И плевать, что открытые полки моднее! Девочку мучить не позволю!
Это было одно из самых ярких воспоминаний детства. Моя мама, самая строгая, умная и всемогущая, молча слушала, как доктор ее ругает. После шумного разговора доктор приходил почти каждый вечер, сам заводил меня в ванну, ставил под душ, чередуя горячую и холодную воду. С весны он заставил меня ходить по квартире только босиком, а каждый вечер мыть ноги холодной водой. Вначале я кашляла, чихала, но потом болезни куда-то делись. Я уже сама, без помощи доктора закалялась, причем делаю это с удовольствием до сих пор, а по квартире хожу босиком круглый год.
Главные неприятности в жизни начались для меня в семь лет, когда меня впервые высекли по-настоящему.
Я никогда не была особо послушной девочкой, и крепкие шлепки доставались моей попке и раньше, но в школе сразу начались проблемы с успеваемостью и дисциплиной. Кончилось тем, что мама, прочитав очередную петицию в дневнике, схватила узкий ремень, сложила вдвое, и жестоко меня высекла. Было страшно и очень больно. Я орала, кусалась и вырывалась. Мама прижимала меня к дивану, и била куда попало. Досталось и ногам и спине, не говоря уже о попе. А потом поставила в угол и задвинула креслом, чтобы я не вышла от туда раньше времени и села смотреть телевизор под мои всхлипывания. Вечером у меня поднялась температура, и мама вызвала доктора. Взглянув на результат воспитания, он укоризненно посмотрел на маму. Потом доктор раздел меня до гола, долго выслушивал и ощупывал.
– Слава богу, сказал он, ребра и внутренние органы целы! – доктор раскрыл старый портфель, достал оттуда мазь, выдавил немного из тюбика на плоскую чашечку, вылил содержимое двух ампул, перемешал и стал смазывать следы от ремня. Боль сразу стала уходить. А мне было очень приятно чувствовать его теплые руки на своем теле и ничуть не стыдно! После этого он сделал жаропонижающий укол и велел спать, а сам пошел на кухню разговаривать с мамой. Я не могла не подслушать.
Доктор говорил, что еще хирург Пирогов говорил, что телесное наказание необходимый момент воспитания, но это очень сильнодействующий метод и его надо применять только по строгим показаниям. Иначе можно навредить, так же как принимая сильнодействующее лекарство. Он подробно стал рассказывать, как правильно применять порку.
– Нельзя пороть за провинность, – говорил он, если за нее ранее не обещалось телесное наказание!
На вопрос мамы, что делать, если порка не поможет, он сказал, что если порка не помогла и провинность повторилась – наказание соответственно должно увеличиваться. От наказания за неуспеваемость он отказался.
За двойки и тройки тоже не надо бить. А вот за лень – просто необходимо!
«Ничего себе, перспектива!» – подумала я, превратившись в слух.
– Вначале поговори дочерью серьезно, объясни, что ты Свету любишь, и что порка назначается для ее же пользы и объясни, за что ты собираешься наказывать в будущем. Это позволит избежать лишних ссор и взаимных обид. Ни в коем случае нельзя дополнительно унижать ребенка, заставляя после порки стоять в углу или целовать ремень или еще что-нибудь. За один проступок два раза не наказывают!
Мама согласилась, что так будет, пожалуй, правильно. Не согласились она лишь с тем, что нельзя сразу пороть за проступок.
– Мне покойная мама говорила: не надо давать много, а надо давать вовремя! – и драла меня сразу после выяснения вины. Мама заголяла меня, и драла, как следует.
– И что в итоге? – возразил он, – ты наказала Свету сразу и так, что пришлось вызывать врача. Вреда много, а проку мало. Девочка на тебя очень сильно обиделась, и у вас появятся трудности в общении. Еще раз говорю: ремень и розги – это сильнодействующее средство и применять его нужно только по строгим показаниям!
