Читайте ознакомительный фрагмент популярной книги Поиски утраченного завтра под авторством Сергей Лукьяненко, Ирина Черкашина у нас на сайте ama-service.ru в самых популярных форматах FB2, TXT, PDF, EPUB бесплатно без регистрации.

Слаживание #1
Мне тридцать лет. Меня зовут Никита и полвека назад я спас человечество.

Как вы и сами понимаете, за это меня часто пытаются убить.

Это довольно глупо, конечно. Бессмысленная потеря времени, я каждый раз пытаюсь это объяснить.

Но в этот раз, кажется, у них может что-то получиться.

Ещё бы понять – кто эти «они».

Сергей Лукьяненко

Поиски утраченного завтра

Часть первая

Глава 1

Постулаты Слаживания:

1) Свет,

2) Спасение,

3) Завет,

4) Милосердие.

Дом, в котором я жил последние десять лет, крышей упирался в низкие серые облака. На верхних этажах я никогда не был – обиталищем мне служил первый этаж, с отдельным входом со стилобата. Мимо текла скоростная трасса, на стилобат можно было подняться только с узкого тротуара, по решетчатой металлической лестнице: в жару – раскалённой, в дождь – ржавеющей, а зимой – скользкой. Меня это вполне устраивало.

В дверь стучали уже минуты три, настойчиво, но без эмоций. Я постоял несколько секунд, глядя в глазок. Вздохнул. Спрятал пистолет в карман и отпер замки один за другим.

Гостей было четверо, если считать собаку.

Девушка лет двадцати с изумрудно-зелёными волосами. Стройная, загорелая, спортивная. В брючном костюме кирпичного цвета, которые сейчас в моде у юных девиц из общества, из-под расстёгнутого пиджачка проглядывала белоснежная блузка. Все они мимикрируют под офисных работниц, даже если бездельничают с самого рождения… Довольно красивая девушка, если не отпугивает высокомерное выражение на молодом лице.

Подросток лет четырнадцати. Лицом похож на зеленоволосую девушку, скорее всего – младший брат. Тоже одет по идиотской современной моде: штанишки до колен, тельняшка с коротким рукавом и белая шапочка с помпоном. В общем, в таком виде я бы рискнул ходить лет до пяти, а потом бы регулярно огребал на улице люлей. Времена раньше были простые, что уж сказать, дети мечтали быстрее вырасти, а не застревать в детстве.

Третьим был пёс. Английский бульдог, толстый, пучеглазый, похожий на самодвижущийся пуфик на кривых ножках. Изо рта свисала тонкая ниточка слюны. Может быть, я предвзят, но пёс показался мне самым интеллектуальным из троицы.

Девушку, мальчика и собаку окутывало тёплое жёлтое сияние.

Я вздохнул, протянул руку и потрогал девушку за выпирающий из блузки сосок. С тем же успехом можно домогаться мраморную скульптуру – плоть была твёрдой и холодной. Статуя в одежде, а не живая девушка.

– Никита! – укоризненно пророкотал четвёртый гость. – Это ведь неприлично, так?

Четвёртым был Тао-Джон. Ну разумеется. Кто же ещё.

– Наверное, – согласился я.

– Что ты забыл в этом районе, Никита? – Тао развёл длинными руками. – Ты достоин большего!

– Мне нравится.

– Тут не любят землян, – печально сообщил тао. Потряс левой рукой – я заметил тёмные липкие следы на тонких металлических пальцах. – Мне пришлось показать, что они под моей защитой.

– Землян нигде не любят, – возразил я. – Муссы?

– Муссы, – согласился тао. – Тупые. Ну так можно войти?

Я вздохнул. Была полночь, тот короткий промежуток, когда спящие ночью отходят ко сну, а спящие днём собираются выйти из домов. Скоро безостановочно несущуюся вдоль дома трассу заполонят муссы, ануки, гил-гиланы и множество других разумных, ведущих ночной образ жизни. Даже по тротуару заковыляют любители медленного передвижения. А кто-нибудь непременно заберётся на стилобат и увидит гостей…

– Чего ты хочешь, Тао-Джон?

– Я их телохранитель.

Ну разумеется. Кем ещё работать извергнутому из Тао? На стройку податься, закусками на улице торговать? Ха-ха-ха.

– Ты, а не я.

– Нужна помощь, Никита. Тело их отца прекратило существовать, – сообщил тао.

Я кивнул.

– Печально. Сиротки, значит… Как же ты оплошал?

– Всякое случается, – туманно ответил Тао-Джон. И, смирившись с неизбежным, произнёс то, чего я и ждал: – Ты должен мне, человек Никита!

Вот теперь выхода у меня не было.

– Я плачу долг, Тао-Джон, – сказал я. – Но учти, отныне он выплачен полностью.

– Признаю.

Формальности были соблюдены, и я отступил от двери, позволяя войти.

Жёлтое свечение биостазиса угасло.

Девушка поморщилась. Мальчишка чихнул. Бульдог потряс головой, роняя брызги слюны.

– Заходите, – сказал я мрачно. – Будьте как дома.

Повернулся и пошёл по коридору к жилым комнатам.

Конфигурация моего дома странная. Я когда-то выкупил весь этаж в стилобате, на котором стоят три тонкие жилые башни. Если посчитать общую площадь этажа, то выйдет не меньше четырех тысяч квадратных метров, почти что футбольное поле.

Но три четверти стилобата занимают опорные колонны, коммуникации, лифтовые шахты, демпферы, силовые кабели. В общем, свободного пространства не так уж и много, ведь комнаты соединены между собой длинными узкими коридорами. Самую большую комнату, метров примерно в сто пятьдесят, я называю гостиной, хотя гостей у меня обычно не бывает. Форма у гостиной такая сложная, что описать её я не рискну, тут нужен профессор геометрии.

Достаточно сказать, что в центре комнаты проходит труба двухметрового диаметра, по которой в башни подаётся вода. Труба пластиковая и прозрачная, когда на неё падает свет, то выглядит она жутковато. Вдоль одной из стен идут толстые кабели, они надёжно изолированы, но почему-то всё равно пахнут озоном. Большущий диван, который собирали прямо на месте, стоит между трубой воздуховода (если прижаться ухом – слышно гул ветра) и шахтой маленького служебного лифта, которого нет на планах дома. Лифт ездит нечасто, раз-два в неделю, так что я привык. Пол покрыт настоящим деревом, не паркетом, конечно, а массивной доской из чего-то, напоминающего бук. Потолок так и остался бетонным, с тянущимися по нему кабельными коммуникациями и трубами, но он высокий, почти четыре метра, и это меня не сильно напрягает.

– Мне нравится! – сказал Тао-Джон, остановившись у стены с кабелями и озираясь. – У тебя появился вкус, Никита!

Тао внешне похожи на роботов. Двухметровый рост, гуманоидные формы, металлическая на вид кожа. Глаза большие, напоминающие объективы камер, видно, как внутри сдвигаются линзы. Тао видят в ультрафиолете и чувствуют радиоволны. Руки трансформируются, пальцы могут превращаться в лезвия или подобие инструментов. Скорость реакции и движений очень высокая. И одежду они не носят, половые органы у них скрыты внутри тела… как правило.

Но они не роботы и не киборги. Они живые металлоорганические существа. Просто шутка эволюции.

– Спасибо, Тао-Джон, – сказал я. – Как я жил без твоего мнения – ума не приложу. Представишь своих подопечных?

Ни девушка, ни подросток пока не проронили ни слова. Таращились на меня и молчали. Может, они вообще немые?

Вдруг мне повезло?

– Это Василиса, – сообщил Тао-Джон.

– Здрасьте, – сказала Василиса равнодушным тоном.

– Это Святослав, – представил Тао-Джон мальчика.

– Привет, – сказал молодящийся отрок.

– А это – Юрий Святославович. – Блестящая рука тао указала на бульдога.

Я вздохнул. Спросил:

– Надеюсь, Юрий Святославович не сын юного Святослава?

Бульдог открыл рот, роняя на пол очередную порцию слюны. И негромким басовитым голосом сообщил:

– Нет, это Святослав – мой сын. В нашем роду принято чередовать два имени: Юрий и Святослав.

Тьфу!

Я уставился на тао. Мог бы и яснее намекнуть, что значит «тело их отца прекратило существовать».

– Нейронная сеть? – спросил я. – Не ожидал, что мозг бульдога потянет человеческое сознание.

– Этого никто не ожидает, – с довольным видом сообщил бульдог.

– Что ж… – Я собрался с мыслями. – Тао-Джон, чего ты хочешь от меня?

– Подсоби с работой.

– Я на пенсии, – возразил я. – По выслуге лет. Я старенький, сам знаешь.

Мальчик хихикнул, девушка посмотрела на меня с любопытством.

– Ну тряхни стариной, – попросил тао. – Так и будешь сидеть в подвале и смотреть старые фильмы?

– Это не подвал! Десять метров над уровнем земли!

– Окошек нет, жилые этажи выше, значит – подвал! – Порой тао бывают удивительно нелогичны. – Никита. Мне нужна помощь.

– И так всех впустил, твои клиенты в безопасности. Хотя обычно с животными никого не впускаю!

– Я не животное! – возмутился Юрий Святославович. И завилял коротким хвостом.

Тао-Джон помолчал. Сказал:

– Один могу не справиться. Уже облажался.

– Ну вот только не надо врать… – я осёкся. Тао не врут. – Да что произошло? Чей ты телохранитель? Собаки, девчонки, пацана?

– Он охранял мою жену! – рявкнул бульдог. – Она погибла, не успела перенести сознание!

– Мама копировалась месяц назад, – негромко заметила зеленоволосая Василиса.

– Мы с ней месяц назад лаялись… ругались! – разорялся бульдог. – Чуть не развелись! И теперь мириться по новой?

Я кивнул Тао-Джону и пошёл к одной из дверей. Меня окликнул пацан:

– Никита, а как сеть активировать?

– Тут нет сети! – огрызнулся я. Происходящее нравилось мне всё меньше и меньше.

Мы вышли из гостиной в комнату, которая теоретически служила мне кухней – если бы вдруг я захотел съесть что-то кроме готовых блюд. Под потолком вспыхнули яркие белые лампы. Здесь было красиво, чисто и пусто – плиту я включал пять лет назад, а в холодильник, несмотря на режим глубокой заморозки, боялся заглядывать. Там вполне могла вырасти цивилизация морозоустойчивой плесени, не без оснований считающая меня злым божеством. Закрыв за нами двери, я пихнул тао кулаком в твёрдый металлический бок.

– Джон, что за хрень?

– Сложный клиент. Я не справился, потерял клиентку. Но, правда, спас остальных.

– У них не было охраны?

– У всех была. Тао-Серж и Тао-Моника погибли, защищая детей. Тао-Ли смог обеспечить перенос сознания в пса, погиб, прикрывая отход. Я смог вывести детей и собаку.

Всё было ещё хуже, чем я думал.

Тао не роботы, повторюсь. Но почти столь же прочные. И быстрые. И общаются между собой на радиочастотах. И в схватке – ужасные боевые машины.

Да что уж там, они роботы, только созданные природой. Уложить трёх из четырёх тао, работающих вместе, синхронизирующих свои действия? Это как? Нет, если использовать мощное энергетическое оружие, бомбы…

Но тогда бы люди точно не выжили.

– Кто такой этот Юрий Святославович?

В глазах тао завибрировали линзы. Видимо, он изучал моё лицо в разных диапазонах, пытался понять, искренне ли я задаю вопрос.

– Человек. Землянин. Король икры. Властелин грибов. Царь пряностей. Владыка форели и тунца.

– Блин… – только и сказал я. – Так это Павлов?

– Да.

– Кто и как мог на него напасть? Нет, погоди, скажи сначала – это частные тёрки? Это не Контролирующие? Не Думающие? Не Стерегущие? Не Слаживающие?

– Насколько мне известно – нет, – ответил тао.

В общем-то я и сам это понимал. Если бы повелителя земных деликатесов решил уничтожить кто-то из Большой Четвёрки, правящей миром, – никакие тао бы не помогли.

Значит, деловые разборки.

– Джон, я войной сыт по горло, – сказал я. – Ну сколько мне осталось ещё, а?

– Ты прекрасно знаешь, сколько, – сообщил тао. – Это предмет моей зависти.

Я фыркнул.

– Вот я и хочу прожить остаток своих дней в комфорте и удовольствии!

Тао-Джон обвёл кухню внимательным взглядом.

– Ты купил огромную унылую бетонную конуру. Живёшь в ней как сыч. Никуда не выходишь. Жрёшь дешёвую готовую еду, носишь дешёвую одноразовую одежду, смотришь древние фильмы и читаешь старые книги. Куришь и пьёшь нейроактивные вещества, которые не одобрены в твоей культуре.

– Да, – сказал я. – Мне это нравится. И я тебя поправлю, алкоголь в нашей культуре присутствует.

– Ты мог бы путешествовать, – возразил тао.

– Мой запрос турагентства не могут исполнить, – ответил я с горечью.

– Мой тоже, – вздохнул тао.

Мы помолчали.

– Но ты хотя бы поддерживаешь форму, – заметил Тао-Джон. – Это меня радует, друг.

– Я не стану охотиться за врагами семейства Павловых, – сказал я. – Я дал им укрытие, Джон. Ты можешь собрать новую команду, подготовить убежище, купить дворец в защищённой зоне… Деньги ведь для пёсика не проблема?

– Не проблема.

– Ну так подготовь всё и забирай семейку. Юрию Святославовичу ещё с женой мириться. Та ещё сучка, да?

– Я не сплетничаю о клиентах, – с достоинством ответил тао. – Совершенно безумная баба. Мне даже жалко Юрия.

– Ну так что, договорились? – Я похлопал его по металлической руке. – Ты выполняешь свою работу телохранителя, а я пока прикрываю семейку.

Тао кивнул.

– Договорились. Ты хороший человек, Никита. Те, кто не любят землян, не правы.

– Они просто не умеют нас готовить… – буркнул я.

– Но шутки у тебя странные! – Тао погрозил мне пальцем. – Поедание разумных особей влечёт за собой неодобрение Контроля!

Мы вернулись в гостиную.

Там изменилось освещение – видимо, гости сообразили, что управление завязано на голосовые команды. Я никогда не настраивал систему на свой голос, потому что не собирался никого к себе впускать. Василиса сидела на диване и смотрела новостной канал, сформировав экран перед собой. Юный морячок Святослав уселся рядом, но в руках у него был старомодный планшет, на котором он довольно уныло играл. Видимо, без сетки ему было скучно.

Я поискал глазами бульдога.

Пёс ссал на покрытую кабелями стену.

– Юрий Святославович, – сказал я. – А если током ударит?

– Тут хорошая изоляция, – отступая от стены и подёргивая лапой, ответил пёс.

– А если я пинка дам?

Мультимиллионер в теле бульдога уставился на меня. Потом на Тао-Джона.

– Я не уверен, что справлюсь, – сказал тао. – Точнее, уверен в обратном.

Василиса оторвалась от экрана и поглядела на него с удивлением.

– Это инстинкты, – сообщил бульдог. – Ничего не могу с собой поделать, это тело захотело писать и само выбрало место.

Я вернулся на кухню, принёс рулон бумажных полотенец, отмотал и бросил на пол в углу.

– В следующий раз поясните телу, что пинок по яйцам – это очень больно, – сказал я.

Тао-Джон оторвал бумагу от рулона, нагнулся и принялся вытирать лужу.

– Потом влажной протри, – попросил я. – Чтоб не воняло.

Бульдог размышлял.

– Ты уже знаешь, кто я?

– Знаю.

– Я могу купить твоё жилище.

– Вы и весь квартал можете купить. Но жилище не продаётся.

Тао-Джон выпрямился и сообщил:

– Я предупреждал, что этот землянин совершенно независим, обладает дурным характером и чрезвычайно опасен.

Бульдог смотрел на меня не мигая. Потом позвал:

– Василиса!

Девушка со вздохом встала с дивана, подошла.

– Что, пап?

– У собак мерзкое зрение, – сказал Юрий Святославович. – Надо будет у следующего пса модифицировать не только голосовые связки… Посмотри на этого человека, сколько ему лет?

Василиса мельком глянула на меня.

– Тридцать. Или чуть больше.

– Вы должны увидеть тридцать один с половиной, – поправил я.

– Я округлила, – бросила Василиса.

– Доверяю твоим имплантам, дочь, – сказал Юрий Святославович, не реагируя на мою реплику. – Но это не омоложение, не клон, не аватар?

– Метки клона нет, активной биологии нет, обмена данными с внешним миром нет, – вздохнула Василиса.

– База данных? – Юрий Святославович продолжал разговаривать с ней так, будто меня не существовало.

– Нет его в базе.

