меня до сих пор порет мама
«Теперь не могу обнять маму»: люди, которых били в детстве, рассказали, почему они до сих пор не простили родителей
Бить детей нельзя. Ни шлепком, ни подзатыльником, ни ремнем или кулаками — они этого не забудут и всю жизнь будут хранить на взрослых обиду. Очередное тому подтверждение — дискуссия в «Твиттере», в которой десятки россиян рассказали о «воспитательных мерах» своих родителей и о том, как всё это навсегда испортило их отношения.
Вот что говорят те, кто помнит, как их обижали в детстве, и не находит этому никакого оправдания (стилистику мы не меняли, кое-где поставили недостающие запятые):
Меня била мама, и вещами, когда я не убиралась в комнате, и пяльцем в голову кидала из-за того, что у меня не получалась вышивать крестиком. И много чего, что я уже не особо помню. Ее тоже били ее родители ремнем, да и сама она была подполковник, очень вспыльчивая.
В детстве лет до десяти меня били родители, в особенности отец. Сейчас они подобрели, но я не могу их спокойно обнять, сказать, что люблю, и даже боюсь папиных прикосновений. Запомнился случай, когда я не понимала математику и папа, пытаясь объяснить ее, сорвался на меня. В итоге я убегала от папы по квартире и зажалась в маминой комнате на кровати. Когда он полез за мной и уже замахнулся на меня рукой, я вся в слезах тогда просто не могла дышать, благо мама подоспела до того, как он меня ударил.
О да, спасибо вам большое за шрамы от ремня. Спасибо за то, что чувство вины теперь всегда со мной. Спасибо за закомплексованность. Спасибо за то, что вы, уважая мое личное пространство, читаете мои переписки.
Мои родители развелись в моем детстве. Жила то с папой, то с мамой. Мать *** за любой неугодный ей поступок. И *** очень жестоко, пинала ногами, бляшкой от ремня попадала на лицо до крови и т.п. Папа вообще не бил. Всё детство умоляла папу меня забрать у мамы навсегда.
С самого начала всё было словесно, но один раз, я помню ярко, мама избила меня дневником по лицу за двойку. Отец держал ремень, когда я не могла решить задачу. В 18 лет я кричала на них, чтобы они оставили меня в покое — они смеялись и снимали мои слезы и гнев на камеру. Сейчас мне 21, живу отдельно, с ними не общаюсь, а они негодуют: как так-то? На мои замечания, что в любом диалоге меня унижали, не слушали и обсерали мое мнение, они говорят: «Да ты шуток не понимаешь и ты обижаешься ни на что!»
Мать орала по любому поводу, закатывала истерики, манипулировать пыталась. Била редко, но когда уж реально в ярость впадала. Один раз прилетело кочергой. Я не терпела, а убегала и пыталась отбиваться. Потом уже когда «внезапно» стала выше нее, она мне ничего не могла сделать. Я на автомате ставила «блок», и максимум она била по сгибу руки. Ей же больнее. От этого еще больше психовала и орала, но бить меня было уже бесполезно. Хотя она и пыталась начать выдавать мне почаще «воспитательные меры», когда я выросла.
Дед бил меня, мою маму. Общаюсь сквозь зубы, заставляю себя буквально. Он стал старый и немощный, одинокий. Но я всё помню. Не могу забыть, как он мне нос разбил. Как закрывала голову мамы руками от него. Как он пытался ударить меня головой о стену, называя ***. Все помню.
В детстве, когда меня *** мать всеми подручными материалами (однажды это зеркальный фотоаппарат), говорила, что заслужил. Заслуги были разные — то плохие отметки, то поздно пришел домой, то испачкал одежду на улице.
Сначала отец ***, когда они с матерью развелись, я пошла в спорт, там тренера *** продолжили. Никогда не испытывала особых чувств по этому поводу, кроме смирения и принятия. Никто никогда не давал мне понять, что если меня бьют, проблема не во мне. Не рассказывал, что это не норма.
Меня мама хватала за волосы, любила толкать и бить в спину, если я пыталась уйти от конфликта. Выходила из себя по любому поводу и без повода совершенно непредсказуемо. Но больше всего пользовалась вербальной агрессией, обвинения, угрозы, насмешки, ор были нормой общения.
Меня мама била всем, что под руку попадет. Особенно понравились гладильная доска и суп-пюре из шампиньонов, вылитый на голову за то, что не поела. Я потом вся склеилась, потому что это клейстер. Дала слово никогда не бить сына. Сдержала. Он мой лучший друг.
И меня били, я не могу нормально маму обнять.
Мужа били. Лет до 10. Потом пошел на боевое самбо и в 12 в первый раз папашу отмудохал. В итоге ПТСР [посттравматическое стрессовое расстройство], неумение сдерживать эмоции, привычка всё решать кулаками и, как следствие, условка. Больше 10 лет назад свалил от родителей и только в этом году стойкое улучшение психики. Страшно.