Кончилось тем, что он убедил маму драть меня не чаще одного раза в неделю, лучше по субботам не из-за старинного русского обычая, чтобы в воскресение я могла прийти в чувство и осознать свою вину. Дальше разговор пошел о технике порки. Доктор говорил, что так, как порола меня мама сегодня – бить нельзя, это может нанести существенный вред моему здоровью.
Бить надо, привязав меня к дивану, а еще лучше – к скамейке, чтобы я не могла вырываться и получить удары по жизненно важным органам, а только по попе. Нельзя бить два раза по одному и тому же месту: синяк будет больше, а пользы от такого воспитания меньше…
Мама говорила, что ее никогда не привязывали, а говорили: в случае неповиновения ремень возьмет дед. Кстати, дед был против порки за мелкие провинности, и брал ремень всего несколько раз, но драл, по словам матери, так, что неделю потом было не сесть.
С фотографии на стене на меня строго смотрели дед с бабкой. Я их совсем не помнила. Они жили в другом городе и умерли, когда я была еще маленькой. Я закрыла глаза и представила маму в детстве и строгого деда. Б-р-р!
Говорили они еще долго, что лучше: ремень или розги, как готовить розги и где их хранить. Доктор говорил, что для маленькой девочки лучше всего подходят прутья из красного дерна: длинные, тонкие, ровные, без сучков и очень гибкие. Бить только одним прутом, не связывая их в пучок, и хранить их в соленой воде с добавлением водки.
Трудно описать, что я почувствовала, когда услышала о том, как меня собираются воспитывать. По телу поползли мурашки, меня зазнобило как при сильном гриппе. Я успела спрятаться под одеяло в самый последний момент. Доктор подошел, потрогал мой лоб рукой, пощупал пульс. Сердце мое стучало как молоток, а лицо горело огнем. Доктор оставил маме больничный на три дня, велел дать детскую микстуру от температуры, и если что – вызывать его.
Наутро я встала совершенно здоровой, если не считать синяков. Но мама разрешила в школу не ходить. Это меня совсем не обрадовало: с мамой разговора не получилось. Я дулась на нее очень долго. Занятия в спорт секции пришлось пропустить: не показывать же следы на всем теле.
Мама понимала, что перестаралась, поэтому позволяла мне есть больше обычного мороженого, но от него я демонстративно отказывалась. Двойки и тройки мне прощались, она даже попыток не делала меня за них наказать, а только заставляла их исправлять. Помирились мы только к ноябрьским праздникам, когда мы вдвоем поехали на выходные в Финляндию, несмотря на то, что в четверти у меня было очень много троек.
После маленьких каникул я думала, что разговор о порке навсегда ушел в прошлое. Но, после того как я сорвала контрольную, засунув булавку в замок класса (свои же выдали!) Мама строго сказала:
– Вот что, доченька, я очень тебя люблю. Но твои выходки мне надоели! Читай и пописывай!
Она вручила мне несколько листов, красиво напечатанных на машинке, в пластиковой папке. Это оказалось трудовое соглашение, написанное в двух экземплярах сроком на десять лет, то есть до окончания мною школы. На первом листе перечислялись поощрения за хорошую учебу и примерное поведение. Это увеличение карманных расходов, внеочередная покупка желанных игрушек, походы в парк развлечений и т.д. На втором листе перечислялось, за что и как меня мама будет наказывать. За мелкие грехи – уменьшение карманных денег. За неисправленную в течение недели тройку – три удара ремнем по голой попе. А за двойку – шесть и не ремнем, а розгой. Плохое поведение в школе и замечание в дневнике приравнивалось к двойке со всеми вытекающими последствиями, но подлежит исправлению уже после порки. За контрольные работы наказание удваивалось. Отчет и наказание – по субботам. В конце этого документа мама поставила свою подпись и заставила расписаться меня. Один экземпляр оставила мне, а второй убрала к себе в рабочий стол. Этот документ, под которым еще не устоявшимся детским почерком стоит моя подпись, я храню до сих пор.