– Тогда почему он такой наглый и такой опасный? – произнёс Юрий Святославович задумчиво. – Никита, где вы родились?

Мне надоел этот фарс.

– На Земле. В городе Москве. В одна тысяча девятьсот девяносто шестом году.

Василиса засмеялась. И осеклась.

– Примите мои глубочайшие извинения, Никита, – сказал бизнесмен. – Я обязуюсь лучше контролировать это примитивное тело.

Я молчал.

Бульдог вздохнул.

– Разумеется, мой поступок был осознанным и контролируемым, – признал Юрий Святославович. – Я хотел вас прощупать.

– Получилось? – спросил я. – Извинения приняты.

– Я глубоко уважаю Обращённых, – сказал бизнесмен. – Спасибо, что дали нам укрытие.

Я кивнул и вместе с Тао-Джоном пошёл к выходу, позволив себе лишь раз глянуть на юную Василису, в полном остолбенении смотрящую мне вслед. От Тао-Джона слегка пахло собачьей ссаниной.

– Не считал себя вправе раскрывать твою личность, – сообщил тао. – Сказал лишь, что ты надёжный землянин.

– Правильно, – поблагодарил я.

У дверей мы постояли несколько секунд. Полвека дружбы – это всё-таки не шутка.

– Справишься? – спросил я.

– Полагаю, самое сложное уже позади, – ответил Тао-Джон.

Обниматься у его культуры не принято, так что мы просто пожали друг другу руки. И он вышел из дверей на уже полнящуюся ночным народом улицу. Светили обе луны, над горизонтом сверкала верхняя часть орбитального лифта, на движущейся ленте трассы приплясывал и распевал сутры мигрирующий табор хопперов – высоких, в серебристых походных накидках. Тао-Джон подмигнул мне и перепрыгнул через перила. Донёсся гулкий стук о тротуар, кто-то принялся визгливо ругаться на незнакомом наречии. Потом я увидел, как Тао-Джон спрыгнул с тротуара на трассу – и затерялся среди хопперов, таких же блескучих и металлических в лунном свете.

Это был последний раз, когда я видел его живым.

Но никаких дурных предчувствий у меня не возникло. Так что я запер дверь, включил защиту в режим паранойи и вернулся в гостиную.

Глава 2

Бульдог Юрий Святославович сидел на диване и тихо разговаривал с дочерью. Василиса слушала, кивая. Изумрудные волосы искрились в мерцании экрана.

Я обошёл висящую в воздухе световую плоскость. Когда проходишь сквозь экран, по телу с потрескиванием пробегают искры. Детям даже нравится, а меня это злит.

Может, в будущем полюблю.

– Ждёте новостей? – спросил я. – О покушении?

– Никто о нём не знает, – ответила Василиса. Она стала со мной куда вежливее и внимательнее. – И не узнает.

Я глянул на экран – там шёл непрерывный инфопоток, шесть окон, расширяющихся и включающих звук, если сфокусировать взгляд. В одном окне изящные длинноногие девушки с серебристой кожей плясали посреди огромного стадиона. Временами стадион разражался криками, существа на трибунах вскакивали, вздёргивали руки, щупальца, лапы – на поле стадиона вспыхивало тёмное дымное пламя, и одна из фигур исчезала. В другом окне медленно и величаво плыл линкор Стерегущих. Где именно он находится, понять было невозможно, звёздный узор тонул и искажался в засветке силовых полей линкора. К чему эта трансляция, понять я не мог. Может быть, год назад Стерегущие выдали сигнал, забыли остановить, а прерывать их, конечно, никто не рискнул. Третье окно показывало джунгли, из которых всплывали к небу причудливые фиолетовые облака. В четвёртом беседовали в студии два гуманоида, один во всём походил на человека: либо землянин, либо хро. В пятом шёл дождь, в котором плавали смутные тени. В шестом тряслись и падали здания – городок был небольшим, скучным, и даже непонятно, разрушали его враги или решили снести и перестроить обитатели.

– Последние новости о землянине Юрии Святославовиче Павлове и членах его семьи, – попросил я.

Окна рассыпались и собрались в одно.

Юрий Святославович стоял на палубе морской яхты рядом со столиком, где в ведёрке со льдом охлаждалось шампанское. Он оказался мужчиной крупным, но мускулистым, физически выглядящим лет на сорок. На нём были чёрные плавательные шорты, максимально скромные и демократичные, словно из самого дешёвого магазина. Рядом стояла топлесс эффектная блондинка неопределённо-юного возраста – очевидно, погибшая супруга миллионера.

В сторонке на шезлонге лежала Василиса, подставляя солнцу спину и крепкую загорелую попку. То ли она была совершенно голая, то ли в совсем микроскопических стрингах, я не разобрал, хоть и покрутил взглядом картинку. Рядом с сестрой сидел мрачный Святослав в своём моряцком костюмчике, уткнувшийся в планшет. Я поискал глазами бульдога, но не нашёл.

– Очень достоверно! – порадовался я. – Вася, у тебя прекрасная фигура!

Девушка фыркнула, Святослав хихикнул.

– Уверяю вас, даже поверхностный генетический анализ будет верным, – сообщил бульдог. – И это не клоны, нет.

– Но кто-то не обманулся.

– Да. Кто-то не обманулся.

– Скажите, а почему все личные каналы знати такие однообразные? – спросил я. – Рестораны, путешествия, скандалы, секс?

– Обыватель имеет своё представление о том, чем занята элита, – ответила Василиса. – Если ему показать правдивую картинку, всё равно не поверит.

Я подумал и решил, что девушка права. Несколько самых влиятельных людей и не людей, которых я знал, вели удивительно скучную жизнь. Даже мои будни выглядели увлекательнее.

– Надеюсь, пока Тао-Джон вёл вас ко мне, он принял все меры предосторожности, – сказал я. – Это помещение хорошо защищено, но ваш дом, вероятно, тоже охранялся.

– Наши лица не фиксируются системами наблюдения, – сообщила Василиса. – И поверхностный генный контроль тоже увидит других.

Мальчик Святослав глянул на сестру с сомнением, но промолчал.

На экране тем временем фальшивая Василиса плавным движением встала с шезлонга и картинно потянулась.

Всё-таки она была в стрингах. Может быть, стринги и сплели из шнурков от ботинок, но они всё же имелись.

Настоящая Василиса поймала мой взгляд и нахмурилась.

– Тао-Джон активирует один из имеющихся планов укрытия, – сказал бульдог. – Думаю, к утру мы сможем покинуть ваш дом.

– Хорошо, – согласился я. – Исключительно из любопытства… кто же вас так не любит?

– Конкуренты! – рявкнул бульдог.

– И всё же? Вы не военный магнат, не лезете в политику, даже от землян баллотироваться отказались. Поддерживаете Слаживание, сотрудничаете с Контролем, делаете крупные пожертвования Стерегущим и одобряете Думающих. Диаспора землян вас уважает, но и ни один из значимых видов не высказывает неодобрения.

– Вкусно пожрать все любят, – сказал бульдог со всей доступной собачьему горлу иронией.

– Вот именно. Вы всего лишь производите земные деликатесы. Четыре процента всеобщего рынка деликатесов, это немало, но…

Пёс промолчал. Зато заинтересовалась Василиса:

– Вы десять минут назад ничего о папе не знали. А сеть у вас выключена, и имплантов нет.

Я пожал плечами. Куда я лезу? Зачем?

– Нет тут вообще сети, – сказал я. – Этаж экранирован. Только запросы и новости через информационный шлюз.

Она всё равно упрямо смотрела на меня. Ну ладно, допустим, особой тайны тут нет…

– Архивированная память, – пояснил я и постучал себя по лбу. – Пептидные цепи надёжны, но разворачиваются долго.

Василиса оживилась и закивала. Что ж, она не дурочка. И не девочка-пустышка из высшего общества, какой её представляет обыватель.

– На полках коробки. – Я показал, где именно. – В них стандартные военные пайки для землян. Некоторые даже вкусные. Животным тоже можно. В том вот шкафу – бухло… вот только собаки не пьют. За той дверью кухня, но я там редко бываю. За той – сортир и душ. Не уверен, что есть туалетная бумага, но биде работает. Спать можете на диване. Или в комнате дальше по тому коридору, в ней есть кровать и постельное бельё.

Сам не знаю, зачем я сделал одну гостевую спальню. Наверное, случилась минута слабости.

– А вы? – спросила Василиса.

– Моя спальня там. – Я указал ещё один коридор, отходящий от гостиной. – Я вас до утра не побеспокою.

Тихий мальчик Святослав отложил свой планшет и спросил:

– А если нас придут убивать?

Я подумал мгновение.

– Ну… сопротивляйтесь. Зовите на помощь. Предлагайте выкуп. Взывайте к милосердию. Молитесь, в конце концов! Вариантов масса!

– Блин, вы такой позитивный, обосраться можно! – воскликнул Святослав и на мгновение стал походить на нормального пацана.

Я усмехнулся и вышел из гостиной.

Одно из преимуществ моей скучной в последние годы жизни – я вызываю у женщин живейший интерес. Причём не обязательно рассказывать про себя, они сами что-то чувствуют. На интуитивном уровне, наверное.

Так что я принял душ, лёг на кровать и включил старый видовой фильм о природе Земли. На экране сменялись леса, моря, водопады, вулканы. Очень красиво, пусть даже технологически отстало.

Дверь приоткрылась минут через десять. Василиса осторожно заглянула, посмотрела на меня, на секунду замялась и вошла. Прикрыла дверь.

– Уверена, что отец уснул? – спросил я.

– Уверена, что это не его дело, – тихо ответила она.

Она, разумеется, была права. А ещё я не сомневался, что Юрий Святославович лично отправил бы её ко мне, задай она вопрос.

Или она задала?

Блузку с неё снял я, брючки она стащила сама, вместе с трусиками. В отличие от публичного двойника, Василиса носила вполне скромное бельё. Может быть, тоже модный тренд – «я не такая», «я скромная девушка-труженица»? Когда-то я отслеживал, потом надоело.

Вела она себя очень смешно, явно стараясь выглядеть опытной и умелой женщиной: целовалась так, словно собиралась откусить мне язык, двигалась с энтузиазмом, вполне заменяющим подлинную страсть. И, в общем, была девчонкой приятной во всех отношениях. Я взял её дважды, первый раз быстро, подчиняясь её напору, второй раз дразнил, доводя почти до конца и отступая – пока она не начала царапаться и повизгивать, борясь между желанием отдаться и выцарапать мне глаза.

– Скажи, что ты плохая девчонка, – прошептал я ей в ушко.

– Я плохая девчонка! – выпалила она послушно. – Очень, очень, очень плохая!

Плохой она, конечно, не была. Просто не успела ещё ей стать, у неё всё было впереди. Потом мы лежали рядом, я поглаживал её упругий животик, Василиса хихикала и говорила, что никто из подруг ей не поверит.

– Ты же знаешь, что Обращение не наследуется, – сказал я.

– Точно? – спросила она.

– Головой подумай. Конечно же, нет. На самом деле Обращение – самое лучшее противозачаточное.

Она подумала и сказала, что ей плевать. Ребёнка от меня она не хочет, ни Обращённого, ни обычного. Пусть отец сам со мной трахается, даже в теле бульдога, вдруг чего получится. А ей просто интересно, и всё было шикарно, и если я захочу встретиться – то она прибежит ко мне без трусов в любое время дня и ночи.

В общем, то, что её послал ко мне в постель отец, Василиса даже не пыталась скрывать. Умная девчонка, я её ещё сильнее зауважал.

Мы закурили по сигарете с местной расслабляющей травкой – дым тянулся к потолку, серыми нитями всасывался в решётку вентиляции. Я предложил ей выпить, но Василиса покачала головой. Оказывается, она не пила после полуночи, а сейчас было уже два часа ночи.

Потом она натянула трусики, сгребла одежду в охапку и ушла. Я долго лежал неподвижно, улыбаясь. Последний раз секс у меня был пару месяцев назад, а уж такой искренний и беззаботный – не припомню, когда.

Я даже подумал, не нанести ли ответный визит. Я был почти уверен, что мальчик Святослав вместе с бульдогом легли спать в гостевой спальне, а Василиса – на диване, метрах в десяти от меня.

И тут я понял, что нас пришли убивать.

Одеваться не было ни времени, ни смысла. Заварушка явно намечалась серьёзная и грязная, так что я натянул только трусы. Пистолет брать не стал – голый человек с пистолетом выглядит смешно. Зато снял со стены армейскую рапиру – холодное оружие, уж не знаю почему, гармонирует с голым телом. Наверное, это идёт со времён античной скульптуры – все эти атлеты с мечами, Давиды с пращами, девушки с вёслами… Нет, ну девушки тут ни при чём, конечно. Хотя весло – штука жестокая в умелых руках.

Я тихо шёл по коридору, прикидывая, где враг нашёл слабое место в защите и кто этот враг. У меня стоит хорошая система охраны периметра, а уж в режиме паранойи она скорее сожгла бы пол-улицы, но никого не впустила.

Но факт оставался фактом – враг был либо внутри, либо в процессе проникновения, а охрана молчала.

В гостиной слабо светилось несколько бра по углам. Василиса лежала на диване, прикрытая пледом. Торчала босая розовая пятка, которую так и хотелось пощекотать. Зелёные волосы мокро поблёскивали, видимо, успела сходить в душ.

Так, посмотрим, что там у мальчика и собаки…

Я заглянул в гостевую спальню.

Тут мягко светился торшер, уже хорошо. Святослав спал, закутавшись в одеяло. В ногах у него лежал и храпел бульдог. Нет, прекрасная порода, но шумная…

Посреди спальни заканчивали материализоваться три воина хро в чёрных обтягивающих комбинезонах. Хро очень похожи на землян, может быть, поэтому так искренне нас не любят.

Времени у меня не было совсем, так что я бросился в атаку сразу от дверей, не размышляя и не прикрываясь.

Первого хро я пронзил рапирой в районе грудины, лезвие взвизгнуло, включаясь, я рванул рапиру вверх и развалил шею и голову хро на две части. Скорее всего, он был напичкан имплантами и модернизирован, но мозг всё равно почти всегда остаётся в черепушке.

Второй хро в этот момент вскинул хлыст и рубанул им поперёк кровати. Видимо, у него была жёсткая установка на выполнение задания, он понимал, что сам не успеет защититься. Ему я отрубил руки, а потом голову. Безусловно, это было верным решением, потому что обезглавленный хро, фонтанируя кровью, ещё несколько секунд метался вокруг, махая обрубками рук и пытаясь ударить меня недоступным уже хлыстом.

А вот третий хро, который был дальше всех от двери, успел отреагировать. Развернулся, выставил руки и всадил мне в грудь кумулятивный заряд из пистолета. Мне выжгло сердце и левое лёгкое, да ещё и откинуло на пару метров. Второй раз хро промазал, третий раз стрелять не стал – видимо, до него дошло, во что он ввязался. Но он был тренированный, очень быстрый, и мне пришлось гоняться за ним по спальне секунд десять. Мы расколотили торшер и развели кучу грязи на полу, прежде чем я зажал его в углу, сдавил горло и рявкнул:

– Кто послал?

Хро закатил глаза и умер. Не то яд, не то мощная установка на смерть в сознании.

На всякий случай я вырвал ему сердце, свернул шею и переломал кости в конечностях. Ну ладно, не было никакого «всякого случая», просто я разозлился. И даже не за себя.

Бульдога Юрия Святославовича хлыстом развалило на две части. Я бы сказал, что он не мучался перед смертью, но это было бы сильным преувеличением.

А мальчику Святославу повезло ещё меньше. Хлыст отсек ему ногу, разрезал тело от промежности до груди, но сердце и лёгкие были целы – и он ещё жил. Беззвучно пускал кровавые пузыри, подрагивал, глядя на меня, но явно ничего не воспринимая. Болевой шок.

Мне стало чертовски неловко. Я вообще не люблю, когда убивают детей, у каждого должен быть шанс дожить до старости и наделать всяких весёлых глупостей. А тут, как-никак, мальчик был в моей квартире и под моей защитой!

И я ещё над ним посмеялся вечером, и он хорошо так ответил, живенько, с эмоциями…

Я опустил ладони на тонкую вздрагивающую шейку и пережал артерии. Может, всего на несколько секунд сократил мучения, но всё же стало полегче на душе. Мёртвый Святослав выглядел совсем маленьким и беспомощным: ручки тоненькие, ножки тоненькие, повсюду кровь и кишки…

Сволочи. Кто-то сильно пожалеет.

Я взял со стула аккуратно сложенную детскую тельняшку и вытер с себя свою и чужую кровь. Кожа в том месте, где грудь прожёг кумулятивный заряд, чесалась. Один врач объяснил мне, что это нервное, потому что организм пытается хоть как-то объяснить себе происходящее.

