мы на картине шашлык запретили на картине
Страна Айвазовского
И вот Ивану Константиновичу уже шестьдесят лет. В таком возрасте рука слабеет, воображение и чувства не так пылки, как в молодые годы. Но возраст не имел власти над художником. Его талант с годами окреп, углубился. Айвазовский и раньше постоянно работал, теперь же он трудился еще энергичней. На душе у него был мир и покой.
Он снова женился, на этот раз на армянке, молодой, очень красивой вдове.
В Феодосии он был самым известным и уважаемым человеком.
Прохожие любовались им, когда он совершал ежедневно свой обход — не прогулку, а именно обход — города.
Заложив руки за спину и слегка подавшись вперед, всегда строго одетый, с пышными седыми бакенбардами и чисто выбритым подбородком, он прохаживался по улицам Феодосии, взыскательно оглядывая все: и давно построенные дома с их портиками и колоннами, и недавно начатые строения, и людей, почтительно приветствовавших его…
Айвазовский любил свой родной город. С годами любовь к Феодосии, как и к дорогой его сердцу живописи, все возрастала. Иван Константинович многое сделал, чтобы Феодосия стала красивее, благоустроеннее.
Долго, очень долго страдали феодосийцы от недостатка питьевой воды. Маленький Ованес сам в детстве подолгу стоял в очереди к фонтану за ведерком воды. Теперь художник решил спасти Феодосию от этого постоянного бедствия.
Недалеко от Феодосии Иван Константинович приобрел имение Субаш. В Субаше был прекрасный водный источник. Но Иван Константинович не мог сам спокойно пользоваться этой водой, пока остальные жители Феодосии страдали от безводья. И он пишет в городскую думу: «Не будучи в силах долее оставаться свидетелем страшного бедствия, которое из года в год испытывает от безводья население родного города, я дарю ему в вечную собственность 50000 ведер в сутки чистой воды из принадлежащего мне Субашского источника».
В городе построили водопровод, и жители получили воду. Феодосийцы сложили песни о добром художнике и распевали их по всему городу, а потом воздвигли три фонтана. Один из них стоял на бульваре. Он изображал женщину. В руке она держала раковину. Из этой раковины лилась струя воды в каменный бассейн. А внизу, у подножия статуи, была палитра, украшенная лавровыми листьями. На палитре — надпись: «Доброму гению».
На собственные средства Айвазовский выстроил здание для Археологического музея.
В Феодосии не было тогда театра. У Айвазовского часто гостили его друзья — знаменитые музыканты и артисты. Иван Константинович всегда просил их давать концерты феодосийцам на сцене его картинной галереи.
Феодосийцы слышали здесь известного русского композитора и пианиста Рубинштейна, знаменитого польского скрипача Венявского, великого армянского композитора Спендиарова, видели игру многих петербургских и московских артистов.
Те годы были глухими и мрачными в жизни русского общества. Антон Павлович Чехов сказал о той поре: «Боялись громко говорить, посылать письма, знакомиться, читать книги, боялись помогать бедным, учить грамоте». Айвазовский ничего этого не боялся.
В Феодосии он создал приходскую школу и отпускал деньги на ее содержание, постоянно помогал гимназии. Феодосийские учащиеся были частыми гостями в доме великого художника. Иван Константинович всегда принимал их приветливо, радушно дарил им свои рисунки.
В Феодосии не было железной дороги и большого морского порта. Айвазовский, пользуясь своим влиянием, добился, чтобы в городе построили железную дорогу и улучшили порт.
В Петербурге, где художник постоянно хлопотал в правительственных учреждениях о нуждах родного города, Феодосию стали называть «страной Айвазовского».
Но Иван Константинович делал все это не из честолюбия. Скромный и приветливый, он всегда приходил на помощь бедным людям. Художник был счастлив в родном городе — здесь он родился, жил и работал. Он заботился о Феодосии потому, что это была его родина. Он был добрым и славным гражданином родного города. Человек, любящий родной город, любит всю свою страну. Айвазовский был патриотом в жизни и в искусстве.