Я с ужасом вспоминаю свое детство и юность, особенно момент, когда лежишь с голой попой привязанная к скамейке и ждешь порки. Самое страшное – это то, что ты никак не можешь защититься или спастись. У меня началась суровая жизнь дочери зажиточной, по Российским меркам, женщины. После «наезда» на мамин кооператив она решила, что меня из школы надо встречать. С подружками больше не поиграешь! Бабушки у нас не было, и поэтому она просила доктора встречать меня из школы три раза в неделю, когда самой было не вырваться с работы. Училась я в спецшколе в другом районе, так что те ребята не знали, кто меня встречает, и считали доктора моим папой, а я разубеждать их не стала. Было очень приятно воображать, что у меня тоже есть настоящий папа. Мало того, я попросила у доктора разрешения называть его в школе папой. Он не возражал.
Потом я узнала от мамы, что он забирал меня из школы за дополнительную плату, так же как и за каждый внеплановый визит в наш дом. Это было, если честно, очень обидно.
После подписания договора две недели я вела себя безукоризненно. Мама, верная своему договору, всячески баловала меня. Но, не могу же я все время быть пай девочкой, и дневник украсила очередная двойка за поведение. В субботу доктор не только привел меня из школы, но и остался с нами обедать. Помню, что обед в меня упорно не хотел залезать. Я догадывалась, что меня ждет, все мое тело бунтовало, попытки разговора о том, что меня ждет, пресекались мамой на корню. После обеда мне велели уйти в свою комнату. О чем они говорили – не знаю.
Мама пришла за мной через полчаса. У дивана в углу комнаты стояло ведро с тонкими красными прутьями. Это были первые розги в моей жизни.
Мама велела мне отчитаться за свое школьное поведение и приговорила меня к дюжине розог.
Представьте себе мой ужас! Я расплакалась и просила прощения, но мама сказала, что уговор дороже денег, чтобы я сама ложилась, а доктор меня выпорет. Я разоралась, что в договоре не сказано, что меня будет наказывать посторонний, на что мама сказала:
В договоре не написано, кто будет тебя наказывать, значит – никакого нарушения нет, тем более что доктор не посторонний, а старый друг семьи!
Это выражение я услышала впервые. Мама напомнила мне, что в случае сопротивления меня ждет удвоение наказания.
Я не помню, как они меня отвязывали. Помню мысль, что сидела в моем мозге: «Доктор меня предал»! Вечером я смотрела на себя в зеркало. На посиневшей попе вспухли ровно шесть аккуратно прочерченных параллельно друг другу полос. Кожа зудела отчаянно! Урока хватило недели на три. Потом мама «вызвала доктора в субботу» и мне снова пришлось ложиться на диван. Это выражение «доктор в субботу» стало обычной угрозой и предупреждением о предстоящем наказании.
Начиная со второй порки, меня обязательно привязывали еще и за талию, чтобы я меньше вертелась. Надо сказать, что способ оказался очень действенным. На зимние каникулы у меня в четверти троек не было. Но мое отношение к доктору сильно изменилось. Оказывается, он не такой добрый, как прикидывается.
Да, доктор никогда не сердился, бил больно, но без злобы, следы после его порки проходили быстрее, чем от маминой. Мама тоже секла меня в его присутствии. Он часто останавливал ее, когда та делала это слишком сурово, но я все равно его больше не любила и считала присутствие «старого друга семьи» дополнительным наказанием. Поэтому иногда маме просто достаточно сказать «Вызову доктора в субботу!», чтобы я прекратила пререкаться.
Отцовского ремня мне тоже доставалось: это было единственное напоминание о папе! Пряжкой мама не пользовалась, а всегда складывала ремень вдвое. Там где ложилась «петля», оставался синяк. Доктор предпочитал розги. Но ремнем тоже порол, в зависимости от меры вины. Иногда мама порола меня и без его участия.
