а невысказанное меня душит
А невысказанное меня душит
Невысказанное
А невысказанное меня душит.
Джек Лондон. Мартен Иден.
Когда чувство надоедает до невозможности; когда хочется выбросить всё из головы и наконец стать свободным; когда сил не остаётся, чтобы терпеть эту скребущую неудовлетворённость собой..
Я тогда слонялся из стороны в сторону, из угла в угол, мучаясь и днём, и ночью от неразделённой любви. Ничего нет противнее этого чувства. Как всё случилось? Да очень просто. Таких историй тысячи.
Люди встречаются, люди влюбляются… – поётся в песне, и тут же хочется добавить: – Женятся…
Вот и я однажды встретил девушку. Она не была красавицей: худощавая (про таких говорят бабушки обычно «кожа да кости»), тёмные волосы до плеч, чёлка на левый бок, карие глаза. Не знаю почему, но это было своего рода фетишем – больше всех прочих нравились девушки с таким цветом глаз. Я мог с точностью вспомнить оттенок. И даже придумывал им подходящие названия: тёмный шоколад, кофе с молоком, виски, бренди, пшеничный колос, золотая заря, янтарный закат…
Но самым главным для меня в ней были характер и отношение к жизни. Честно признаюсь, я на дух не переношу гиперактивных людей, которым всё время надо что-то делать, давать советы, постоянно совать нос не в свои дела. Она же не интересовалась чужими проблемами – в душу не лезла. Когда начинали сплетничать, меняла тему, а если не получалось, обрывала собеседника довольно грубо. Не было в ней этих женских уловок, ужимок, лживых улыбок. Вот меня и потянуло к этой диковинке нашего времени.
Говорят, что мужчина и женщина не могут быть друзьями. Мы быстро нашли общие темы, отличные от тех, что обычно интересуют людей нашего возраста и круга. Смеясь над друзьями из колледжа, строившими всевозможные догадки и сочинявшими наши любовные похождения, мы становились всё ближе и роднее, бессовестно опровергая этот глупый миф. Точнее это я становился. Меня всё больше пленяли её жесты, смех, сверкающие глаза и то голливудское движение, которым она убирала чёлку с глаз.
Не скоро я понял, что её достоинства – одновременно и её недостатки. Не желая слушать и обсуждать чувства других, она сама не могла адекватно их выражать, думаю, что она вряд ли их осознавала. Я всем телом ощущал её влечение ко мне, знал, что нравлюсь. Я понял это по внимательным взглядам, по нежным и частым прикосновениям к моим волосам и рукам, по непреодолимому желанию оказаться рядом со мной в одном кресле, а потом непринуждённо устроиться головой у меня на коленях… Но мало было всё понять. Намёков она не понимала или только делала вид, а открыто говорить я не мог. Признаться, я боялся поднимать эту тему, прекрасно помня ответную реакцию – не раз и не два она при мне отшивала поклонников не самым любезным образом. Боялся потерять то, что имел. Решил, что буду счастлив и этой малостью – предпочёл синицу журавлю. Как жаль.
Волей судьбы, а возможно и администрации колледжа, я был отправлен по распределению в другой город. Всего четыре часа в душном автобусе и вот они – родные пенаты, на жалкие полутора суток.
Я старался видеться с ней так часто, как только позволяли приличия. Моё увлечение теперь, видимо, не было ни для кого секретом, и меня частенько донимали пошловатыми вопросами о впечатлениях после ночных приключений. Заколебавшись повторять набившее оскомину «у нас с ней ничего не было», я просто игнорировал приятелей. Естественно, что мне никто не верил, да и такое поведение только распаляло интерес к «нашей» личной жизни.
Год между небом и землёй. Замотавшись в автобусах, отстояв километры кассовых очередей, одним майским тёплым вечером я понял, что всё было зря. Гонялся за любовью, но сам не заметил, как потерял её. Она отдалилась от меня.
Выйдя в долгожданный и в равной степени мизерный двухнедельный отпуск, я мечтал, наконец, прояснить ситуацию. Частые встречи остались в прошлом, меня избегали. Разговоры не клеились, общих тем не стало, будто их и не было. Это злило, и я не мог удержаться от претензий. Она, удивлённо поднимая брови, вглядывалась в моё лицо и не понимала причины такого поведения. Хотелось выть от отчаяния. «Мы» превратилось в «я и вон тот истеричный парень».
Чужие. Это слово рухнуло на голову, съездило так, что крыша побежала в неизвестном направлении.
В тот злополучный вечер мы поругались. Господи, ты ведь знаешь, этого я хотел меньше всего на свете!
Оказалось, что дело во мне. Это я неправильный. Это я всё порчу. Меня выпотрошили, как дохлую рыбу, вывернули наизнанку и подвесили коптиться на медленном огне. Что значит «ты стала относиться ко мне по-другому»?! Какой бред! Что значит «куда делась наша дружба»?! Речь уже не шла о любви, спасти бы то малое, что у меня было – её дружбу.