Долгие годы писал Айвазовский и штиль и бури на Черном море. Казалось, что художник запечатлел на тысячах полотен все его состояния и оттенки. Поэты воспевали в стихах его картины. Современники давно называли его певцом моря. Но сам художник в последние годы не вполне был доволен своими картинами. И вот на шестьдесят четвертом году жизни Айвазовский написал свой новый шедевр «На Черном море начинает разыгрываться буря».
Раньше художник любил яркие краски, световые эффекты, сияние прозрачных морских вод в лучах солнца или лунные дорожки на подернутой легкой рябью поверхности моря, волнующие картины стихийных бедствий и бурь. Теперь он написал море по-иному. Не было на картине яркого солнечного освещения. Вода не переливалась всеми цветами радуги. Не громоздились угрожающие высокие валы. Море было простое и сильное, сильнее чем во время самого грозного шторма. День на море серый, облачный. Ветер нагоняет одну гряду волн на другую. Море только еще предвещает бурю, но волны уже упруги и сильны. Нет на картине ни тонущих кораблей, ни людей, спасающихся от кораблекрушения, на обломках мачт. Ничего кроме сурового, величавого моря.
Слухи о том, что Айвазовский написал необычную для себя картину, быстро дошли до Петербурга и Москвы. Павел Михайлович Третьяков, собиратель лучших творений русских художников, приобрел картину для своей галереи.
В галерее Третьякова перед ней стояли толпы народа. Были там просто любители живописи, были и знаменитые художники.
Шумной группой пришли художники-передвижники вместе с Иваном Николаевичем Крамским. Крамской был великим авторитетом в искусстве и строгим критиком. Он и его друзья долго восхищались новой картиной Айвазовского.
— Это одна из самых грандиозных картин, какие я только знаю, заговорил, наконец, Крамской. — На ней ничего нет, кроме неба и воды, но вода — это океан беспредельный, не бурный, но колыхающийся, суровый, бесконечный, а небо еще бесконечнее. И обратите внимание, она выделяется даже здесь, — Крамской сделал широкий жест в сторону многочисленных зал, где находились величайшие произведения русского искусства, — даже в таком собрании она поражает смыслом и высокой поэзией…
По выходе из галереи Крамской и его друзья не разошлись, а шумной гурьбой направились по узкому переулку к Москве-реке.
Здесь на свободе они продолжали говорить о новой картине Айвазовского. Давно художники уже не были так взволнованы. А Крамской горячо заявил:
— Айвазовский молодчина! Конечно, он много пишет неважного, но тут же дает вещи феноменальные в полном смысле слова… Да, что и говорить… Он звезда первой величины, и не только у нас, а в истории искусства вообще.
Россия чествовала своего великого поэта Александра Сергеевича Пушкина. 6 июня 1880 года на Страстной площади и Тверском бульваре, на прилегающих к ним улицах и переулках Москвы с самого раннего утра наблюдалось большое скопление публики. В этот день на Тверском бульваре открывали памятник Пушкину.
Перед памятником прошли представители многих русских городов. При открытии присутствовали знаменитые писатели и поэты: Тургенев, Достоевский, Островский, Аксаков, Писемский, Майков, Плещеев… Произносили горячие, страстные речи. Гора живых цветов скрыла гранитный постамент памятника.
В том же году в Петербурге, в Обществе поощрения художников, открылась пушкинская выставка. На ней были рукописи, письма поэта, его личные вещи, издания его книг, альманахи первой трети XIX века, в которых печатались стихи Пушкина, сочинения поэта на иностранных языках, книги о поэте, романсы Глинки на слова Пушкина, рисунки, фотографии, несколько картин, посвященных поэту. Открывала всю эту выставку огромная картина Айвазовского «Пушкин там, где море вечно плещет». Ее поместили при входе на выставку.
Айвазовский посвятил Пушкину девять картин. Все они были о юном Пушкине, о пребывании поэта в Тавриде и Одессе.
В Феодосии Репин требовательно расспрашивал своего давнего друга Айвазовского о Пушкине как он выглядел, какие у него были характерные черты, жесты, манера одеваться, о каждой черточке великого поэта допытывался Репин у Айвазовского.