Долгие годы ритуал порки оставался почти неизменным. Только вместо дивана, по рекомендации Доктора, стал использоваться узкий деревянный щит, привинченный к двум кухонным табуреткам. Такая импровизированная скамейка собиралась мамой непосредственно перед наказанием. (В праздничные дни на нее усаживались гости). В субботу я рассказывала о своем поведении, мама подписывала дневник. На исправление плохих оценок давалась неделя. Если двоек и троек не было или я успевала за неделю их исправить, то мама увеличивала мои карманные деньги, а если после двойки не стояла хорошая оценка…
Мне говорилось, сколько я получу ударов и предлагалось готовиться к наказанию. Если я сама не спускала с себя трусы, и не ложилась на живот, поднимая платье – меня, ждало дополнительно несколько очень чувствительных ударов. Но поначалу я все равно отказывалась это сделать. Нарвавшись несколько раз – я уже заголялась сама, даже без напоминания. Меня всегда привязывали, только когда я выросла, мне руки не связывали вместе, а привязывали по отдельности к ножкам табуреток: скамейка стала коротковата для полной растяжки.
Иногда мне подкладывали под живот подушку – иногда нет. Если назначались розги – меня всегда смазывали вазелином. Доктор говорил, что так получается больнее, а следы проходят быстрее. Иногда прут брала мама, иногда – доктор, но мама всегда секла больнее. С той первой порции розог, я стала бояться и ненавидеть Доктора. Его визиты за мной в школу были дополнительным мучением, особенно по субботам или если моя учительница начинала на меня жаловаться. Кому как не мне знать, что за этим последует.
Для чего это делал Доктор? В детстве казалось, что ему нравится меня наказывать, но почему тогда он неоднократно заступался за меня перед мамой?
Помню, на природоведении мальчик, сидевший позади меня, сильно дернул меня за хвостик. Я развернулась и треснула его по голове пеналом. Учительница обернулась как раз в тот момент, когда я совершала акт возмездия. В итоге – двойка и замечание в дневнике. Самое ужасное было то, что перед двойкой по природоведению стояла тройка. Значит, в субботу меня ждала порка. По дороге домой Доктор спросил, за что двойка и замечание, а я честно все рассказала. Когда настало время ложиться на скамейку, доктор уговорил маму не наказывать меня за поведение, так как виноват был одноклассник. В итоге мне досталось на шесть розог меньше. Но в тот момент, когда Доктор попробовал прут в воздухе, никакого чувства благодарности к нему в моей душе не осталось.
Знал ли он о моих мучениях, когда меня раздевали привязывали? Безусловно, знал. Это было существенной составляющей наказания так же, как и оголение моего тела. Нравилось ли ему меня наказывать? Я думала очень долгое время, что да, вплоть до серьезного разговора с ним о влиянии порки на сердце моей матери.
Как-то раз, возвращаясь из школы в субботу и зная, что меня ждет, я спросила его, почему он помогает маме меня пороть.
– Послушай меня, сказал он, – вот представь себе, что ты мама. С утра до вечера пропадаешь на работе, чтобы у любимой доченьки были и шмотки, и фрукты на обед и спорт секция – все ради тебя. А твоя доченька, твоя кровиночка, вместо того, чтобы учиться, приносит из школы двойки, да замечания. Вот опять сорвала урок. А теперь подумай, как бы ты поступила? – он внимательно посмотрел на меня.
– Я бы ее высекла! – честно сказала я.
– Вот видишь, это ответ на твой вопрос. Мама тебя очень любит. А ты ее расстраиваешь. Ты вот не знаешь, а каждая твоя двойка очень вредно сказывается на ее сердце, и мне приходится маму лечить. Ей бывает хуже, когда она наказывает тебя сама. Чем сильнее ты кричишь – тем сильнее у нее болит сердце. Она же очень тебя любит, а потом переживает, что вынуждена наказать тебя так строго. Ты… ты не расстраивай ее лишний раз. Ладно?
