казус кукоцкого что это значит в медицине
Казус Кукоцкого
Содержание
Структура романа
Роман состоит из четырёх частей. В первой части описывается жизнь до 1960 года членов семьи Кукоцких: жены Елены, приёмной дочери Татьяны, взятой под опеку Таниной одноклассницы Томы и бывшей монахини Василисы Гавриловны, с давних пор живущей в семье Елены. Вторая часть — сон Елены о промежуточном состоянии между жизнью и смертью. Третья часть охватывает жизнь семьи после 1960 года вплоть до Таниной смерти. Четвертая часть, самая небольшая по объёму, выступает в роли эпилога и описывает несколько эпизодов из жизни Таниной дочери Жени.
Сюжет
События книги описывают судьбу потомственного медика, профессора-гинеколога Павла Алексеевича Кукоцкого. Талантом диагноста он был обязан особому дару, «внутривидению», благодаря которому Павел Алексеевич «видел» поражённые внутренние органы пациентов. В 1942 году в небольшом сибирском городке он спас от смерти свою будущую жену Елену Георгиевну, у которой ему пришлось удалить матку. После выздоровления Павел Алексеевич увёз Елену к себе вместе с двухлетней дочерью Таней и бывшей монахиней Василисой Гавриловной.
Первые послевоенные годы были удачными и в профессиональном плане, и в личной жизни. Супруги вместе растили горячо любимую дочь, Павел Алексеевич лечил пациенток, занимался наукой и даже, обладая государственным умом, писал проекты по организации здравоохранения, стремясь, в том числе, добиться легализации абортов.
Елена выросла в толстовской общине, на курсах чертёжников познакомилась с первым мужем (он был преподавателем) и искренне полюбила выбранную профессию. Временами ей снились странные чертёжные сны, в которых возникали невыразимые словами связи между вещами.
После школы Таня, обожавшая отца, поступила на вечернее отделение биофака, а также устроилась в лабораторию по изучению развития мозга, где на удивление быстро освоила методы приготовления гистологических препаратов. А спустя несколько лет, летом 1960 года, произошло событие, навсегда отвратившее Таню от науки: она поймала себя на готовности сделать препарат из живого ребёнка… Не дождавшись нужных слов от отца, Таня ушла с работы и начала вести богемный образ жизни. А болезнь Елены, до сих пор умело скрываемая, привела к длительной потере памяти.
В этот момент и приснился ей длинный сон о промежуточном мире, с персонажами из прошлого и из будущего, о глубинной сути людей и связях между ними…
Не встретив настоящей любви, Таня выходит замуж за одного из братьев Гольдбергов, сыновей единомышленника и друга Павла Алексеевича. Забеременев, она уезжает на юг, где встречает талантливого саксофониста Сергея. Оба быстро понимают, что созданы друг для друга и после окончания южных гастролей Таня уезжает в Ленинград, где и появляется на свет дочь Евгения. Некоторое время они живут счастливой жизнью, наполненной музыкой и взаимным согласием. Счастье её омрачает только непонятная болезнь матери и осознание своей ответственности за стареющих членов семьи. Вторая, желанная, беременность Тани оканчивается трагически: она погибает в одесской больнице из-за не оказанной вовремя медицинской помощи. Елена так никогда и не узнала о смерти дочери…
В эпилоге выясняется, что Елена, лишь на короткое время выходящая из состояния беспамятства, пережила своего мужа и живёт вместе с семьёй Томы. Её регулярно навещает внучка Женя.
Почти все герои романа встречаются в промежуточном мире. В том числе и те, о которых Елена не знала.
Казус Кукоцкого: что нам подают под видом «русской классики»..
Других объяснений я просто не вижу. Падки читательницы на премии. Им кажется, что если они читают премиальную книгу, то они как бы доросли до «умного» уровня, до почти Достоевского. При этом они даже не подозревают, что пошли в противоположном направлении.
При этом герои романа возмущаются тем, что Сталин уничтожил российскую интеллигенцию, и теперь от генофонда ничего не осталось.
Приводится пример с лисами, которых выращивали на ферме и приручали – вскоре лисы стали рождаться с плохой шерстью и лаяли, как собаки. Таким образом, проводится параллель с человечеством – если оставлять только покорных и политически удобных, а остальных уничтожать, то вскоре умные и стоящие будут вырождаться.