Выйдя из спальни, я огляделся.

Нет, ничего ещё не закончилось. Помимо троицы хро, ко мне проник кто-то ещё. Затаился?

В гостиной было тихо. Даже Васька не проснулась…

И тут мне стало совсем уж грустно и обидно. Я быстро подошёл к дивану, наклонился.

Волосы у Василисы блестели не от душа. Лицо у неё осунулось, но стало неестественно влажным. Я откинул плед.

Ну да. От колен и до самой шеи девушка ссохлась, превратилась в мумию.

– Слушай, гадёныш, – сказал я негромко. – Ты же понял, кто я? Тебе конец.

В гостиной было тихо. Никто не вопил от ужаса, никто не подкрадывался ко мне. Вообще я чувствовал, что опасность, поднявшая меня с постели, отступает.

На меня заказа не было, убийца Василисы уходил.

Но как?

Где он?

Я стоял, озираясь, постукивая кончиком рапиры по полу. Ждал.

И увидел, как полупрозрачная тень скользнула к трубе водовода, прижалась к ней – и исчезла, просочившись внутрь.

– Свет! – крикнул я, бросаясь к трубе. – По руке!

Лампы в гостиной послушно вспыхнули, высвечивая трубу, на которую я направил руку.

Я успел увидеть, как в бурлящем водном потоке мелькнуло что-то вроде облачка мути – и исчезло.

Сука-сука-сука!

В Слаживании сотни разумных и околоразумных форм жизни. Я встретился с какой-то новой и незнакомой для меня.

Голова слегка заныла от активирующихся цепочек памяти. Но это уже не играло роли, убийца ушёл. Сейчас он выльется из крана в одной из квартир или скользнёт по обратке в магистральный водовод и унесётся прочь из города.

Что это за форма жизни?

Как он прошёл сквозь трубу?

Я осмотрел толстенный пластиковый цилиндр. В одном месте поверхность стала шершавой и чуть-чуть влажной. Видимо, здесь он и просочился – вначале из трубы, потом обратно.

Налив себе полстакана дешёвого бренди – несмотря на гордые надписи, это был очень посредственный синтез «Мартеля», – я выпил алкоголь залпом. И сел в одно из кресел, не пострадавших во время бойни.

Я был унижен, растоптан и кипел от ярости.

Пусть это и не являлось изначально моей работой, но в моём доме и под моей защитой находились девушка (с которой мы даже занялись сексом), ребёнок и собака.

И их всех убили.

Кто-то за это ответит.

Глава 3

В телах тао так много металла, что хоронят их редко и только на родной планете. Там есть какие-то кислотные почвы и разлагающие металлоорганику растения.

Чаще тао кремируют в специальных гробах из огнеупорного кирпича, на дне которых остаётся несколько слитков металла. Если тао не оставили завещания, то слитки отсылают на родную планету. Если оставили – то бывает по-разному.

– Тао-Джон распорядился кремировать его в гробу с тремя углублениями, – сказал распорядитель похорон. Он был гуманоидом, костлявым и высоким, с внешностью, на мой взгляд, идеально подходящей для такой работы. Смени он разноцветную рубаху на чёрный балахон и возьми в руки косу вместо жезла распорядителя – был бы вылитая Смерть.

– У Тао-Джона было много друзей, – согласился я. Для тао три углубления, куда стечёт после кремации металл, – это действительно много.

– Вот ваш слиток. – Распорядитель кивнул на стол, где в картонной коробке лежал округлый брусок желтовато-серого металла. – Я взял на себя смелость выбрать среднюю лунку, поскольку вы пришли первым.

В среднем углублении, как считалось, скапливались самые редкие и ценные металлы.

– Вы вправе продать его, употребить в пищу, использовать для бытовых целей, религиозных церемоний или производства оружия, – зачитал распорядитель. – Хотите мой совет?

– Нет, – сказал я и взял коробку. Она была тяжёлая – килограммов десять-двенадцать, не меньше. – Могу я поговорить с врачом, проводившим вскрытие?

Распорядитель с некоторой обидой кивнул.

С врачом я поговорил, но ничего значимого не услышал. Тао-Джона убили в пятистах метрах от моего дома, значит, за ним проследили ещё тогда, когда он вёл ко мне семейство Павловых. Но это я и так понимал.

Так что я положил коробку с останками старого товарища в багажник автомобиля и поехал в резиденцию торговца земными деликатесами Юрия Павлова.

Машину для поездки я взял самую простую и маленькую: двухместный серенький седан с низкой крышей и даже без системы ручного управления. Коробка со сплавом тяжело елозила по дну крошечного багажника, я сидел на месте, традиционно называемом «водительским», и хмуро смотрел на проносящиеся мимо кварталы. Автострада двигалась со скоростью сорок километров в час, мой мобиль добавлял ещё тридцать разрешённых.

Ну, конечно, тут не меряют скорость в километрах, много было бы чести. Но я упрямо округлял цифры в привычные с детства земные единицы. До резиденции было почти сорок километров, значит – полчаса езды. Достаточно, чтобы подумать.

Прошло всего два дня с момента ночного визита. Поразмыслив хорошенько, я не стал сообщать в городскую полицию о своих гостях, а утилизировал тела – и Павловых, и убийц. Канализационная система на самом деле напичкана датчиками органики. Если смыть в неё девушку, подростка, собаку и трёх хро, даже растворив предварительно тела в кислоте, полиция приедет сама.

Так что пришлось провозиться полдня. Настроения мне это не улучшило. Так же, как и уборка, потребовавшая ещё больше времени.

Поскольку Тао-Джон так и не появился, я совсем не удивился визиту курьера из центра упокоения усопших разумных. Умом я понял, что тао не выжил, в тот самый момент, когда убийцы пришли в мой дом.

Теперь оставалось только решить, хочу ли я разбираться во всей этой истории.

С Тао-Джоном мы были друзьями, но друг иного биологического вида – это не друг-землянин. Да и виделись мы нечасто, и обещаний отомстить убийцам не давали. Так что, хоть меня и глубоко тронул завещанный слиток металла, но чем-то обязанным я себя не считал.

В моём доме немного пострадал интерьер, на уборку и зачистку тоже пришлось потратиться. С другой стороны, я пережил интересное приключение, испытал хороший секс, с удовольствием подрался. За бульдога и мальчика отомстил, вот только убийца Василисы утёк в трубу…

Но давайте откровенно – очень богатые люди редко умирают насовсем.

Так в раздумьях я и доехал до резиденции Павлова, после чего решил действовать по интуиции. Опасности никакой я не ощущал, бросил машину у ограды и пошёл к будочке охраны.

Район был замечательный, не чета моему. Тут жили не только земляне, но обитатели этих особняков имели такие состояния, что на видовые отличия забили болт. На игровой площадке в окружении роскошных домов (некоторые – явно для людей, а некоторые даже не для гуманоидов) резвились детишки. Частью – человеческие, частью – напоминавшие людей, ну а некоторые в моём детстве одним своим видом довели бы детей до энуреза и заикания. Чего стоил только землисто-серый, с крошечными алыми глазками по всему телу, червь, роющийся в песочнице с малышами! А ведь он именно играл, и даже получив лопаткой поперёк туловища, не брызнул токсином, а обиделся и уполз в угол.

Охранник у будки был землянин, молодой и крепкий парень с блестящими грибочками внешних силовых имплантов по всей коже. Выглядел он так, будто прилежный механик вкрутил в него коробку саморезов.

Парень вежливо поздоровался, внимательно выслушал, после чего скрылся в будке и минуту докладывал начальству о моём визите. Затем меня впустили, я прошёл через замечательный ухоженный парк, очень похожий на земной, если не вглядываться в деревья. Под ногами хрустел гравий, в глубине сада пожилой мужчина сгребал в кучу опавшие листья. Над его головой кружил дрон, струями воздуха от винтов сбивая едва держащуюся листву.

На мгновение я почти ощутил себя на Земле, идущим где-нибудь по Царицынскому или Останкинскому парку. Ещё и вороны орали на ветках совершенно по-земному. Вороны очень адаптивные птицы, они прижились на самых разных планетах, и, что удивительно, – никто не против.

Многие считают их очень милыми, а некоторые – очень вкусными.

Особняк тоже выглядел земным, перенесённым откуда-нибудь из-под Лондона или с Рублёвки. Я вдруг подумал, что вспоминаю Рублёвку с изрядной ностальгией. Ах, эти милые российские нувориши, прожигатели жизни, ухватившие удачу за хвост… Дамы с подтянутыми лицами и шеями, напичканные силиконом, пузатенькие или сухонькие бизнесмены, осторожные чиновники…

Я даже вздохнул и улыбнулся.

Прислуга в особняке была живая и частично состояла из людей. Юрий Святославович, как положено состоявшемуся человеку, давал работу землякам. Я сидел в маленькой гостиной (наверное, она так и называлась – «малая гостиная»), пил терпкий зелёный чай и смотрел на потрескивающие в камине дрова. Потом скомкал салфетку и бросил в камин. Салфетка загорелась.

Настоящий, не голографическое фуфло!

– Она же льняная, – укоризненно сказал Юрий Святославович, войдя в гостиную. – Могли взять бумажную для проверки!

– Бумажная не долетела бы, а вставать лень, – объяснил я. – Спасибо, что согласились встретиться.

Бизнесмен кивнул. Выглядел он очень похожим на того человека, кто плавал на яхте. Но казался менее загорелым.

– Итак? – спросил Павлов, садясь напротив. Пояснил: – У меня много дел. Я, конечно…

– Глубоко уважаете Обращённых… – перебил я. – Знаю.

Павлов уставился на меня оценивающе. Потом спокойно произнёс:

– Итак, мы уже встречались на днях. Верно? Полагаю, Тао-Джон организовал встречу после небольшого инцидента, имевшего место. Видимо, мы пришли к вам ночью?

Я кивнул.

– Можете уточнить?

– Всё плохо закончилось, – признался я. – Мы их недооценили. И я даже не понял, кого именно.

Павлов побарабанил пальцами по столу.

– Собачка… она жива?

– Увы.

– Печально, – он уставился мне в глаза. – Я вам что-то должен? Обещал?

– Нет. Но меня задела эта ситуация. Обидела, скажу прямо.

– Понимаю, понимаю… – Он всерьёз размышлял, у него даже выступила капелька пота на лбу. – К сожалению, я не знаю, что послужило причиной… и… э…

Мне это надоело.

– Давно вы бэкапили сознание? – спросил я прямо.

– Что делал? – Павлов поморщился. – Это какой-то сленг?

– Давно сохранялись? Сливали память? – уточнил я. – Слушайте, это ваше личное дело, Контроль не против – так пользуйтесь нейросеткой. Мне-то что!

– Два месяца назад. – Юрий Святославович махнул рукой. – Знаете, всё дела, восемь часов сидеть под кабелем…

– Можно ведь во сне сохраняться.

– Да не могу я в этой херне спать! – возмутился он. – Всё время ожидать смерти и сохраняться? Я мирный человек!

– В собачку-то как-то слили сознание, – заметил я.

– Это упрощенная технология. – Он заинтересованно посмотрел на меня. – Работала?

– Вполне.

– Там только фрагменты личности, без долговременной памяти, без кучи важных моментов. Собачка – это возможность за десять минут слить свою оперативную память, а потом объединить с последним сохранением. И то в теории!

– А жена, дети? – осторожно поинтересовался я.

– Жена… – он вздохнул.

– У вас была ссора месяц назад.

– Это пёс вам сказал? – Павлов поморщился. – Да. И после восстановления мы ещё не помирились. Она, видите ли, считает, что я виноват в нашей смерти! Ещё и за Рекса пеняет!

– Бульдог?

– Бульдог, – признался Павлов. – Хорошая была собака… Верная. Не знаю я, за что нас убили и кто. Я два месяца потерял, жена месяц. Славка две недели. Василиса – три. Василиса ещё и помолодела на год, у неё клон не успел вырасти.

– Это же здорово – помолодеть, – сказал я. – Наверное.

– Вам доводилось иметь дочь-подростка? – Павлов воздел руки к потолку. – Она сегодня страдает, что уже постарела, а завтра – что сопливая девчонка! То голодает, то лопает торты и мороженое! И все, заметьте, все винят в своей смерти меня!

Мне стало его жалко.

– Ну вы же не умерли.

– Да умерли мы, умерли! – сварливо сказал Павлов. – Даже потеряй десять секунд сознания – воскресли бы другие личности. Чуть-чуть отличающиеся. Нет непрерывности разума, понимаете? Это всё самообман!

Я не стал спорить, хотя Павлов сделал паузу, явно ожидая услышать слова утешения.

– Если хотите поискать тех негодяев – могу вас нанять, – предложил он. – Оплатить расходы. Если понесли убытки – готов компенсировать. Но никакой ценной информацией не располагаю.

– Да нет, что вы, – сказал я. Король деликатесов и впрямь казался человеком в меру откровенным и положительным. – Всё в порядке. Я так, поговорить пришёл, узнать, как дела.

– Я ведь вам не рассказывал, кто за мной охотится? – заинтересовался Павлов.

Я покачал головой.

– Вот не знаешь никогда, кому стоит доверять… – вздохнул Павлов. – О чём-то я ведь должен был догадываться! Или дочь, или сын… Знаете, Никита, а заходите в гости почаще? С вами приятно общаться. Вам от меня ничего не нужно, это так редко бывает! А мне от вас!

– Почему бы и нет, – неожиданно для себя сказал я. И вспомнил Василису, её полуоткрытые губы, язычок, тонкие пальчики, крепкие и при этом нежные бёдра…

– С дочерью вас познакомлю, – предложил Павлов. – У неё тема выпускного в школе была: «Четырнадцать Обращённых – дар или проклятие?». Кажется, она как раз вас особо выделяла.

Мысленно я посоветовал себе больше никогда не считать молодых девушек откровенными, а их богатых отцов наивными или открытыми. Нет, Павлов не мог знать, что происходило в моём доме.

Но он мгновенно и совершенно точно предположил, что могло там произойти.

– С удовольствием, – сказал я. – У вас очень милая проказливая дочь. Хотя и немного скрытная.

Теперь мы смотрели друг на друга оценивающе, улыбаясь, но слегка показывая зубы.

– Вам сейчас сколько лет? – спросил Павлов.

– Сто тридцать с небольшим. Думаю, вы в курсе.

Он покивал.

– Да. Прекрасный возраст.

Мы снова оскалились друг на друга, будто два американца в древнем голливудском фильме.

А потом Павлов принялся хохотать.

– Нет, вы мне нравитесь, Никита! Положительно нравитесь! И не стану врать, рад был бы иметь вас сотрудником, другом, родственником! Кем угодно, только не врагом! Обращённый… ну почему Тао-Джон не рассказывал, что знаком с вами! Выпьете коньяк? Настоящий, земной. Или виски? Вы спешите куда-нибудь?

Я почесал кончик носа. Спешу ли я?

Да нет, не спешу. На самом деле злость меня немного отпустила, и я оценил комизм ситуации.

– Нет, не спешу. Как угодно, на ваш вкус.

Павлов встал и направился к резному деревянному буфету. Тот смотрелся бы нелепо где угодно, кроме этого особняка.

– Мне сейчас должны привезти щенков, – сказал он заговорщицким тоном. – Бульдога, лабрадора, корги, пуделя. Буду выбирать новую собаку Павлова.

Он захихикал, призывая меня оценить шутку.

– А почему щенка?

– Ну я не рассчитываю постоянно пользоваться псом как методом спасения, – пояснил Павлов. – А уж если заводишь собаку, то надо брать щенка, чтобы вырастить под свой характер. Верно?

Он вернулся с двумя бокалами.

– Виски, – сказал он, ставя бокалы на стол. – В честь нашего повторного знакомства.

Я взял бокал. Посмотрел на Павлова. Помедлил секунду и сказал:

– Если я сейчас выпью, то сильно пострадаю.

Мультимиллионер изменился в лице. Вначале он улыбался. Потом помрачнел. Покачал головой.

– Даже не…

Он взял бокал из моих рук и сделал глоток. Уставился на меня. Сказал с вызовом:

– Ну?

– Значит, дело не в напитке, – ответил я. Встал, прошёлся по комнате. Посмотрел в окно. Павлов следил за мной, полуоткрыв рот. Он выглядел ошарашенным, но совершенно точно не отравленным. – Валим отсюда! – крикнул я и бросился к выходу.

Павлов замешкался, так что на бегу я подхватил его и потащил-понёс перед собой. Хорошо, что он не был толстым, плохо, что был мускулистым.

Но хотя бы не сопротивлялся!