Абсолютно нормальная, среднестатистическая полная семья. Отец бил ремнем за то, что я, второклашка, не могла решить задачу, где едет грузовик из точки А в точку В, за то, что задержалась в гостях у одноклассницы. Позже за то, что впервые ушла на без спроса на дискотеку с подругами. В этот раз прошелся очень сильно, несколько дней всё болело. Впервые я, тихая домашняя девочка, решилась тогда уйти из дома, помешал опять же страх. Мать никогда не вмешивалась.
Сравниваете твердое с квадратным. Умышленно подгоняете под свою теорию или правда не понимаете разницы. Меня отшлепали всего дважды за все детство. Это — избили? Ну, наверное, мне виднее, что нет. При этом мои родители самые лучшие и добрые. Я представляю, как тяжело им это далось.
Единственный раз батя выпорол так нормально, потому что я просто ***. Я ему благодарен. Ни до, ни после этой экзекуции пальцем не трогал. Наверное, потому что медик.
«Бьют» по-разному, кто-то «поджопник» дает в воспитательных целях, а кто-то ремнем выписывает ежедневно, формально — бьют оба, но здесь есть принципиальная разница. И да, не надо падать в крайности, приводя в пример откровенно больных «родителей», место которым — в дурке.
Глава третья. Телемост по скайпу
В первых главах я познакомил читателей с девочкой Катей и Мариной, ее матерью. У Марины от безденежья резко испортился характер и свои обиды она вымещает на собственной дочери, прикрываясь воспитательными теориями. А теперь она по совету подруги решила поправить материальное положение семьи, продавая мучения собственного ребенка через скайп. Рассказ основан на реальных событиях. Все имена изменены.
«Стыд и срам учителю, который ставит двойку ученику. Ведь это ремень, который он вкладывает в руки родителей» – Сухомлинский.
***
«Что же ты делаешь? – Марина, выходя на связь с мужчиной, почувствовала укол совести. – Продаешь своего ребенка! А с другой стороны, спонсорские деньги пойдут для той же Катьки! А ей не все ли равно, будет работать веб-камера или нет?»
Марина решила, что большого греха в авантюре не будет. Мало того, в последствии из такого общения можно найти если не мужа, то хотя бы любовника. Тело Марины страдало по мужчине, точнее по его отсутствию. Но хорошего мужика не находилось.
— Связавшись в обеденный перерыв по ссылке, и поговорив через скайп с Сергеем, будущим спонсором, она задумалась.
— Ты говоришь, будешь платить сдельно-премиально? Мысль интересная, но вряд и она моей Кате понравится.
— А ты ей до поры до времени можешь ничего не говорить! — Из монитора компьютера смотрел лысеющий мужчина лет сорока. – Начнем с общения через скайп, а потом, если захочешь… Я даже рад, что ты так воспитываешь свою дочку.
– Не понимаю! А тебе зачем это надо?
– Мои дети уже выросли, внуков пока нет, а жена из больниц не вылезает.
— Понятно, неудовлетворенный комплекс воспитателя.
– Что-то вроде того!
– Ладно, хотя бы по-честному! Вечером устрою пробный телемост! Познакомишься. Потом смотришь, как я воспитываю, и положишь мне деньги на номер мобильного телефона, он у меня к кредитной карте привязан. Цифру не называю. От присланной суммы я подумаю, общаться ли нам дальше, или только через скайп, или я приглашу тебя в гости!
— Тогда жду смс, и готовлю канал связи!
На этот раз Марина даже не заметила, как прошел день. Она думала о новом интернет-знакомом и перспективах. При этом о проданной Катьке она не думала.
«Для дочери ничего не изменится! Как держала в строгости, так и буду! Как наказывала, так и буду!» Ну а в перспективе с реальным участием этого… Интернет недоделанного воспитателя! Это даже полезнее! При папе она так не капризничала!
— Катя, напоминаю, — за ужином Марина положила в тарелку сосиску и макароны, налила в чашку какао. — Если не будешь слушаться — я разложу бабушкино кресло!
Не любила дочка и какао, она предпочитала чай, но и перспектива кресла не радовала. Кресло означало одно: больно будет долго и очень унизительно.
Марина думала, что Катька сейчас начнет капризничать и тогда можно будет со спокойной совестью взять ремень, благо ноутбук уже стоит в комнате так, чтобы спонсор все увидит во всех подробностях. Но Катька, напуганная разговорами о наказании на бабушкином кресле, съела ужин довольно-таки быстро и поблагодарила маму.
«На этот раз ей повезло! — Марина улыбнулась. — Но что будет дальше? А дальше надо выходить в скайп!»
Получив от Марины разрешение выйти из-за стола, Катька решила еще помочь маме убрать со стола посуду. Она взяла пустую тарелку, положила в неё чашку от какао и понесла к раковине.
– Молодец! – Марина вздохнула, но похвалила дочку. Можешь сходить на улицу погулять!
Катька пошла в свою комнату. Она твердо решила вести себя очень хорошо. Потому что разговор с мамой о наказании сильно напугал.
— Если я буду хорошо вести и слушаться маму, то мама не будет сердиться, и не будет бить меня, — подумала Катька и повеселела. На раскрытый ноутбук девочка не обратила внимания. Он был в «спящем режиме» и только крохотная зеленая лампочка показывала, что он работает и встроенная веб-камера все фиксирует.