В этот день я мужественно приняла наказание, стараясь не орать, сама попросила прощения у мамы за поведение. С доктором я помирилась, и мы с ним заключили секретное соглашение. Теперь он прощал мелкие мои прегрешения, за которые по договору ждало бы наказание. Но если уж я залетала по серьезному, то я сама настаивала о наказании с его участием, чтобы мама меньше расстраивалась. А если я не буду из-за порки скандалить, или он посчитает наказание слишком суровым – он даст мне, конечно тайно от мамы, немного обезболивающей мази.
Он по-прежнему продолжал лечить нас с мамой. Когда я болела, а это хотя и значительно реже, но случалось – было совсем не стыдно давать себя осматривать и делать уколы в попу, а раздеваться для наказания было очень стыдно – это, пожалуй, хуже, чем сама порка.
Лет в 12 я уже все понимала. Понимала я и то, что у доктора была семья. Жена его бросила, оставив сына, который был года на два старше меня. Жили они вместе с бывшей тещей – виноват в этом был «квартирный вопрос». Поняла я и другое: доктор меня любит и относится совсем не так, как к другим детям на участке, а маму мою он тоже любит, и ее с ним связывают не только деловые отношения. У меня с мамой состоялся серьезный разговор. Я спросила, почему доктор не может стать моим папой. Она отвечала, что доктор не из «ее круга». Он бедный и зарабатывает на жизнь только своей практикой. Ну и что, отвечала я, я уже не маленькая и вижу, что он тебя любит.
– Нет! – строго ответила она, – хватит мне одного твоего папочки!
Впрочем, мама кривила душой. Мужчины ее очень даже интересовали. Этим же летом она не взяла меня в путешествие за границу, а хотела отправить в спортлагерь. Я, конечно, обиделась, тем более что трое за год у меня не было ни одной тройки. Я устроила маме грандиозный скандал с криком, визгом и воплями. Кончилось все тем, что мама пообещала «вызвать доктора в субботу». Это значило только одно – порка. Но я была такая злая, что впервые в жизни смело бросила ей в лицо:
– Ну и вызывай! – И долго дулась на нее в своей комнате.
В субботу пришел доктор. Мама потребовала всыпать мне три десятка горячих. В дневнике у меня за неделю не то, что двоек, троек не было, и он очень удивился, что ему надо наказать так строго. Выслушав мамину речь необходимости столь сурового наказания для непослушной девочки, на повышенных тонах, он достал из своего портфеля капель, накапал добрую порцию в стакан, долил водой и велел выпить. Он спокойно, глядя маме в глаза, попросил объяснить, что тут случилось. Слегка успокоившись, мама стала рассказывать о нашем скандале. Потом он выслушал меня.
– Все понятно, – сказал доктор, – виноваты вы обе. Конечно, Света так ждала лета, а тут. Её можно понять. Но у мамы видимо есть веская причина, чтобы не брать тебя с собой. В общем, сделаем так: наказывать сегодня Свету не будем, а в путешествие… в деревню, на Волгу ты поедешь со мной и с моим сынишкой. Это, конечно, не Канары, но обилие впечатлений обещаю. У нас новые русские считают высшим шиком половить рыбку в реке – специально приезжают. Ведь мама нас с тобой отпустит? Впрочем, если и такой вариант тебя, Света, не устроит, то тогда пойдет вариант мамин: порка и спортлагерь. Выбирать тебе!
Конечно, я выбрала поездку с доктором и его сыном. Мама немного успокоилась. Перед отъездом я увидела ее вескую причину. Это был мужчина из «ее круга». Мне вдруг стало горько и обидно. Я уже все понимала, почти наверняка, после лета у меня будет новый папа, и мне было очень жаль доктора.