— Вспоминайте, вспоминайте, Иван Константинович! Ворошите в своей исключительной дивной памяти те далекие деньки, когда вы, счастливец из счастливцев, видели, разговаривали с ним, ощущали в своей руке тепло его ладони, глядели в его глаза…
И Айвазовский вспоминал…
. В конце сентября 1836 года открылась академическая выставка.
На выставке было многолюдно. Здесь собрался весь Петербург — и тот, который привык задавать тон в гостиных и на балах, и истинная слава и гордость столицы: поэты, ученые, музыканты, художники. К их мнению все прислушивались. Великосветские дамы жадно ловили обрывки разговоров этих людей, чтобы потом с апломбом повторять в гостиных чужие мысли.
Внезапно пронесся легкий шепот. Инспектор Академии художеств Крутов поспешил к открытым дверям. В них показался Пушкин с женой. Поэт раскланивался с многочисленными знакомыми. Крутов вызвался показать картины Александру Сергеевичу и Наталье Николаевне.
Перед картиной пейзажиста Лебедева поэт долго стоял и громко выражал свой восторг. Пушкин хотел видеть художника. Крутов отправился его разыскивать. Навстречу ему из соседних зал уже бежали ученики академии и молодые художники, до которых донеслась весть о присутствии Пушкина на выставке. Крутов искал всюду Лебедева, но его не было. Тогда он взял за руку Гайвазовского и подвел его к Пушкину:
— Александр Сергеевич, представляю вам нашего высокоодаренного воспитанника Гайвазовского, уроженца воспетой вами Тавриды.
Пушкин крепко пожал руку молодому художнику и попросил его показать свои картины.
Гайвазовский был ошеломлен неожиданным свершением своей самой заветной мечты. Он робко переводил взгляд с поэта на его жену. Наталья Николаевна была в черном бархатном платье и шляпе с большим страусовым пером. Ее красота привлекала всеобщее внимание.
Она ласково глядела на юношу, стараясь ободрить его и вывести из состояния замешательства.
Гайвазовский, окруженный товарищами, подвел дорогих гостей к своим картинам. Пушкин особенно долго стоял перед двумя картинами — «Облака с ораниенбаумского берега моря» и «Группа чухонцев на берегу Финского залива». Его лицо прояснилось, утратив свое скорбное выражение, которое почти не сходило с него в последнее время.
— Поразительно! — воскликнул Пушкин. — Вы южанин и так великолепно передаете краски севера! Кстати, из какого вы города, дорогой Гайвазовский?
Узнав, что Гайвазовский из Феодосии, Пушкин порывисто его обнял:
— Ах, как я вам признателен, Гайвазовский! Вы разбудили во мне воспоминания о счастливейших днях моей юности. В Феодосии я наблюдал закат солнца, а ночью на корабле, увозившем меня и семейство Раевских в Юрзуф, написал стихотворение «Погасло дневное светило»…
Они долго разговаривали и делились впечатлениями о природе Крыма, о красоте моря.
Наталья Николаевна, не принимавшая участия в беседе, легко коснулась руки Пушкина.
Он вздрогнул и оглянулся. Вокруг толпились не только ученики академии, но и много посторонних. Среди них было несколько светских дам. Они с насмешливым любопытством прислушивались к словам поэта. Лицо Пушкина мгновенно посуровело, и он поспешил к выходу.
Гайвазовский и другие молодые художники проводили поэта и его жену до подъезда.
На прощанье Пушкин сердечно пожал руку Гайвазовскому:
— Будете в Феодосии — поклонитесь от меня морю…
Работа с Репиным спорилась. И вскоре на полотне стал возникать образ поэта.
Пушкин прощается с Черным морем. Поэт стоит на скалистом берегу. Сняв шляпу, он обращается в последний раз к любимому морю со словами:
Прощай, свободная стихия!
В последний раз передо мной
Ты катишь волны голубые
И блещешь гордою красой.
Как друга ропот заунывный,
Как зов его в прощальный час,
Твой грустный шум, твой шум призывный
Услышал я, в последний раз.