Катька вздохнула, потом надела приготовленное мамой платье, перешитое еще из бабушкиных нарядов.
– Вот теперь ты молодец! – Марина зашла в комнату к Катьке. – Хвалю! Знаешь, я не хотела отпускать тебя во двор, но ты вела себя хорошо и заслужила прогулку, только со двора ни на шаг. Поняла?
— Да, мамочка!
— И платье не запачкай. Чистое надела. Всё тебе ясно?
— Да, мамочка, — снова повторила Катька.
Катька ушла гулять, а Марина тут же связалась по скайпу с Сергеем.
— У тебя замечательная Катя! И еще, включай свет! Видно плохо!
— Свет включу, ну а как твое предложение? Остается в силе? Тогда я жду перевода.
И тут же пискнул мобильник.
Катя прочла СМС о переводе денег и на душе потеплело. Несколько минут переодевания дочери перед зеркалом существенно пополнила более, чем скромный бюджет!
– Пока наказывать не за что. Воспитание я обещала завтра! Тогда на сегодня все?
– Сергей вздохнул. – А я только настроился смотреть!
– Не знаю, но, согласись, наказывать без серьезного повода не педагогично, но может всякое случиться. Давай так, если что – пришлю СМС!
«Вечером угощу Катьку пирожным! Заслужила!» Марина стала убираться в квартире, помыла посуду, убралась и стала готовиться к стирке. Как вдруг раздался звонок в дверь.
— Кто это? — подумала Марина, — Катьке еще рано возвращаться домой, может кто-либо из знакомых?
Она подошла к входной двери, открыла её и ухватилась за голову. На пороге стояла её Катька в грязном порванном платье. Она плакала.
— Это что такое? — закричала Марина.
— Мамочка, прости, — заревела громко Катька. Марина затащила её в коридор и закрыла дверь. Потом сильно тряхнула дочь за плечи:
— А ну, бесстыдница, рассказывай, где ты так извазюкалась и ободралась?
Катька заревела еще громче. Она понимала, что последует за этим. Она рассказала маме, что играла во дворе, потом пошла к забору, который стройку, и стала смотреть через забор, что делают строители.
Потом повернулась и хотела идти опять во двор, по платье зацепилась за гвоздик в заборе, дернулась раз, потом другой. Потом дернулась с силой, что платье порвалось, и Катька по инерции устремилась вперед и упала прямо в лужу, которая была на пути. Поднявшись из лужи, вся в грязи, она обнаружила, что платье порвано и заплакала.
Она поняла, что дома ждет. А тут еще проходившая мимо Сонечка, Олина дочка сказала:
— Ну, мать дома тебе даст ремня? Смотри, как измазалась.
Катя, недолго думая, опрокинула Соньку в ту же лужу.
– Теперь и тебе попадет!
Сонька в драку не полезла, а заплакав, пошла домой.
Надо сказать, что о драке с Соней Катя маме не рассказала.
«Похоже, сегодня мой счет еще пополнится!» – Марина слушала рассказ, распаляясь.
А когда дочка замолчала, Марина строго сказала:
— Иди в ванную, и мойся сама. Платье замочи в ведре с порошком! Надо тебя отмыть от этой грязи, а я потом постираю и зашью.
«Неужели не накажет?» — девочка не могла поверить своему счастью. Однако она рано радовалась.
— А потом с тобой разберусь. Строго! Ты меня знаешь!
– АИИИИИИ! – Катька заревела во весь голос. Испачкавшись и порвав платье, она ни секунды не сомневалась, что мама возьмется за любимый ремень. Но девочка где-то в глубине души всё-таки надеялась, что мама нашлепает тапком. Сильно, но тапком.
И Катька обняла маму и стала сквозь слезы молить о прошении.
Марина несколько отстранила от себя Катьку:
— Ты просишь, чтобы не наказывала? А вот, пока бы была на улице, плетеный ремешок мне говорил, что очень соскучился по твоей попке и сказал, что он очень просит, чтобы я взяла его и как следует тебя настегала. Ремешок просит, и ты просишь. Кого мне слушать?
«Я не прошу!» — Катька понимала, что ремень не может разговаривать, а о том, что порку продали через скайп, мама не собиралась рассказывать.
Зато она знала, как плетеный ремешок может противно свистеть, когда мама, взяв его в руки, замахивается и с силой опускает. Катьке в таких случаях казалось, что ремешок обжигает огнем. Она вдруг вспомнила наказание на бабушкином кресле и заревела во весь голос:
— Мамочка, прости, — ревела она.
И Марина сказала:
— Бегом в ванную, грешница, пять минут тебе на помывку!
Но Марина решила, что пора активировать канал связи через скайп.
«Надо связаться с Сергеем! — Марина прислушалась к шуму воды в ванне. — Хорошая вещь интернет! Посмотрим, сколько он заплатит за шоу!»
Связавшись с Сергеем, она и поставила ноутбук на стол.
Она понимала, что совсем уже скоро плач перейдет в рев и вопли, а о том, что Сергей может заснять шоу и потом выложить в интернет, Марина не думала.
Марина, растирая дочь мыльной мочалкой, утешала себя, что все дети кричат, когда их наказывают, а о присутствии наблюдателя Катя и не догадывается.