В деревню мы поехали вместе с его сыном и тещей. С семьей доктора я подружилась. А назвав тещу бабушкой, я навсегда завоевала ее сердце. Надо сказать, что она была очень добрая и не одобряла метод воспитания, который применялся ко мне, да и к Сереже(так звали его сына). Мальчик сначала смотрел букой, но это скоро у него прошло.
В деревенском доме, куда мы приехали с Доктором на лето была скамейка, сделанная из досок, долгое время лежавших в воде. Доктор говорил, что на ней воспитывалось несколько поколений из его семьи. В скамейке было сделано несколько отверстий, для того, чтобы фиксировать наказываемого так, чтобы попа не могла вертеться. Доски были очень толстые и плотно пригнанные друг к другу. Стояла она под окнами, а при необходимости выдвигалась на середину комнаты. Отверстия в скамейке были не свежие, а такие же старые, как и сама скамейка. Большая деревянная кадушка, в которой замачивались розги, к тому времени рассохлась и стояла в углу в сарае.
Доктор рассказывал, что в детстве был очень хорошо знаком и с розгами и крапивой. Ремень почетом в его семье не пользовался. Он говорил нам с Сережей, что в свое время ему розги очень помогли. У деревенского сорванца шансов поступить в институт, да еще и в медицинский, практически нет. Только розги сумели оказать дисциплинирующий эффект и помогли стать врачом.
В первый день в деревне доктор напился при мне. Я впервые увидела, как напивается мужчина. Это было страшно. Сначала он как следует угостил соседей за то, что они сберегли его дом и засеяли огород. Когда гости ушли, он пошел в угол, за занавеску и достал бутылку. Нет, он не стал ругаться скандалить и драться. Теперь я понимаю: он жутко ревновал, сам своими руками отпустил любимую женщину с мужчиной в отпуск, а себе взял ее дочь. Пил он страшно: в одиночку и почти совсем не закусывая. Напившись, он ушел колоть дрова и заснул там же в сарае. В этот момент, даже его теща не могла ничего с ним сделать. На утро я плакала и просила его больше не напиваться. Вечером он в одиночку напился снова. Где-то через три дня он успокоился.
Это были самые счастливые месяцы в моей жизни. Я впервые была в деревне, где не надо бояться людей, а каждом незнакомце видеть бандита. В деревне все друг друга знали и помогали, как могли. Доктор и здесь продолжил практику. Денег с соседей он не брал, но яйца, молоко и сметана были у нас всегда. Не сравнить с теми, что продаются в городе. Помогала я и на огороде. Работы с грядками было не много: всего три сотки картошки, да три грядки, но с непривычки спинка побаливала. В деревне мне позволялось все: вода теплая, купайся – сколько хочешь. Не хочешь купаться – лови рыбу. Деревянная баня на берегу реки, прямо из которой можно прыгать в воду не шла ни в какое сравнений с сауной, куда я ходила потеть вместе с мамой.
– Соберешься загорать – пользуйся кремом, говорил он, – хочешь – ходи на огороде в купальнике. Но на улицу или в гости даже к ближним соседям всегда одевай платье. Это – деревня и здесь свои порядки. Не мы их завели – не нам нарушать. Для женщин здесь есть свой пляж – там можно загорать и голышом. Хочешь ходить на речку со мной или с Сережей – то обязательно бери купальник. Ты уже большая девочка. Ягоды можешь рвать прямо с грядки, только не забывай их мыть перед употреблением. За воровство с чужого огорода полагается крапива!».
С ягодами у меня связано единственное неприятное воспоминание. Делая набег вместе с Сережей на соседский огород, я попалась, а он успел убежать. Сосед схватил меня за ухо и привел к доктору. Доктор тут же нарезал свежей крапивы, окунул ее в ведро с дождевой водой и высек меня по голой заднице, зажав голову между своих ног. Сначала стало холодно, а потом тело все горело как на сковородке. Орала я на всю деревню и никто не заступился. Хорошо еще, что Сережа этого не видел. Потом я долго отмакивалась в реке. Потом я узнала, что пока я отмокала – ему тоже досталось на орехи. Впрочем, это было вполне заслуженной карой, он меня о таком варианте событий предупреждал.