Зашумело, загрустило море вместе с поэтом. Но через минуту оно опять взыграло. И Пушкин, усылаемый царем с берегов южного моря в новую ссылку на север в село Михайловское, клянется морю оставаться непреклонным и сильным, идти избранной дорогой свободы.
Как ты, могущ, глубок и мрачен,
Как ты, ничем неукротим…
Уста Пушкина шептали эту клятву. Услышало море слова поэта, который так дивно воспел его в стихах, и еще больше зашумело, заволновалось. Оно как бы заклинает поэта, чтобы долго, долго хранил он в памяти его гул, чтобы унес он с собой его образ и голос в далекие леса и поля севера…
В картине гармонично слились образы Пушкина и моря. Так же слилось воедино творческое воображение обоих художников, когда они писали вдвоем картину: Репин — Пушкина, Айвозовский — море и скалистый берег.
Айвазовский очень дорожил своими картинами о Пушкине. Прошли многие годы со дня гибели поэта. В живых осталось немного людей из тех, кто знал его лично, встречался с ним. Айвазовский — один из этих немногих. В свои картины о Пушкине Айвазовский вложил и общие представления о Пушкине великом национальном поэте, и свои личные воспоминания о встречах с ним, и дань признательного сердца. Айвазовский никогда не забывал, как ласков был Пушкин с ним — начинающим художником.
Пушкинские картины Айвазовского вызвали большой интерес.
К нему обращаются из Петербурга и Москвы с просьбами присылать новые картины о Пушкине. Просят об этом же Исторический музей в Москве. И художник посылает туда свои самые любимые полотна: «Пушкин и семья Раевских», «Пушкин у гурзуфких скал».
Айвазовский не расстается с книгами поэта. В каждой пушкинской строке звучали для него, теперь еще сильнее, чем много лет назад, ясность и гармония, вечная хвала, природе и жизни, хвала человеку и его разуму…
Размышления о Пушкине, высокий гуманизм поэта вдохновляют Айвазовского на новый труд — он создает грандиозную картину «Штиль».
Полдень. Зной. Море спокойное, величавое, уходящее в бесконечную даль. Над ним прозрачный воздух, насыщенный солнечным теплом. Все овеяно покоем и счастьем. Даже солнечная дорожка на морской глади голубовато-молочного цвета опала говорит о счастливом покое, в какой погружена сейчас природа. В этой картине, изображающей обыденную жизнь, много поэзии и светлых раздумий. В ней все осязаемо и материально: и берег, и вода, и даже воздух, пронизанный светом.
Светла была душа пожилого художника, и в картинах он раскрывал людям свое преклонение перед вечной красотой природы, свой благоговейный восторг перед ней.
Спасибо Вам за этот пост.
Не раз бывала в Феодосии, и иногда, купаясь на море, я думаю, как Так можно передать серебристость, карамельность, изумрудность, синеву, колдовство, коварство и силу моря красками, так что каждый, кто увидит картину поймет и влюбится в нее и в море?
Эту глубину чувств, и сочности, и сказочности, и потаенного смысла и таланта, мне кажется, еще никто не превзошел, и человек он был добрый и трудолюбивый.
О ПРАЗДНИКЕ
29 (18) ноября 1783 года княгиня Екатерина Дашкова, тёзка и подруга императрицы Екатерины Второй, а ещё первая женщина — председатель Академии наук, выступила перед российскими академиками. Она спросила у светил вроде Фонвизина и Державина: доколе надобно будет писать «iолка»? Как писать «слёзы» и фамилию фаворита императрицы светлейшего князя Потёмкина? И не пора ли уже заменить диграф «iо» литерой «ё»?
Так, по слухам, в русском языке появился единственный умляут (буква с диакритическим знаком — точечками сверху, наподобие ö, ä, ũ и подобных в латинице).
Зрители постарше, которые живут в Петербурге, помнят мою сверхпопулярную телепрограмму «Везёт же людям!» (около 1000 выпусков с 1998 по 2004 годы). Неофициально её называли «Программа Ё» — на экранной заставке любимая буква в самом деле была специально выделена цветом и размером.
С праздником каждого, кто пишет Ё там, где положено, а не подменяет её ущербным Е!