— Катенька, меня в детстве тоже не раз, и не два пороли! – Ласково говорила она. – И тете Оле доставалось! Без ремня не обойтись!
Хорошо вымыв Катьку, Марина велела явиться в комнату в домашнем наряде.
— Мама, — девочка вошла, — прости меня, пожалуйста!
Девочка была в шортиках футболке и босиком. Впрочем, ее мама была одета практически также. Панический ужас завладел несчастной настолько, что она чуть не потеряла сознание, поняв, что сейчас произойдет.
— Прощу, когда накажу! — Она поставила Катьку на коврик сняла с крючка под портретом Лермонтова ремень, сложила его вдвое и повернулась к дочери. Катька, продолжая плакать, с испугом наблюдала за ней, и автоматически прикрыла попку ладошками.
«Боится! Ну почему так мало света?» — Сергей смотрел на изображение в мониторе. — Плохо видно! Надо будет попросить Марину включать свет.
— Чего ты ревешь? — спросила Марина Катьку: — А сейчас чего ты ревешь?
— Бо-о-ю-юсь, — плакала девочка.
— Очень хорошо. Я очень рада, что ты боишься. Послушные девочки ремня не боятся. Вот если бы ты слушалась бы маму, то ты тоже бы не боялась ремня. А раз ты ремня боишься, то значит, ты непослушная. Ну, ничего, ремешок очень хорошо из непослушных девочек делает послушных.
«Оригинальная философия. — подумал Сергей. — А что дальше?»
Марина аккуратно подняла Катьку, повернула её в воздухе и уложила себе на колени. Катька почувствовала мамина рука легла на голую попку. Марина слегка пошлепала попку, наклонилась и тихо спросила на ушко:
— Ты понимаешь, за что?
Девочка вдруг почувствовала, что за ней кто-то следит, но в комнате никого не было! Не портрет же Лермонтова стал всерьез интересоваться Катенькой?
— Мистика! Покажется тут всякое!
«Боится! — Марина усмехнулась и включила верхний свет. — Пусть Сергей полюбуется! Я и сама тоже почти всегда так делала в детстве – пыталась закрыть перед маминой поркой попку ладонями. Но после первого же удара убирала с ревом: и рукам больно и прибавки за непослушание не хотелось.
— Мамочка, миленькая, прости меня, пожалуйста. Не надо меня пороть, я всё поняла.
— Ну, ну, не реви раньше времени. Еще вдоволь наревешься, накричишься вдоволь. Я тебя спросила: ты понимаешь, за что я тебя сейчас буду наказывать?
Катька уже просто кричала:
— Понимаю, мамочка!
Марина еще раз легонько пошлепала Катьку по попке:
— То, что ты всё поняла, это очень хорошо. Но понимать надо было раньше. Раньше надо было думать. А сейчас я твоё непослушание буду лечить!
«Видно Сергею все хорошо, но веб-камера в ноуте хилая! Ничего, скоро у меня появятся деньги!» — Марина шагнула к дочери, всё еще решая, как лучше устроить телемост: уложить и стегать, прижав рукой к тахте или или не полениться и разложить кресло. Решила, что сначала постегает стоя, а там будет видно.
– Наклонись! Упрись руками в коленки! – Марина крепко схватила левой рукой руку девочки повыше локтя, а правой рукой занесла ремень над дочкиной задницей и потом с силой хлестнула наискось по попке.
– Прости! – успела произнести та, и крепко зажмурилась.
Катька взвизгнула, подпрыгнула, а потом громко заревела.
Сергей увидел, как тело несчастной вздрогнуло. Марина выдержала паузу, во второй раз заставила принять позу, и хлестнула наискосок.
– АЙ! – Снова прыжки и вопли, да такие, что портрет поэта покачнулся.
– Значит, спокойно стоять не хочешь! – Марина отложила ремень, села на тахту развернула дочку к себе лицом и спросила:
— Ты почему не стоишь, как приказано?
— Больно, мамочка, — сквозь плач проговорила Катька. Постепенно под добрыми ударами попа разогревалась всё больше. Катька даже тогда, когда мама взяла в руки ремень, надеялась, на милосердие. Конечно, мама нашлепает, но, может быть не сильно!
Но мама положив дочь себе на колени, ударила Катьку. Очень больно. Но ударила только два раза и отложила ремень.
«Неужели больше не будет? Наверное, поставит в угол, может быть даже еще даст шлепков тапком. Ну и пускай!» — Катька была готова к стоянию в углу. А ремнем мама уже её бить не будет. Вон он, противный ремень лежит в стороне. «Какая же мама добрая. Решила не бить ремнем больше!» – И Катька обняла Марину и прижалась к ней.
Односложные слова сменились непрерывным воем и всхлипыванием.
Возможно, что не будь включенной веб-камеры этим бы все и кончилось, но она не знала, что Сергей ждет продолжения, и оплата сдельная. А вот Марина этого не забыла.
«И девочку накажу и денег заработаю!» — решила она, Но пусть малышка успокоится.
Ремешок ума добавляет! — Марина решила, что пороть Катьку будет капитально. – И денег прибавлять тоже!»