Я не то распахнул, не то вышиб дверь икорно-трюфельным магнатом, когда оконное стекло раскололось, в гостиную влетел дрон и взорвался сотнями крошечных термических игл. Мне прошило всю спину, пиджак вспыхнул и сгорел вместе с рубашкой. Под потолком гостиной стали рваться баллоны с противопожарным гелем.

Я упал на пол, откатил Павлова в сторону и застыл, тяжело дыша. Мы оказались в комнате, которая на языке богатеев называлась курительной или кальянной, во всяком случае тут были кресла, столы, пепельницы и кальян.

В спине и груди жгло нестерпимо, пол заливало кровью. Я откашлялся, выплёвывая тонкие раскалённые иголки. Где-то выла сирена, на спине тлели ошмётки рубашки. Поднявшись, я скинул остатки испорченной одежды. Брюки вроде как уцелели. Павлов возился на полу, тараща на меня глаза.

Вбежал охранник, для разнообразия – женская особь хоппера. И, не разбираясь, всадила мне в грудь четыре крупнокалиберные пули.

– Да хоп обеих ваших матерей! – завопил я, кидаясь к хопперше. Она, конечно, действовала с перепугу, но так же нельзя!

Хопперша взвыла от страха и всадила мне пулю прямо в глаз.

– Уймись, дура! – крикнул я. Это было реально больно! Я отобрал у неё пистолет, выбросил куда-то в сторону. Проморгался, вытер залившую лицо кровь. Хотелось пить. Доктор говорил, что это тоже чисто психологическое…

Хопперша с криком выбежала в ту же дверь, из которой появилась.

– Ты уволена! – завопил ей вслед Павлов. Он уже поднялся и теперь совал мне чистый белый платочек. – Никита, как вы? О господи, вы меня спасли! Вы меня спасли, вы приняли весь удар на себя! Боже, боже, я никогда ничего подобного не видел, так вот как это происходит, да? Вы были дырявый, как решето! Я через вас пожар видел!

– Это не пожар, – протирая лицо и отхаркивая последнюю иглу, сказал я. – Термоиглы, они горели внутри.

На всякий случай я заглянул в гостиную, но там всё было в испарениях противопожарного геля.

– Вот ведь паскудство, – сказал я, потом грязно выругался. Пояснил: – Это был мой лучший костюм, между прочим!

И тут я увидел Василису. Она стояла в углу комнаты, совершенно по-детски пряча за спиной зажжённую сигарету. И смотрела на меня. Если её клон и был моложе, то я этого не заметил. С моей точки зрения полгода-год – это совсем ничего.

– Извини, – развёл я руками. – Тяжёлый день! А теперь стою перед девушкой полуголый…

Она покачала головой и сказала:

– Да сколько угодно. Вы Обращённый, так?

Я кивнул. Почесал живот и вытащил ещё одну иглу. Поискал глазами пепельницу, положил в неё.

– Вы мой кумир, – призналась Василиса. – С самого детства. Пап! Ты представляешь – это же Никита Самойлов!

Глава 4

Даже полиция в этом квартале была вежливая и деликатная. Никто не начинал с предположений, что мы с Павловым сами устроили взрыв в особняке, пытаясь убить друг друга, смастерить бомбу или сварить особо ужасный наркотик.

И офицер-дознаватель был явно выбран специально для общения с землянами. Не просто гуманоид – рили.

Рили очень похожи на землян, разве что генотипы несовместимы. Основное отличие – красивая внешность и дискретное старение. Лет до пятнадцати они выглядят миленькими детишками лет семи-восьми. А потом, за несколько месяцев, приобретают внешность семнадцати-восемнадцатилетних красавцев и красавиц.

И остаются с такой внешностью, да отчасти и в том же эмоциональном состоянии, примерно до восьмидесяти, после чего так же резко стареют – и доживают свой век благообразными старичками и старушками.

Сколько бы мы ни говорили, что все возрасты прекрасны, но все скучают по энергии юности. И всем бы хотелось сохранить молодость подольше. Вот у рили это умение природное – и хочешь ты того или нет, невольно покупаешься на их показную юность, энергию и оптимизм.

– Атака была спланирована загодя, – с явным удовольствием сообщил нам с Павловым офицер. Он расхаживал по разгромленной гостиной – молодой, симпатичный, кучерявый блондин. Женщины при виде таких млеют и не знают, какому инстинкту поддаться – материнскому или женскому. – Ваш садовник купил новый дрон две недели назад. Его покупку предвидели, аппарат подменили ещё на этапе транспортировки. Неплохая работа, в качестве садового дрона машина трудилась без нареканий.

Рили одарил нас обаятельной улыбкой молодого Купидона.

– Вам повезло, что вы заметили приближение дрона и догадались о диверсии… Так ведь?

Взгляд его больших голубых глаз перебегал с меня на Павлова и обратно. Коварный красавчик. Невольно считаешь его молодым и наивным, а это совсем не факт.

– Совершенно верно, офицер, – сказал я. – Я увидел, что дрон несётся к окну. Конечно, я не подумал о диверсии. Решил, что это сбой управления.

– И вы бросились из комнаты.

– Совершенно верно.

– Вам хватило трёх секунд, чтобы покинуть зону поражения термоигольчатого заряда.

– Хорошо бегаем, – поддержал меня Павлов. – Я занимался в молодости спортивной ходьбой, знаете ли.

– Ходьбой? – Рили приподнял одну бровь.

– Быстрой спортивной ходьбой, – кивнул Павлов. – Там важно, чтобы одна нога оставалась на земле. Очень интеллектуальный и развивающий вид спорта.

Он осмотрел разгромленный бар. Извлёк оттуда уцелевшую бутылку, сокрушённо покачал головой.

– Вы когда-нибудь пили земной портвейн, офицер?

– Доводилось, – ответил рили.

– Как мне к вам обращаться? – Павлов неспешно разливал портвейн по трём разномастным бокалам.

– Для людей моё имя Ханс.

– Замечательно, – похвалил Павлов. – Вам идёт. Отведайте.

Рили не стал отнекиваться, взял вискарный стакан с портвейном, понюхал, потом сделал крошечный глоток.

– Великолепный напиток, господин Павлов.

– Позвольте отправить вам маленький подарок, – сказал бизнесмен. – Нет, лучше два. В ваше управление и вам лично.

– Это не взятка? – уточнил рили.

– Ну разумеется, нет! Подарок.

Рили по имени Ханс сделал ещё глоток, поставил стакан на стол.

– Благодарю. Мне сообщают, что осмотр закончен, я отзываю поисковые боты. Рекомендации по безопасности поступят к вам через три-четыре часа. Если вы захотите подать официальное требование о розыске – к рекомендациям будет приложена форма.

– Имеет смысл? – заинтересовался Павлов.

– Ни малейшего, – ответил рили. – Дело дохлое. Думайте, кому перешли дорогу. И озаботьтесь безопасностью.

Он пристально посмотрел на меня и вышел.

За что я люблю местную полицию – она чётко понимает своё место в реальности.

– Слащавые засранцы, – сказал Павлов тем же тоном, которым общался с рили. – Не люблю. Фальшивая молодость…

– Лучше уж так, – пробормотал я и отпил портвейна.

Павлов посмотрел на меня с явным сомнением. Но спорить не стал.

– Как вам костюм?

– Прекрасно, – ответил я искренне. – Доеду до дома и верну.

Павлов снабдил меня рубашкой и костюмом из своего гардероба. Размеры у нас оказались почти одинаковые, спасибо его спортивному образу жизни.

– О нет, это подарок, – отмахнулся Павлов. – Рассмотрите моё предложение, Никита?

– Непременно обдумаю, – сказал я тем тоном, который Павлов непременно должен был расшифровать как «нахрен оно мне сдалось».

– И всё-таки заходите. – Магнат меня не разочаровал. – К примеру, на следующей неделе? Или на День Спасения? Должны мы ведь хоть раз встретиться в мирной обстановке, а?

Мы посмеялись, пожали друг другу руки, Павлов лично проводил меня до дверей. Я постоял, глядя на сад – тут ничего не изменилось, не было уже и следов полиции, убрались поисковые боты, прочесавшие все дорожки и клумбы. По-прежнему каркали на ветвях вороны, а с детской площадки доносились разноголосые крики. Покушение на нашу жизнь спустили на тормозах, самой пострадавшей оказалась уволенная с позором охранница-хоппер. Но я решил, что жалеть её не стану. Прежде чем палить в гостей хозяина, надо разобраться, есть ли для этого причина.

Василиса ждала меня за воротами резиденции, как я и предполагал. Она была в легкомысленном сарафане – белом, с принтом из ромашек и васильков, с подвязанными цветастой лентой волосами. Кстати, не зелёными, а каштаново-рыжеватыми, видимо, её натуральными. На ногах босоножки, в руках скромная сумочка… Ну прямо девушка из последней трети двадцатого века, из добрых фильмов и хороших стихов.

Я даже улыбнулся.

– Привет, Никита, – сказала Василиса. – Можно у вас украсть пару минуток?

– Да не вопрос, – ответил я. – Можем куда-нибудь зайти. За квартал отсюда я видел неплохой ресторан.

Она нахмурилась.

– Нет-нет, ну что вы… Я буквально минутку, несколько вопросов…

Как-то само собой получилось, что мы пошли вдоль ограды резиденции, неспешно и мирно беседуя.

– Понимаю, вы хотите узнать, что случилось два дня назад, – сказал я.

Василиса замотала головой.

– Зачем? Я примерно понимаю. На нас напали. Охрана была убита, Тао-Джон вытащил меня, брата и папину копию в Рексе. Мы спрятались у вас, но кто-то нас всё равно достал, убили и охранника, и нас.

Я кивнул.

– Вы хоть отомстили?

– Частично, – признался я. – Извините, что не смог защитить. Недооценил ваших недоброжелателей.

– А кто это был?

– Наёмники, – я вздохнул. – Никаких следов.

– Странно, конечно, – сказала Василиса. – Раньше такого не случалось… Ладно, не будем об этом, Никита.

– Вам не интересно, что вы делали, о чём говорили? – удивился я.

– Нет. Это же не я была. То есть я, но другая. Мне с одной стороны её жалко, а с другой – иначе бы меня не восстановили из копии, – Василиса улыбнулась. – Так что всё к лучшему, пожалуй!

– Ну… – я растерялся. – Да, наверное. Если так это рассматривать.

– А как иначе? – Она развела руками. – Скорее всего, я понимала, что нам крышка. Если бы хотела передать что-то себе прежней, то так бы и сказала. Я не говорила?

Я покачал головой.

– Забудем, – Василиса тряхнула волосами. – Я хочу вас расспросить про Обращение. Вас же было семнадцать вначале?

– Землян – семнадцать. Ещё хоппер, двое рили и тао.

– Тао-Джон! – с восторгом произнесла Василиса. – Верно?

Я улыбнулся. Добавил:

– Но Обращение прошли только земляне. Выжило четырнадцать.

– Расскажите, как это было!

Я откашлялся.

– Василиса, об этом не рассказывают.

– Вам запрещено? Кто запретил? Контроль? Стерегущие?

– Ничего не рассказывают, – уточнил я. – В общих чертах вы же понимаете, что произошло?

– В общих чертах все знают… – Она вздохнула.

– Так и останется. Обрывок информации там, пара фраз здесь, какой-то намёк, слухи, догадки. Вот и всё.

– Но… – она нахмурилась. – Но почему?

– Василиса, – я взял её за руку. – Не хочу тебя обидеть и с удовольствием с тобой поболтаю. Но о чём-нибудь другом. Ты занята вечером?

Василиса посмотрела на мою руку. Осторожно вынула из неё ладонь. Спросила недоуменно:

– Никита… вы ко мне клеитесь, что ли?

– Но… – я осёкся.

– Вы с ней что… – она улыбнулась, – сексом занимались? Нет, серьёзно?

– Вполне серьёзно, – признал я.

Василиса звонко рассмеялась.

– Слушайте, Никита, ну вот теперь обидно стало! Такое приключение, а я не помню!

– Ничто не мешает освежить память, – мрачно сказал я.

Василиса даже повисла у меня на руке от хохота.

– Никита, а вы шалун! – Она погрозила мне пальчиком. – Вы же Обращённый! Вам полторы сотни лет!

– Сто тридцать, – уточнил я.

Он чуть не задохнулась от смеха.

– Никита, браво! Я вами восхищаюсь. Нет, правда! Я думала, вы совсем бука, а вы такой… такой… бодрый!

Посерьёзнев, Василиса добавила:

– Ладно, побегу, а то папа заметит, что меня нет, и разволнуется. Он что-то нервный сегодня!

– С чего бы это… – пробормотал я.

Пристав на цыпочки, Василиса обняла меня, отставив ножку, и несколько секунд покачивалась, игриво заглядывая в глаза. Потом сказала:

– Пока-пока, Обращённый! Ты прелесть!

И со смехом побежала к воротам.

Я стоял, глядел ей вслед.

И размышлял.

Нет, вначале я мысленно произнёс все те слова, которые мне хотелось сказать вслух. Потом оторвал взгляд от загорелых ножек. Потом выдавил из себя смешок.

А потом всё же включил мозги и задумался.

Когда Тао-Джон привёл её в мой дом, я был девушке абсолютно безразличен. Она меня даже не узнала вначале.

Как только она поняла, что я Обращённый… ну, скажем честно, только присутствие брата и отца в теле собаки помешало ей тут же сорвать одежды и накинуться на меня. Тао-Джона, пожалуй, она бы не постеснялась.

В постель ко мне она залезла осознанно. Не от страха, не с целью привязать меня к себе покрепче.

И вроде как нам обоим всё понравилось!

Как следует из слов Юрия Святославовича – его дочь Обращёнными интересовалась давно, и мной в том числе. Это вполне объясняет её поведение у меня в гостях, как только она поняла, с кем имеет дело.

Но, чёрт возьми, совершенно не объясняет то, что сейчас произошло!

В задумчивости я вернулся к машине. Сел, назвал свой адрес. Чувствовал я себя не столько обиженным и отвергнутым, сколь заинтригованным.

Первые годы после Обращения я просто жил, пытаясь осознать, что наш пафосный героический поступок привёл к столь неожиданным последствиям. Иногда мы собирались все вместе – четырнадцать стариков и старушек. Даже ввели это в обычай. Вначале пересекались каждый месяц, потом решили, что достаточно ежегодной встречи. И лет семь-восемь… Да нет, больше. Лет двенадцать, пожалуй, никто не пропускал общего сбора.

Потом, конечно, житейские хлопоты затянули. Кто-то женился или вышел замуж. Кто-то уехал столь далеко, что не успевал вернуться на встречу. Но всё-таки мы держали постоянный контакт. Если кому-то требовалась помощь – нечасто, конечно, но такое случалось, – то достаточно было лишь позвонить…

По итогу на встречи ходили лишь самые стойкие и упёртые. Кое-кто прицепился к формальностям и посещал встречи лишь раз в четыре года. Я вот в самооправданиях не нуждался, потому лет двадцать как забил на сборы. Это несложно, достаточно лишь перестать обращать внимание на старый земной календарь, и двадцать девятое февраля растворится в потоке дней.

Кстати…

Я поднял руку и посмотрел на древние, как я сам, часы Casio. Каким-то чудом их не зацепило взрывом.

Ну да.

Я даже не удивился.

Час назад наступило 29 февраля две тысячи сто двадцать четвертого года.

Сегодня в клубе «Голая правда» собираются четырнадцать Обращённых. Разумеется, я про это забыл. Разумеется, я не собирался туда идти.

Но кто я такой, чтобы спорить с судьбой?

– Седьмой столичный сектор, – сказал я. – Закрытый клуб «Голая правда».

В глубине души я надеялся, что машина вежливо сообщит, что данный клуб разорился несколько лет назад, или сгорел ко всем чертям, или там нашли неизвестный вирус и закрыли на бессрочный карантин…

Но машина плавно тронулась с места.

Район успешных бизнесменов, потомственных богачей, модных певцов и прочих баловней судьбы вскоре закончился. Вместо садов, скверов, личных особняков и красивых зданий индивидуального проекта потянулись типовые кварталы среднего класса. Вроде и дома интересные, и зелени достаточно, но присмотришься – и видишь, что архитектура повторяется, парки лишь притворяются большими, текучих дорог немного, зато входы в метро натыканы на каждом углу.

Пунди – самый большой город на Граа, планете, которую считают неофициальной столицей обитаемого космоса. Граа чуть больше Земли, притяжение тут чуть сильнее, состав воздуха немного иной. Но в целом для землян планета вполне комфортная, так что из двадцати миллиардов жителей наших – почти полтора. Больше только хопперов, муссов и рили. Но муссы – народ малоразвитый, всеми презираемый, похожий на гоблинов из детских сказок, и отношение к ним соответствующее. Разнорабочие, мусорщики, пехота – никто не слышал о муссе-поэте или муссе-учёном. Да что уж там, даже сержант-мусс явление неслыханное.