Так показано, как выродилась семья Кукоцких – дочка Таня не пошла по стопам отца, не ушла в науку, медицину, стала вести распущенный образ жизни, постоянно меняла мужчин, потом вышла замуж за одного, родила от другого, сошлась совсем с сто пятым, профессию не получила, жила в бедности.
Идея не просто спорная, а манипулятивная. Если оценить масштаб того хорошего, что произошло с обществом после установления советской власти, а главное, прихода к власти Сталина. Благодаря Сталину, 95% безграмотных людей сократилось почти до 0%. Все знают о вечерних школах, где даже древних старичков учили азбуке. Любой человек при желании мог получить высшее образование, построить карьеру с самых низов.
Вообще, Сталин был известен своей целью взращивать «советскую интеллигенцию», выходцев из простых рабочих и крестьян. Урон генофонду нации, который он нанес, несопоставим с теми широчайшими возможностями, которые открылись для народа благодаря введенному им повсеместному образованию.
Легко рассуждать и осуждать, живя в 21 веке и имея возможность использовать несколько видов контрацепции одновременно…
Подробнее о минусах романа:
Понравилась статья? Подпишитесь на канал, чтобы быть в курсе самых интересных материалов
Людмила Улицкая:
Все мы — советские люди
Появление писательницы Людмилы Улицкой на международном гражданском форуме «Пилорама» было неслучайно, причём вдвойне. Во-первых, её семья, как и многие другие семьи, испытала репрессии сталинских времён, а эта тема для «Пилорамы» всегда актуальна. Во-вторых, как выяснилось, именно пермский врач военных лет стал прототипом главного героя романа Улицкой «Казус Кукоцкого».
Людмила Улицкая, писательница:
— Лет 10 назад подошёл ко мне один священник, ныне уже покойный, и спросил: «Люсь, скажите мне, Яков Самойлович Улицкий вам кто?» Я говорю: «Дед». — «Я с ним сидел в 1949 году на Лубянке в одной камере. Он нам французский язык преподавал». Я говорю: «Да нет, он не знал французского. У меня есть одна его книжка, там какие-то заметки по-немецки, какие-то по-английски». Потом я поняла, что он просто выучил французский язык за время сидения в лагерях. Хорошая библиотека Лубянки позволила…
Я не стала тогда расковыривать эту историю, потому что мне было страшно. Этот страх выразил за меня замечательный венгерский писатель Петер Эстерхази. Он происходит из европейского княжеского рода, и его отец был последним аристократом этой семьи. Он был «невыездным» с тех пор, как Венгрия стала социалистической, но родственники из Вены, из Лондона, из Парижа к нему приезжали.
Петер написал книгу «Harmonia caelestis» («Небесная гармония»). Это замечательная книга, в которой рассказывается об отце — аристократе, утончённом и культурном, алкоголике — прекрасном человеке. Через некоторое время к Петеру подошёл один сотрудник… Не знаю, как называется эта организация в Венгрии, но это КГБ, и сказал ему: «У нас лежат документы на твоего отца. Не хочешь посмотреть?» Он сказал: «Хочу». — «Ты уверен, что хочешь?» Он сказал: «Уверен». Ему дали дело его отца, из которого следовало, что отец с послевоенного времени был стукачом, причём стукачом роскошным. Он принимал всех этих Эстерхази со всей Европы, говорил с родственниками на всех иностранных языках и писал замечательные отчёты, вдохновенные, прекрасные, такие, какие получаются, когда человек работает не за страх, а за совесть.
Петер был в шоке от этого. И здесь он совершил абсолютный писательский подвиг. Он написал ещё одну книгу — «Исправленное издание. Приложение к роману «Harmonia caelestis». Обе книги изданы в России. Это бесконечно волнующая история человека, который дошёл до точки.
И я боялась этого. Боялась: вдруг мой дед окажется не таким уж прекрасным? Отец говорил о нём мало. То, что его отец был репрессирован, сильно испортило ему жизнь. Ему было очень трудно пробиваться, выстраивать советскую карьеру… История деда оказалась для меня ужасно важной, потому что я поняла, что все мы — советские люди. Даже те, которые «несоветские». Все мы испытываем страх, который во мне жил. Это был страх другого рода: я не боялась наказания со стороны властей, но боялась утратить уважение к своему деду. Когда я в прошлом году получила документы деда и узнала о нём очень много, я поняла, до какой степени страх живёт в наших позвоночниках. Тот или иной, но это всё же советский страх, засаженный в нас с молоком матери.