Марине стало даже немного смешно: Катька решила, что ремня она больше не получит.
«Ну, нет, голубушка, все только начинается! А мой счет пополнится!» — подумала Марина, а сама погладила и поцеловала обнявшую её Катьку сказав:
— Больно тебе, говоришь. А ведь когда я начинаю драть, я и хочу, чтобы тебе было больно. Чтобы в следующий раз, когда ты захочешь вести себя плохо, ты вспомнила, как ремешок гулял по попке, и как было больно. И тогда ты сразу станешь послушной девочкой. Согласна?
— Да, мамочка. – Попу уже жгло нестерпимо. Из глаз лились слёзы, из носа – сопли. А наказание не прекращалось.
Марина еще раз погладила Катьку и наклонившись, негромко проговорила ей прямо на ухо:
— Катерина! Ты меня очень расстроила. Поэтому я думаю, что тебя надо еще немножко постегать.
Катька почти успокоившаяся, заплакала снова:
— Ма-аа-моооч-ка-а-а. Т-ты.. о-о-о-п-п-я-я-тть ты б-будешь.. бить ме.. меня этим рем-н-нн-ё-ё-ём.
Марина улыбнулась:
— Конечно, тебя ждет продолжение.
Катька заплакала еще громче:
— Мамочка, миленькая! Пожалуйста, пожалуйста, хватит! Я буду хорошо себя вести.
Марина повернула к себе заплаканное лицо дочери:
— Я знаю, что ты будешь хорошо вести.
Марина глянув в сторону ноутбука, уложила Катьку на одеяло животом вниз, прижала левой рукой спинку на этот раз к тахте и со всей силы хлестнула.
– УУУУ! – Катька завизжала во весь голос, а Марина снова и снова стала наносить удары. Правда, увидев, что от ремня остаются очень сильные рубцы, Марина несколько умерила силу ударов, но всё равно продолжала стегать.
«Хорошо Маринка дочку дерет!» – думал Сергей, глядя в монитор. И вопли девочки подтверждали, что той было очень больно. Катька дергалась, пытаясь вырваться, потом попыталась привстать, надеясь таким образом спрятать попку от обжигающих укусов.
Марина видела, что Катька, хоть и дергалась от каждого укуса ремешка, но уже не вырывалась и не помышляла о сопротивлении, а только вопила от боли и в паузах между ударами, пыталась просить о пощаде:
— Мамочка-а-а-а! Прости-и-и-и.
Марина, наконец, решила заканчивать. Она положила ремень рядом с вопящей от боли девчонкой, отступила немного от тахте, на которой порола дочку и с удовольствием стала оценивать работу. Кругленькая попка вся была покрыта четкими, красными и багрово-синими полосками. Марина осталась довольна собой. На этот раз порка удалась на славу. Она от души всыпала дочери.
— Запомнит, бессовестная девчонка, как вести себя, — подумала Марина, а сама взяла крем «Айболит» подняла с тахте лежащую и продолжающую кричать от боли Катьку, сама села на тахту и снова положила дочку себе колени.
— А ну, прекрати орать, — строго приказала Марина. – Ой, трагедия века! Выпороли!
Но Катьке было трудно успокоиться, и Марина это понимала. Но она всё равно, видя, что Катька не успокаивается, снова с силой шлепнула дочку по попке:
— Я кому сказала, прекрати орать! Или еще ремня хочешь?
Катька пыталась остановить свой плач, но это плохо получалось. Марина еще раз шлепнула Катьку:
— Если сейчас же не перестанешь, порку продолжим. Вон, ремешок над тахтой уже заскучал по твоей заднице. Ты хочешь, чтобы я его сняла с крючка? Ты знаешь, что я это сделаю!
— Думай, как вести себя, раньше, до порки. А когда порка началась, поздно думать об этом. Только жалей о содеянном.
Марина совершенно не сердилась на Катьку. Но она, как мать, прекрасно понимала, что порка нужна в воспитании дочери, тем бол что обещана спонсором оплата!
«Только бы не обманул с деньгами!» – И она была уверена, что такие порки, но может быть не такие сильные, но всё равно порки по голой попе Катька будет получать частенько, а их финансовое положение от этого только улучшится.
— Ничего, послушнее будешь, — улыбнулась Марина и сладко потянулась в кресле.
Через полчаса Марина разрешила Катьке выйти из угла:
— Подойди ко мне, — приказала она дочке.
Катька тихонько подошла к Марине. Марина взяла её за руку и заглянула в лицо:
— Проси прощения за свое поведение, — велела она Катьке.
— Мамочка, прости, пожалуйста, я тебя всегда буду слушаться.
— Не будешь меня огорчать? — спросила Марина.
— Нет, мамочка, — тихо проговорила Катька.
Марина поцеловала Катьку и сказала:
— Я тебя прощаю. Смотри, веди себя хорошо, а то снова накажу. Поняла?
Катька кивнула. Марина встала, подтолкнула легонько Катьку и сказала:
— Идем на кухню, пора обедать!
Тут же пискнул мобильный телефон. Пришла СМС о переводе денег с пометкой: Босиком вам с дочкой идет! Ноутбук на кухню!