Остальным напомню, что тех, кто пишут Ё, вообще надо бояться: если уж у них (у нас) рука дотягивается точечки над Е поставить, — наверняка и до вас дотянется.
Человек-эпоха. Дмитрий Сергеевич Лихачев (к 115-летию со дня рождения)
Он ушел из жизни два десятилетия и два года тому назад, в 1999 году. Ученый с мировым именем, автор Декларации прав культуры сам представлял собой целую эпоху, прожив длинную жизнь, в которой были и страдания, лишения и величайшие научные достижения. Когда Дмитрия Сергеевича не стало, в один голос заговорили: он был совестью нации, являл собой пример самоотверженного и неотступного служения России.
Он появился на свет в столице Российской империи – Санкт-Петербурге – в 1906 году. В 1914 году, через месяц после начала I мировой войны, Митя Лихачев пошел в школу. Его ранее детство пришлось на ту короткую, но богатейшую пору в истории русской культуры, которую принято называть Серебряным веком. Правда, родители Дмитрия Сергеевича не принадлежали к литературной или артистической среде. Отец его был инженером. Но эта эпоха «пленила» и их семейство. Дмитрий решил стать филологом. Несмотря на увещевания родителей пойти по стопам отца, он в 1923 году поступает на этнолого-лингвистическое отделение факультета общественных наук Петроградского университета.
Впоследствии он вспоминал: «Ленинградский университет в 1920-е годы по гуманитарным наукам был лучшим университетом в мире. Такой профессуры, какой обладал тогда Ленинградский университет, не было ни в одном университете ни до того времени, ни после». Среди преподавателей было много выдающихся ученых. Литературно-философские кружки, во множестве существовавшие до 1927 году в Ленинграде, стали приобретать преимущественно религиозно-философский или богословский характер. Д.С. Лихачев в двадцатые годы посещал один из них – кружок под названием Хельфернак («Художественно-литературная, философская и научная академия»), заседания проходили на квартире школьного преподавателя Лихачева И.М. Андреевского.
Соловецкий монастырь, основанный преподобными Зосимой и Савватием в XIII столетии, в 1922 году был закрыт и превращен в Соловецкий лагерь особого назначения. Он стал местом, где отбывали срок тысячи заключенных (на начало 1930-х годов их численность доходила до 650 тысяч, из них 80% составляли так называемые «политические» и «контрреволюционеры»).
В 1931 году заключенного Лихачева переводят с Соловков на Беломоро-Балтийский канал, а 8 августа 1932 года он освобождается из заключения и возвращается в Ленинград. Закончилась страница его биографии, о которой он в 1966 году сказал: «Пребывание на Соловках было для меня самым значительным периодом жизни».
Вернувшись в родной город, он долго не мог устроиться на работу: мешала судимость. К тому же здоровье было подорвано Соловками. Открылась желудочная язва, болезнь сопровождалась сильными кровотечениями. Он подолгу лежал в больнице. Наконец, ему удалось поступить научным корректором в издательство Академии Наук.
В 1935 году Дмитрий Сергеевич женился на Зинаиде Александровне Макаровой, а в 1937 году у них родились две девочки – близнецы Вера и Людмила. В 1938 году Лихачев поступил на работу в Институт русской литературы (Пушкинский дом) АН СССР, где 11 июня 1941 года защитил диссертацию на соискание ученой степени кандидата филологических наук по теме «Новгородские летописные своды XII века».
Через одиннадцать дней после защиты началась Великая Отечественная война. По состоянию здоровья он не был призван на фронт и до июня 1942 года оставался в блокадном Ленинграде. Вот как проходил день в их семье? С утра топили книгами буржуйку, потом вместе с детьми молились, готовили скудную пищу – часто из столярного клея. В шесть часов вечера ложились, стараясь накидать на себя как можно больше всего теплого. В такой обстановке Дмитрий Сергеевич не оставлял занятий наукой. Пережив тяжелейшую блокадную зиму, весной 1942 года он начал собирать материалы по поэтике древнерусской литературы и подготовил (в соавторстве с М.А. Тихановой) исследование «Оборона древнерусских городов». Эта вышедшая в 1942 году книга стала первой в обширнейшем наследии великого ученого.