Время пролетело незаметно, надо возвращаться домой, и знакомиться с новым «папой». Мама приехал из отпуска загоревшая, но одна и очень грустная. Я часто видела, как у нее тушь растекается с ресниц. Она обнимала меня и просила прощения. Мужчину я больше никогда не видела, а мама не рассказывала, что у нее там произошло. Мама, чувствуя свою вину передо мной, целых полгода прощала то, что по договору должно было караться розгами. С доктором она долго говорила только о делах, и он не оставался выпить чаю. Я по секрету ему рассказала, как переживает мама, как хочет с ним помириться, но ей стыдно своего поведения летом. Доктор ее простил, а мама ходила счастливая, как никогда.
Становясь старше, я стеснялась доктора гораздо сильнее, но продолжала ложиться под розги, если этого заслуживала. Надо сказать, что доктор, знал гораздо больше мамы о моих школьных прегрешениях, но часто своим молчанием спасал от маминого гнева и лишних розог. Мне уже стали сниться эротические сны, но никакого полового возбуждения от наказания я не испытывала. Боль и стыд – вот чувства при порке. А то, что пишут об оргазме под розгами – неправда.
Последний раз я попробовала розгу в пятнадцать лет. В старших классах школы надобность в розгах практически отпала. Мне очень хотелось поступить в приличный институт. Правда, когда я начала встречаться со своим парнем, мама хотела меня выпороть, но доктор сказал, что этого делать категорически нельзя: в договоре о запрещении ничего не говорилось. А во-вторых, он долго рассказывал мне о безопасном сексуальном поведении и научил пользоваться презервативом, используя для этого в качестве модели мамин флакон из-под дезодоранта. Тайно от мамы он рассказал мне, как можно встречаться с парнями, оставаясь при этом девушкой. Его советы мне очень пригодились.
Мне было семнадцать лет, когда на участке его ударил ножом наркоман, которого Доктор неоднократно лечил, чтобы завладеть его старым портфелем. Убийца думал, что у Доктора есть «колеса» и наркотики и перерыл весь заслуженный портфель. За этим его и застала милиция.
Я вышла замуж за парня «не из своего круга», дождалась его возвращения из армии. Мама все время старалась познакомить меня с парнями из «нашего круга», но я посылала их подальше. С мамой был очень тяжелый разговор. В результате я ушла из дома, живу у мужа и работаю у своей мамы швеей-надомницей.
Доктора я простила. Пусть ему земля будет пухом. А вот маму – нет. Хотела ли она для меня только хорошего? Думаю, что хотела. У меня всегда было то, о чем мои сверстницы могли только мечтать. Тут дело не только в детских наказаниях: она была против нашей с Сережей свадьбы, но я выбрала любящего мужчину взамен финансового благополучия и ничуть не жалею об этом. Она приходит в гости к моему ребенку, дарит подарки. Я от них не отказываюсь: живем мы небогато. Но мне эти визиты приходится терпеть.
У мамы, кроме зарплаты денег не беру. Сейчас у нас подрастает малыш, но воспитывает его уже другой доктор. Моего мужа зовут Сергеем. Мы окончили медицинский институт, только я не работаю по специальности – сижу дома с ребенком.
Впрочем, моего будущего мужа воспитывал Доктор точно так же. Мало того, честно скажу, что Сергей больно высек меня ремнем пред тем, как сделать меня женщиной. За дело.
Поскриптум: Как мне попало в последний раз?