Я знала, что моего деда арестовали в 1931 году, а вышел он в 1954-м. Но оказалось, что дед не всё время с 1931 года сидел в тюрьме, с 1941 по 1948 год он в тюрьме не был. В 1949 году его посадили снова — по делу Михоэлса, поскольку он был очень образованным человеком и писал Михоэлсу разработки по разным темам. Михоэлс не был особенно образованным человеком. Поэтому вторая его посадка была уже связана с еврейским антифашистским комитетом. Но в эти семь лет, с 1941 по 1948-й,
когда я уже могла бы с ним общаться, он жил в Москве и писал книгу — одну из первых российских работ по демографии. И вот сейчас я обрела покойного деда, с которым, я думаю, мне было бы очень интересно пообщаться. Но не получилось.
В жизни каждого человека, если поскрести, можно найти очень много интересного. Один восточный человек мне сказал, и я почувствовала себя очень уязвлённой: «Люся, русские — безродные люди. Любой крестьянин, декханин в любом селе таджикском, туркменском, узбекском знает своих предков до седьмого колена, а у русских даже дедов не помнят». Знаете, этот укор — очень серьёзный. Мы плохо относимся к себе.
— Правда ли, что прототипом главного героя романа «Казус Кукоцкого» был пермяк?
— За спиной Павла Алексеевича Кукоцкого стоит несколько замечательных врачей, которых я знала. Но большая часть реальных историй, описанных в этом романе, рассказаны мне моей подругой Ириной Павловной Уваровой-Даниэль, которая родом из Перми. И рассказы были о её отчиме — Павле Алексеевиче Гузикове.
Скажем, история с госпиталем — это история пермская, здесь был этот госпиталь. История о том, как человек приходит домой с зарплатой, с большими деньгами — он был начальником госпиталя, и ему его мама, жена, дочка дают список людей, которым надо помочь, — это история здешняя. И он раскидывает эти деньги, а на следующий день мама Иры идёт на почту и отправляет по огромному списку деньги. Это 1943-1944 годы.
Ире было очень приятно мне об этом рассказывать, а мне было очень приятно увековечить память Павла Алексеевича. Я никогда не видела этого человека, но когда я закончила писать эту книгу, Ирина Павловна подарила мне его портрет. Он у меня висит — такая фотография любительская…
— У главного героя вашего программного романа «Даниэль Штайн, переводчик» тоже есть реальный прототип?
— Человек по имени Даниель Освальд Руфайзен просто пришёл ко мне в дом. В этой книге — всё правда, но другая фамилия, другое окружение. Я была вынуждена заменить очень многие потрясающие человеческие истории, потому что люди живы, и говорить об их религиозных верованиях было бы с моей стороны жестоко. Я не знаю, какие для них будут последствия. А поскольку у меня было один-два случая, когда на меня обижались, то я аккуратно это обошла.
— Вы, будучи по первой профессии учёным-генетиком, наверняка склонны к материалистическому взгляду на мир. В то же время Даниэль Штайн, один из ваших любимых героев, — священник. Как, по-вашему, могут сосуществовать наука, требующая доказательств любого утверждения, и религия, требующая принимать свои постулаты иррационально, без доказательств? И как быть с попытками Русской православной церкви изъять дарвинизм из школьной программы, навязать всем школьникам Закон Божий?
— «Естественник» совершенно не обязан быть материалистом. Учёный не обязан быть атеистом. И, более того, чем на более высокой ступени развития стоит человек, тем дальше он от этой детской схемы, при которой наука и религия непременно должны враждовать. Был период в истории науки, когда практически вся она была связана с монастырями.
Что же касается сегодняшней политики РПЦ в области образования — она дремучая и косная. В нашей стране, между прочим, церковь отделена от государства. Церковь имеет право устраивать воскресные школы, летние православные лагеря, учебные заведения для выращивания кадров, а навязывать свои программы в общеобразовательных школах попросту неконституционно.
Современная церковь — в гораздо большей степени бюрократическая организация со своей иерархией, чем сообщество братьев во Христе, какой была первохристианская церковь. Как воскликнул когда-то «святой» доктор Фёдор Гааз митрополиту Филарету Дроздову: «Да вы о Христе забыли!» Но Филарет не забыл, потому что осёкся и ответил: «Это Христос обо мне забыл!»
Христос был бедным учителем, второй одежды не имел, и голову ему преклонить негде было. И если человек с автомобилями, имениями и прислугой говорит о православии, я не испытываю к нему доверия.