В 1945–1946 годы выходят в свет его книги «Национальное самосознание Древней Руси», «Новгород Великий», «Культура Руси эпохи образования русского национального государства». А в 1947 году он защищает докторскую диссертацию «Очерки по истории литературных форм летописания XI–XVI веков». Дмитрий Сергеевич не только сам занимался исследованием древнерусской литературы, но и выступил в качестве блестящего организатора науки. С 1954 года до конца жизни он являлся заведующим Сектором (с 1986 года – Отделом) древнерусской литературы Пушкинского дома. Под его руководством отдел стал главным научным центром изучения древнерусского словесности и литературы.
Известный актёр, народный артист РФ Игорь Дмитриев так охарактеризовал основное значение Дмитрия Сергеевича Лихачёва в развитии русской культуры:
«Гордость русского народа, гордость интеллигенции. Я не знаю, кто сможет занять его место и кто сможет иметь право говорить так о любых проблемах российской культуры с таким знанием и с такой болью за неё…»
Если видишь на картине. Художественный ликбез
(пародия на стихи А. Кушнера к мультфильму «Пластилиновая ворона»)
Если видишь на картине
То Малевич шарлатан.
Если видишь на картине
Нарисовано г***о,
Дева с тушкою куриной,
Тараканы с Толокно.
Или храмы в виде клизм,
Или икона-унитаз,
Обязательно картину
Называют перформанс!
akaz_tugaev
Если видишь на картине
Лес, медведей или рожь
Иль пейзаж красивый, русский,
Что на чудо так похож,
Иль стоят на той картине
Ели, сосны у воды,
Знай, товарищ, непременно
Это Шишкина труды
thesametwo
Раз картиночки похожи
На каляки маляра
На картине страшны рожи
и подписано «Ура!»
Нарисован котик добрый,
Бабки злые, туалет.
То опять Ложкина Васю
Копипастит интернет.
tramarim
Если видишь на картине
Фиолетовую даль
Или скопище ботинок,
Иль в стаканчике миндаль,
Или ирисов наброски,
Иль подсолнухов пучок,
Се шедевры «от сельхозки»
Сотворил Винсент Ван-Гог.
damiurgent
также просто убедиться
как послать две пары байт
словно ты вчера нетрезвый
рисовал в программе paint
из фигур цветных без тени
сформировано лицо
с вероятностью приличной
это Пабло Пикассо.
marat_ahtjamov
Левитан оставался один,
Если кисть замирала в застое,
И тогда среди многий картин
Вдруг рождалось «Над вечным покоем»
Красота ему противна
И искусства благодать,
Он пришел на эту землю,
Чтобы гадости писать.
На работу не способный
И талантом обделен,
Создан быть он паразитом
Человеческих племен.
marat_ahtjamov
Лидия, вы серьезно больше ни о чем другом писать не можете? Это уже какая-то патология начинается.
А вообще, изящнее надо, Лидия.
Например Анатолий Рефт:
Лепотища однозначная окрест:
Нивы с рощами, да речки перекат
Это славный Горемыкинский уезд,
Что груздями и евреями богат.
Зорька ранняя над хутором горит,
На неблизкую делянку, по росе
Чинно шествуют евреи-косари,
Загорелые до бронзовости все.
Дружно вжикнут по металлу оселки,
Косы вострые подправят на лету.
Кажной холмик пообкосят мужички,
Так что мышки колосишка не найдут!
Вот уж вечер на поля бросает тень,
Возвращаются. Работа удалась!
А в кюветах гои хлещут бормотень,
(что природе окружающей не в масть),
Краткий справочник по импрессионизму.
Если красным и зелёным
Таитянок вид колен 1
Впечатленье без ошибки:
Перед нами Поль Гоген!
Если жовтым и блакытным
(Хоть художник не укроп)
Впечатленье не обманет:
Здесь творил сам херр Ван-Гог!
Если пляшут лихо девки
В развесёлом кабаре
То плакат или картинку
Граф писал Тулуз-Лотрек!