Хопперы далеко не глупы, их гуманоидный облик не вызывает отвращения, среди них бывают заметные личности в любых сферах деятельности. Но более девяноста процентов хопперов странствуют в таборах, предаваясь танцам, песнопениям и всяким прочим мистическим и религиозным ритуалам. Хопперы считают, что таким образом они способствуют Слаживанию, прочие разумные виды думают, что они просто не любят работать.

Я не из прочих.

Рили развиты, умны и почти для всех видов кажутся привлекательными и дружелюбными. Это недалеко от истины. Но к тому же рили неконфликтны и замкнуты в своих общинах, так что их особо и не замечаешь.

По итогу мы, земляне, выглядим на Пунди едва ли не как доминирующий вид. Шумные, активные, любящие и покачать права, и влезть в чужие дела – если это не пресекается Контролем и не вызывает возражений у Слаживания.

Стоит ли говорить, что нас недолюбливают сильнее, чем тупых и грубых муссов?

Но здесь, в утыканных высотками и небоскрёбами кварталах среднего класса, людей хватало. Если в районе богатеев все улыбались и раскланивались друг с другом (насколько позволяла физиология, конечно), то средний класс просто вежливо игнорировал неприятные виды. Человек и хро могли ехать в метро рядом и делать вид, что соседа не существует.

За кварталами среднего класса начался и быстро закончился промышленный сектор (бесконечные здания без окон, углублённые в почву, мрачные и на вид безжизненные). Потом дорога перемахнула узкий язык залива, прошлась по ещё одному кварталу среднего класса и потекла среди трущоб, похожих не то на бразильские фавелы, не то на китайские хутуны. Здесь было обиталище муссов и прочих изгоев. Люди, впрочем, тут тоже жили – скатившиеся на самое дно социальной лестницы, где разница между видами уже не важна, как и на вершине богатства и успеха.

Трущобы вокруг тянулись долго. Кто-то вырывался отсюда, уходил к Стерегущим, нанимался в планетарные армии, в экспедиции авантюристов, пытающихся расширить границы объединённого космоса, устраивался на тяжёлые работы в шахты и карьеры, где выгоднее использовать разумных существ, чем ботов и нейросети. Но многие здесь рождались, проживали всю жизнь, размножались и умирали.

Ничего не меняется. Что на одинокой планете Земля, что в сообществе сотни планет…

Беспокойство я ощутил, как только кончились трущобы. Машина свернула с текучей дороги, проехала два квартала среднего класса и остановилась в старом районе, который вполне мог бы считаться элитным. Но тут практически никто не жил. Это был аналог лондонского или московского Сити: деловые центры, банковские офисы, штаб-квартиры корпораций. Разумеется, всё это обросло огромным количеством кафе, ресторанов, клубов, где обсуждалась и заключалась часть сделок.

Среди них был и клуб «Голая правда», который сорок восемь лет назад, сразу после Обращения, купила Вероника Бирн. Может быть, это и выглядит странным выбором для женщины – владеть стриптиз-клубом, но вы просто не знаете Веронику.

Эх.

Наверное, я перестал приходить на наши сборы именно из-за неё.

Я выбрался из машины и отпустил её, приказав доставить содержимое багажника в мою квартиру. Нейросеть оказалась достаточно продвинутой и скандальной, чтобы начать спорить о законности перевозки останков без сопровождающего лица. Пришлось оплатить машине тариф сопровождения, словно она везла ребёнка или животное.

Потрясающая наглость, на мой взгляд. Ей-то что с двойного тарифа, она же нейросеть, ей кредиты не выплачивать и продукты не покупать!

Машину я остановил метров за сто от клуба, так, чтобы видеть вход, но находиться на безопасном расстоянии, возле крохотного скверика с лиловыми деревьями и ярко-зелёными цветами на сиреневых клумбах. Всё это ботаническое безумие, привезённое с разных планет, как-то уживалось между собой, деревья даже оплетали орхидеи вполне земного вида. Говорят, что всё живое во Вселенной несёт в себе общий генетический корень (ну, если вообще пользуется генами), но меня всегда поражали летающие ящерицы Дануа, собирающие нектар с земной акации.

В скверике сидела на скамеечке семейная пара рили – уже старых и выглядящих соответственно: мужчина был импозантен как Шон Коннори в преклонные годы, а женщина благородна, как Джейн Фонда или Катрин Денёв в старости. Хоть я и понимал, что внешность обманчива, но невольно им кивнул и получил в ответ ослепительные улыбки.

Но я подошёл, конечно, не к ним, а к молодому мужчине, который задумчиво смотрел на багрово-жёлтую вывеску «Голой Правды». Он был одет во всё чёрное: штаны, рубашка, расстёгнутый короткий плащ. Шею мужчина повязал золотистым шёлковым шарфом.

– Шикарно выглядишь, Тянь Джелан, – сказал я.

– У тебя великолепный костюм, – ответил он, не глядя на меня.

– Подарок.

– Цени подруг, которые дарят такое, – усмехнулся Тянь.

– Это не подруга, а партнёр, – ответил я. Дождался, пока Тянь с подозрением посмотрит на меня, и добавил: – Деловой партнёр.

– Понял. Ты испортил одежду, прикрывая его. – Ответа он явно не ждал. Тянь всегда был умным и нелюбопытным. Мне кажется, что я ни разу не слышал от него вопроса.

– Ну что, зайдём? – спросил я, выждав минуту.

– Можем умереть, – заметил Тянь.

– Все мы смертны, старый ты пердун, – согласился я.

– А знаешь, ведь и вправду, – кивнул Тянь.

И мы, не говоря больше ни слова, пошли к зданию, где нас хотели убить.

Глава 5

Вероника всегда была безбашенная. И смерти не боялась совершенно. Так случается с людьми, глубоко и беззаветно верящими в Бога, или с настрадавшимся по жизни, ну или с теми, кто жизнью пресытился. Но к Веронике всё это никак не относилось. Помню, как она сидела в тот последний вечер – старая, скрюченная артритом, лысая (последствие многолетней борьбы с раком). И про этом хохотала громче всех, подначивала меня и Мишель – самых старых в компании, не выпускала из одной руки сигарету, а из другой бокал. «Наконец-то я могу послать своего доктора в задницу и делать всё, что хочу! Мальчики, девочки, пользуйтесь этим сладостным моментом. Никита, трахни Мишель, а? Я понимаю, тяжело, но у меня есть пачка запрещённых таблеток… Они тебя убьют, конечно, но через неделю, так что это неважно, зато нынешней ночью будешь как огурчик! Давай, погляди, как она на тебя смотрит!»

Мишель выругалась, сказала, что лучше отсосёт у муссов (на транспортном корабле мы на них уже насмотрелись) или трахнет саму Веронику. И даже смачно поцеловала её в губы, после чего Вероника развеселилась ещё больше, но заявила, что не в её правилах менять ориентацию – в семьдесят семь лет-то…

И когда в ущелье началась пальба, она оставалась всё такой же маниакально весёлой. Я даже решил, что она налопалась тех самых таблеток, но потом увидел, как она выбрасывает нераскупоренный пузырёк.

А потом, когда нам сделали предложение, от которого мы не сумели отказаться, Вероника согласилась первой. И, насколько я знаю, никогда не жалела. Купила на призовые деньги «Голую правду» и за пару лет превратила заведение в самый модный и популярный секс-клуб – стриптиз, интим, стимуляторы, виртуалка. Всё, что укладывалось в гибкие рамки галактических законов, особенно если немного поднажать, утоптать и растянуть.

В общем, Вероника Бирн была не из тех, кто мог поддаться депрессии или заскучать.

– Ты у неё бываешь? – поинтересовался я, пока мы шли.

– Что ты, я жить хочу, – очень серьёзно ответил Тянь. – Жена никогда не простит.

Я невольно усмехнулся.

– Жить нормальной жизнью, – пояснил Тянь. – Жена уйдёт и заберёт детей, если начну шляться по таким местам. Она очень строгая, из уважаемой семьи.

– Детей? – не понял я.

– Биологически не мои, – сухо сказал Тянь. – Но какая разница. Я их воспитываю. Я их отец.

Мне всегда казалось, что играть в иллюзию нормальной жизни для нас глупо. Но это только моё мнение, у Тяня – другое. Всё, что позволяет нам жить и не сходить с ума, – прекрасно.

– Уверен, что у тебя замечательные дети, – сказал я.

– Две дочери и сын. Потом покажу тебе фото.

Мы подошли к дверям клуба – роскошным, высоким, двустворчатым дверям из красного дерева, покрытого резьбой, изображающей представителей самых разных разумных видов без одежды. Табличка «СЕГОДНЯ КЛУБ ЗАКРЫТ НА СПЕЦОБСЛУЖИВАНИЕ» висела на шнурке, закреплённом на самом нескромном из возможных крючков.

– Никак не пойму, почему ей не запретят эти барельефы, – сказал я. – Существует ведь закон о благопристойности.

– В законе говорилось, что запрещены голограммы, картины, скульптуры и барельефы, – объяснил Тянь.

– Ну?

– А это горельеф. – Тянь провёл пальцем по изящному женскому бедру, выступающему из двери. – Нечёткая формулировка, позднее её исправили, но обратной силы закон не имеет.

Он толкнул створку, дверь мягко и гостеприимно открылась. Мы вошли в вестибюль. Ощущение близкой опасности не изменилось. Здесь никого не было: ни швейцаров, ни охраны. В дни наших встреч Вероника всегда распускала персонал.

Мы прошли по старым мягким коврам к гардеробной. Тянь снял плащ, но шарф оставил. Я пригладил волосы, посмотревшись в зеркало. Хорошо хоть, никакой гнетущей тишины: из невидимых динамиков доносилась негромкая скрипичная музыка.

Хозяйка не появлялась.

– Ника! – позвал я.

Только скрипка была мне ответом.

Мы с Тянем потоптались в фойе и, не сговариваясь, двинулись в ресторан. Это сердце любого заведения, люди всегда предпочтут в первую очередь удовлетворить самый основной из инстинктов – пищевой.

Свет всюду был приглушен. Над маленькой эстрадой, где обычно играли джаз (Вероника его обожала), мерцал экран, демонстрирующий голубое небо с белыми облачками.

А сама Вероника сидела за стойкой, на месте бармена, и меланхолично смешивала «Негрони». Она была миниатюрная, черные волосы коротко стрижены, одета в брюки и рубашку «унисекс», но при этом как-то ухитрялась быть чертовски женственной. Я невольно залюбовался.

– Ника, ты в порядке? – громко позвал я.

– Всё зашибись, – не поднимая головы, ответила она. – Не орите так, мальчики, голова болит.

Мы сели на высокие стулья напротив, Вероника пододвинула мне бокал «Негрони», а Тяню – маленький поднос, заставленный микроскопическими рюмочками китайской водки «Маотай».

Себе Вероника ничего не налила, и это было странно.

– Вы как? – спросила она.

– У тебя тут опасно… – начал я. И осёкся. Переглянулся с Тянем.

– Отпустило, – согласился он.

Ощущение надвигающегося кровопролития и впрямь отпустило!

– Я тут с вечера сижу. – Вероника соскользнула со стула, потянулась. – Очень неприятно, когда шаг в любую сторону…

Она нахмурилась. Сдвинулась влево-вправо. Повела рукой.

И кинулась вон из-за стойки, бросив через плечо:

– Ждите, я мигом!

Мигом не получилось. Тянь Джелан принял две рюмочки своей ароматной водки, а я почти допил коктейль. Вероника вернулась, молча набрала себе большую кружку пива и жадно осушила половину.

– Пива хотелось, – пояснила Вероника. – А в туалет отойти не могла, потому терпела.

– Что было-то? – уточнил я, хоть и знал ответ.

– Понимала, что умру, если уйду из-за стойки, – спокойно ответила Вероника. – Причём без вариантов.

Мы с Тянем уставились друг на друга.

– Бомба, – сказал Тянь.

– Разве что большая, – согласился я.

– Очень.

Мнению Тяня можно было доверять. Он ничего об этом не рассказывает, но работает на крупном оружейном заводе, в отделе испытаний экспериментальных вооружений. Он настолько близок к смерти, насколько это вообще для нас возможно.

Кто-то решил бы, что Тянь экстремал. Но думаю, что это не так. Он просто хочет быть в курсе того, что способно его убить.

– Очень-очень большая, – забросил я пробный камень, и Тянь не стал спорить или добавлять «ядерная». Да, наверное, ядерная не обязательна.

Но большая бомба – это всё равно странно. Ни Контроль, ни Стерегущие такого не любят. Слаживание, полагаю, тоже. Разве что Думающим планетарные разборки совершенно безразличны.

– Ты была вынуждена сидеть на стуле и ждать, – резюмировал я. – Мы почуяли опасность, когда подошли.

– Но не абсолютную опасность! – уточнил Тянь.

– А когда мы пришли – опасность отпустила. – Я пожал плечами. – Ерунда какая-то.

Вероника посмотрела мне в глаза.

– Что ты натворил, Никита?

– Я? – настал мой черёд удивляться. – При чём тут я?

– Расскажи, что не так, – настаивала она. – Уже то, что ты выполз из своей норы и пришёл на встречу – странно.

Я вздохнул.

И рассказал всё, как есть. Про визит Тао-Джона (Вероника уточнила: «Тот, что был с нами?») в сопровождении девушки, мальчика и собачки. Когда я рассказывал про поведение бульдога, Вероника даже слегка улыбнулась. Про ночной налёт. Про мой недавний визит к бизнесмену Павлову.

– Так что, девчонка тебя продинамила? – на мгновение Вероника стала прежней.

– Да. И это самое странное. В первый раз она на меня прям кидалась.

Вероника задумчиво смешала мне ещё один коктейль. Я глотнул, наслаждаясь вкусом. Если пить очень маленькими глоточками, то можно поймать что-то вроде лёгкого опьянения…

– Дело не в Павлове, – сказала Вероника задумчиво. – Его атаковали из-за Тао-Джона, поскольку лишь Тао-Джон мог привести кого-то к тебе.

– Он бы никогда…

– Да он и не знал! Тао-Джон был уязвлён, погибла его подопечная! Спасти главу семейства и детей показалось ему долгом чести. Он поменял твой долг на свой, привёл к тебе подопечных – и это каким-то образом навело на тебя врагов.

– Но я не был целью…

– Значит, был, – сказал Тянь. – Ты лишь не понял этого.

– Почему девчонка прыгнула мне в кровать? – спросил я Веронику.

– Хотела этого, – она усмехнулась. – Неужто первый раз такое видишь? Секс с Обращённым – это же повод для гордости!

– А почему сегодня прогнала? – спросил я. – Она мной с детства интересовалась!

Вероника захохотала, а что ещё обиднее – засмеялся Тянь.

– Она что-то поняла, дурачок, – сказала Вероника. – Скорее всего, что её использовали. Что ей или тебе угрожает опасность. Потому и отшила.

Я задумался. Потом кивнул.

– Возможно. Но тогда цель именно я, а не любой из Обращённых. Восемь из четырнадцати всем известны и не прячутся.

– Из тринадцати, – поправила Вероника.

– Алекс жив, – упрямо сказал я. – Это была инсценировка, уверен.

Вероника пожала плечами.

– Ты бы села на транспорт, который взорвётся?

Тянь коснулся моей ладони.

– Никита… Наши возможности имеют свои пределы. Всё в космосе имеет предел, только иногда он очень далеко.

Он замолчал, глядя в пространство мимо меня.

Я не стал спорить. Все считали, что Алекс погиб, сгорел на транспортном корабле при аварии с реактором. Я в это не верил. Алекс был самым осторожным и подозрительным из нас, он говорил мне, что хочет исчезнуть, инсценировав смерть.

– Ладно, – признал я. – Значит, кому-то что-то нужно именно от меня. Это плохо. Я буду разбираться.

Вероника вздохнула и допила своё пиво.

– Будет сложно, Никита. Ты уж извини.

Видимо, я почувствовал ситуацию чуть позже, чем они. Видимо, вначале они колебались, искали выход.

Но не нашли.

Вероника взмахнула рукой и разбила бокал о моё лицо, пробив левый глаз. Тянь, так же чётко и синхронно, воткнул мне в правый глаз дурацкую крошечную китайскую рюмочку.

Было больно и обидно, к тому же я ослеп.

Кувыркнувшись назад с высокого стула, я смахнул из глаз кровь и осколки стекла. Вероника уже выходила из-за стойки, в руке у неё был длинный поварской нож. Тянь шёл ко мне, держа в руках бутылку из-под «Кампари». На лице у обоих моих товарищей было написано глубочайшее сожаление, практически переходящее в муку.

Ну и стыд, конечно же.

– Ребята, поверьте, нет споров, которые нельзя решить словами! – воскликнул я.