— Что, по-вашему, интеллигентность? Каково место интеллигентного человека в современном мире? Почему многие из тех, кого считают интеллектуалами и «продвинутыми» лидерами, воинствующе антиинтеллигентны?
— Вы меня вынуждаете дать формулировку интеллигентности, понятия весьма расплывчатого и трудноуловимого… Я думаю, что это гибрид интеллекта и высокой нравственности. Интеллигентный человек — явление в наше время не очень частое, поскольку мало востребовано обществом. К счастью, я встречаю интеллигентов и в поколении 30-летних. Следовательно, они, несмотря на неблагоприятные условия, всё же появляются.
Место интеллигентного человека в современном обществе — самое скромное: ему, интеллигенту, не свойственны боевые качества, связанные с растаптыванием окружающих. Лагерная логика «умри сегодня ты, а завтра я» интеллигенту чужда. Это не бойцовая порода, и по этой причине они малосимпатичны тем, кто готов протаптывать себе дорогу по трупам, кто готов совершать подлости и мерзости для продвижения на сомнительные «верха». Но эти «антиинтеллигенты» могут не расстраиваться — победа за ними.
— Какие ваши книги мы увидим в будущем?
— Каждый раз, когда я пишу большую толстую книгу, я прихожу в состояние такого полного самоуничтожения, что меня просто нет. Поэтому я каждый раз объявляю торжественно, что это последний роман, что я больше в это предприятие тяжелейшее не влезу. Но я не умею не работать, это род наркомании, поэтому сейчас я пишу сценарии. Это «прогулочная» работа, я её очень люблю. И, может быть, в течение полугода или года издам сборник интервью, выступлений, эссе.
У меня было несколько больших программных выступлений. Одно — для фестиваля в Милане — о лжи. И ещё была большая речь по женскому вопросу. В январе в Париже я получала Премию имени Симоны де Бовуар, которая была феминисткой, вождём феминизма. Я же вообще-то к этому отношения не имею. Всё это было довольно комично и очень пафосно, и я там выступила с длиннющей речью. Вероятно, будет такой сборник.
Я не обещаю, что напишу вам ещё один роман. Читайте то, что есть. Я написала довольно много книжек.
Подпишитесь на наш Telegram-канал и будьте в курсе главных новостей.
Казус кукоцкого что это значит в медицине
Казус — случай (обычно странный или неприятный) либо действие, имеющее признаки правонарушения, но лишенное элементов вины и потому ненаказуемое. «Казус Кукоцкого» — семейная сага Людмилы Улицкой, которая описывает жизнь семьи профессора Павла Алексеевича Кукоцкого на фоне истории Советского государства от момента его создания до середины 1960-х гг. Критик Лев Куклин так охарактеризовал роман и его автора: «Всяческие беды, уродства, болезни и прочие несчастья, включая нелепые смерти, прилипают к ее ущербным персонажам, словно мелкие гвоздики к магниту. Даунизм и сумасшествие — частые гости на страницах ее рассказов. Она ухитряется собрать нечто схожее с коллекцией уродцев петербургской Кунсткамеры». Свою коллекцию терминологических «уродцев» мы представляем в этой статье. Приведенные примеры свидетельствуют, насколько важна точность в определении понятий.
Неверное использование медицинских терминов снижает ценность проведенных исследований, препятствует правильной передаче данных и однозначной трактовке понятий и способно приводить к врачебным ошибкам.
Сходство произношения слов (паронимия) может даже стать причиной трагедии. Так, например, в 1980 г. в больницу Флориды (США) привезли 18-летнего пациента, находящегося в коме, — испанца по национальности Вилли Рамиреса. Члены его семьи говорили только по-испански, и чтобы понять состояние молодого человека, вызвали переводчика, который перевел intoxicado на английский как intoxicated, что подразумевает действие алкоголя или наркотиков, хотя на тот момент речь шла о пищевом отравлении (исп. intoxicación и англ. intoxication). В результате неверно поставленного диагноза и ошибочного лечения юноша стал инвалидом. За неправильные действия медиков он получил компенсацию 71 млн долл. А эта переводческая ошибка вошла в историю как одна из самых «дорогих».
Иногда случаи неправильного употребления или перевода похожих по произношению терминов можно встретить и в авторитетных изданиях. Некорректно переведенное на русский язык английское patronage послужило источником такой фразы: «Мероприятие проводилось под патронажем Президента». Между тем здесь есть принципиальное различие: когда действие происходит под чьим-то покровительством, говорят о патронате, слово же «патронаж» в России употребляется только для обозначения медицинского наблюдения за пациентом.