Когда терпение на исходе
С благодарностью Василию Киндинову
Когда терпение на исходе
Алекс Новиков 2
Рассказ из старых архивов (из записок психолога).
– Господи, прости меня грешную! Сегодня мне снова приснилась сестра Верка. Сколько лет прошло, а воспоминания прошлого не дают спать спокойно. Но обо всем по порядку!
Я росла в конце шестидесятых, в то далекое время, когда жизнь сильно отличалась от нынешней.
Мои родители искренне верили в старую пословицу «ремень бьет, но кости не ломает».
Никто не задаваться вопросом: имеют ли родители право пороть ремнем своих детей. В то далекое время выпороть ребенка за шалости или плохую учебу считалось родительским долгом, да и мы, дети, не делали из этого трагедии, хотя лично я порки боялась панически.
В офицерской семье, где я воспитывалась, розги были не в чести, хотя папа был сторонником спартанского воспитания: нас закаляли, заставляли ходить босиком и принимать воздушные ванны в трусиках и спать с открытой форточкой. За дисциплиной, порядком и учебой присматривал отцовский офицерский ремень из толстой кожи с двумя зубами на пряжке. Но зубы он не показывал: и так справлялся до поры до времени со своими обязанностями очень даже неплохо!
До сих пор сердце замирает при воспоминании, как мама брала ремень и складывала его вдвое! В нашем доме мама, изящная, подтянутая женщина, с легкой сединой на уложенных в «конский хвост» темно-каштановых, прямых волосах была главой семьи, а папа был в основном на службе и приходил редко.
Помню, как мы с сестрой ждали его, он приходил в черной флотской форме обязательно приносил что-то вкусное.
То, что мама была главой семьи нет ничего удивительного: папа военный, и, как и у многих других детей в нашем районе, большую часть времени находился в море или в казарме, а мама вела дом и воспитывала меня с сестренкой. Нас было трое.
Моя сестра Верка была на год старше меня. Она была старшей, а я – средней.
Верка была девушкой хрупкого сложения с совсем детским лицом и ямочками на щеках, а я пышечкой. В школе меня дразнили «Пончиком». Младший наш братик, был поздним ребенком и ремнем его не пороли: ждали, когда подрастет.
Папа ремень брал редко, а вот мама порола нас, девчонок погодков, за малейшие проступки.
Мамина фраза: «несите папин ремень» обычно означала, что надо лечь голой на скамейку, а папина портупея будет долго и больно гулять по нашим задам.
Эту страшную сборную скамью папа сделал сам, своими руками в матросской мастерской. По праздникам на нее усаживались гости, а когда надо нас наказать – на нее крепились колодки. До сих пор для меня остается загадкой, кто надоумил папу с мамой сделать такие колодки для рук и ног.
Обычно я и без них ложилась на скамью безропотно: за сопротивление ждала прибавка, и я, как и моя сестра старались лишний раз не нарываться.
Самое страшное из моих воспоминаний, когда скамья собиралась к отцовскому приходу. Значит мое наказание будет нешуточным! Значит, ремень возьмет папа!
При этом Верка, не смотря на субтильное телосложение, терпела порку по-спартански мужественно, а я орала так, что было слышно во дворе. Частенько на большую порку меня привязывали дополнительно. Что делать, спуску я мальчикам, рисковавших меня дразнить не давала, их мамы жаловались моей, а уже моя мама принимала меры!
Старшая сестра считала, что так орать и вести себя ниже своего достоинства, но старалась ложиться на порку как можно реже: училась практически без троек и проблем с драками во дворе не было. Но всякое бывало!
Помню, однажды мы с Веркой подрались, и она схватилась рукой за скатерть и стащила на пол папину лампу. Та с треском разбилась.
Мама прибежала из кухни, чтобы посмотреть, что происходит, и, когда узрела изуродованную лампу, я увидала адский огонь в ее глазах. Лицо в этот момент было каким-то странно красивым и.
– Мама, пожалуйста, прости меня! – Помню, как мне было стыдно, очень стыдно за то, что случилось!
Драку затеяла я и мне отвечать! И тут Верка сказала маме, что мы обе виноваты.
– Обе, как придет папа, и получите поровну! – Она повернулась к Верке и приказала нести отцовский ремень, а мне раздеваться догола первой.
До сих пор помню страшные приготовления к папиному приходу.
Мама поставила две кухонные табуретки, накрыла их фанерным щитом, привинтила его к табуреткам двумя болтами на гайках «барашках» и установила страшные колодки. Когда пришел папа, мне есть не хотелось. Скамейка ждала! Раздеваться перед всеми было очень стыдно, но папа считал это необходимой частью наказания. После семейного чаепития мама первой разложила меня на скамье и велела сестре защелкнуть колодки на запястьях и лодыжках.
Я чуть не разревелась в голос от стыда и унижения, когда папа вместе с мамой схватили за углы по диагонали простыню, скрутили ее жгутом и привязали за поясницу. Это означало одно: жалеть меня не будут. Помню ужас, леденящий ужас от неизбежности того, что вот-вот произойдет? Впереди боль и стыд. Колодки и простыня лишили меня остатков самообладания. Папа взял ремень и сложил его вдвое. Теперь меня ничто не спасет!