– Ты с ума сошёл?! – рычала она, всё больше распаляясь. – Все мои друзья принимают меня такой, какая я есть! С Элом вообще созваниваемся раз в полгода, и ничего! Он всем доволен. Мы от этого не перестали быть друзьями!
Как мог пытался объяснить, что я не зажравшийся смазливый южанин, для которого все девушки на одно лицо, особенно сзади, что мне мало разговаривать с ней даже раз в день, не говоря про раз в полгода. Но она была глуха в своей правоте. Мы разошлись в разные углы комнаты, пылая гневом и ненавистью ко мне. Потом она ушла.
Перебирая позже в памяти все сказанное тогда, с лёгкостью выстраивался диалог, который был так жизненно необходим нашим отношениям. Но я, наверное, был просто мечтателем, ибо стоя лицом к лицу, не вспомнил бы и десятой доли тех фраз, что потом одолевали меня вместе с сожалением.
Я всё испортил. Знаю, что должен был ей всё сказать, хотя бы за тем, чтобы это не мучило меня. Но не смог, и всё потерял.
«Почему? – недоумевая, фыркнете вы. – У тебя ещё куча шансов! Ты не мужик, если отступаешь от девушки так легко!»
Да, я сдался. У меня не было ни одного шанса. И это было совсем непросто.
Наша ссора кончилась «холодной войной» – игнорирующим молчанием с обеих сторон. Это было не в моём стиле, но я не хотел и не мог себе позволить выглядеть жалко. А потом… узнал, что у неё появился парень. Гром среди ясного неба! Абсурд! Как ему удалось? Я ломал голову. Было желание даже записаться к нему на мастер-класс по пикапу. И я бы сделал это для развлечения, если бы не было так отвратительно грустно.
Никто из наших общих знакомых поначалу не верил в реальность этих отношений – её столько раз беспочвенно подозревали (в том числе и со мной), что в тот момент это казалось ещё одной злостной клеветой.
Но факт, как говорится, на лицо. Новоявленные влюблённые быстро опровергли все слухи, достаточно было одного страстного поцелуя на публике. Я стоял с отвисшей челюстью, чувствуя, как холодею внутри. Не верил глазам, но понимал – это конец.
Не хочу вспоминать эти ужасные два года, проведённых в агонии. Это предательство камнем тянуло меня на дно. Но что я хотел от неё? В голове днём и ночью крутилась одна мысль: это я виноват, не сказал всё, что должен был.
Я никак не мог забыть.
Вернулся в родной город, и в первых же день встретил её. Она не прошла мимо в гордом молчании, как я тысячу раз представлял себе, а обняла с привычным «Здрям». Руки лишь легко коснулись плаща, забыв крепкие объятия. Пусть так, но я был удивлён и горько счастлив.
Мы разговаривали о разных вещах, стоя напротив друг друга, без былого энтузиазма и остроты чувств. Она оставалась всё такой же даже годы спустя, только стала более женственной и носила юбки, а в голосе иногда проскальзывало едва заметное ехидство. Хотелось в ней разочароваться, но не смог.
Ночью, лёжа в постели, «осенил» очередной кирпич: презирает. Презирает за то, что за столько лет не смог избавиться от лишнего «багажа». Теперь я понял. По её мнению, которое, кстати, не раз выражала публично: «нельзя уважать человека, который не может справиться со своими чувствами». Меня не уважали, о какой любви речь идёт?
Это было так банально и просто понять. Я смеялся до слёз, смеялся над своей глупостью и слепотой. А ведь всегда считал, что понимаю её лучше всех.
Мне вдруг стало особенно противно это чувство, что я сначала не понимал, потом лелеял и берёг, потом хранил как память. Пытался не думать, не фантазировать, не вспоминать, но тщетно! Она продолжала меня преследовать в мыслях.
Однажды листая от скуки журнал в парикмахерской, я наткнулся на душевный рассказ о несчастной любви. Главная героиня нашла удивительно незамысловатый способ изливать избыток своих чувств – стала писать романы с собой в главной роли. Было уже настолько всё равно, что обо мне подумают, и я решился попробовать.
Но проза представлялась чем-то очень сложным и тяжёлым на подъём, поэтому я начал сочинять стихи. Я никогда не был склонен к стихосложению, да и вообще к литературному творчеству, но сейчас это было не важно. Всё, что требовалось – излить переживания молчаливой бумаге. Как известно, она всё стерпит.
И бумага терпела. От таких ужасный стихов Маяковский точно в гробу вертелся, как волчок, не говоря уже о Пушкине. Но они бы поняли и простили отсутствие рифмы и ритма, потому что тоже когда-то сильно любили.
Я старался не перечитывать эту ересь, с остервенением исписывая страницу за страницей в толстой клетчатой тетради.
Утром, а точнее где-то после четырёх по полудню, я проснулся от необыкновенной лёгкости в груди. Первая мысль была именно такой: «Господи! Как легко…»
Рядом лежала измятая тетрадь – хранительница чувств. Теперь, должно быть, ей тяжело вместо меня.
Было бы смешно думать, что промучившись столько лет, я вот так всего за одну ночь перестал любить…
Просто я наконец сказал всё, что должен был.