Смешение слов «подпись» и «роспись» широко распространено в разговорной и профессиональной речи. Часто можно услышать «выдать медицинские препараты под роспись», хотя «роспись» означает «письменный перечень чего-либо» (например, «роспись государственных доходов и расходов»), действие по глаголу «расписать» («начать роспись потолка и стен») или «живопись».
Ниже мы приводим некоторые термины и определения, часто, но не всегда корректно употребляемые как в литературе по акушерству и гинекологии, так и в устной речи специалистов.
«Патологии» (множественное число)
Обратимся к словарю: «Патология (греч. πάθος — болезнь, λογία — учение), только ед. ч. 1) Наука, изучающая возникновение и течение различных заболеваний и отклонений от нормы в организме человека и животных. Общая патология. 2) мед. Болезненные процессы, отклонения от нормы в организме. Патология сосудов. Патология плаценты. Син.: аномалия, неполноценность, уродство». Термин употребляется только в единственном числе, поэтому выражение «патологии эндокринной системы» (и ему подобные) неправильно. Во множественном числе следует говорить о патологических состояниях.
Это словосочетание используется очень часто, при этом подразумевается пролапс тазовых органов. В русском языке и в англоязычных странах термин «гениталии» чаще всего применяется в более узком значении — наружные половые органы (варианты толкования: половые органы, органы размножения). Поэтому правильнее использовать выражение «пролапс органов малого таза».
«Инфекции, передающиеся половым путем»
Тренировки мышц тазового дна (англ. pelvic floor muscle training) — программа упражнений для укрепления мускулатуры этой области (выносливости, силы сокращений, расслабления и их комбинации). Вумбилдинг — «тренировка влагалищных мышц с помощью комплекса специальных упражнений» — некорректный термин, используемый в интернете и разговорной речи, образованный от аббревиатуры ВУМ — влагалищные управляемые мышцы и слова «билдинг» (буквально — «построение», аналогично: бодибилдинг, или культуризм, — процесс наращивания и развития соматической мускулатуры). Однако во влагалище находится слой гладких мышц, которые не поддаются волевому сокращению. Подобным образом могут сокращаться только поперечнополосатые мышцы, расположенные в тазовом дне (m. levator ani) и преддверии влагалища. Таким образом, обе составляющие слова «вумбилдинг» неприемлемы для обозначения тренировок интимной мускулатуры. Правомерно употреблять словосочетание «тренировки мышц тазового дна» (ТМТД), применяемое в научной литературе, как русско-, так так и англоязычной (Pelvic floor muscle training, PFMT).
Контрверсия, или противоречие, — состояние длительного общественного спора или обсуждения, обычно касающегося противоречивых мнений или точек зрения. Слово возникло от лат. controversia и перекликается с греческим «полемика» (πολεμικά — спор; πολεμικός — повернутый в обратную сторону, враждебный). В названии известного форума World Congress on Controversies in Obstetrics, Gynecology and Infertility (COGI) написание с буквой о между корнями вполне логично, так как и в русском языке существуют только 2 соединительные гласные в сложных словах: о и е. Это «концептуальный конгресс, посвященный главным образом спорным вопросам в сфере женского здоровья, в формате дебатов и дискуссий. Конгресс дает ведущим специалистам со всего мира возможность эффективно обсудить ключевые проблемы из повседневной врачебной практики».
«Регрессирующая» или «замершая» беременность
Неразвивающаяся беременность, или несостоявшейся выкидыш (в англоязычной. литературе — missed abortion), — аномальное прекращение развития плода на ранних сроках. Диагноза «регрессирующая» или «замершая» беременность в МКБ‑10 не существует. Регресс (лат. regressus — обратное движение) — тип развития, для которого характерен переход от высшего к низшему; противоположность прогрессу. «Замершая» — это немедицинский, разговорный термин, широко используемый в научно-популярных текстах.