И запустил в Веронику и Тяня по стулу, чтобы на мгновение их отвлечь.

Плохо то, что они оттеснили меня от стойки, где проще было найти оружие. А ещё глупее, что у меня с собой не было абсолютно ничего, ну хотя бы церемониальной рапиры или пистолета.

Пришлось импровизировать.

Минуты три мы бегали и прыгали по всему ресторану, учиняя в хозяйстве Вероники чудовищный разгром. Поломали почти все стулья и часть столов. Перебили посуду и дорогие напитки из винного шкафа (а нечего выставлять его в зал, показуха до добра не доводит). Один раз я удачно вспорол Тяню артерию на шее, потом ухитрился отобрать у Вероники нож и вскрыл ей живот.

Ещё мы ругались, как ненормальные, и непрерывно извинялись.

Ситуация была тупиковая, что ни говори. Вероника и Тянь совершенно ясно осознавали, что, если перестанут со мной драться, – умрут.

У меня никаких дурных ощущений не было, но я понимал их проблему. И догадывался, что если умрут они, то достанется и мне.

Потому я в итоге смирился с безумием ситуации, встал и поднял руки. Вероника и Тянь подскочили, несколько раз ткнули в меня ножами и остановились.

– Никита, только не обижайся! – взмолился Тянь.

– Да пустяки, но в глаза больше не бей, – попросил я, стоя в луже крови.

Вероника вдруг сморщилась и ударила меня по голове, так что мир вокруг поплыл. Когда я пришёл в себя, то меня уже затащили на кухню. Я сразу поискал взглядом мясорубку – смотрел я в детстве какой-то дурацкий фильм, напугавший меня до полусмерти. Нет, слава Богу, мясорубка здесь была маленькая, меня в неё не засунуть.

– Никита, я не знаю, что происходит, – пожаловалась Вероника. – Но если мы не попытаемся тебя прикончить, то умрём.

– Все умрём, – рационально уточнил Тянь.

– Понимаю, – сказал я, поправляя лохмотья прекрасного дорогого костюма. Блин, у меня никогда не было такой роскошной одежды. Я мог её себе позволить, но зачем?

Наверное, придётся купить.

Всё-таки в таком костюме чувствуешь себя другим человеком.

– Никита, прости, – сказала Вероника.

И они потащили меня к духовке.

Вот тут я напрягся всерьёз.

Мне доводилось гореть минут пятнадцать подряд. Это чертовски больно. И даже если мой предел где-то немыслимо далеко, он всё же существует.

– Не надо, Тянь! – крикнул я. – Мы же друзья.

На его лице отразилась подлинная боль.

– Ты же всё понимаешь, Никита… – начал он.

Что хорошо на кухне – это самое опасное место в доме. Говорят, больше всего преступлений совершается именно там. Тянь несколько десятилетий имел дело с оружием, Вероника вела свой полузаконный бизнес в сфере секса и наркотиков, а вот я двадцать лет отработал судмедэкспертом в обычной уголовной полиции до Обращения, и ещё десять лет после. Вовсе не потому, что любил эту работу, просто она давала покой и уединение.

Так что кухни я знал хорошо.

Сколько ни говори поварам, что всё на кухне надо обесточивать с концом смены, они не слушают. И ту технику, что в работе постоянно, не убирают.

Меня тащили мимо одного из рабочих столов, когда я увидел на зарядной платформе то, что мне было нужно. Подогнул ноги, выскальзывая из держащих меня рук, это ни к чему не привело, конечно, но Вероника чуть пригнулась, поднимая меня, и я ударом всего тела приложил её голову к металлическому углу стола. Её пальцы на миг разжались, я ударил Тяня – от души, не сдерживаясь, он от меня оторвался. А я схватил с зарядки ручной миксер, воткнул Веронике в глаза и включил.

Глаз за глаз, как известно.

На миксере даже были надеты похожие на штопор насадки для размешивания теста. Думаю, Вероника взгреет завтра повара, который решил облегчить себе задачу по выпеканию блинчиков и круассанов.

Она упала, задёргалась на полу, пока торчащий из глаз миксер в два крюка перемешивал ей мозги. Наверное, я бы справился с ситуацией секунд за десять, но Вероника слишком давно жила спокойной жизнью, интригуя лишь в постели.

Так что я оставил её за спиной, а сам схватился с Тянем. Некоторое время мы полосовали друг друга всем железом, которое попадалось под руку, а его было много. В ход пошли даже кофейные ложечки – страшное оружие, если разобраться.

Разумеется, я не пытался сотворить невозможное и убить Обращённого кухонным инвентарем. Я аккуратно заманил Тяня к мойкам и, извернувшись, засунул его руку в мусородробитель, после чего включил аппарат.

Было очень больно – мне ведь пришлось тоже засунуть туда руку.

– Вот ты сволочь! – крикнул Тянь.

– Ничего личного! – ответил я. В другой руке у меня был нож, которым я отхватил себе руку в запястье. После чего отбросил нож подальше.

Тянь стоял с рукой в мойке. Дробилка грохотала, пережевывая его руку и мою кисть. Тянь едва заметно подмигнул мне. Я – в ответ.

И бросился бежать.

У меня было много вариантов драки, среди которых фигурировало масло – в том числе кипящее, микроволновая печь, морозилка, щипцы для омаров, жгучий перец, жидкий азот для молекулярной кухни и даже свежий палтус. Впрочем, я не знал, есть ли на кухне свежий палтус, и вообще – не сторонник излишней жестокости.

Так что хорошо, что сработал первый, простейший, всем нам понятный вариант: миксер и мусородробилка.

Секунд двадцать Тянь ещё постоит. Потом это будет выглядеть совсем уж подозрительно. Он достанет культю, поорёт, помечется в разные стороны, вытащит у Вероники миксер из головы.

Короче говоря, минуту мне товарищи обеспечат. За это время я успею убраться подальше.

А потом мне придётся делать то, что я не люблю больше всего, – размышлять.

Кто-то устроил на меня охоту.

Меня то ли проверяли, то ли испытывали.

И ладно бы меня, но в это вовлекли ни в чём не повинных гражданских и моих друзей-Обращённых.

Я такое не прощаю. Придётся делать жестокие, некрасивые, кровавые вещи.

…Ещё бы понять – с кем!

Глава 6

Домой я добирался осторожно, хоть мне и казалось, что я давно забыл смысл этого слова. Вначале поехал в район морского порта, потом остановил такси на трассе в точке, куда заранее вызвал другое.

Но пересел не в него – такси отправилось пустым в крупнейший супермаркет походного снаряжения и оружия. А вызвал новое, отказавшись подряд от четырех первых. Уже в пятом я назвал свой адрес.

Нет, никаких предчувствий пока не было. Но лучше перестраховаться.

Вообще-то мне кажется, что предчувствия стали побочным эффектом. Слаживающий про них не говорил, да и появились они не сразу.

А может, и сразу, просто тогда мы ещё не научились их понимать?

Я вылез из машины, глянул на вход в своё обиталище. Привезённая такси коробка с металлическими останками тао стояла у двери, на площадке для доставки. Над ней помаргивал огонёк сторожевой системы.

Интересно, как такси затащило груз по лестнице? Может, и впрямь требование двойного тарифа было оправдано?

Ещё рядом с дверью стояли двое.

Вздохнув, я поднялся на стилобат. Посмотрел на мальчика Святослава и охранника-хоппера. Этот выглядел посерьёзнее и посдержаннее истеричной женщины, палившей в меня.

– Можно войти? – спросил Святослав и бросил в рот пластинку жевательной резинки.

Сейчас он был одет не в детский матросский костюмчик, а во вполне взрослую версию человеческого делового костюма. Даже с галстуком.

– Один, – сказал я, подхватывая коробку с металлом тао и открывая дверь.

Хоппер тяжело вздохнул, но ничего не произнёс. Святослав двинулся за мной. В коридоре включился свет, вентиляция зашуршала, переходя в активный режим.

– Вы весь в крови, – сказал Святослав.

– Жизнь – боль.

– И от одежды хрень осталась, даже жопа видна.

– Жопа – слово грубое, – наставительно сказал я. – В стародавние времена его даже в книжках запрещали печатать… Чего тебе?

Мы вошли в гостиную, я поставил коробку на стол, налил себе виски и сел в кресло.

– Нас тут убили? – спросил мальчик, оглядываясь.

– Твою сестру тут. Тебя и собачку – вон там. – Я показал.

– Можно глянуть?

– Валяй.

Святослав сходил в спальню, вернулся через минуту разочарованный.

– Там чисто. Ничего нет.

– Конечно. Мне же надо было избавиться от тел.

Он даже не поморщился.

– А как меня убили?

– Разрубили молекулярным хлыстом напополам, – пояснил я. – Извини, чуть-чуть не успел. Пришлось тебя придушить, чтобы не мучился.

– Жесть какая… – вздохнул Святослав без особого испуга.

– Ну, так что тебе надо? – спросил я. – На работу к твоему папе я наниматься не стану. Знаешь, передай ему, что, вполне вероятно, вы попали в переделку случайно. Можно выдохнуть и жить спокойно.

Подросток кивнул.

– Да, Васька тоже так думает… Просила вам передать, сказала, что будет полезно.

Он полез во внутренний карман пиджачка и достал небольшой блокнот в кожаном переплете.

– Её дневник.

– Как мило! – оживился я. – И так старомодно… Вообще-то я рассчитывал на кило черной икры и бутылку старого коньяка от твоего папы, но… Спасибо, юноша! Передай Василисе мою искреннюю благодарность.

Святослав пожал плечами.

– Я отправлю вам икру и коньяк. К чему папу грузить мелочами.

Я решил, что Святослав мне нравится. Я даже мысленно повысил его от мальчика до юноши, пропустив стадию подростка.

– Можно в сортир сходить?

– Там.

Святослав удалился, а я задумчиво почесал подбородок. Открыл блокнот. Большая часть страниц оказалась выдрана, осталось десять-пятнадцать от силы.

Интересно.

Всё интереснее и интереснее…

Святослав вернулся, замялся, глядя на меня, – я потягивал виски и ждал. Синтетический виски гораздо проще сделать, чем синтетический коньяк.

Поэтому я чаще пью виски.

Вру.

Я пью всё, что угодно. Это не вредит мне и не радует. Это просто привычка. Имитация обычной жизни.

– Не думайте, что я невоспитанный, – неожиданно сказал Святослав. – Я вам очень признателен. Не за вчера, хотя, наверное, вы старались. За то, что вы сделали пятьдесят лет назад.

– Я делал это просто так, – сказал я. – Разницы не было.

– Неправда.

– Ну ладно. Я делал это ради человечества. Смешно звучит, да?

Он пожал плечами. В его возрасте это и впрямь звучит смешно.

– У нас с Васькой там была бабушка. В последней группе, которая уходила. Ей было шестнадцать лет. Высокая, с двумя косичками и хромая…

– На себе не показывай.

Святослав усмехнулся.

– Она говорила, что вы колебались. Все. Никто не хотел оставаться. Тогда она пошла и взяла автомат. И вы вышли, забрали у неё оружие и сказали: «Девочка, тебе ещё влюбиться и вырасти надо. Оставь это нам».

– Не помню, – сказал я. – Давно дело было. И не было у нас никаких автоматов, ружья да ножи.

– У вас пептидный архив воспоминаний, да? Ну, может раскрутится ещё… Я пойду?

– Удачи. – Я отсалютовал ему бокалом. – У меня был тяжелый денёк, извини.

Святослав двинулся к коридору. Ориентировался он прекрасно, либо импланты, либо прокачанное сознание. Уже из глубины коридора он негромко сказал:

– А костюм я попрошу отца новый вам прислать.

– Лучше сразу два-три! – сказал я, чтобы оставить за собой последнее слово. Вот ещё, чтобы какой-то… юноша… ушёл с красивой репликой!

Через пять секунд дом оповестил меня, что чужак покинул мои владения.

– Хромая с косичками, – пробормотал я. – Вот уж отличительный признак…

Конечно же, я соврал.

Я прекрасно помнил его бабушку и, как оказывается, мать Юрия Святославовича.

Есть воспоминания, которые не загонишь ни в кэш, ни в долгосрочную память.

…В старости плоха даже не физическая немощь, не заторможенность мышления, не проблемы с мочевым пузырём или, хе-хе, эрекцией. В старости самое ужасное, что ты помнишь себя молодым.

И молодость была ещё только вчера.

Семьдесят, восемьдесят, девяносто лет – неважно. Если тебе не повезло нырнуть в бездонные пучины склероза, ты помнишь себя десяти-, двадцати-, тридцатилетним. Сорокалетним. Пятидесятилетним, чёрт возьми! Тогда ты решил, что пришла старость, но ты был дураком, старость ждала впереди, зачем ты ей был нужен такой молоденький…

И умирать в восемьдесят лет не хочется точно так же, как и в двадцать.

– Пунди – это столица, – сказал генерал. Вот он был молодой, максимум шестьдесят. – Когда беженцы доберутся до Пунди, их не тронут. Как-то так всё здесь устроено.

Он стоял в кузове военного грузовика. Усталый, измотанный, пыльный – даже знаков отличия не разобрать, даже не понять, к какой человеческой армии принадлежал. Теперь, когда мы все понимали друг друга и языки утратили значение, генерал стал просто военным.

Хотя что я тут фантазирую? Много ли в российской армии генералов-негров?

– В грузовики сажаем детей до шестнадцати и беременных, – продолжил генерал. – Бензина хватит на большую часть пути.

– Не до конца? – выкрикнул кто-то из собравшихся.

– Нет, не до конца. Танки… – генерал поморщился. – Танк и русские бэтээры пойдут в проход между скалами. Мои ребята уже окапываются. Там мы и примем бой.

Все непроизвольно повернули головы. Небо на Граа точно такое же, как на Земле, не отличишь. А вот глядя на пейзаж, начинаешь подозревать – что-то не то.

Скалы были сиреневые в золотую блёстку. Это даже я со своим паршивым зрением видел. Таких не бывает, разве что на детских рисунках. В узком ущелье между скалами лежал бело-розовый песок, сверкая в последних лучах заходящего солнца. А дальше была пустыня, тоже бело-розовая, – проклятая пустыня, по которой мы шли двое суток, теряя людей, машины и последние надежды.

Ну ладно, я не шёл, до скал нас, старичьё, везли в грузовиках вместе с женщинами и детьми. Пока хватало машин и бензина.

– Мужчины пойдут пешком, – продолжал генерал. – Я прошу их по возможности помогать детям и беременным, когда грузовики встанут. Раненые, больные, женщины без явных признаков беременности – все идут пешком!

– А мы? – выкрикнула вызывающе лысая старушка, стоящая рядом со мной. Тогда я ещё не знал, что её зовут Вероника Бирн, что через двадцать лет мы с ней сойдёмся и проживём пять лет в любви и согласии, прежде чем разбежаться, но остаться друзьями. Её лысина не была последствием старческой деменции или иного эпатажа. Химиотерапия – и потерянный в панике парик. Впрочем, лишившись парика, Вероника и не подумала комплексовать. Углядела у какой-то девочки золотистый маркер и попросила нарисовать на лысине смайлик. Девчонка даже развеселилась от этого…

Кстати, драка в клубе ничуть моё отношение к Веронике не изменила. Мы порой друг друга и похлеще утюжили.

– Для всех, кто старше семидесяти, у меня другое предложение, – сказал генерал, помедлив.

– Сдохнуть? – спросила Вероника и заливисто расхохоталась.

– Да, но не бесцельно, – сказал генерал. – Вы всё равно выдохнетесь и не дойдёте до города…

– Но вы же обещаете перекрыть ущелье? – спросил Алекс. Как его зовут, я, кстати, тогда уже знал. Мы с ним сильно поругались, ему достался сэндвич с колбасой, а мне с яйцом, и я требовал разделить еду поровну.

– Мы не простоим дольше часа, – буркнул генерал. – Боеприпасы почти кончились. Солдаты ранены и измотаны. В танке всего шесть снарядов и три заряда плазмы.

Генерал ошибался, они продержались два с половиной часа. Собственно говоря, это нас и спасло. И не только нас.

Не знаю, как им удалось.

– К чёрту! – крикнул Алекс. – Вы нас призываете сражаться? Я свой член с трудом поднимаю, когда ссу!

– Можешь ссать в штаны, ты и так воняешь! – прошипела Вероника. Она всегда была стервой.

– Призываю вас остаться здесь, – сказал генерал. – Мы оставим вам охотничьи ружья, всё гражданское оружие. Твари выйдут из ущелья потрёпанными, клянусь! Если их снова встретят огнём, они остановятся. Вы сможете выиграть ещё час! Это спасёт тысячи жизней! Десятки тысяч!