– Хлесть! Хлесть! Хлесть!
Я не сдерживалась: все, что я хотела – прекратить это любой ценой! Все мои крики мольбы о прощении и слезы родители оставили без внимания.
– Ты офицерская дочь! – Папа хлестал с такой яростью, что я с трудом успевала вздохнуть между всхлипываниями, дошло почти до того, что мне уже казалось: я теряю сознание.
– Хлесть! Хлесть! Хлесть! – Помню стыд, чувство вины, жалость и. раздражение, резкое раздражение на грани смертельной обиды.
Наконец, папа остановился, сестра сняла колодки и развязала простыню, а я скатилась с доски на пол, корчась от боли и потирая наказанный зад.
– Глотни воды, – мама налила в стакан воду из графина, вернулась к скамье и протянула его мне.
Я, чуть клацнув зубами по стеклу, глотнула, да так и замерла на несколько секунд со стаканом в руке, еще не понимая, что для меня все кончилось.
Потом Верка заняла мое место на скамье, а я закрывала колодки. Привязывать Верку за поясницу простыней мама с папой не стали. Пощады моя старшая сестра не просила, порку вытерпела без единого звука: ни криков, ни причитаний, ни мольбы о сокращении наказания.
Помню, как ее тело вздрагивало, с каждым ударом.
– Спасибо! – сказала Верка, когда все закончилось.
Я увидела слезы на ее ресницах и поняла, что это «спасибо» дорого ей досталось.
– Ты на меня сердишься? – Спросила я, понимая, что подвела под порку себя и ее.
Верка медленно подняла на меня влажные глаза и отрицательно покачала головой.
– НЕТ! – Верка вспыхнула лицом и снова потупила взор.
«Не сердится!» – И тут как будто волна, как будто странная сладкая судорога прошла от кончиков пальцев к сердцу.
Помню, что папе мы никогда на маму не жаловались: понимали, что наказание заслужено честно. Он к нам был строг, как он сам говорил, порка позволяет «осуществить многофункциональное педагогическое воздействие»!
Удары, которые он наносил, были, как мне казалось, безжалостными, а мои крики более чем искренними. Ну, и бил он куда сильнее, чем мама, и получать от него добавки совсем не хотелось.
И опять-таки Верку он обожал, а за хорошую учебу и за мужественное поведение на скамье уважал, вот и получала она меньше моего!
Обычно мама обходилась без папиной помощи.
Потом некоторое время мы сидели, рядом, обнявшись на этой скамье, а родители ушли в мамину комнату осудить неотложные дела. Помню скрип кроватных пружин и наши слезы.
С годами расстояние между колодками увеличивалось, и папа сделал в них отверстия чуть шире, а для нас все происходило по-прежнему.
Последняя порка, полученная мной в присутствии и с участием сестры, случилась, когда мне было 15 лет. К тому времени я превратилась в пухленькую булочку с короткими пепельно-русыми волосами, остриженными под каре. А Верка из худышки стала прекрасной девушкой с карими, выразительными глазами и милой, чуть насмешливой улыбкой, с тёмными длинными волосами, заплетенными в косу до пояса.
Причиной наказания был разговор с мальчиком сестры, в которого я сама была чуть-чуть влюблена. В считанные годы сестра выросла в настоящую красавицу, хоть на журнальную обложку ее выставляй, а я как была пышечкой, так и осталась.
Понятно, что против сестры у меня не было никаких шансов. Ну, я от обиды и сказала ему, по-секрету, что Верка нервна и капризна хуже принцессы из сказки про короля Дроздеборода. Дуры мы были, не думали о последствиях!
Верка подслушала наш разговор, и зачем-то сообщила маме, что я лезу в их отношения сразу, как мальчик ушел.
Вот тут мама приказала Верке достать ремень, а мне готовить воспитательную скамейку.
В этот момент я пожалела о своих словах, но это мне предстояло сделать еще не раз и не два! Мурашки пробежали по моей спине. И между лопатками похолодело. На скамейку мне, конечно очень не хотелось!
Когда сестра вернулась, мама сказала:
«Вера, накажи сестренку сама за то, что она про тебя наболтала!» – дала несколько крепких шлепков по моему заду, приказала мне раздеться, а Верке – готовить скамью. И тут я промедлила.
– Раздевайся! – Взгляд мамы был настолько красноречив, что я, поежившись, закивала головой и сняла платье через голову. – Или от меня будет прибавка!
Я была в шоке, и коленки у меня дрожали!
Мне было жутко стыдно! А потом мама приказала мне улечься. Я не могла поверить в происходящее и готова а была провалиться на месте от стыда!
Мама защелкнула колодки, передала Верке папин ремень и велела шлепать покрепче, чтобы я никогда этого не позабыла. Напрасно я надеялась на пощаду!
Повернув голову к сестре, я поняла, что ничего хорошего мне не светит.
– Ты наказание заслужила! – Лицо сестры почти закаменело.
На мгновение мне показалось, что оно, превратилось в ледяную маску.
Понятно, что ремень в руках сестры не предвещал для меня ничего хорошего!