«Несостоятельность тазового дна»
Недостаточность тазового дна (англ. pelvic insufficiency, pelvic floor insufficiency), а также дисфункция, или расстройства тазового дна (англ. pelvic floor dysfunction, pelvic floor disorders), — группа клинических состояний, включающая опущение либо выпадение тазовых органов, недержание мочи, анальную инконтиненцию, сексуальную дисфункцию и ряд хронических болевых синдромов, в т.ч. вульводинию. Использование термина «несостоятельность» («несостоятельность тазового дна», «синдром несостоятельности тазового дна») неверно, потому что его значение — «отсутствие основательности, убедительности; бездоказательность» либо «отсутствие возможности выполнять свои долговые обязательства, необеспеченность» (синонимы — банкротство, неплатежеспособность). В медицинских словарях он отсутствует и не является синонимом слова «недостаточность» (англ. insufficiency; от лат. in — не и sufficere — быть достаточным, удовлетворять) — недостаточное функционирование какого-л. органа или его части (син.: неполноценность, дефицитность). Напр.: недостаточность лютеиновой фазы; сердечно-сосудистая недостаточность».
«Реабилитация эндометрия» (и т.п.)
Медицинская реабилитация (позднелат. rehabilitatio — восстановление) — это система лечебных мероприятий, направленных на восстановление нарушенных или утраченных функций организма человека (в результате травмы, операции или болезни), на восстановление или активацию его компенсаторных возможностей с целью обеспечения условий для возвращения лица к нормальной жизнедеятельности, а также на профилактику рецидивов заболевания. Слово «реабилитация» применяется по отношению к человеку (пациенту). Поэтому следует считать неправильным употребление словосочетаний «реабилитация эндометрия», «реабилитация репродуктивной функции», «гормональная реабилитация», «реабилитация тазового дна» и аналогичных им.
Паритет (от лат. pario) — наличие родов в анамнезе. Данный термин применяется для указания количества беременностей, завершившихся родами жизнеспособными младенцами. Иначе говоря, «паритет родов» — это тавтология (повторение того же самого другими словами, не уточняющее смысла).
Профилактика (греч. πρόφύλακτικός — предохранительный) — в медицине комплекс мероприятий, направленных на предупреждение возникновения заболеваний и травм, устранение факторов риска их развития. Вторичная профилактика заключается в ранней диагностике и предупреждении прогрессирования болезни; говорят также о третичной и четвертичной профилактике. Соответственно, правильным будет выражение «профилактика заболеваний».
Казус кукоцкого что это значит в медицине
«МИРОВОЙ КОМПОТ», ИЛИ КАЗУС КУКОЦКОГО
Булгаков сказал, что рукописи не горят. Но скоро, по некоторым прогнозам, рукописи все же исчезнут: набранные на компьютере тексты неизбежно вытесняют всё, написанное рукой. На рубеже столетий (тысячелетий!) мы прощаемся со многим. Попрощаемся же и с рукописью!
Это грустное, как любое расставание, явление не могло не взволновать чутких художников, вечных доверенных свидетелей всего явного и тайного. Поэтому сам факт открытия в Галерее “Манеж” выставки под названием “Работа с текстом” лично меня не удивил — обрадовал угаданностью предмета.
Идея плавно кружила в воздухе нашего времени — вот ее и приручили, воплотив в жизнь, два талантливых, близких друг другу человека — писательница Людмила Улицкая и ее муж, скульптор Андрей Красулин.
 |
Этот литературно-художественный проект представляет собой целую серию необычных работ — офортов, основой которым послужили рукописные листы последнего романа Людмилы Улицкой “Казус Кукоцкого”. На протяжении десяти лет, отданных написанию этой книги, ее автор совершала постепенный переход от многовекового рукописного способа увековечивания творческой мысли — к сравнительно новому, компьютерному. Это, на первый взгляд, чисто техническое обстоятельство стало, по-видимому, и некоторым нравственным потрясением. “Рукопись ушла навсегда. Мы это свидетельствуем” — примерно так звучит главная мысль этой весьма философичной выставки.
Должна признаться, что при всем интересе и уважении к необычному проекту, я шла на эту выставку в надежде прежде всего пообщаться с автором романа, книги, взбудоражившей мое воображение. Читала талантливую прозу Улицкой и раньше: романы “Медея и ее дети”, “Веселые похороны”, “Сонечка”, замечательные рассказы. Эти вещи довольно известны, переведены на многие европейские языки, а их автор была дважды номинирована на премию Букера.