– Эй, генерал! – негромко сказал Тянь. – Вы же знаете, что эти твари пожирают пленных. Живьём.

– За нашими спинами дети и женщины! – рявкнул генерал. – И вот они как раз знают!

Всё-таки он был настоящий вояка. Я потом нашёл его биографию, даже знакомых. Расспросил. Ничего особо героического в его жизни не случалось. Напротив – и несколько скандалов, и парочка военных преступлений в Восточной Европе. В общем, в другой ситуации и в другое время я был бы не против, чтобы его повесили или сожрали живьём.

Но вот надо же – собрался человек. Вытащил из себя всё человеческое, вспомнил, кто он такой. Искупил.

Надеюсь, что искупил. Иначе нечестно.

– Глупо, – сказала Вероника. Она как-то незаметно взяла на себя роль переговорщика всей группы «кому за семьдесят», которую генерал попросил собраться на последнем привале за ущельем. – Нас сомнут за тридцать секунд. Ничего мы не выиграем. А так… есть шанс. Дойти, доползти. В норе укрыться.

Тогда я подумал, что так и сделаю. Предложение генерала было паскудством и самоубийственной глупостью. Сражаться – дело военных. Я своё отвоевал, на мою молодость всякое пришлось.

– Кто готов взять в руки оружие? – спросил генерал. И поднял из кузова древний калашников с деревянным прикладом. Меня чуть слеза от ностальгии не пробила. Генерал выглядел сейчас точь-в-точь как лидер повстанцев где-нибудь в африканской глубинке в конце двадцатого века. Пыльный, чёрный, автомат в поднятой руке…

– Вы музей ограбили или антиквара? – весело выкрикнула Вероника и захохотала.

Её смех подхватили. Никто не тронулся с места. Генерал стоял, смотрел на нас, и его рука с поднятым к небу старым советским автоматом медленно опускалась.

Тогда девочка и проковыляла к грузовику. У неё на правой ноге была лангета, а две тонкие косички смешно торчали в разные стороны. Я подумал, что она похожа на Пеппи Длинныйчулок из старой книжки.

– Дайте мне! – крикнула она.

– Дети эвакуируются, – сказал генерал. – Зачем ты сюда пришла? Детям – к грузовикам!

– Мне уже есть шестнадцать, – возразила девочка. – И я не дойду.

Генерал молчал, и мы все примолкли. Я попытался убедить себя, что девочка – внучка или дочка генерала. Что всё это отрепетировано. Обычная гнусная манипуляция…

– Я прикажу, тебя посадят в кузов, – пригрозил генерал.

Но девочка продолжала стоять, протягивая руку. Ей было тяжело, и другой рукой она взялась за кузов.

И тогда генерал чуть наклонился и спросил:

– Зачем, а? Ты не доживёшь до завтра.

– Чтобы для кого-то было завтра, – ответила девочка.

Генерал снова посмотрел на нас. Устало и беззлобно. Он был немолодой, измотанный, чёрно-серый, потный и уже смирившийся со смертью. У него даже укора во взгляде не возникло.

– Держи, – сказал он и протянул ей автомат. – Это очень простое и надёжное оружие, я объясню…

А дальше я просто не помню, как всё получилось. У стариков так бывает. Просто я оказался рядом и осторожно забрал автомат из рук девочки. Сказал:

– Девочка, тебе ещё влюбиться и вырасти надо. Оставь это нам.

К чёрту. Сто процентов, что это постановка и манипуляция. Но вся жизнь из них и состоит.

– Это калашников, старый русский автомат, – начал было генерал.

– Не надо объяснять, генерал, – сказал я. – Я стрелял из такого.

Я даже не стал добавлять «по вашим». Думаю, он и так понял.

– Только девочку посадите в грузовик. Пожалуйста, – попросил я.

Генерал кивнул.

Девочка ударила меня кулачком, когда крепкий солдат (кажется, китаец) потащил её к последним грузовикам, уходящим к Пунди. Потом попыталась поколотить морпеха. И ещё долго ругалась. Я смотрел ей вслед и улыбался – у неё будет завтра.

– Эй, козёл, дай мне такой же! – потребовала Вероника у генерала. И подмигнула мне.

– Автомат был один, – сказал генерал. Порылся в горе оружейного хлама под ногами. Вначале взял здоровенное помповое ружье, потом посмотрел на Веронику внимательнее и протянул ей небольшой пистолет.

– О, мой любимый диаметр! – поглаживая ствол, воскликнула та. – И, главное, твёрдый!

Я же говорил, что она всегда была озабоченной стервой с дурацкими шутками на тему секса?

– Не диаметр, а калибр, – поправил я.

Вероника глянула на меня с интересом. Пообещала:

– Обязательно обсудим.

И тут же уронила пистолет. Пальцы у неё были такие артритные, что едва держали оружие.

Третьим был, как ни странно, Алекс. Четвёртым Тянь.

Нас набралось двадцать шесть стариков и старух. Ещё несколько человек колебались, но оружие кончилось, и они пошли с остальными клиентами врачей-гериатров. Ушла почти сотня стариков, почти половина выжила. Насколько я знаю, они потом очень жалели, что ушли.

Нам оставили патроны, ещё несколько ружей, из которых генерал посоветовал «стрелять под конец, скорее всего, разорвёт ствол». А также ящик шампанского, припрятанный в генеральской машине, бокалы, несколько коробок сухих галет и золотую банку иранской белой икры – от белуг-альбиносов.

Я решил, что это прекрасный ужин для приговорённых к смерти.

Генерал и все армейские из множества уже несуществующих армий ушли к ущелью. Мы знали, что враг не заморачивается хитрыми манёврами и пойдёт напролом. Поэтому уселись вокруг костра, который развели из всякого мусора, неизбежно возникающего на месте привала, и стали пировать.

Шампанского нам досталось по бокалу, но много ли надо в нашем возрасте, с голодухи и усталости?

Мы хохотали, шутили, рассказывали анекдоты.

Потом кто-то предположил, что враг мог и бросить преследование. Все замолчали, потому что сказанное было глупостью и слабостью.

Минут через десять я заметил, что несколько человек, ушедших от костра, не возвращаются. Еще через полчаса две старухи, пошептавшись, встали и сообщили, что уйдут догонять машины. Их попросили оставить оружие, но та, что побойчее, угрожающе взвела курки.

В общем, через час нас осталось семнадцать.

Я сидел у догорающего костра, смотрел на яркие чужие звезды и думал о том, как же тяжело будет подняться. Правое колено последнее время вело себя совершенно по-скотски.

Потом из ущелья донёсся выстрел. Один. Потом громыхнуло орудие танка. Снова наступила тишина.

– Разведку засекли, – меланхолично сказал Тянь. – Первая волна пойдёт через полчаса.

Я не знал тогда, что он всю жизнь проработал в оружейной промышленности и в делах военных кое-что понимал. По крайней мере, внимательно анализировал предыдущие атаки. Подумал просто, что он умный.

– Ну что ж, значит, недолго, – рассудил Алекс. – Схожу отолью…

– Сбежит, – пробормотала Вероника.

Но он вернулся.

А ещё через десять минут появился Слаживающий.

Вначале возникло свечение – тёплое, мягкое, будто открылось окно в темноте. Потом из этого свечения вышла девушка. Красивая, молодая, с милым добрым лицом. Я даже дыхание затаил, глядя на неё.

При этом я совершенно отчётливо понимал, что существо выглядит совсем иначе. Что оно даже не похоже на человека. Что к нему неприменимо понятие пола, возраста, красоты. Но это не играло никакой роли – это была самая чудесная юная девушка, которую я когда-либо видел.

Я подумал, что ради этого стоило жить.

– Вы же знаете, что скоро умрёте, – сказал Слаживающий. Не спросил, а сообщил.

– Кто ты, красавчик? – спросила Вероника с любопытством. И я понял, что все мы видим существо по-разному, а Веронике, несмотря на прозвучавшие шуточки, нравятся мужчины.

– Я – Слаживающая, – сказала девушка.

Мы знали, кто такие Слаживающие. Примерно. Как и все остальные.

Мы и сейчас знаем о них не больше.

– Помоги нам, – попросил Алекс. И пошурудил ботинком в костре, чтобы свет стал ярче. – Ну или не нам, воякам! В том ущелье.

– Не могу, – сказала Слаживающая. В её словах слышалась грусть, которой там не было. – Это Слаживание.

Как-то сразу всё стало понятно.

– Жалко, – вздохнула Вероника. И с вызовом добавила: – Ну и чего тогда пришёл? Понаблюдать?

– Для этого не нужно быть здесь, – сообщила Слаживающая. – Я хочу предложить вам любопытный эксперимент.

– Опасный? – поинтересовался Микаэль.

– Вероятность погибнуть в процессе эксперимента – около пятнадцати процентов.

– Мы можем отказаться? – спросил я. Просто чтобы вступить в разговор.

– Конечно. Вначале то, что я скажу, покажется вам удивительным даром. Потом проклятьем.

– А в конце? – спросил Алекс.

– Не знаю. Поэтому и пришла. Иначе эксперимент не имел бы смысла.

– Тогда озвучь, – попросила Мишель. У неё последней оставалось немного шампанского, она допила и бросила бокал в огонь. Мишель всегда любила театральные жесты, да и немудрено, она была довольно известной актрисой.

Слаживающая озвучила.

И мы замолчали.

Потом Вероника сказала:

– Да какого чёрта? Конечно же, я согласна! Только одно…

Слаживающая улыбнулась.

– Нет-нет. Никаких условий.

Вероника не стала спорить. Так мы и не узнали, что за условие она хотела поставить.

Я поднял руку вторым. И девушка улыбнулась мне одними глазами.

Нас было семнадцать – и согласились все.

Четырнадцать выжили.

Этого хватило.

…Отставив бокал, я подумал, что никогда не пытался разыскать ту девочку с косичками, из-за которой и подошёл к грузовику. Почему, интересно?

Может быть, мне до сих пор стыдно: потребовался отважный ребёнок, чтобы старики согласились умереть чуть-чуть раньше срока.

А может быть, я боялся узнать, что девочка выполняла план генерала, и платой было место в грузовике?

Наверное, и то, и другое.

Я открыл блокнот Василисы и начал читать.

Глава 7

Почерк у девушки был хороший, профессионально поставленный, таким пишут только дети, обучающиеся в дорогих классических школах. По нескольким фразам я понял, что этот блокнот она заполняла лет в пятнадцать-шестнадцать. Записи касались в основном учёбы. Я бы не удивился, если бы узнал, что у Василисы есть специальные блокноты для сиюминутных любовных страданий, прочитанных книг и планов на будущее.

Почти сразу я наткнулся на фразу про Обращённых, после чего начал читать внимательнее.

«Выбрала Обращённых годовой темой по истории. Зря, наверное, что там разбирать?»

Потом полстраницы занимали рассуждения о различии в восприятии графики людьми и рили. Видимо, это была тема по культуре.

А потом пошло только про нас.

Что меня порадовало – Василиса сразу же коснулась главного.

«Нет никаких официальных данных о подлинных причинах Обращения. Но, исходя из возможностей, которые они получили, тут был задействован кто-то из Большой Четвёрки: Слаживающие, Контролирующие, Стерегущие или Думающие. Стерегущие представляются мне наименее вероятными. Их активность на планетах редка и всегда связана с прорывом чужих видов, не входящих в Слаживание, в то время, как и люди, и касамни находились в процессе. Думающим вообще безразличны культуры столь низкого уровня. Доминирующей версией в сети является вмешательство Контроля: как известно, Контроль всегда действует чужими руками, а столь драматическое разрешение экзистенциального конфликта землян и касамни полностью отвечает этическим нормам Контроля».

– Ух, – сказал я и перечитал концовку. Редко кто сейчас пишет больше десяти слов в одном предложении. Да ещё и фраза про «экзистенциальный конфликт»! Если у нас с Василисой случится следующий раз, то можно будет не только заняться сексом, но и поговорить.

Я поймал себя на том, что начинаю фантазировать о следующем разе, нахмурился и продолжил чтение.

«Однако я не согласна с этой теорией. Все многочисленные вмешательства Контролирующих сопровождались использованием локальных, доступных участникам конфликта, технологий. Контроль мог предоставить людям боеприпасы, пищу, горючее, но не стал бы проводить Обращение. Таким образом, стоит принять версию, что это было вмешательство Слаживающих».

С такой точки зрения я ситуацию не обдумывал. Да и зачем, я же и так знал, кто провёл Обращение.

Молодец какая, девочка! Догадалась!

Дальше шло долгое и скучноватое перечисление всей нашей группы, где Мишель почему-то назвали француженкой, хотя она была из Туниса, а добрейшему и тишайшему Шахраму приписали службу в спецназе.

Потом началось совершенно нереальное и наивное описание боя в ущелье. Я читал и пытался понять – зачем повзрослевшая Василиса отправила ко мне брата с фрагментом дневника. Хотела показать, что давно мной интересуется? Да ни фига, она же меня однозначно отвергла. Что означает «будет полезно»?

Я начал понимать это только ближе к последней странице.

«Обращение четырнадцати стало спасением землян. Не только потому, что спасло сорок семь тысяч человек из первой партии переселённых на Граа. Обращённые полностью уничтожили переселенцев-касамни и тем самым вывели их из Слаживания. Таким образом, если мы рассматриваем версию о вмешательстве Слаживающих, – те приняли удивительно радикальное решение. Выбрали один из двух разумных видов и позволили ему уничтожить конкурентов. Вероятно, это было проведено в обход Контроля и Думающих, поэтому и использовался такой нестандартный способ, как Обращение».

Да, вероятнее всего, так оно и случилось.

Я понял это далеко не сразу. Лет через десять – когда мозги стали лучше работать и в основных постулатах Слаживания я разобрался.

Трижды в известной мне истории разумные виды исторгались из Слаживания по тем или иным причинам. Но только с касамни ситуация стала столь драматичной, что завершилась геноцидом.

Я задумчиво почесал кончик носа. Жалею ли я об этом?

Нет.

Выбор был прост: либо земляне, либо касамни. Контроль не вмешивался, ведь в пустыне мы не попадали в его юрисдикцию. Слаживание оценило ситуацию, посмотрело на наши карты и решило сдать людям джокер.

Васька всё правильно изложила…

Я перевернул последнюю страничку.

«Единственным неясным (пока) моментом этой героической и трагической истории является её развязка. Общепринято считать, что в недалёком будущем четырнадцать Обращённых ждёт ужасная смерть. Однако, если Обращение проводили Слаживающие, то всё не так просто!

Вторым постулатом Слаживания является Спасение. Значит, дар-проклятие Слаживающих обязано содержать в себе возможность избежать негативных последствий. Согласно третьему постулату, Слаживающие не вправе аннулировать свои действия, а согласно четвёртому – не могут применять превосходящую силу. Таким образом, Обращённые могут спастись. Но вряд ли Большая Четвёрка позволит столь малоразвитой культуре, как земляне (ха-ха три раза!), оставить при себе силы Обращения. Если я права, то в самом ближайшем будущем мы станем свидетелями уничтожения Обращённых одним из трёх формально незадействованных участников: Контролем, Стерегущими или даже Думающими. При этом Слаживающие, хоть и будут рады такому исходу, не смогут отозвать Обращение или непосредственно вмешаться в разборку улаживание ситуации».

– А, – произнёс я, кивнув. – Ну да, если так…

У меня застучало в висках.

Что, серьёзно, что ли?

Я вскочил, сдвинув журнальный столик и, кажется, больно ударившись коленом. Прошёлся по гостиной, подыскивая возражения. Всерьёз так подыскивая, будто полемизировал с серьёзным учёным, а не с несколькими страничками девичьего дневника.

Слаживание!

Краеугольный камень отношений разумных видов в нашей части Галактики.

У Слаживания есть четыре постулата. Как и у Контроля, Стерегущих и Думающих, впрочем.

Постулаты Слаживания незыблемы.

Первый постулат – Свет. Любой разумный вид, при всех его пороках и особенностях, имеет право влиться в общую галактическую цивилизацию.

Второй постулат – Спасение. В любом действии, инициированном Слаживающими, нет безысходности, всегда должен быть шанс.

Третий постулат – Завет. Подаренное нельзя отобрать или отозвать.

Четвёртый постулат – Милосердие. Нет у Слаживающих права щёлкнуть пальцами (или что там у них на самом деле) и раздавить Обращённых, как клопов.

Наверняка Слаживающие понимали, что касамни не смогут вписаться в Слаживание. Никак. Уж такие они существа, хоть и вполне разумные.

Но они были обязаны привести их на планету.

И дать шанс перебороть свою природу.

А когда стало окончательно ясно, что касамни не могут или не хотят – Слаживание уже не имело права вышвырнуть их обратно.