Я расскажу, хотя мне неприятно об этом вспоминать. Это было уже после смерти доктора, а будущий муж вернулся из армии. Долгое время я его дальше трусиков не пускала. К нашему грехопадению мы были уже близко знакомы и позволяли друг другу разные вольности. Я привыкла к тому, что он всегда рядом, привыкла к его ласковым объятиям и наивно считала, что он никуда от меня не денется.
А потом случилось страшное. Как-то на дне рождения, у одной моей подружки, я выпила чуть больше положенного, и когда он погладил меня по руке, я дала ему крепкую затрещину. Он встал и ушел. Несколько дней он не звонил и не приходил, а я сходила с ума. Я понимала, что напрасно обидела его. Его бабушка говорила, что Сережи нет дома. Наконец он позвонил. Я так обрадовалась, что потеряла голову от радости. Он встретил меня из института и проводил домой. Я попросила у него прощения, а он шел молча, держа меня под руку. Мамы как раз дома не было, и я уговорила его подняться ко мне. Мы съели обед, а потом я спросила, не разлюбил ли он меня. Он сказал, что любит меня больше всего на свете, но я его сильно и несправедливо обидела. Это вдвойне обидно, учитывая его серьезные намерения.
– То, что произойдет сейчас, я хочу, чтобы было между нами в первый и в последний раз. Мы взрослые люди с почти высшим образованием способны все вопросы в семейной жизни решать мирным путем без рукоприкладства. Я не хочу, чтобы кто-нибудь когда-нибудь поднял бы руку на другого. Но сейчас мне придется сделать тебе больно.
– Что ты хочешь сделать? – спросила я.
– Бить женщин по лицу не могу, – сказал он, – я тебя выпорю! Раздевайся и ложись!
Он посмотрел на меня, а я на него. Я поняла, что виновата, а он прав. В этот момент ко мне вернулся детский страх и ужас от предстоящего наказания. Мне стало очень стыдно раздеваться перед ним, хотя он знал меня всю вдоль и поперек. Мне не хотелось его терять, и я сама разделась, легла животом вниз на диван.
Он вынул из брюк ремень, сложил его вдвое и выпорол меня от всей души. Было очень больно, тем более, что я уже много лет не получала порки. А потом он сходил на кухню, принес лед из холодильника и стал лечить мою попу. Боль стала стихать. Потом он посадил меня, совсем голую себе на колени и стал целовать мои заплаканные глаза и гладить мою грудь.
– Я тебя очень люблю, и это будет нашим окончательным примирением! Мир?
– Мир, – ответила я, заглатывая слезы, и добавила, – я очень тебя люблю!
Мы договорились, что никто никогда не поднимет друг на друга руку, и все вопросы будем решать спокойно, без скандалов и рукоприкладства. Этому правилу мы верны все годы нашей совместной жизни.
Немного успокоившись, я пошла в душ, а его попросила разложить диван и постелить белье. Из ванны он вынес меня на руках. А потом, потом произошло то, что бывает между людьми, когда они очень любят друг друга.
Конечно, уже через год после рождения наш малыш стал хулиганить и лазить куда угодно. Но это не повод для жестокого к нему отношения. Правда, папу он слушается больше, чем меня, и мне это немного обидно. Что поделать – мужчины. Буду ли я пороть своего ребенка? Наверное, нет. Если и буду, то только в исключительных случаях.
От бабушки, так я называю свекровь, я знаю, что жена Доктора в детстве не была выпорота ни разу. Портом в отношениях Сережкиных родителей наступил разлад из-за низкой зарплаты врача. В итоге она ушла от Доктора к любовнику, а сына оставила ему.
Бабушка Сережи не разделяла и не разделяет мнения, что детей надо пороть. Она просто золотая женщина, без нее нам было бы очень тяжело управиться с маленьким сыном.
После ужина мой муж делится со мной интересными случаями из своей клинической практики. По ночам, когда муж на суточном дежурстве, а мой малыш спит, я сажусь за компьютер и начинаю их записывать.