Но последний роман Людмилы Улицкой “Казус Кукоцкого”, на мой взгляд, стал в ее творчестве новой и весьма крутой (в традиционном, “старорусском”, значении этого слова) ступенькой. Эта книга насыщена духом времени и одновременно далеко-далеко выходит за временные пределы. В ней живут и умирают, любят и ненавидят герои живые, узнаваемые. Но звучат и вечные вопросы о смысле бытия. Пусть, как во веки веков, без ответа — гораздо важнее, что автор не боится подойти к самому краю. И в этом рискованном положении старается убедить читателя в том, что ставить ребром главный земной вопрос — не только право, но и обязанность человека — на пути исследования и сотворчества — стать в конце концов тем самым искомым ответом! Я закрыла книгу и подумала: “Нужно научиться смотреть в бездну так светло и отважно!”
 |
. И вот этот смелый человек, автор романа Людмила Улицкая стоит рядом со мной в выставочном зале и отвечает на вопросы — только на некоторые из очень многих, возникших у меня после прочтения романа.
— Через полчаса будет открыта эта любопытная выставка, навеянная вашим творчеством. Как вы оцениваете все то, что представлено сейчас в этих залах?
— Дело в том, что все это в каком-то смысле — наше совместное дело! Хотя мой муж — художник, а я писатель, и язык, на котором каждый из нас говорит с миром — разный. Но когда люди столько лет вместе — читают одни и те же книжки, вместе смотрят в одну и ту же сторону, общаются с одними и теми же людьми, переживают одни и те же житейские ситуации, — естественно, что в их творчестве возникает очень много общего. Но этому общему нет адекватной формы выражения, понимаете? Это удивительная ситуация, когда мы говорим об одном и том же, но каждый — своим языком. В этих работах Андрея на моих черновиках возникает некая символическая точка общего зрения.
Конечно, мы понимаем, что наш творческий язык все равно никогда не будет единым. Но сейчас, когда в этих работах, может быть, некоторым образом искусственно, мы наконец объединились, это обстоятельство доставило нам обоим огромное удовольствие. Я очень радуюсь его работам!
Конечно, моя дешифровка будет отличаться от видения этих картинок и объектов другими людьми, потому что я лучше знаю, что происходит в рукописи в данный момент. Но любой зритель или читатель вполне способен понять главное: ему представлен текст, с которым идет некая работа (или игра). Например, когда художник использует прием увеличения: вот фраза, вот слово, а вот слово уже теряет свое смысловое значение — и остается только пластическое содержание. Перестаешь слышать это слово — как смысл, но зато начинаешь видеть его — как образ. Мне дороги такие моменты.
— Мои впечатления от прочитанного романа девственно свежи, и потому его образы меня до сих пор не отпускают. Интересно, насколько автобиографичен ваш роман? Есть ли у ваших героев реальные прототипы?
— Это вопрос — из тех, на которые с равным основанием можно ответить и “да”, и “нет”. “Да” — в том смысле, что ничто не рождается из ничего: конечно, были в моей жизни похожие люди, судьбы, ситуации. У самого Кукоцкого нет цельного прототипа, хотя за его спиной незримо присутствуют несколько реальных персонажей, которых нет уже на свете. Скажем, отец моей подруги, акушер-гинеколог (кстати, многие профессиональные истории Кукоцкого в романе — это его истории). Звали его Павлом Алексеевичем, так же, как и моего героя. Но все же это разные личности. Я из медицинской семьи, и потому у нас было огромное количество знакомых врачей, людей совершенно особой породы. Многое в романе — от общения с ними.
— Ваши собственные глубокие познания в вопросах медицины, генетики, философии (а это следует из текста) вызывают уважение.
— Во-первых, по своему первому образованию я биолог, а по специальности — генетик. Конечно, я не занималась естественными науками всю свою жизнь, но все же этому, очень любимому мной занятию было отдано много лет. С естествознанием у меня был роман по любви, а вовсе не брак по расчету. Кроме того, мне необходимо было рассчитаться с вещами, которые много лет меня тревожили. С собственными кризисами. Ведь история Тани, которая режет крыс и в конце концов понимает, что это не есть правильное занятие для человека — в каком-то смысле — моя история.
Так что в романе, безусловно, есть очень личные вещи, есть моменты, связанные с жизнью окружавших меня людей и есть вещи выдуманные. Одни придуманы хорошо, другие — похуже. Меня всегда забавляет, когда мне говорят: “Вот это — до того здорово, такого не выдумаешь!” Обычно так говорят про то, что выдумано мной от начала и до конца. Ведь когда выдумываешь, то чувствуешь себя гораздо более свободным, а реальное, прожитое — оно связывает и заставляет идти по проторенной и жесткой дороге. Воображение дает нам больше свободы — и степень воздействия на читателя усиливается.