Проще всего было дождаться, пока орда плотоядных хищников дожуёт остатки землян и ворвётся в город. Вот там с ними бы расправился Контроль – вооружил посерьёзнее городскую полицию, та выжгла бы касамни на окраинах…

Или не выжгла? И пришлось бы призывать Стерегущих!

Видимо, это стало бы позором – не справиться с внутренней проблемой самим.

К тому же земляне потеряли бы свой шанс. Мы были первой, тестовой группой. Если завален тест, то Слаживание прекращается для всего вида.

Итак, Слаживающие дали нам Обращение.

И мы убили касамни. Всех. Всю их тестовую группу.

Касамни канули в небытие.

Девочка, выполняя школьное задание, сделала правильную догадку. А потом – пришла к убедительным выводам.

У меня есть шанс. У всех нас есть шанс!

Да, да, иногда так бывает. Маленький мальчик протягивает ручонку и говорит: «А король-то голый!» Маленькая девочка делает уроки и говорит: «Тут же всё просто и понятно…»

Бывает.

Но… чтобы эта девочка была внучкой другой девочки, подтолкнувшей меня к Обращению?

А потом через неё завязалась вся цепочка событий?

Нет.

Я рассмеялся и покачал головой.

Тут всё куда запутаннее и серьёзнее.

Но вот с этим разбираться уже интересно. Может быть, потому, что появился шанс.

Однако вначале стоит закончить неотложные дела.

– Дом, – сказал я. – Маршрут мальчика Святослава. Показывай, где и что.

Основной экран засветился, и я внимательно посмотрел, как Святослав входил за мной и шёл по коридору. У входа в гостиную он достал изо рта жевательную резинку и быстрым движением налепил на косяк. Экран сразу выделил комочек жвачки свечением – обнаружены устройства слежения.

Ребёнок решил поиграть в сыщика. Допустим, я и не сомневался. Но ко всему ещё, посещая туалет, он не поднял сиденье стульчака!

У него это с папочкой семейное, что ли?

– Дом, прибери, – велел я. – На всякий случай по всему маршруту Святослава.

Вполне вероятно, что, пока он шёл, микродатчики с него так и сыпались. Но сейчас интереснее другое. Почему зачистку Обращённых решили начать именно с меня?

Очень сомневаюсь, что Василиса знала ответ на этот вопрос. Я его, на всякий случай, задам. Но попозже.

А сейчас, пока пылесосы будут зачищать квартиру от жучков, переоденусь и навещу старого знакомого.

Я задал дому вопрос, дождался ответа. Сокрушённо покачал головой. И очень удивился.

Где есть разумные существа – там всегда будут законы. Где есть законы – всегда будут преступления. Где есть преступления – всегда будут полицейские, суды и тюрьмы.

В огромном – почти семьдесят миллионов жителей – Пунди много полиции и много тюрем… то есть, исправительных учреждений, конечно. Суд, кстати, всего один. В большинстве случаев приговор выносится нейросетью и оспаривают его редко – нейросеть судит мягче, чем живые существа.

Но как ни слаживай между собой несколько сотен разумных видов с разных планет, равенством тут и не пахнет. Чаще всего в тюрьму попадают муссы. Они просто слишком тупые, чтобы запомнить все законы и правила, и слишком неприхотливые, чтобы бояться заключения. Обычно их не держат в тюрьме долго, а отправляют на каторжные работы или наемниками в войска первой линии, с двухкратным уменьшением срока. Муссы настолько глупы, что обычно соглашаются.

Мы, земляне, где-то в середине списка, как и большинство разумных. Можем преступить закон, но иногда выкрутимся.

А реже всего в цепкие лапы закона попадают рили. И тут дело не в прирождённой миловидности, закону плевать на обаяние, нейросети – тем более. И не в законопослушании. Рили крайне осторожные, умные и понимают, что преступление редко себя оправдывает. Но уж если решат, что выгода от преступления перевешивает убытки, то сведут риск к минимуму.

Проще говоря, преступив закон, они почти не попадаются.

Тюрьма, где отбывал двухлетний срок мой знакомый рили, находилась на дальней окраине мегаполиса. Зато совсем рядом с улицей частных оружейных мастерских, куда я предварительно заглянул и сделал интересный и срочный заказ лучшему мастеру по холодному оружию.

А уже потом отправился в городское исправительное учреждение номер шестьдесят четыре.

Свидание с заключённым, если он не является близким родственником или супругом, стоит небольшую сумму. Удобный способ пополнения казны и предотвращения взяточничества.

Я оплатил часовое свидание по категории «комфорт», меня провели во вполне уютную комнату с диваном, креслами, столиком, на котором стояли чайник, сливки, пирожные. Рили с удовольствием ели земную еду. Пожалуй, кулинарию они считали самым большим достижением человечества.

Минут через десять дверь открылась, и в комнату вошёл импозантный седовласый мужчина. Одет он был в хороший костюм по моде рили, почти человеческого кроя, только рукава гофрой и вместо пуговиц – короткие блестящие цепочки-застёжки. Рили был полноват, но это лишь придавало ему внушительности и добродушия.

В общем, на Земле такому без колебаний доверили бы выгулять собаку, проводить ребёнка или даже отнести в банк деньги.

Когда я в последний раз видел Макоррсанноакса, для землян – Макса, он выглядел обаятельным двадцатилетним юношей.

– Макс, – сказал я, вставая.

– Никита. – Он расплылся в улыбке и пошёл навстречу. Не спеша, с достоинством. – Какое удовольствие встретиться!

– Взаимно, – согласился я. – Выглядишь прекрасно, как всегда. Давно ты постарел?

– Два года, – вздохнул Макс. – Веришь ли, до сих пор не привык…

Мы уселись за стол, я налил Максу и себе чай. Несколько минут мы с удовольствием вспоминали былое – в основном совсем уж старые дела, происходившие лет сорок назад. Ох, весёлое было время… Макс тогда землю рыл, пытаясь разобраться в нас, он был молод и полон задора.

Некоторое время он даже жил с Вероникой. Это было очень смешно, Макса все принимали за её внука.

– Как ты ухитрился сесть на два года? – спросил я. – Что натворил?

Макс вздохнул. Достал платок и шумно высморкался. Даже это у него вышло благородно и красиво.

– Поссорились с Дассатрамарр. Полгода назад. Некрасиво получилось, друг. Я вышел из себя, наговорил ей гадостей. Она ударила меня по лицу. Как вы это называете?

– Пощёчина.

– Да. Дала пощёчину. Я очень обиделся и ударил в ответ. Она вызвала полицию, я отказался признать вину и принести извинения. Был суд, мне выписали чудовищный штраф. Я отказался платить и вынужден ещё полтора года томиться здесь.

Я молча смотрел на Макса.

Он снова высморкался. Сказал наставительно:

– Извиняться и платить недостойно, когда ты не виноват.

– Макс.

– Что, Никита?

– Кого ты за дурака держишь?

Макс насупился.

– Дассатрамарр умная женщина. А ты умный мужчина.

– Рили… – буркнул он.

– Да ладно, вы всё равно мужчины и женщины. Ты нормальный умный мужчина. Она умная женщина. И вы не склонны к импульсивным поступкам.

– С возрастом все глупеют, – заявил Макс.

– От кого ты прячешься, Макс?

Он заколебался.

– Ты совсем не удивился, когда меня увидел. Ты ведь до сих пор изучаешь Обращение, так? Чего-то нарыл, друг?

Макс прекратил валять дурака. Отставил чашку. Посмотрел на меня.

– Прекрасно выглядишь, Никита. Лучше, чем десять лет назад.

– Ну ты же понимаешь, Макс.

– Понимаю.

– По-прежнему неуязвим?

– Думаю, что объёмный взрыв достаточной мощности меня прикончит.

Он покачал головой.

– Не уверен… А как твои предчувствия?

– Работают.

– Ага. Ничего новенького не появилось?

Вот тут он меня огорошил.

– Ты о чём?

– Какие-то новые особенности не появились, Никита? – Макоррсанноакс повысил голос.

– Нет.

– Ясно. Не допытывайся, Никита. У тебя всё хорошо и…

– Не всё хорошо. За мной охотятся. Кто – не знаю.

– А-ха-ха, – сказал Макс громко и налил себе чай.

– Утром меня пытались убить Вероника и Тянь.

Он так и замер с чайником, наклонённым над чашкой.

– Чем… кончилось?

– Ушёл.

– Это любопытнейший парадокс, – пробормотал Макс. – Драка Обращённых… не шуточная, как вы любите, проверяя силы… а настоящая… Хорошо, что ты ушёл. Как их заставили?

– У них возникло предчувствие скорой смерти, если они не попытаются меня убить.

Откинувшись в кресле, Макс некоторое время размышлял. Покачал головой:

– Тебя не хотели убить! Если Ника с Тянем ощущали смерть – речь могла идти только о ядерном или плазменном заряде высокой мощности. Ты бы тоже не спасся. Разнесло бы всех троих. Куда проще, чем вынуждать вас к потасовке.

– Тогда что? Кто-то хотел посмотреть на рукопашный бой Обращённых?

– Допустим, кто-то пытался понять, не появились ли у тебя новые способности.

Как же мне не нравится, когда Макс так темнит!

– Какие? Ты явно что-то знаешь!

– Всё, что мог, я уже сказал, – произнёс рили. – Спасибо, что навестил, Никита.

– Прогоняешь?

– Тебе же лучше, поверь.

– Макс, Тао-Джона убили.

Вот тут он реально удивился. Нахмурился. Даже попытался улыбнуться, мол, шутишь? Посерьёзнел.

– Как? Когда?

– Он привёл ко мне своих клиентов. Похоже, таким образом пытались добраться до меня. Потом он ушёл готовить новое убежище, затерялся в таборе хопперов, но кто-то его достал. И его клиентов, кстати, тоже убили. Достали в моём доме, но на меня не покушались.

– Плохо, плохо, плохо, – забормотал Макс. Погрузился в раздумья. Даже забормотал что-то беззвучно, одними губами. Потом строго посмотрел на меня.

– Это важно!

– Понял, – осторожно ответил я.

– Больше говорить нам не о чем, – твёрдо сказал он. Встал, отряхнул брюки от крошек пирожного, отошёл к двери. Поднял руку и щёлкнул пальцами, вызывая конвой.

– Слушай, если дашь больше информации, я поделюсь с тобой всем, что нарою! – взмолился я.

– Никита, не уговаривай.

Он снова нетерпеливо пощёлкал пальцами.

– У тебя остался контакт со Слаживающей? – брякнул я от безысходности.

Но Макс поколебался и ответил:

– Именно она посоветовала мне попасть в тюрьму и меньше болтать. Извини.

Опаньки.

Когда-то, пятьдесят лет назад, вслед за Слаживающей пришли хоппер, хро, двое рили и Тао-Джон. Они пришли не для того, чтобы помогать нам. Рили наблюдали за происходящим, они работали на Слаживание, а хоппер, хро и тао их охраняли. Но так уж получилось, что в итоге все мы стали друзьями. Даже хро.

– Слаживающая не может тебя защитить? – поразился я.

Макс глянул на дверь, нахмурился и снова поднял руку. Щёлкнул пальцами. Замок в двери наконец-то загремел, и вошел мусс в форме охранника.

– Мне пора в камеру, – вежливо произнёс рили, сочувственно глядя на меня.

Никаких предчувствий у меня не было, потому что и опасности для меня не было тоже. Помогло то, что на муссе была форма не по размеру. Муссы гуманоиды, ростом на голову ниже человека, но широкоплечи. Представьте себе гнома без бороды – это и будет мусс.

Так вот, форма была явна пошита на кого-то более высокого и худощавого, вроде человека, рили или хоппера.

К тому же на груди она была пробита насквозь и пропитана кровью.

Я уже говорил, что муссы – на редкость тупые ребята?

Так вот, я преуменьшал.

Мусс не успел приблизиться к Максу и достать из кармана оружие. Я прыгнул к нему навстречу, оттолкнув Макса в сторону. Поймал в печень длинную тонкую заточку. Дрался мусс умело, растопыренными пальцами другой руки он попытался ударить по глазам.

Да что ж их всех так тянет лишь меня зрения?

Я вывернул ему руку в плече, потом вторую. Мгновение поколебался, стоит ли пытаться допрашивать. Решил, что куда больше шансов получить полезную информацию от амёбы. Пробил грудную клетку и разорвал сердце.

Несколько пальцев при этом я всё-таки сломал, что, разумеется, не играло никакой роли.

– Держи! – Я бросил Максу заточку. Ему оружие было нужнее, чем мне. В этот момент по всей тюрьме уже начали выть сирены, а зловещий механический голос требовал от заключённых немедленно разойтись по камерам и прекратить бунт.

– Эх, Никита, ну зачем же ты ко мне пришёл, – вздохнул Макс. – За чай спасибо, но… Пожалуйста, передай Дассатрамарр, что я её люблю. Но сам к ней не ходи.

Он покачал головой и двумя взмахами заточки перерезал себе шейные артерии.

Очень неудобно, что я чувствую лишь ту опасность, которая хотя бы отчасти направлена на меня.

А Макс, мой дорогой старый друг-рили Макоррсанноакс, крупнейший исследователь Обращения в галактике, совершенно не желал мне зла.

Часть вторая

Глава 1

Постулаты Контроля:

1) Разрешение,

2) Запрещение,

3) Беспристрастность,

4) Развитие.

Настоящий стихийный тюремный бунт – привилегия стран бедных, отсталых, где заключение хуже смерти. Во всех остальных случаях цель бунта вовсе не попытка выйти на свободу.

Моё появление в исправительном учреждении запустило неумолимый механизм, убивший Макоррсанноакса.

Какая злая ирония – пытаясь отомстить тем, кто использовал против меня непричастных людей, я втягиваю в смертельные передряги всё новых и новых знакомых.

А дотянуться пока могу лишь до пешек.

Злой, да не то слово, – разъярённый, я вышел из комнаты для свиданий. Бунт уже выплеснулся в служебные помещения тюрьмы. Кто-то отключил защитные системы и открыл электронные замки, иначе у сидящего тут сброда не было бы ни единого шанса. Но и тюрьма-то была обычная, для мелких правонарушителей: воров, хулиганов, взяточников, рекламщиков и прочей шелупони. Такие предпочитают тихонько отсидеть свои два-три года.

Но сейчас все будто с ума посходили!

В коридоре я почти сразу наткнулся на парочку обманчиво молодых рили – парень и девушка. Глаза у обоих горели, волосы были всклокочены, одежды смяты и разорваны. Парень держал в руке гнутую трубу, бывшую когда-то ножкой стула, девушка вооружилась плоским куском плохо заточенного металла. При моем появлении рили взвизгнули от радости и кинулись навстречу.

Даже в таком агрессивном и неряшливом виде рили оставались обаятельными и милыми. Вот же эволюционные механизмы, поразительно! Ведь не только у землян рили вызывают симпатию, у хопперов, хро и ануков – тоже.

Из уважения к памяти покойного Макоррсанноакса я не стал их убивать, а лишь приложил головами об стену с такой силой, чтобы отрубились часа на два-три, до окончания мятежа. И даже самодельное оружие пинками отбросил в сторону.

Рили, вне всякого сомнения, вели себя ненормально.

Хмурясь, я двинулся в сторону выхода. У распахнутых дверей блока свиданий обнаружил двух муссов, ожесточенно пинающих валяющуюся на полу охранницу-хро. Пусть хро и не любят землян, но к этому я давно относился философски.

А вот дураков не люблю с детства. Они вредят, даже если на твоей стороне.

Я прикончил муссов, которые толком не сопротивлялись, увлеченные избиением охранницы. Потрогал у хро шейные артерии – пульс был. На стене висела аптечка, я достал универсальный медпак и наложил ей на живот. Оставив пакет булькать, вводить целебные растворы и верещать, призывая на помощь врача, двинулся дальше. Обнаружил в коридоре хоппера – тот вертелся у окошка во внутренний двор в ритуальном танце, временами пытаясь головой разбить небьющееся стекло.

Мне кое-что стало понятным. Я принюхался, прислушался к ощущениям своего организма. Глубоко вдохнул и задержал дыхание. На миг в голове помутилось, стены будто сдвинулись, потолок угрожающе навис надо мной и сильно захотелось кого-нибудь убить.

Потом сознание прояснилось.

Ну конечно же!

Уже без приключений я дошёл до выхода. Позади всё так же стучала о стекло голова хоппера. Потом раздался звон и радостный вопль – хоппер попался сильный и упорный.

Двери наружу были распахнуты. За импровизированной баррикадой из перевернутой мебели и парочки включенных силовых щитов пряталось несколько охранников: хопперы, земляне и, о чудо, мусс-сержант. Видимо, по меркам их вида он был кем-то вроде Эйнштейна, раз смог так выслужиться.