Мама порола меня многократно, но ни разу с такой силой и злобой, как Верка в этот раз. Сестра стегала сильно, не торопясь, театрально выдерживая томительные паузы, в которых я успевала пару раз судорожно, вздохнуть.
Я орала так, что стекла на окнах звенели.
Когда Вера взмахивала ремнем, я рыдала как младенец, умоляя ее прекратить. Боль в попе становилась невыносимой и наказание, казалось, не кончится никогда!
Я была избита, измучена, унижена. Все навалилось вместе, одновременно, сразу.
Мама не торопилась снимать колодки, а я испила до конца чашу боли и унижения. В этот момент я сестру ненавидела! Может потом, вспоминая эту боль и эти унижения я не сделала того, что надо было сделать и этого себе не могу простить до сих пор.
Мама оказалась права: эту страшную порку от родной сестры я никогда не позабуду.
Помню, что несколько дней мы с сестрой не разговаривали, а в субботу мама высекла ее, уже не помню, за что.
– Ты меня простила? – Я опустила голову. Мне хотелось с ней помириться. А Верка очередной раз ответила напряженным упрямым молчанием.
Моя сестра никогда с того дня не упоминала о проведенной ею порке, а отношения с мальчиком у нее разладились. Мне было очень стыдно: я просто физически ощущала это, непонятно откуда взявшееся, до этого совершенно мне незнакомое, мучительное, почти непереносимое чувство вины. До сих пор эта вина гложет меня, хотя много лет прошло!
С трудом, но отношения у нас наладились. Но тут снова вмешалась судьба. Отец, возвращаясь со службы, поймал Верку на том, что она целовалась с парнем в подъезде.
«Пожалеешь ремня – испортишь ребенка! Старая истина, не нами придуманная, и проверенная поколениями педагогов!» – Заявил отец, собирая скамью, но не на кухне, а в своем кабинете.
Я увидела, как сестра резко покраснела от стыда, но покорно пошла в указанном отцом направлении. Казалось, она не может адекватно отреагировать на приказ отца как-то внятно, и не думала протестовать.
– Он втолкнул ее в свою комнату и закрыл за собой дверь.
От туда не донеслось не звука, если не считать шлепков ремня.
Время растянулось, как резинка.
Потом мы лежали в своей комнате на узких солдатских кроватках.
– Скоро никто не сможет причинить мне боль! – произнеся эти слова, Верка побледнела и сжала губы от возмущения. – Отцу я этого никогда не прощу!
Это просто ужасно. Она лежала на животе, не прикрываясь одеялом и от шеи до икры была покрыта страшными сине-багровыми полосами. Так сурово нас не наказывали никогда! Но потом, отлежавшись, Верка по секрету сказала мне, что одной поркой папа не ограничился!
– Так надо в милицию! – Не выдержала я. – И в больницу!
Я видела, как измученная Верка резко меняется в лице.
– Я сама знаю, куда мне надо! – Не надо никуда ходить. Мама и так все знает!
Верка смотрела на меня пустыми глазами. И тут мне стало по-настоящему страшно! Папа сломал ее, как старую куклу.
И что мне, грешной, оставалось делать? Читать сестре «моральные внушения»? А кто я такая? Обошелся папа с Веркой гадко, жестоко и, по большому счету, бессмысленно.
А я, узнав, что произошло, тогда не проявила ни твердости, ни настойчивости, ни просто слов участия и утешения. Этого я никогда простить себе не смогу. Сколько лет прошло, а я все чувствую себя предательницей!
– Мама на коленях передо мной стояла и просила никому не говорить! – Голос Верки дрожал. – Ей без отца ребенка не поднять! А что он со мной сделал – ей все равно! Папе все можно! Такая вот у нас мама! С этим мне теперь жить! Вот погоди, папа и до тебя доберется!
Утром отец отбыл на корабль, а вечером Верка выбросилась из окна, оставив записку, что после пережитого она не хочет, да и не может больше жить. Впрочем, мама записку спрятала.
Мама постарела в считанные дни. Больше она не пыталась меня пороть, а пила сердечные капли. Из моложавой женщины она превратилась в старуху.
Скамью я разобрала и сожгла на помойке: после этой трагедии большинство папиных, да и маминых друзей забыли дорогу в наш дом.
В этот день закончилась моя беззаботная юность. Сразу после школы я вышла замуж за выпускника офицерского училища, мотаюсь за ним по гарнизонам и рожаю ему детей. Сама не заметила, как дети выросли и теперь дают мне внуков и внучек на выходные! Знают, что бабушка добрая всех любит и никогда не обидит несправедливо. А бабушка, то есть я не могу простить себе того, что фактически предала сестру!
С мамой стараюсь не общаться, хоть она очень старая и болеет постоянно. Младший брат стал офицером и погиб в Афганистане. Его жена отдала мне детей и пустилась во все тяжкие. Ну, бог ей судья, а племянники мне как родные.
Ремень маме я давно простила, а вот предательства Верки ни себе ни маме не прощу никогда!
А сегодня я пойду гулять с внучкой Верочкой, а заодно поставлю в церкви свечу за упокой души моей сестры и моего брата!