Кроме того, есть и такой забавный момент. Существует конкретный жизненный опыт и реальные истории. Потом я пишу рассказ, в котором что-то из этого жизненного багажа используется, остальное — придумывается. И вот тогда, странная вещь (!) — я никогда и никакими силами не могу вспомнить, как все было на самом деле. То, что я написала, оказывается более реальным, чем сама реальность! Выходит, своим воображением я немножко меняю прошлое.
— В ваших произведениях, и в этом романе тоже, очень часто все главные события происходят в один и тот же временной отрезок — на излете сталинской эпохи. Почему?
— В биологии есть такое понятие “импринтинг” — первое острое впечатление живого существа. Например, если только что вылупившемуся цыпленку показать валенок, то он будет считать этот валенок своим родителем. И в жизни человека есть периоды, когда он очень чувствителен. Прежде всего — время детства, когда всё укрупнено, усилено, имеет дополнительные краски, как будто существует еще один спектр цветов, звуков.
Эту детскую свежесть чувств я помню до сих пор. Время, о котором вы спросили, для меня — именно такой период, яркий, как никакие другие. Семидесятые, восьмидесятые — годы, казалось бы, гораздо более близкие — так в моей памяти не запечатлелись, они просто сжались в один комок. Стереоскопическое зрение ребенка срабатывает до сих пор: меня так и не отпускают мои детские воспоминания.
— Мне больше всего понравилась (а лучше сказать, она меня просто потрясла) вторая, “запредельная” часть романа, где вы описываете мир Перехода в другое состояние, в другую жизнь. Моя интуиция, смутное чувствование подсказывает мне, что вами многое угадано. Откуда это такое убедительное чувствование-знание? А может быть, вы просто дали волю фантазии?
— Вы знаете, существует и другая точка зрения. Среди моих читателей есть такие люди (в том числе профессиональные литераторы), которые меня за эту часть книги укоряют: я-де заигрываю с модными темами и так далее. Но без второй части моего романа просто не существует. Реальная жизнь героев меня, конечно, интересовала, но еще больше — ее второй (или третий, какой угодно!) план.
Об этом говорит и название “Путешествие в седьмую сторону света”, которое я, правда, в конце концов, отменила из-за необходимости объяснять, что же это такое. Я поняла, что подобное название — не ответ, а еще один вопрос.
Дело в том, что жизнь каждого человека, как я себе представляю, существует на пересечении реальности “реальной” и реальности иной, которую мы прозреваем, предчувствуем, осознаем минутами — во сне, в каких-то проблесках интуиции. Я вообще сновид. У меня потрясающие сны. Правда, в последние годы они становятся редкими, но были периоды, когда этих удивительных снов было много. И я в этом понимаю!
Кое-что из того, что знаю я о “запредельном”, в книге названо, кое-что нет. Это очень трудная для высказывания тема, тут надо пройти по острию бритвы — и некоторые считают, что я очень плохо по нему прошла.
— Очень страшно. Ведь “там” есть и некоторые опасные глубины, и я о них тоже упоминаю. Но думаю все же, что страх — это большой грех. Он очень мешает жить. Человек должен быть бесстрашным! Мы должны в течение жизни научиться преодолевать свои страхи, и я стараюсь отважно смотреть на многие неизбежные ситуации — потери памяти, старения, выхода из молодости, красоты и здоровья в пространство совсем иное и очень горькое порой.
Хочу сказать одну существенную вещь. Я написала эту книжку для того, чтобы человек, прочитав ее, сказал: “Ну да, я все это знаю!”, чтобы он открыл в своей собственной жизни то, что я открываю ему в жизни моих героев. Ведь я не отвечаю ни на один вопрос, а лишь пытаюсь сказать, как вижу я этот процесс, в котором мы все находимся — процесс, казалось бы, конечный — и все же безусловно бесконечный.
— Людмила Евгеньевна, а в чем же все-таки “казус Кукоцкого”.
— Казус — это случай. Я рассказала о случае Кукоцкого — о человеке и его судьбе. Этот казус кажется мне казусом каждого из нас. Любой человек — это конкретный случай в руке Господа Бога, в мировом компоте, в котором мы все плаваем. В данном случае это Кукоцкий. Но он может быть казусом каждого, кто внимательно наблюдает жизнь, бесстрашно и честно смотрит на мир.